День К. Сказки для взрослых

Президент вновь сел на кровать.

– Ну не нравится мне это, – тихо, но твёрдо ответил он. – Противно, мерзко и гадко.

Послышался смешок:

– Тебя же никто не заставляет самому этим заниматься. Любой государь должен быть выше всего, стоять над всем – над законом, над моралью, над религией. Ты обязан быть зорким и очень дальновидным, чтобы видеть далеко вперёд, а не только считать паршивые деньги.

Глава государства с минуту молчал, а потом заявил:

– Я не могу пойти на это. Одно дело считать деньги, а другое дело откровенный, извращённый разврат. Его и так хватает в избытке.

– Мало, дорогой мой, мало, – увещевал гость. – А дети?! В культурных, цивилизованных, толерантных странах забота о детях, воспитание детей – наиглавнейшая задача, чтобы они росли свободными, без предрассудков. Без лживой скромности и лицемерной стыдливости. О-о-о, в этом отношении там такое шоу – залюбуешься! А у тебя до сих пор всё довольно уныло, патриархально.

Президент заёрзал на кровати:

– Не надо мне ля-ля, я помню, как было патриархально. А теперь?! Знаю я их воспитание! В гробу я видел такое воспитание!

И на этот раз, поборов боязнь, он проявил твёрдость, вынудив незнакомца на время отступить.

– Ну, ладно, оставим этот вопрос на потом. Я тебя не тороплю, но всё равно тебе от этого не отвертеться. К тому же, первый шаг на этом пути тобою уже сделан.

– Какой? – спросил Президент, вглядываясь в силуэт.

– Не притворяйся, что не догадываешься, – в голосе гостя вновь послышалось насмешка, но уже с лёгким раздражением. – Структура социальной опеки над семьями сулит нам большую выгоду, когда родительское жёсткое, но душевное – с любовью – воспитание ставится под контроль бездушных наблюдателей. И ведь всё делается под благовидным предлогом высшей степени гуманности, когда становится недопустимым даже намёк на наказание детей. Скоро родители будут бояться нерадивому отроку закрутить ухо и поставить в угол. Сам понимаешь, какие при этом качества у детей начнут пробуждаться и крепнуть?!

– Да уж, понимаю, – недовольно пробурчал Президент.

– Ты должен осознать каждой клеточкой, каждой молекулой, каждым атомом и каждой хромосомой ДНК, что постепенно следует тонко и хитро человеческую жизнь обратить в шоу, в балаган. И судьбу, и веру, и религию, и искусство, и культуру, и политику, и войну, и любовь, и, наконец, как следствие, сама жизнь человека превратится в одно сплошное шоу, где уже нет нравственных запретов. И даже смерть человека становится популярной темой для массового обсуждения. Задурить обывателя так, чтобы он ничего не понимал, но был уверен, что знает всё. Поэтому делать это надо настолько серьёзно и ответственно, чтобы верила не только толпа, но даже ты сам в это поверил. Пришла пора доказать на деле, на чьей ты стороне, а время нерешительности и уклончивости уходит, одной лояльности мало. Надо конкретными делами подтверждать свой выбор. Кое-кому нужно показать наглядный и окончательный пример. Массовый. Единицы не в счёт, их растопчет сама толпа.

Глава государства очень любил устраивать разносы другим, особенно публично, но по отношению к себе не мог терпеть даже дружеского совета. Наставления и призывы гостя его раздражали, и не столько сутью – для него всё сказанное было не ново, – сколько самим фактом наставлений и поучений. И он задал дерзкий вопрос, прекращая словесный поток надоедливого учителя, но не уходя от общей темы разговора:

– А вот хотелось бы знать, какая конечная цель твоего босса?

Незнакомец громко рассмеялся.

– Много будешь знать, скоро состаришься, – весело ответил тот и вдруг стал серьёзным. – А старость уже давно перевалила горы и приближается с протянутой рукой, чтобы… нет, ещё не схватить за горло, но уже, чтобы постучать в твою дверь. А лишняя информация, тем более – такая, непременно вызовет страх и бессонницу, а это упадок сил. Так что, меньше знаешь – крепче спишь.

