А насчет стесняющих председательшу административных функций и ее начальствующего статуса Сева грубо ошибся. Он столкнулся с ней в разгар веселья, когда возвращался из туалета в банкетный зал и гадал, куда после кабинета директора поведет его учительница. Распустив волосы, начальница поджидала Севу в вестибюле. Увидев его, поманила к себе: «Всеволод Александрович, голубчик, не стоит заниматься этим в стенах школы, здесь же учатся дети». Сева оторопел, решив, что председательша намекает на посещение им туалета. «Тем более в кабинете директора», – упрекнула она, поразив Севу своей осведомленностью, затем взяла его под руку и повела к служебной «Волге», стоящей во дворе. «Прогуляйся!» – бросила водителю. Водитель еще не успел покинуть салон машины, а главный идеолог района уже расстегивала Севе штаны. Она отдалась Севе с такой дикой страстью, будто никогда уже не рассчитывала на подобную оказию в будущем. Уезжая, шепнула: «Забрала бы тебя с собой, но не могу – государева служба», – и сунула Севе визитку.
Очнувшись от воспоминаний, Сева перешел на городской канал новостей. Диктор напоминала руководителям госучреждений, арендаторам и прочим хозяевам зданий и помещений, что с первого сентября началась подготовка к празднованию Нового года. «В связи с этим в течение недели все объекты инфраструктуры должны быть празднично украшены для поднятия настроения горожан». Нарушителей ожидали большие неприятности. Это было важное напоминание – украшательство придумали не с бухты-барахты. Замеры социологической службы из года в год показывали катастрофическое падение настроения населения и рост апатии. Партия и правительство забили тревогу и в качестве одной из мер придумали четырехмесячную подготовку к Новому году. Подготовка включала в себя не только внешние эффекты в виде разукрашенных фасадов и елей, но и ярмарки, детские утренники и спектакли, красочные шоу, распродажи сувениров и многое другое. В период подготовки три четверти времени телевизионные каналы обязаны были отводить под развлекательные программы.
«Нарядить, что ли, елку и выпить с Анжелой шампанского? Потом «С легким паром» посмотрим или «Джентльмены удачи», наверняка ведь будут показывать», – подумал Сева и засобирался на работу.
3
Выйдя из дома, Всеволод направился к станции метро.
День обещал быть теплым. На скамейке около подъезда старушки в платочках и домашних тапочках грелись на солнце.
Проходя мимо школы, Сева вспомнил ораторствующую директрису. Задержавшись у ворот, взглянул на крыльцо, словно хотел удостовериться, что директриса не следит за ним и существует лишь в его воспоминаниях. На крыльце никого не было – шел первый урок. На фронтоне школы, как и много лет назад, висел портрет все того же старца-мыслителя. «Подретушировали бы физиономию, что ли. Детей только пугают», – подумал Сева.
На школьном дворе, всмятку раздавив газон с чахлой травой и перегородив тротуар, стоял грузовик. Не вынимая папиросы изо рта, кургузый мужичок в пиджаке и спортивных шароварах с красными лампасами собирал плакаты и флаги, оставшиеся после торжества, сворачивал их и затем безжалостно швырял за борт грузовика. Когда он наклонялся за очередным плакатом, папиросный дым ел ему глаза. Мужичок отворачивал лицо в сторону и ловко, без помощи рук, перегонял папиросину в угол рта, но это мало помогало. Он все равно щурился от едкого дыма и сопровождал каждое свое движение матерщиной типа «Понаписали тут херню всякую… Убирай за ними, мудилами… Ситец только переводят, пидоры…». Заметив Севу, мужичок выпрямился, выплюнул изжеванный мундштук на припорошенный опавшими листьями газон и крикнул: «Что вылупился?! Не так, что ли?» Сева кивнул ему: мол, чего тебе? «Не пялься, не прокурор, лучше помоги с опохмелом», – обозначил мужичок проблему. «Обойдешься», – сказал Сева и пошел дальше.
