– Как раз сегодня в одной антикварной лавке отрыл.
– А вот это я никак не понимаю. Зачем тебе это старьё? В фонде культуры есть всё и притом в отличном качестве, а ты бегаешь и ищешь то, чему на свалке уже лет двести, как быть пора.
– Ну ты же искал скамейку из фильма… Какого? Сорок третьего года?
– Две тысячи сорок второго.
– Тем более.
– Ладно, уел. Твоя взяла. В любом случае это лучше, чем уйти в себя и окончательно спятить. Ты ведь не собираешься?.. – Майкл быстро погрустнел, отвёл взгляд от камеры, а речь его растеряла прыть, став тяжеловесной и неповоротливой.
Он хотел об этом поговорить, но не знал, как начать. Вчера одиннадцатый сторож, Самир, не вышел на связь. Он уже две недели слышал, как зовёт его отец и младший брат, а во время последнего звонка и вовсе разговаривал больше с ними, чем со мной. Было ясно, что надолго его не хватит, но оттого не менее оглушительным стало молчание на следующий день. Я послал дрон и нашёл тело Самира перед входом в его капсулу.
– Иногда ночью я просыпаюсь от того, что слышу чей-то голос. – признался я. – Тогда бывает очень страшно. Но вскоре приходит понимание, что это всего лишь кошмар, и мой рассудок пока здоров. Уж не знаю, насколько меня хватит, но галлюцинаций пока нет.
– Это радует… Хотя слово какое-то глупое для нашей ситуации.
– И не говори.
– Старик, ты помни главное: чтобы не случилось, я готов тебя выслушать. Что угодно, в любое время. Главное, не слушай все эти голоса, их не существует.
– Майк, всё в порядке. Пока я могу это сказать абсолютно точно. Но ты и сам, если что… ну, ты знаешь.
– Знаю, старина, ты всегда на связи. Просто… нас так мало осталось, и когда уходит ещё один, это как нож в сердце.
– Это точно…
– Ладно, иди слушать свою пластинку, а я пока с данными разберусь.
– Как у тебя там? Без изменений?
– Только к худшему. Даже не представляю, сколько ещё мы будем следить за разрядкой атмосферы. Надоело, честное слово.
– И мне, Майк. И мне.
Лицо Майкла исчезло с экрана, но я долго ещё смотрел в ту же точку. На земной шар, совершающий очередной оборот вокруг своей оси.
Такие разговоры были лучшей поддержкой, на которую я мог рассчитывать, но после них на душе становилось неимоверно тяжело. Словно камень, висевший на шее, увеличивался вдруг в разы. Или это облегчение подступало не в том виде, которого я ждал? В любом случае я до сих пор был жив, и это куда важнее, чем минутная тоска.
А музыку слушать мне сегодня расхотелось совершенно. Я положил свёрток возле проигрывателя, но пластинку так и не достал. Вместо этого отправился есть таблетки с питательными веществами и запивать их субстратом. Не настоящая еда, но хватит её ещё лет на сто. Что будет дальше, пока и думать не хотелось – до следующего года бы дожить.
***
Через два месяца нас осталось пятеро и началось лето. Я больше не видел улыбки Майкла в наших ежедневных разговорах, а пластинка так и лежала возле проигрывателя, завёрнутая в старые газеты.
После пробуждения, я подолгу лежал в кровати и уже даже не пытался собирать данные о состоянии природы. Все мои обязанности окончательно потеряли смысл, когда я посмотрел ток-шоу из эфира Терра Новы.
В студии собралось два десятка лучших умов и самых громких голосов Федерации, все спорили до хрипоты и разве что не пускались в рукопашную. А темой был всё тот же, чересчур затянувшийся кризис.
– У нас осталось всего сорок планет! СОРОК! Мы никогда не восстановим экономику хотя бы до того уровня, что был ещё пять лет назад! – выпучив глаза, кричал какой-то академик. Из себя его вывело заявление коллеги, будто хуже уже не будет.
– Промышленность восстановить до приемлемого уровня будет не так трудно, если мы сохраним хотя бы базу космического флота. – парировал ему генерал с роскошными усами.
– По-моему на это нам надеяться как раз и не приходится. Парнас за месяц превратился в выжженную пустыню когда три корабля, полностью заправленные антиматерией, решили на него рухнуть. Вы уверены, что Олимп и Валгаллу не постигнет та же участь? – ядовито усмехнулся известный на всю Федерацию журналист.
Так они рассуждали не один час. Пытались друг друга поддеть, упражнялись в остроумии и красноречии, но ничего стоящего предложить не смогли. Всё, что