И тут Президент опять вспомнил ночной кошмар:

– Поспишь тут крепче, когда такие сны! Уже страшно спать, такое узнав. Можно и бунт проспать или, чего хуже – тьфу, тьфу, тьфу – революцию. Кто может дать гарантии от подобных социальных катаклизмов? Ты можешь?

Гость, видимо, на этот счёт не имел либо точных сведений, либо полномочий эти сведения разглашать, поэтому попытался обратить всё в шутку:

– Обычно гарантии даёт страховая компания. Попробуй обратиться в Госстрах.

Глава государства заподозрил неладное:

– Ты нарочно уходишь от вопроса, чтобы скрыть что-то страшное?! Ну скажи! Не томи!

Незнакомец оставался невозмутим:

– Успокойся, ничего страшного тебе не грозит. Это всего лишь сон. Стыдно Президенту быть таким суеверным.

– Да сон уж больно реальный, – не унимался Президент. – А вдруг вещий? – И ему внезапно пришла чудовищно оригинальная мысль. – А не ты ли был инициатором этого сна? Сначала напугал, а теперь успокаиваешь?!

– Ты за кого, всё-таки, меня принимаешь? – с наигранной обидой спросил гость, но ответа не дожидался. – Чтобы я занимался такой мелочью?! Такими пустяками?! Это, дорогой мой, с твоей стороны очередное оскорбление. Сколько их уже было? Лично я сбился со счёта.

– Ну, извини ещё раз, – пошёл тут же на попятную Президент. – Это не я. Я не виноват. Шальная мысль буквально выстрелила в мозг.

Незнакомец был снисходителен.

– Хорошо, слушай дальше, – продолжил он, а Президент, сделав глубокий вдох, набрался терпения. – Страх – вот главный, после упомянутых мной ранее трёх китов, стимул, который должен определять жизнь человека. И не обязательно, чтобы это был страх примитивного физического воздействия или устрашение наказанием лишения свободы. Свободы можно лишать, не лишая свободы. В первую очередь, вселить в души людей страх потерь, боязнь будущего, чтобы психологические весы постоянно вибрировали, никогда не удерживая стабильного равновесия. Держать человека, веселя и развлекая, в регулярном стрессе, подпитывающем его фобии – страх потерять должность, работу, имущество и тому подобное. А большой страх рождается только большим обманом. – А дальше опять послышалась ирония. – А вот то, что все стремятся изо всех сил обмануть друг друга и, несмотря на страх, многократно усиленный моей первой шуткой, продолжают брать взятки, это даже меня удивляет и поражает. Что же это за народ такой?! Будет тонуть, а когда ему протянут с одной стороны шест для спасения, а с другой – деньги, он, не моргнув глазом и не раздумывая, схватит эти цветные бумажки. Да-а, удивительный народ! Парадоксальный народ! Где былая распахнутость души? Где благородные порывы альтруизма? Мне кажется, резкое разрешение на неограниченное обогащение также резко пробудило в нём слепую алчность. Я, конечно, по своему статусу и своим прямым обязанностям ничего не имею против такого положения дел, но всё равно слегка опечален… человеческой глупостью. А может он всегда был таким? Только скрывал это? Лицемерная добродетель и фальшивая интеллигентность? Или нет? Да-а, не часто мне попадались духовно стойкие, несгибаемые люди.

Президент, не перебивая, дослушал до конца речь, хотя последнюю тираду пропустил мимо ушей, и медленно, растягивая слова, переспросил:

– Да неужели после того, что с ними было, они продолжают брать взятки? Я отказываюсь в это верить!

Гость хмыкнул и спросил:

– В который раз готовишься отмечать сей праздник?

– В третий, – не понимая, куда тот клонит, ответил Президент, а потом зачем-то добавил. – Я даже по такому случаю сократил штат ОБЭП и собирался сделать то же самое в госконтроле.

