Золотые времена

– Потом, надо думать… детишки пойдут, – сообщил неуверенно Матрай Докука.

– У меня этих детишек – знаешь, сколько?! – уныло сказал Ривалдуй. – И без всяких объявлений…

– Откуда? – строго спросил капитан.

Ривалдуй глуповато хихикнул.

– Стихия, ураган!.. – доверительно поведал он. – Ты не волнуйся, кэп, всё чисто – по договоренности. Здоровые детишки будут. Нам на смену.

– Имя им – легион! – возликовал внезапно Пупель Еня.

– Меньше, Пупель, – потупился Ривалдуй. – Ну, что ты! Много меньше.

– Мелкота, мальчишка! – безжалостно сказал Матрай Докука. – Эх, вот помню – была у меня заветная подруга… Опраксимандрой звали. Опря… Душка! Раскидистая была женщина. Как ивушка плакучая… Не стало…

– Это почему же? Неужели померла?

– Ну да, дождешься! Нет, прогнал. Корней не ощущал. Болото! Всё телеса да телеса… Эх, Опря… Мамонт! Точно – женим мы тебя, Ривалдуй. Непременно женим. Погляди-ка, девочки какие! Праздник!..

– Так газетам этим и журналам сколько лет, кэп?! – взбеленился Ривалдуй. – Из этих девочек теперь, поди, уже песка насыпалось…

– Подумаешь, беда! Песок и золотой бывает… А зато такая изменять не станет. Ломовой верняк, – обрадовался Пупель Еня. – Верно, кэп?

– Н-ну… В общем-то… в старушках тоже есть пикантненькая свежесть, – покивал Матрай Докука. – Так что, Ривалдуй, смотри… Упустишь ненароком, а потом уже определенно будет поздно… Никогда не наверстаешь. Ты подумай. Я не тороплю.

– Ты понял? – Пупель Еня с важностью протер очки.

Меж тем капитан вылез из кресла, неспеша прошелся по каюте, заглянул хозяйски в темный иллюминатор, сделал пару дыхательных упражнений, потом распахнул дверцы комода и начал шуровать внутри.

– Ты чего? – окликнул его Ривалдуй.

– Да вот… в шахматишки бы сейчас… – высунулся из шкафа капитан. – Партейкой-другой перекинуться… Вдруг, знаешь, потянуло… Помнится, я как-то сеанс одновременной игры давал. На ста досках. Сотню партий подчистую проиграл, но из одной такую ничью вытянул!.. Загляденье!

– Ишь ты как… Откуда ж эта одна взялась, коли все сто проиграл? – резонно заметил Пупель Еня.

– Вот, я и сам удивляюсь…

Тут снаружи раздалось переливчатое стрекотание, а вслед за этим гнусаво заухало, будто старый филин примостился на печной трубе.

– Самокрутка прилетела! – встрепенулся Ривалдуй. – Я даже позабыл о ней… Кончай возиться, кэп, иди аппаратуру принимать. Твоя забота. А я подготовлю экран – видеозаписи смотреть. И, пока я разворачиваю, погляди-ка, Пупелёк, вон там, возле шкафа – цел ли гвоздик, чтоб экран повесить. Может, заржавел или погнулся…

– Эх, давненько ж не было кино! – с довольным видом потер руки Пупель Еня. – Ведь известно: самое могучее из всех искусств! Покажут, а ты пялишься. И легкость в голове… В натуре – офалдеть!

– Конечно. Манускрипт эпохи! – важно согласился Ривалдуй.

Матрай Докука, с головы до ног облепленный лежалым пухом, вылез из комода.

– Пропали шахматишки, – негодуя, сообщил он. – Нету! Везде обыскал. Думаете, я не понимаю? Совсем глупый стал? Ну, это вам так не пройдет! Спереть утеху для души… Наиглавнейшую! Ведь это ж надо!..

– Да никто, кэп, и не крал, – обиделся Пупель Еня. – Аборигенам днем отдали.

– А кто позволил?

– Ладно-ладно, кэп, ты ступай, делом занимайся, – Ривалдуй подтолкнул капитана к двери. – Надоело уже, как ты нам проигрываешь.

– На деньги вы со мной не играли! – бедово сказал Матрай Докука и вышел из каюты.

Приписка на полях:

Спасители Нации, талантливые дети КУКИЗЫ!.. Они все были авантюристами – по призванию и в силу разных обстоятельств. Не мошенниками, не ворами, а честными и непредвзятыми авантюристами. Первооткрывателями. И таких уж – боле нет… (См. комментарий.)