Лениво убирая мусор, по улице брела команда худощавых таджиков. Один веником сметал окурки в совок, привязанный к длинной палке, другой накалывал на металлический прут бумажки и пакеты. Третий тащился за ними с мусорным мешком и подбирал бутылки. Скорбная процессия медленно тянулась вдоль тротуара, разбавляя апельсиновыми пятнами безрукавок серый поток прохожих. На апельсиновых спинах блестели на солнце выразительные эмблемы в виде скрещенных лопат и метел. Под эмблемами фосфоресцирующей краской били в глаза жирные буквы руководящего призыва, выдвинутого на последнем съезде партии: «Трудом возродим Отечество».
Обогнав таджиков, Сева вышел на площадку перед универмагом. Над входом в универмаг на пластмассовой растяжке плавилась золотом реклама: «Новогодняя распродажа! Елочные игрушки по сниженным ценам!» На площадке наряжали елку. Вокруг собрались зеваки. Стоя на платформе стрелы крана, рабочий устанавливал на макушку ели красную ракету. Администраторша из района кричала ему снизу: «Все равно неровно, твою мать! Слышь? К себе, говорю, возьми! Что ты там вошкаешься!» – «Да не вошкаюсь я. Тут у елки кончик кривой», – огрызался рабочий сверху. «У тебя у самого кончик кривой, твою мать!» – ругалась начальница. Зеваки подсмеивались. «Вроде трезвый, а уже десять минут не может насадить эту херню на конец, – материлась администраторша, обращаясь к праздной публике. – Что за мужик, господи прости, никакой бабе не пожелаешь».
Сева решил купить на работу яблок и свернул к скверу, превращенному в стихийный рынок. Торговцы, обложенные ящиками, в беспорядке толклись вокруг вытоптанной клумбы с остатками оранжевых бархатцев. Места около клумбы хватило не всем, некоторые ютились вдоль ряда щитов с наглядной агитацией. Сева направился к усатому узбеку в тюбетейке.
Слева от узбека, на рекламном щите фабрики женского белья румяная баба в цветастом сарафане и кокошнике крепкими руками держала перед собой раскрытые ножницы. С нижнего лезвия, как веревки, свисали разноцветные стринги. Изо рта бабы выплывало облако со стихами:
Эти удавки не вздумай носить,
иначе ребенка не сможешь родить.
А наше белье не испортит красы –
носи на здоровье простые трусы!
С другой стороны от узбека устремлялись ввысь разноцветные кривые выплавки металлов, добычи полезных ископаемых, сбора зерна и увеличения площади пахотных земель. За спиной узбека могучий плакатный парень в косоворотке и буденовке со звездой гневно орал в рупор, грозя кому-то кулаком, – за узбеком не было видно, кому. Строчка, вылетающая из рупора, начиналась со слов «Дадим отпор…» Кусок плаката с продолжением строки был оторван, и на его месте нацарапано: «ЗАПОРУ!»
Узбек был занят: энергично жестикулируя, он общался с пожилым китайцем, копающимся в коробке с помидорами.
– Я русским языком говорю – грунтовые!
Китаец щурил от солнца глаза, которых и так не было видно.
– Правда? Помидоры грунтовой? – спокойно, без эмоций сомневался он, беря в руки очередной помидор и нюхая его.
– Ай! Не «грунтовой», а «грунтовые!»
Сева ждал. Узбек махнул рукой, давая понять, что не хочет больше тратить на китайца время. Повернулся к Всеволоду:
– Что вам?
– Пару яблок, средних, больших не надо.
– Один минут, уважаемый.
Он порылся в мешке, достал яблоки и показал Севе. Сева одобрил выбор. Взвешивая яблоки, узбек не удержался и, глядя вслед отошедшему китайцу, поделился наболевшим:
– Брат! Русский язык учить надо, так? Да?.. Узкоглазые. Понаехали. Хабаровский край выпросили – не хватает, да? Не знают, чего больше уже хотят, уважаемый.