– Правильный поступок, – опять похвалил незнакомец. – Хоть таким образом ты сократил количество крупных взяточников в этой сфере. И не останавливайся на достигнутом. Чистки сами по себе всегда полезны, хотя практической пользы от них кот наплакал. – И пояснил. – Если раньше, допустим, определённую сумму делили на троих, то теперь ту же сумму будут делить на двоих.

– Ничего не боятся, паразиты! – в сердцах воскликнул Президент и хлопнул кулаками о колени. – Надо, на всякий случай, опять основательно перетряхнуть всё правительство. Они же, сволочи, сначала думают о себе, как бы что и побольше поиметь с должности, и только потом о деле. Да и о деле думают так, что получаются одни убытки. – И пояснил. – Для страны, но не для себя. Хоть к стенке их ставь!

– Я же говорю – удивительный народ. Упрямый и непобедимый! До слепого фанатизма. Если не в войне, так в алчности.

– И давно стали брать? – угрюмо спросил глава государства.

– Если точкой отсчёта брать сегодняшний день, то уже давно. Первая взятка была мной зафиксирована через четыре месяца после того весёлого дня. А потом понеслось – дрожали, но брали, брали и дрожали. Но эпицентр страха пришёлся на неделю до первой годовщины. Многие заблаговременно старались уйти в отпуска, другие делали себе «липовые» бюллетени, некоторые отчаянные головы решались на членовредительство – для полной убедительности и достоверности. А ты вспомни, сколько на тот период пришлось инфарктов и инсультов?! Ты ещё восторгался, что твои чиновники стали работать, не щадя сил и здоровья. От страха они теряли силы и здоровье. Но даже с ослабленными силами и пошатнувшимся здоровьем тянулись дрожащей рукой ко всему, что им протягивали. А уж когда без последствий прожили опасный день, то второй год стал рекордным по коррупции – твоя страна стала лидером по количеству взяток на душу населения.

Президент был подавлен и ошарашен.

– Почему же ты мне раньше об этом не сообщил? – строго, почти с криком, потребовал он объяснений.

И тут он увидел, как в полумраке ярко сверкнули глаза гостя.

– Ну вот, ещё одна дерзость, – хладнокровно констатировал тот, будто конспектировал дерзости для статистики. – Ещё раз вежливо спрашиваю, не многовато ли для одной короткой встречи? Хоть ты мне и друг, – при этом незнакомец хихикнул, – но…

– Истина дороже! – догадался Президент, но не угадал.

– Плевать мне на ту истину. Хоть ты мне и друг, но не забывай, кто кому служит. Я ведь могу и наказать.

– Ещё наказать? – изобразив страдание, спросил Президент и, устремив взгляд на ковёр, чтобы скрыть льющуюся из него хитрость, запричитал. – Куда уж больше наказывать?! Народ не любит, чиновники неисправимы, в силовых структурах нестабильность, во внешней политике постоянное лавирование. Я и так кручусь, как белка в колесе. Или, как уж на горячей сковородке. А ты… наказать ещё хочешь. Лучше помог бы!

– И что же ты хочешь на этот раз? – бархатным голоском спросил незнакомец.

Теперь уже глаза Президента вспыхнули коварной радостью народного мстителя, и он восторженно предложил:

– А давай ещё раз! Как тогда! Чтобы клеймо и сумма! Только на этот раз они так легко не отделаются! Теперь я им устрою новую «варфоломеевскую ночь!»

Но весь восторг был мгновенно потушен спокойным и холодным ответом:

– Я больше делать этого не стану.

– Почему? – хрипло спросил, сразу поникший, глава государства.

– Причина одна и она проста – я никогда не повторяюсь. Мне это уже не интересно. Скучно.

Президент, ожидая более жёсткой причины отказа в связи с недавней угрозой наказания, вновь воодушевился:

– Так придумай что-нибудь новое! Ты ведь мастак на такие штуки! Чтобы и весело, и сердито!

Незнакомец опять как-то гаденько хихикнул.

– Дёшево ты не хочешь, а под словом «сердито», я так понимаю, ты подразумеваешь материальную выгоду для себя? – спросил он.