Пункт девятый

Запылал любовно отутюженный Ривалдуем стереоэкран, и тогда видно стало, как взлетела самокрутка.

Внизу медленно проплывал один и тот же пейзаж – желто-зеленые лужайки, бесконечные поля с белыми цветами, редкие перелески, холмики, овраги, излучины реки…

Потом наметились отроги гор…

Перевалив через скалистый и почти безжизненный хребет, самокрутка встряхнулась и пошла на снижение.

И тут все трое увидали город.

Мосты, высотные дома, проспекты, многослойные развязки, погруженные в сиреневое марево… Чадили трубы заводов, мигали разноцветные огни, по улицам неслись диковинные экипажи, там и сям игриво золотились купола народных стадионов …

Словом, сказка!

– Вот он, вот он, перед нами! Черт возьми, вы только посмотрите!.. – гаркнул Пупель Еня, от возбуждения вскочив со стула. – Город! Городище!

– Сядь, – приказал капитан. – Совесть надобно иметь. Не загораживай экран.

– Но ведь – город!.. – повторил, весь сияя, Пупель Еня, однако сел.

– Небось, столица. Центр тутошнего мира, – ввернул Ривалдуй. – Эх, повезло!..

– Ну, это еще не известно, – строптиво возразил Матрай Докука. – Но, если по большому счету…

– Уж естественно! А мы тут, как последние болваны, с аборигенами прохлаждаемся, – пал духом Пупель Еня. – Великую цивилизацию под носом не замечаем.

– Точно! – загорелся Ривалдуй. – Это то, что надо. Никаких сомнений. Я надеюсь, кэп, мы выудим из этого города все, что сумеем?

Некоторое время капитан размышлял.

– А что? – сказал он наконец. – Такой подарочек судьба преподнесла! Выходит, заслужили. М-да… И впрямь, ей-богу… Плюнуть на этих аборигенов – да и махнуть в город. Вот прямо сейчас и стартовать!

– Кэп, благодетель! – восторженно начал Ривалдуй. – Дай-ка я тебя поцелую!

Он кинулся к Матрай Докуке и сально его облобызал.

– Пуся, а не кэп! – промурлыкал он игриво и, точно кнопку на дверном звонке, ловко придавил большим пальцем капитанский нос.

Видно, он слегка перестарался, потому что из глаз Матрай Докуки моментально брызнули слезы.

– Изверг! – взвился капитан. – Кретин! Уж сколько раз просил тебя: не трогай! Я не выношу…

– Ведь не прибил же… – насупился Ривалдуй.

– Давай, кэп, заводи машину, – призвал Пупель Еня. – Обижаться будем после.

Матрай Докука утер слезы рукавом, шумно высморкался в кумачовый с черными оборками платок, после чего деловито проверил, плотно ли задернуты все шторы на иллюминаторах и не капает ли зря из рукомойника вода, затем пододвинул к пульту продавленное кресло и уселся в него.

– Стартовая тревога, – объявил он бесцветным начальским голосом. – Предстартовый атас с ускоренным отсчетом взад. Номер три, номер два… Ну, что же вы?! – он выжидательно обернулся, прервав счет.

Остальные члены экипажа, радостно загомонив, мигом попадали в такие же, видавшие виды кресла со взлетными пукалками позади.

– Номер раз! – голос капитана взвился к потолку. – Номер ноль!

– Ну, еще чуть-чуть, еще немного… – прошептал, зажмуриваясь, Пупель Еня. – Вот, сейчас…

Тогда капитан крутанул главный стартовый штурвал, пару раз качнул ручной насос, уперся ногами в две рифленые педали под пультом и неистово заработал ими.

Стены ракеты задрожали. Где-то натужно заквохтало и затарахтело.

– Поехали! – заорал Ривалдуй. – Жми-жми, кэп! С ветерком давай!

Матрай Докука, красный, точно перезрелый помидор, весь взъерошенный и взмокший, громко сопя, жал на педали из последних сил.

– Коленчатый вал не смазан! Черти стоеросовые, позабыли!.. Крышка! – прохрипел он, намертво вцепившись обеими руками в подлокотники. – Нет тяги! Идиоты! Я же говорил… Сто раз просил… Фалдец всему!

В следующую секунду с оглушительным свистом ручка главного насоса выдвинулась до упора, ноги капитана бессильно сорвались с педалей, какой-то никелированный штырь снизу ударил в кресло, опрокинув его, и доблестный Матрай Докука, альбатросом дав круг по каюте, распластался на полу.

– Ой! Падаем, падаем! – не своим голосом завопил Пупель Еня. – Не взлетели…

Рядом зазвенело, заскрежетало, и свет погас.