Сева расплатился за яблоки и заспешил в подземный переход. Расположившиеся вдоль стены попрошайки были хорошо ему знакомы. Некто, как всегда, сидел на ящике, демонстрируя склоненную бритую голову с огромной розовой шишкой посередине; старик с клокастой бородой, получив подаяние, выбрасывал вперед руку с крестом-подсвечником, чем пугал благодетелей; рядом со стариком рябой мужик с гармошкой и серьезным лицом без остановки наяривал революционные песни. Сева иногда бросал мелочь в его футляр, поощряя единственного в переходе, кто добывал свой кусок хлеба невесть каким, но все же трудом.
В метро Сева углубился в чтение книги. Родители оставили ему хорошую библиотеку, но лишь спустя годы он смог оценить их мудрость.
Это случилось лет двадцать назад. Для гарантированного достижения высокой духовности народа по призыву партии в стране была развернута кампания по обмену книг иностранных авторов на отечественную литературу. Наиболее активных меняльщиков поощряли серьезными льготами самого разного свойства. Как потом рассказывали Севе родители, они с трудом удержались от соблазна такие льготы получить, хотя передовиками в этом деле могли стать легко, иностранных книг у них было действительно много.
«…Такова стала жизнь после дождя. Людская безучастность спорила с жаждой забвения, которое мало-помалу безжалостно расправилось с воспоминаниями и отшибло память у людей…»
Сева оторвался от книги и задумался. Украдкой оглядел пассажиров.
Перед ним, как будто специально, сидели одни «кнопкотыки». Они глядели в свои электронные китайские штучки и тыкали пальцами в экраны или возили по экранам пальцами. Некоторые из них помогали себе головой, дергая ею в ответственные моменты. Другие произносили невнятные восклицания, то ли огорчаясь, то ли, наоборот, радуясь, – понять было невозможно. Все они были сосредоточены и нешуточно переживали за то, что творилось у них на экранах.
Рядом с Севой села женщина в строгом деловом костюме. Она достала из сумки книжку и раскрыла ее на закладке. Сева скосил на текст глаза и заинтересовался заголовком: «Заговор для очистки садового инвентаря».
«…за полночь, когда силы земли отдыхают, принесите в сарай, где у вас хранится инвентарь, кружку с молоком. В молоко опустите соли и произнесите: «В молоко соль, так и с работников хворь. Не колем, не ломаем. Земелюшку не обижаем. Ключ на замок. Замок в теремок. Теремок не горит, не валится. Силушкой своей славится. Аминь…»
Севу передернуло. Он отвернулся от соседки.
С другой стороны бледный мужчина с длинными сальными волосами и в черной рубашке, застегнутой на все пуговицы, держал перед собой, как икону, молитвослов и шевелил губами. Сева и к нему заглянул из любопытства.
«…Спаси, Господи, и помилуй страну нашу, народ, власти и воинство ее, дабы нам тихую и безмятежную жизнь проводить во всяком благочестии и чистоте (Поклон.)…»
Из метро Сева с облегчением выбрался в яркий солнечный день. Было уже совсем тепло. Он снял пуловер, забросил его за спину, рукава пуловера завязал на груди. Погода стояла великолепная, и он решил пройтись до работы пешком. Шел не торопясь и любовался разноцветной листвой кленов и красными гроздьями ягод на ветках рябин. Подходя к зданию пединститута, обратил внимание на стайку студенток у входа. В центре группы громко материлась девушка. Она рассказывала обступившим ее подружкам, как на вступительном экзамене «срезала преподшу литературы».
– Спрашивает меня типа с подколом: «Какой великий русский поэт был убит на дуэли ровно двести лет назад? Прочитайте какие-нибудь его стихи». Я сказала, что знаю, о ком речь, но стихов читать не буду, потому что он педик. И великим поэтом быть не может, только великим педрилой, – девица засмеялась. – Эта старая карга пояснять вздумала: «Это не доказано, ученые до сих пор сомневаются». А я ей в ответку: «Если в учебнике написано, значит, доказано».
Сева посмотрел на рассказчицу. Они встретились взглядом, и девица состроила ему глазки. Он отвернулся, продолжил свой путь и через пять минут был на работе.