– Исключительно и только для государства! – пафосно воскликнул Президент, и даже приложил правую руку к левой груди.

– Ну, естественно, ведь государство – это ты, – изрёк гость известную фразу и задумался. А потом вернулся к предстоящему празднику. – Ты, я слышал, планируешь доселе невиданные зрелища? Наверное, крупно вложился?

– Что такое деньги? – философски ответил Президент, но с лукавой искринкой в глазах. – Вздор! Конфетти, радующие глаз во время праздника, а после – сжигаемые с прочим мусором. – И с грустью добавил. – Надо порадовать народ. Для народа готов на любые жертвы.

– Но ведь он тебя не любит? – спросил гость с недоумением. – А народ, не любящий своего правителя, не достоин даже конфетти.

Президент раздражённо вскинул голову и зло глянул в сторону тёмного силуэта.

– Сегодня не любит – завтра полюбит! – ответил он на высокой ноте. – К тому же, это всего лишь сон. Да и метод кнута и пряника ещё никто на отменял. А он почти всегда срабатывал.

– Тут ты прав, – согласился незнакомец и встал, – срабатывал всегда… почти. – И опять спросил. – А ещё я слышал, звёзд эстрады первой величины заманил?! Футбольный матч устраиваешь с участием мировых звёзд?!

– Да, – осторожно ответил Президент, не зная, к чему все эти вопросы, – зама… пригласил, устраиваю. А что в этом плохого?

– Ничего, – меланхолично ответил гость и, хмыкнув, саркастически заметил. – Скоро звёзд на земле будет больше, чем в небе. – После этого перешёл к делу. – Ну, ладно, уговорил, устрою ещё одну шутку по такому случаю. Только, вот, не знаю, кому будет весело, а кому может стать сердито.

Президент открыл было рот для искренних благодарностей, но последняя фраза его сильно смутила и вынудила временно рот прикрыть. И пока он собирался с мыслями, чтобы задать хитрый, наводящий вопрос для уточнения, кому же, всё-таки, будет весело, а кому может вдруг стать сердито, гость сухо пожелал Президенту весёлого праздника и таинственно исчез.

Глава 2

Юрий, несмотря на завтрашний выходной день – в честь Дня «К» – и на сегодняшний сокращённый, по неизвестной причине был если не в подавленном, то в растерянном и смятенном состоянии духа. Причём – почти с утра. Что-то его гложило и терзало, выводя из чувства психического равновесия, отчего он, не находя причины своим внутренним метаморфозам, нервничал и моментами даже злился. Что было ему совсем несвойственно.

Лишь к концу смены он немного успокоился, заметив такой же душевный дискомфорт у своих коллег и подчинённых. Верящий в силу аналитического ума и в могущество логического мышления, всю дорогу домой Юрий пытался связать логическую цепь из звеньев умозаключений, с помощью которой надеялся укротить свою эмоциональную химеру, состоящую из головы печали, туловища грусти и длинного хвоста депрессии. Однако ничего путного не получалось. Видимо, потому, что духовные и душевные неполадки никакой логикой решить невозможно. Но Юрий, по натуре человек упрямый и настырный, не сдавался и упорно продолжал искать крохотную деталь – отправную точку, – с которой утреннее позитивное настроение сначала приблизилось к нулевой отметке, а потом и вовсе ушло в отрицательную сторону шкалы системы координат. Он применял и дедукцию, и индукцию, но в голову упрямо лезли всевозможные формулы, давно забытые, но каким-то чудом извлекаемые из самых глубинных недр памяти.