– Ку-ку, – пробили в темноте часы.

Пункт десятый

В рубке управления горела только одна, чудом уцелевшая, аварийная лампочка.

В ее дрожащем тусклом свете разруха вокруг смотрелась устрашающе.

Капитан заохал и сел.

Он был совершенно лысый.

Изо рта его торчал жалкий обломок мундштука от разбитой курительной трубки – в минуты страшных напряжений Матрай Докука всегда зажимал в зубах эту заветную трубку, чтобы самому себе казаться и значительнее, и сильнее.

Капитан машинально, со страстью, пососал обломок и, догадавшись, в чем тут дело, гадливо выплюнул.

– Ай! – вскрикнул кто-то наверху. – За что?

Матрай Докука поднял глаза и увидал Ривалдуя.

Тот не то висел, не то орлом парил под потолком, намертво заткнув собственным задом вдребезги разбитый иллюминатор, и совершал руками отчаянные пассы, силясь высвободиться из капкана.

– Кэп! – неожиданно высоким голосом позвал он. – Меня тут прищемило… Больше не могу…

– Ну, чего, чего? – сердито огрызнулся капитан. – Чего тебе неймется?

– Жмет, – простонал Ривалдуй. – Везде. И поддувает… Ты попробуй-ка вот так…

– Ах! – взмахнул рукой капитан. – Потерпеть не можешь! Поддувает… Неженка! Зато в сортир ходить не надо. Поднатужился – и все дела… А у меня действительно беда. Я парик потерял!

– Да ладно, кэп, – взвыл Ривалдуй, – кому ты нужен в своем парике?! Лысый и лысый. Подумаешь, голова! Это же не зад, чтобы в штанах ее держать!

– Ну, знаешь!.. Уж такой пакости я от тебя совсем не ожидал! – едва не задохнулся от негодования Матрай Докука. – Ты еще сравни…

Он не договорил, вконец взбешенный, отшвырнул ногою кресло и, найдя под ним измятый и разорванный парик, с проклятьем водрузил свое сокровище на место.

Затем сумрачно огляделся по сторонам.

– Пупель где? – спросил он несколько секунд спустя. – Не видно с высоты?

– А вон – под пультом прячется.

Матрай Докука, не утруждая себя, чтобы нагнуться, сунул руку под пульт, пошарил немного и вытянул оттуда насмерть перепуганного Пупель Еню.

Тот на ногах не держался, норовил все юркнуть обратно и при этом тихо, беспрестанно подвывал.

– Стой смирно, Пупель, – властно приказал Матрай Докука. – Ты же молодец! Швейцар по штату. Менеджер стояния у двери. На ногах обязан быть всегда! Не то разжалую.

– Что, на какую-то планету сели? – спросил Пупель Еня отрешенно. – Так, кажись?

– Тебе вот только кажется, а по мне такие ветры гуляют! – отчаянно и безуспешно дергаясь в иллюминаторе, подал голос Ривалдуй.

– Да нет, братцы, все в порядке, – вздохнул Матрай Докука. – Откуда взлетели – туда и свалились. Можно сказать, что и сели…

– Ну? – изумился Пупель Еня. – Вот так приключение!.. А я уж тут подумал: новые миры… Нет, что-то мне не по себе. Пойду прилягу…

– Нечего! – дернул его за рукав капитан. – Нашел момент! И все-то норовит, и все-то норовит… Потом отлежишься! Проверь-ка для начала, какие приборы уцелели.

– Вытащите меня! – потребовал Ривалдуй.

– Ты, главное, не суетись, – заметил капитан. – Полезно суетиться на поминках, чтоб всё было в лучшем виде. А сейчас – чего? Учу тебя, учу, а толку… Голова цела, и хорошо. Успеешь.

– Импотентом я успею стать, – заблеял тонко Ривалдуй, кривясь. – Тебя бы эдак прищемило!.. Мне и голова ни к черту будет не нужна!

– Подумаешь, потеря! – хмыкнул капитан. – А у меня беда: порвался паричок, на нос съезжает. Надо зашивать… Не очень-то я в этом деле смыслю… Может, ты умеешь? Я найду иголку с ниткой, ты попробуй – руки-то свободные…

– Кэп, ну имей же совесть, я умру сейчас! – заквохтал Ривалдуй.

– Вот этого – не надо, – строго произнес Матрай Докука. – Обожди. Я помню о тебе, я помню. Ты же молодчина. Наш гусар и, так сказать, бармен… Обязан быть всегда на рубеже – вот как сейчас, к примеру… А не то – разжалую. Да!