И Юрий готов был бы прийти в восхищение от этого крайне удивительного события, если бы не очевидный факт их нелепости и полной бесполезности в данном конкретном случае. Стоило ему начать рассуждения о зародыше дурного настроения, направляя мысли на поиск исключительно внешнего раздражителя, как тут же мозг, странным образом, давал сбой в программе и выдавал формулы из разных областей знаний. Из математики всплывали уравнения и функции, из геометрии – формулы расчёта площадей не только плоских, но и выпуклых фигур, которые он не просто давно забыл, а которые Юрий и в молодости слабо помнил. А вот физика напомнила о себе философским и демагогическим словом свобода – свободная энергия, свободное падение, свободные заряды. Но самое удивительное произошло, когда в спор вмешалась химия, без всяких реактивов и катализаторов вытолкав в шею все предыдущие науки, она ярким неоновым светом высветила в мозгу растерянного Юрия одну крупную формулу – С2 Н5 ОН. К чему бы? Он, может быть, и употребил бы эту формулу в разбавленном виде, но не хотелось. Категорически. До отвращения. Но, как оказалось, не ему одному. Группа рабочих из его цеха, шедшая впереди, с минуту вяло посовещалась, а потом дружно прошла мимо излюбленного места – бара, чего раньше никогда себе не позволяла.

Сей удивительный факт подтолкнул Юрия к открытию, что причина кроется не в частном, а в общем – странное происходит не с его отдельной личностью, а с обществом в целом. И, желая быстрее подтвердить свою догадку, он, со словами: «Интересно, какое настроение дома?» – ускорил шаг. А по дороге работающий сегодня автономно мозг самопроизвольно вывел новую дилемму – внешний раздражитель на личность или внутренний – на массы? И если первое выглядело типичным, то второе – абсурдным.

Открыв дверь своим ключом, Юрий снял кепку, куртку, переобулся в тапочки и сразу прошёл на кухню, ожидая увидеть жену именно там. Ожидание не оправдалось – приятный запах приготовленной пищи был, но жены не было. Зал был также пуст, а телевизор выключен. Сегодня по непонятной причине это его насторожило. Со смутным недобрым предчувствием он метнулся в спальню и увидел жену, лежащую на кровати и, как ему показалось, та не дышала.

– Лариса! – крикнул Юрий, бросившись к жене и яростно тряхнув ту за плечо.

Испуганная и сонная жена вскочила и хрипло спросила:

– Что? Что случилось?

Муж облегчённо выдохнул и опустился на кровать.

– Извини, – глухо сказал он, взяв её за руку. – У меня сегодня какое-то душевное беспокойство. Тревога. Что-то вроде предчувствия чего-то.

– У тебя тоже? – удивлённо спросила Лариса и придвинулась к мужу. – А я думала, это только со мной. И ведь с утра всё было замечательно: отпуск, опера, весна, праздник, а потом появилась какая-то настороженность, следом – апатия, начали одолевать грустные философские думы, что совсем выбило меня из привычной колеи. Превозмогая себя, я приготовила обед, покормила детей, и очень захотелось прилечь. Легла, закрыла глаза, а мысли в голове кружатся, вертятся, суетятся, будто за очень короткий срок хотят мне обо всём рассказать. Так, наблюдая собственные мысли в картинках, я и не заметила, как уснула. А сейчас вроде и настроение поднялось: все живы и здоровы. И все дома. – И вдруг спохватилась. – Ты же голоден! Пойдём на кухню, я тебя покормлю.

Юрий принялся с аппетитом есть, а Лариса, присев на табурет напротив, стала рассуждать:

– Ты помнишь, как я обрадовалась, когда ты купил билеты в оперу, где главную партию будет исполнять мировая звезда? – муж кивнул, продолжая жевать. – Этот обворожительный, гипнотизирующий тенор заставлял трепетать моё сердце, когда я его слушала, а тут… увидеть воочию?! Я была на седьмом небе от счастья! Но сегодня вдруг поняла…

Юрий замер, проглотил пищу и с интересом спросил:

– Что поняла?

– Я поняла, что как же низко находится моё седьмое небо. А ведь у других оно ещё ниже!

– Почему? – муж удобно перешёл на детские вопросы.

– А ты сам подумай. Вот что тебя заставляет восторгаться или злиться, когда ты смотришь свой футбол или хоккей? Ты же и себе с сыном устроил праздник, купив билеты на футбольный матч мировых звёзд?! Ну?

Юрий, поблагодарив за обед, отодвинул тарелку.

– Эмоции, – подумав, коротко ответил он. – Это зрелище. Оно захватывает и не отпускает.