Ривалдуй собрался было что-то возразить, но лишь беспомощно махнул рукой и тихо зарыдал.

Меж тем Пупель Еня, обведя блудливым взглядом всю каюту, бочком, по кратчайшему пути, прошелся вдоль всевозможных шкафчиков, быстро открывая и закрывая их, покрутил ручки на пульте, понаблюдал, как в самых укромных уголках мигают аварийные и прочие сигнальные лампочки, и остался исключительно доволен.

– Все цело и почти на месте, – деловито сообщил он. – Разве что посуда из буфета малость…

– Склеим, – успокоил Ривалдуй. – А если вовсе на кусочки, будет дополнительный балласт – швырять на старте. Пригодится!

– Вот звездолет! – с пафосом начал капитан. – Вот, доложу вам, зверская машина! Топором, небось, тесали, душу вкладывали, без единого гвоздя… Ни в жизнь не расшибешь! Теперь так не умеют… Да уж… Утеряли дедовский секрет.

Тут вдруг глаза у Ривалдуя сделались квадратными, он жутко побелел – так что и при скудном освещенье это было видно – и, заикаясь, прошептал:

– Меня там кто-то шлепнул.

– Птичка села, – предположил Матрай Докука.

– Да какая, к черту, птичка?! Шлепнул! От души… Эй, вытащите меня отсюда! Они там теперь от моих штанов заклепки отковыривают!

Это и решило его горькую судьбу.

Матрай Докука и Пупель Еня, поплевав на ладони, схватили Ривалдуя за руки, ногами сами уперлись в стену и дернули, что было сил.

– Оторвете! Спятили вы, что ли?! – взвыл дурным голосом Ривалдуй. – Подцепите чем-нибудь!

– А это мысль! – признал Матрай Докука.

Пупель Еня опрометью бросился к чуланчику и выволок оттуда здоровенный лом.

– Загадка: в одно ухо влетает, а в другое – вылетает. Что такое? – вдруг хихикнул капитан. – Отгадка: лом.

– Садисты! – ухнул Ривалдуй.

– Нет. Лучшие друзья и компаньоны, – возразил азартно Пупель Еня. – Ну-ка, не дыши! Совсем… А лучше – съёжься! Как сумеешь. И замри! – скомандовал он и, поднажав, с трудом просунул лом меж кромкою иллюминатора и ривалдуевым боком. – Теперь – терпи… Еще немного… Р-раз!

Он рванул лом книзу, капитан схватил Ривалдуя за голову, и с коротким воплем «хъяк!» Ривалдуй свалился на пол, тотчас потеряв сознание.

– Ты погляди-ка, кэп, – тяжело дыша, пробормотал Пупель Еня и ломиком указал на иллюминатор.

Снаружи, возле самой ракеты, околачивались трое аборигенов и злобно таращились на космонавтов.

Потом, перебивая друг друга и грозя кулаками, что-то начали орать.

Матрай Докука моментально подтолкнул к иллюминатору лингвоперчик, который – как вещь истинно бесценную – экипаж забрал с собой на ночь в ракету.

– Холера вы бесстыжая! Все люди спят! Когда-нибудь угомонитесь? – залпом выдал автомат.

– Смотри-ка ж ты, серчают… – не без удовольствия отметил Пупель Еня.

– Не волнуйтесь, приятели, тут мелкая накладочка произошла, – ответил капитан вполне миролюбиво. – Всякое бывает… Вы ступайте, с богом. Мы – уже…

Аборигены, ворча, удалились в темноту.

– Хорошенькое дельце! – неожиданно насторожился Пупель Еня. – Выходит, они взялись дежурить у ракеты? День и ночь? Мне это не нравится, кэп.

Ривалдуй тем временем пришел в себя, посидел немного на полу, прислушиваясь к разговору, а потом вдруг вскочил и опрометью кинулся к иллюминатору:

– Эй, вы! Приятели, друзья, товарищи! Вопросы задавали? Ручку золотите!

– Поздно, поздно, брат наш дорогой! – заржали издали аборигены. – Сразу надо было соображать. И у тебя теперь вопрос. Считай, что квиты. И не приставай.

– Вот так всегда, – трагически сказал Ривалдуй. – Прошляпили такой момент! А ведь – могли…

– Ну, ты даешь!.. – невольно фыркнул Пупель Еня. – Эк на тебя нашло!

– А что? – обозлился Ривалдуй. – Им только золотить?! А кто они такие?!. Ничего себе Контакт!