– Наркотики! – неожиданно выпалила Лариса.

– Какие наркотики? – не понял Юрий. А может, просто сделал вид, что не понял, ведь он был вообще человек умный, а сегодня особенно. Почему-то. Вот только все пробивающиеся светлые мысли он глушил логическим мышлением, и это противостояние вылилось в суррогатный поток бесполезных формул.

– Ты сам ответил – эмоциональные. Но воздействующие не менее сильно, а может и мощнее, на наши сознание и душу. Ты хоть представляешь, сколько наркотиков нас окружает?! Тысячи! И как только мы теряем чувство меры, то подпадаем под их полное влияние и контроль. Мы становимся, как и все наркоманы, наркозависимы, только, в отличие от них, мы зависим от зрелищ, хобби, увлечений, превращаясь, попросту говоря, в эмоциональных маньяков. Зомби. Дорогой, ты не маньяк?

Дорогой, без намёка на улыбку, пошутил:

– Ещё хорошо, что не сексуальный.

– Да, наверное, – не менее серьёзно согласилась Лариса. – Хотя, – добавила, улыбнувшись, – учитывая, что мания, это страсть, не помешало бы чуточку больше этой самой мании-страсти, но, конечно, без садизма и прочих излишеств, с которыми непременно ассоциируют всех сексуальных маньяков. – Однако, не желая зацикливаться на второстепенной на данный момент теме, жена спросила более конкретно. – Вот скажи, Юра, честно – ты спортивный маньяк? Или, как это… фанат?

Муж вяло возмутился:

– Нет, ну это уже перебор. Маньяк… фанат… обычный спортивный болельщик со стажем. Переживаю, конечно, болею, но чтобы сходить с ума или, скажем, в порыве гнева устраивать скандалы и крошить мебель…

– Этого ещё не хватало! – перебила Лариса. – А ты ни разу не задумывался, болельщик со стажем, что вы, болельщики, переживаете и болеете куда больше самих игроков, их тренеров и даже хозяев команд. Как думаешь, что их всех больше всего интересует и их объединяет?

– Ну, Лара, не надо меня держать за ребёнка или за дурака. Это элементарно. Хозяев интересует прибыль, и всё, что её приносит, а игроков и тренеров – карьера: титулы, награды, деньги. Но совсем другое дело – игры на международном уровне! Сборная! Честь страны!

Лариса недружелюбно ухмыльнулась:

– Я уверена, что ты всё понимаешь, просто дразнишься. Ладно. В чём ты видишь честь страны? В том, допустим, что сборная выиграла чемпионат мира? Олимпиаду? Прекрасно! Но для кого в первую очередь? Юра, ты же умный, образованный мужик, неужели не понимаешь простых вещей? Выигрывает сборная – выигрывает правитель, выигрывает спортсмен – опять же выигрывает правитель. Уже давно из всех видов бесполезной человеческой деятельности именно спорт стал своеобразным политическим противостоянием государств. Ну, после постоянной демонстрации оружия, конечно. Страна, в лице правителя, повышает свой политический статус, спортсмен получает награды за ненужное ни одному человеку достижение, а сумасшедший болельщик, как идиот, ликует от счастья за тех и других. Юра, я сегодня узнала принцип существования всех государств. Он прост, как и всё гениальное. Человек государству должен всегда, государство человеку – никогда! И если оно что-то даёт, то ты должен отдать втройне. Формула элементарна.

Юра поморщился, услышав слово «формула».

– Да всё я понимаю! – раздражённо ответил он, удивительно быстро согласившись с женой. – Да, очень многое в этом мире несправедливо до уродливости и дикости! Когда плывёшь по поверхности, то ещё вроде ничего, но стоит нырнуть на глубину, так сразу захлёбываешься от негодования. Спортсмены, деятели культуры и искусства от земных владык получают деньги, квартиры, автомобили, ордена, звания, регалии, не совершив, по сути, не только ничего героического, но и полезного, а по телевизору, по всем каналам, неустанно крутят ролики с криками души родителей о помощи для их больных детей. Обращаются к людям, потому что больше обратиться не к кому. Даже дурак должен понимать, что в этой системе что-то неправильно, что-то больное, когда на здорового человека государству денег не жалко, а на больного ребёнка плевать.