– Другого пока нет, – пожал плечами Пупель Еня. – И, похоже, не предвидится…

– Да ладно уж, – вмешался капитан. – И вправду – ночь… Все спать должны. Какие могут быть контакты?

– Ночью-то – самый контакт и бывает, – возразил Ривалдуй. – Ничего ты в жизни, кэп, не понимаешь!

– И все-таки они – молодцы, честное слово, – внезапно заявил Матрай Докука, беря в руки веник и поигрывая им, как теннисной ракеткой. – Прекрасные деловые люди.

– А? – сказал Пупель Еня. – Как ты их назвал?

– Они же форменные дети! Вы вспомните, какими глазами они смотрели на нашу ракету! Это же взгляд ребенка, который мечтает иметь все игрушки разом…

– Это взгляд циничного, профессионального вымогателя, вот что я вам скажу, – сердито буркнул Ривалдуй. – И вы меня не переубедите. Колдыри они, и точка. Или зомбари. А я таких не уважаю.

Приписка на полях:

Некоторые исследователи полагают, будто именно аборигены презирали космонавтов. Это все завистливые домыслы сквалыги Бумдитцпуппера, который тайно презирает оппоненток – старых и кабинетных дев. Космонавтов нельзя презирать. Бесполезно. Ты останешься, а они – полетят… (См. комментарий.)

– Что ж, в таком случае, пожалуй, можно подвести и некоторые итоги, – задумчиво проговорил Пупель Еня, ногой переворачивая кресло в нормальное его положение и с досадой разглядывая новые прорехи в старенькой обивке.

– Господи, какие еще могут быть итоги?! – горько отозвался Ривалдуй.

– Ну, что значит – какие итоги? Убедятся, что нам для них ничего не жаль, и тогда побратаются с нами, – предположил Пупель Еня.

– Не глумись! – нахмурясь, по-начальски строго произнес Матрай Докука. – Еще не известно, что сейчас эти трое думают о нас. Особенно – после аварии…

– Уж о нас им, проложим, плохо думать не придется. Не на тех напали. Пусть хоть будет сто аварий!

– Да? Ну-ну, – сказал капитан и принялся мести пол. – Мебель всю – давайте-ка на место.

Пункт одиннадцатый

Они сидели за столом в прибранной каюте, а перед Матрай Докукой лежали вечное перо и неказистый лист бумаги, исчирканный вдоль и поперек.

– Действительно, – с очевидной растерянностью бормотал капитан, – что-то многовато получается… И даже слишком. Совсем не ожидал… Неужели мы столько отдали им за один вчерашний день? В путевом журнале было вроде меньше… Впрочем, запечатлевали впопыхах, учитывали только главное, не мелочились, так сказать…

– Не мелочились, – эхом отозвался Пупель Еня. И с издевкою добавил: – Мудрый-то народ давно установил: курочка по зернышку клюет, а весь двор потом… сами понимаете, во что превращает.

– Я – твердый пас, – заявил Ривалдуй. – Ничего у меня больше не осталось. Спустил буквально все, вплоть до зубной щетки. А эти подонки еще корчили рожи, словно им подсовывали невесть что.

– И у меня, поверите ли, тоже ничего теперь нет… – подхватил, разводя руками, Пупель Еня. – Даже не смотрел, что отдаю… Есть, правда, очки, но я без них – ни шагу, как слепой котенок.

– М-да, мальчики, и мне порадовать вас нечем. Вот эдак незаметно весь наш скарб-то и уплыл… Тю-тю!.. Но я им тоже больше ничего не дам, – пообещал Матрай Докука. – Пусть хоть лопнут, а не дам. Потому что из всего личного у меня остался только этот рваненький парик. Ну, и еще вставная золотая челюсть… Но она священна для меня. Далекая юность, незабвенные дела… Какие мордобои!.. Один зуб налево, другой зуб – направо. Я только начинал… О славе даже и не помышлял…

– А это было бы эффектно! – хохотнул Ривалдуй. – Нет, правда-правда. «Позолоти ручку» скажут туземцы, и кэп-то наш – шварк на протянутую ладонь свою вставную челюсть! И тотчас – паника в стане врага…

– Мальчишка! – искренне обиделся Матрай Докука и надолго погрузился в сладкие таинственные воспоминания. Потом встал и отрешенно зашагал по каюте.

Внезапно он круто повернулся и, уперши руки в бока, чертом поглядел на товарищей.

– Нет, я их не пощажу! – сказал он непреклонно. – Буду бить их оружием.

– Кого это, кэп? – поинтересовался Пупель Еня.

– Да уж ясное дело – кого! Бороться будем. Насмерть. Ривалдуюшка прав: хватит золотить! Такое завтра наплету им – уши завянут. Спасительный бред. Бред и еще раз бред. Железная тактика. Всегда вывозила, – он алчно улыбнулся. – Тоже будут разные вопросы задавать. Нам только бы не проморгать, как давеча случилось… Оконфузились, но ведь зато – урок. На завтра. Тут уж – всё. Задавим и до нитки оберем. Покажем этим проходимцам, что такое человек! Ну, а покуда – спать. Уже светать вон начинает…

– На свежую-то голову чушь нести лучше всего, – с важным видом подтвердил Ривалдуй. – Тут ты прав. Только тогда чушь примет достоинства истины. Нет, как я завернул, а?! Не один ты, кэп, у нас мудрец!..

– Печурку бы не худо протопить, – вдруг жалобно заметил Пупель Еня.

– Нечего! – упрямым жестом оборвал его Матрай Докука. – Сегодня и так будет жаркий денек. А пока – перебьемся. К тому же, Пупель, если жарко, ты слишком орешь по ночам. Дай чуток отдохнуть.

– Родина снится, – вздохнул Пупель Еня. – Всегда рядом. Какой уж тут покой!..

Пункт двенадцатый

Из окошечка высунулась деревянная кукушка с отбитым клювом и сипло сказала:

– Восемь раз ку-ку ровно.

А механическая говорилка, заключенная внутри нее, проскрежетала:

– Кто в урочный час встает – первым писает и… будит остальных! Ку-ку, товарищи, ку-ку!

Вслед за этим раздался ужасающий грохот – тяжелая никелированная гиря обрушилась на кастрюлю, на краю которой балансировала крышка.

Неустойчивая крышка тотчас опрокинулась в чугунный тазик метром ниже, а в тазике всякого металлического хлама лежало – видимо-невидимо.

От такого шума Матрай Докука тотчас подскочил на своем тюфячке и принялся ошалело протирать глаза.

– Ку-ку, ку-ку, зараза, – зло передразнил он.

Гамак, подвязанный к тяжелой потолочной балке, нервно задергался, а затем над его краем показалась голова Ривалдуя – взлохмаченная, вся в пыли и паутине.

– Что, никак, прокуковало? – придушенным со сна голосом осведомился Ривалдуй.

– У-м-гу… – все еще пребывая между сном и пробуждением, кивнул капитан. – Но, сдается мне, Ривалдуюшка, ты прав: часы опять бегут.

– А петушок кричал?

– Вот петушка я не расслышал, извини, – смиренно произнес Матрай Докука. – Спал.

Тут за стеною, из чулана, с надрывом и заливисто заголосил петух.

Хоть и сверяли ходики с клепсидрой на Лигере-Столбовом, но, чтоб спокойно жить, для пущей подстраховки непременно брали в каждый дальний рейс живого петушка, резонно полагая: сложная техника, неровен час, соврет – и не заметишь, а природная-то тварь себе такого не позволит никогда. Не то чтоб эталон, но – как бы добрый ангел, голосистый и крылатый…

– Вот теперь и впрямь пора вставать, – лениво потянувшись на пуховом тюфячке, промолвил капитан. – Теперь-то уж – наверняка. Ведь сотню раз напоминал начальству: сверьте ходики, отладьте – нам же точность в космосе нужна! Неимоверная!.. А если – голод, упаси господь? Съедим мы петушка – и что тогда? Всей точности конец?! Нет, ноль внимания… И нате вам: часы, естественно, бегут!

Матрай Докука очень не хотел вставать и, разглагольствуя, как будто продлевал немножко дрему.

– Да, кэп, да, ты безусловно прав, – вздохнул с тоскою Ривалдуй. – Ведь лишняя-то целая минута сна – порой дороже жизни. Уж такая сладкая!..

– Ну, ладно, насладились чуточку – и хватит. К делу! Давай Пупеля буди, – распорядился капитан. – Пораньше начнем – пораньше и закончим. Нас еще город дожидается!

– Ага, – коротко ответил Ривалдуй и тотчас снова завалился спать.

Матрай Докуке это не понравилось.

– Эй! – закричал он, вскакивая с тюфячка. – Ты будешь досыпать, а я – трудись?! Ох, смотри, Ривалдуй, вернемся домой, на Лигер, – такой тебе выговор влеплю!.. – Для вящей убедительности капитан потыкал в гамак кулаком.

Ривалдуй разом оказался на полу.