– Вот! – воскликнула Лариса. – И где честь государства? А честь государства заключается в том, чтобы человека низкого сословия заставить работать дольше и лучше, чтобы человек высшего сословия также жил дольше и лучше. И ладно бы мы, но дети… Это уже не просто цинизм, а откровенная трансляция жестокости политической и финансовой власти.

У Юрия, от человеческой обиды на социально-политическую несправедливость, увлажнились глаза.

– И как это назвать, – сказал он, всхлипнув, – когда здоровый мудак, гоняющий в своё удовольствие по полю мяч, получает миллионы, а работяга, глотающий пыль и дым, гроши? И если для врача, учителя, инженера – это просто унижение, то для пахаря и рабочего – наглый плевок в лицо.

– Да, милый, вот так насмешливо устроен наш мир. Точнее, это человек так паскудно насмешливо соорудил свой мир. Но насмешливо, это когда нет жертв, а когда они есть… Вот, взять хотя бы этого самого тенора, имеющего мировую славу и немалое состояние. В чём его заслуга? В том, что у него есть голос? Но голос, это не его заслуга, это – дар, данный природой. – Подумав, поправилась. – Данный свыше. Даже спортсмен в этом отношении стоит несравненно выше, потому что, кроме данных Богом способностей, он неустанно должен совершенствовать своё мастерство. Я, конечно, согласна, что пение – это тоже труд. Да, певец тоже испытывает нагрузки и, может быть, потеет до мокроты рубашки. Но даже десять таких певцов не дадут за концерт столько пота, сколько даёт за смену один рабочий сталелитейного цеха! Ведь так, Юра?

Юрий, как начальник именно такого цеха, согласно кивнул головой, а Лариса и не собиралась останавливаться:

– Но самое страшное то, что человек, ослеплённый гордыней, всякий Божий дар приписывает исключительно себе и все получаемые блага считает заслуженными настолько, что тратит их на прихоти и глупости, забывая о несчастных, которые вынуждены существовать на грани жизни и смерти, и которых он мог бы хотя бы попытаться спасти.

Муж открыл рот, чтобы что-то сказать, но не успел.

– Хотя нет, – темпераментно продолжила жена, – есть ещё кое-что пострашнее. Те тысячи посредственностей, раскрученных ушлыми продюсерами и возомнившие себя мегазвёздами, которые переплюнули в своей гордыни и алчности даже людей даровитых! Это уже не культура, не искусство – это самый настоящий шабаш! Да, шабаш нечисти. – Лариса умолкла, но лишь для того, чтобы перевести дух и победоносно закончить свою разоблачительную и обличительную речь. – Но что меня окончательно убивает среди всех многочисленных зрелищ, так это массовая пропаганда жестокого, кровавого насилия под маской лживой добродетели. Мол, добро всегда побеждает зло, а хорошие парни калечат и убивают плохих. Насилие – это всегда насилие, а убийство, при всех смягчающих обстоятельствах, всё равно остаётся убийством. Но и это не всё! Секрет в том, что не будь на эту продукцию спроса, то не было бы и производства. А это значит, что виноваты не только производители этой псевдокультуры и псевдоспорта, но и потребители, то есть – мы, готовые с обожанием пожирать этот мрак, да ещё платить за это уродство деньги. И возможно, что, в своей скрытой порочности, мы, потребители, намного хуже их, производителей. – И уже на выдохе. – Это ужасно!

На этот раз Юрий свой шанс не упустил:

– Что-то, Ларочка, ты сегодня разошлась, – сказал он, улыбнувшись. – Я тебя такой никогда не видел… и не слышал. Как на митинге или на собрании.