– Кэп, – сказал он очень серьезно, – ты так больше не шути. Это слишком жестоко. Я ведь в космосе – до последнего строгача. Сам знаешь… У меня от каждого замечания поджилки трясутся. И сердце обрывается. Ты же не хочешь, кэп, вернуться домой со свежим покойничком на борту?

– Э-эх, – укоризненно сказал капитан, – опять ты за свое. Дымоход заставлю чистить!

– Дымоход? – ужаснулся Ривалдуй. – Какой – ракетный?! Нет! Только не это!.. Всё, бегу Пупеля поднимать. И, кстати, кэп, уж вот кому бы надо выговор влепить!

Матрай Докука скроил печальную гримасу и безнадежно развел руками:

– Ты его лучше не тронь. Он слаб. Пупель если не проспится – его потом целый день все равно что и нет. Не вменяет… А зачем он нам такой?

– Устроился, стервец! – завистливо пробормотал Ривалдуй и, кряхтя, полез под пульт управления, где Пупель Еня устроил себе лежачок.

Очень славный лежачок. Как гнездышко…

Ривалдуй бесцеремонно выволок Пупеля за ногу на середину каюты и склонился над ним.

– Встань, Пупель, по-хорошему тебя все просим! – потребовал он.

Пупель Еня не шелохнулся.

– А хочешь, я дам тебе медовый пряник? – вкрадчиво поинтересовался Ривалдуй.

Пупель Еня мигом сел, зорко приоткрыв один глаз.

– Где пряник?

– Ага, вот и проснулся, – удовлетворенно потирая руки, выпрямился Ривалдуй. – И не пытайся снова уснуть – все равно тебе не поверю.

– Опять с пряником надул? – обиделся Пупель Еня.

– Натощак – не положено!

Ривалдуй развернулся, встряхнулся и, шлепая босыми ногами, совершил короткую пробежку в туалет быстрого пользования, пристроенный к ракете снаружи.

Выйдя оттуда, он еще немножечко продолжил бег на месте, в то же время как бы приседая, – очень сложный элемент в утренней зарядке.

Потом сделал пару простеньких дыхательных отмахов, лихо подтянул небесно-голубые подштанники и, громко свистя какой-то радостно-похабненький мотив, который слушал еще в детстве, вновь пошел вон из каюты.

Подоспело время умываться.

– Не боись, кэп, сегодня мы им всем покажем такую кузькину мать!.. – ободряюще бросил он в дверях.

Через несколько секунд он, однако, вернулся. Озабоченный и мрачный.

– Что, никак, рукомойник… совсем развалился? Сгнил? – настороженно спросил Матрай Докука.

– Нет, рукомойник цел. Чего ей, этой чушке, сделается! Где моя зубная щетка? – Ривалдуй испытующе уставился на своих спутников. Но тотчас спохватился: – Погодите, погодите… Да ведь я же ее отдал им!..

И сразу же в ракете стало как-то очень скучно, тягостно и неуютно…

– Воистину – мерзавцы! – грустно резюмировал Матрай Докука. – Подлая шпана.

– Правильно, кэп, золотые слова, я сам бы лучше не сказал, – поддержал Ривалдуй, гневаясь невероятно. – Так и начни сегодня свою приветственную речь: «Дорогие товарищи аборигены! Доводим до вашего сведения: вы все – дерьмо!» И добавь еще что-нибудь в этом роде. Аплодисментов, правда, не будет. Впрочем, если хочешь, мы можем похлопать немножко. В знак солидарности подчиненных с начальством…

– Прекрати немедленно! – с возмущением замахал руками Матрай Докука. – Фанфарон! И вообще…Вот ведь, опять сегодня рубашку наизнанку надел… И что мне не везет с этими рубашками?! Прямо наказание какое-то!

– А это – оттого, что умный очень, – уважительно заметил Пупель Еня. – Когда будем завтракать, кэп? Если память мне не изменяет, твой черед быть коком.

– Здрасьте, вспомнил!.. – буркнул капитан. – Да вы же знаете, какой из меня повар! Снова пропоносит всех, раздует животы и… все такое. Я могу, конечно… Не такой уж это труд. Могу уважить…

– Должен, кэп! Кто график составлял перед отлётом? – наседал занудно Пупель Еня. – Ты, собственноручно. Всё по дням расписано, на годы… Что же мы, голодные останемся? Никто вместо тебя не будет…

– Может, обойдемся, а? – вмешался Ривалдуй. – Ну, поработаем немного натощак. Не вымрем же, в конце концов! А вот управимся с этими проходимцами – тогда и запируем от души! Я кэпу подсоблю.