Жена смутилась:

– Да я сама не понимаю, что со мной. Вот так и прёт всё это из меня. И хочется говорить, говорить, говорить. Как будто туман, окутывавший мозг, рассеялся, и стало всё ясно и понятно. Будто всё время был вечер и вдруг наступил рассвет, и все предметы ты уже видишь совершенно другими, не такими, какими они казались в полумраке. – Через паузу добавила. – Всё довольно противно и страшно. Оскар Уальд был, конечно, прав, когда говорил, что всякое искусство совершенно бесполезно, но он не учёл, что только человек может ухитриться превратить бесполезное в не просто полезное, а в очень ценное и выгодное, как с материальной стороны, так и с нравственной.

Муж мгновенно поддержал. Видимо, мозговой туман у него тоже рассеялся.

– С идеологической, – сказал он, целуя жене руку, будто говорил с ней о любви. – До двадцатого века она не имела ещё такого ощутимого влияния, столь катастрофического масштаба, которые приобрела эта растреклятая идеология с тотальным приходом к власти диктаторских режимов и с невиданным скачком научно-технической мысли. Именно двадцатый век всё расставил на те места, с которых и сегодня нами управляют и манипулируют. Двадцатый век явился тем «рубиконом», который перепрыгнуло, не задумываясь, а даже восхищаясь, человечество, не понимая до конца, что нам сулит в будущем триумвират из технологии, идеологии и человеческой мизантропии. А культура, искусство и даже спорт были вынуждены поступить на службу идеологии, чтобы иметь от власти то, чего никогда не добудешь, выращивая хлеб или вытачивая деталь. Ведь даже все эти песни, пляски и цирки несут в себе идею. Они должны не только развлекать, но и отвлекать человека от насущных проблем. От раздумий. От поиска самого главного. Принцип Геббельса жив и успешно работает – «развлекая, отвлекать».

Они сидели за кухонным столом, сцепив вытянутые руки, и с печальной нежностью смотрели друг другу в глаза.

– Одни должны отвлекать, – уже без всякого темперамента продолжила Лариса мысль мужа, – другие должны воспитывать в нужном для кого-то направлении, третьи – запутывать. Как человек, гомо сапиенс, может быть таким наивным и примитивным? Как человек разумный может смотреть все эти многочисленные идиотские шоу?! – И вдруг интонация голоса повысилась. – Как мы могли смотреть всю эту галиматью?! Какие же мы все бедные и несчастные! Нас убивают, а мы этого не чувствуем и не понимаем абсолютно, будто не из плоти и крови, а из проводов и деталей. В одном стихотворении, не помню автора, мне запало в память одно четверостишие, которое до конца я осознала только сейчас:

Атакуют мозг и не скрывают,

Что бой ведут по всем фронтам.

И не дома, а души нам взрывают,

Убивая Бога, который ещё там.

Убивая душу, в нас убивают любовь истинную, возвышенную и жертвенную, подменяя страстью инстинкта и холодом чувств, когда пульс учащается от физических движений, а не от мысли о встрече с возлюбленной или возлюбленным. И если пойдёт так дальше, то в будущем каждый человек станет иметь ледяное сердце, как Кай из сказки о Снежной королеве.

– И если такое происходит с нами, – сказал Юрий, крепко сжав в своей ладони руку жены, – то что говорить о детях?! Их неокрепшие души и умы калечат с самого раннего детства. Полная подмена ценностей, многочисленные детские шоу, скопированные со взрослых, уродливые игры в интернете.

– Вот ещё один мощный наркотик, в сравнении с которым все остальные блекнут, как электрическая лампочка перед Солнцем. В липкую паутину интернета – и смешно, и грешно – уже попадают не только мошки, но и взрослые, а то и старые мухи. И если на последних можно было бы махнуть рукой, то дети… какое они готовят себе будущее? Или им готовят?

Юрий первым решил разбавить чёрный негатив разговора более светлым позитивом, на его взгляд, переведя беседу с абстракции на конкретику.

– А давай завтра вечером не пойдём в оперу? – тихо предложил он, нежно поглаживая руку жены.

– А как насчёт твоего дневного матча по футболу? – спросила Лариса, с лукавой усмешкой глянув мужу в глаза.