– Нет, натощак я ничего не смыслю, – не сдавался Пупель Еня. – Бесполезно! Становлюсь, как баобаб… И глупостей наделаю – потом не разгребете.

– Это чувствуется, – хмыкнул Ривалдуй. – По этой части ты большой мастак. Но если кэп нас всех сейчас накормит и мы… ну… заболеем – будет лучше, да? Тогда уж точно – тáк обкакаемся перед местными!.. Тебе что, принцип важен, лишь бы им не поступиться? Или дело?

– Вообще-то… дело. Мне на принципы плевать, – сознался Пупель Еня. – С ними в космос никогда не полетишь. Да и Контакта не наладишь…

– Вот! – окрылился Ривалдуй. – А нам теперь и нужно, чтобы мысль, как молния, плясала, чтоб мы были свежие, здоровенькие! Лучше потерпи.

– Не буду, – мрачно и упрямо отозвался Пупель Еня. – Не же-ла-ю! Понял? Ведь пока сюда летели…

– Ты сравнил! – всплеснул руками капитан. – В полете я бы мог готовить вам буквально каждый день – и то бы ничего. В полете, как на даче, – напрягать мозги не надо. Хоть сто раз отпучился – подумаешь, беда! Ривалдуй верно говорит. Пожалуй, лучше натощак теперь. И я…О вас же ведь забочусь! Капитанская душевная опека.

– Просто лень тебе, и все тут. Тоже мне, опека! – огрызнулся Пупель Еня, потихонечку смиряясь с тем, что есть ему сегодня не дадут. – Вон, полюбуйтесь-ка: красавцы уже здесь, – кивнул он на иллюминатор.

К ракете с гордым видом приближались аборигены.

Но посохов у них в руках не было, и на головах сидели какие-то дурацкие, расхристанные тюрбаны.

К тому же были туземцы совершенно голые.

– Позвольте-ка, но это, кажется, не те… – опешил, вглядываясь, Ривалдуй. – Нет, точно. Вчера были другие! А эти вообще безо всего…

– У, бесстыдники, – беззлобно крякнул капитан. – Хотя… погода позволяет… Батюшки, да среди них и женщина есть!

– Где, где? Действительно! Гляди… Живая женщина, и не в журнале… Ой! Нам бы в экипаж… – промямлил Пупель Еня, фантастически глупея на глазах. Может быть, и вправду с голодухи…

Приписка на полях:

Где-то сказано, что Ривалдуй был девственницей, нарядившейся мужчиной, только бы попасть на звездолет. Вопрос деликатный, но, ежели поставлен, требует опровержения. Усы, гусарский рост и прочее – еще не доказательство, конечно. Но есть характеристика из КУКИЗЫ, где прямо говорится: «Отрок Ривалдуй, болван и проходимец, рекомендуется к полету, дабы не срамил отечество, внутри его пределов находясь»! Рассужденьем поделился Бумдитцпуппер.

Пункт тринадцатый

Тут из-за кучи выменянного добра показались три заспанные вчерашние физиономии.

Несколько томительных мгновений они обалдело таращились на пришельцев, затем переглянулись, перемигнулись и – разом исчезли.

Пришельцы, явно не рассчитывавшие встретиться здесь с соплеменниками, встали, точно наткнулись на невидимую преграду, и на их лицах обозначились тоска и смятение.

Тогда три головы опять взметнулись над кучей недавних подношений, самый хиленький из прячущихся вдруг скривился, плюнул и со злорадством показал язык.

Такое наглое поведение вчерашних разозлило сегодняшних не на шутку.

Один из мужчин яростно топнул ногой, а женщина с воодушевлением произвела серию бойких движений, недвусмысленно означавших: «Поддай им, прохвостам, поддай!»

В следующую секунду, огласив долину сатанинскими дурными воплями, трое вчерашних проворно выпрыгнули навстречу сегодняшним.

После чего аборигены, вереща и корча всяческие оскорбительные рожи, осыпая друг друга несомненными угрозами и проклятиями, принялись плеваться и кидаться камнями, да с такою силой, что увесистые булыжники, как градины во время чудовищной непогоды, гулко забарабанили по бревенчатой обшивке звездолета, рикошетом отлетая во все стороны.

– Ой! – не на шутку испугался Пупель Еня. – Ракета старая – изувечат!.. Где потом чинить?

Женщина сама никаких каменюк бросать не порывалась, однако била пятками в землю, спиной упершись в ракетную посадочную распорку, истово визжала, гулко пукала, налево и направо взбрыкивала бюстом и вся аж исходила от ярости, подбадривая тем своих сражающихся спутников.