Буксир «Бодрый». О жизни на Усть-Пахачинской косе

С отчимом они планировали в очередной отпуск съездить в Елизово и там взять еще пару самцов для очередной смены их крови у своего растущего с каждым днем поголовья норок.

Приемный сын Геннадий также помогал отчиму-ветеринару на рыбозаводской ферме и часто засматривался как упитанный бык долго обихаживает своих избранниц, тряся своими чуть ли не по килограмму тестисами, а после, уже принюхиваясь и нежного вылизывая заветные места и учуяв, что самка в охоте, часто высовывал свой острый как кинжал и на удивление Геннадию довольно длинный ярко розовый пенис, из которого затем пульсируя летели во все стороны брызги белесоватой спермы… При этом наблюдая за садкой быка, Геннадий не скрывал своего естественного удивления таким совершенным творением матушки Природы, которая создала вот такое грациозное и довольно умное животное. И весит ведь чуть ли не тонну, а так легко при желании покрывает самку и своевременно узнает когда она доброжелательно примет его ухаживания и ведь по времени практически он никогда не ошибается. И затем уже ранней весной долгожданный отел и настоящее весеннее молоко. Только стальное кольцо толщиной в его палец и усмиряло бычье неистовое буйство в коровьем стаде, когда в одно из лет в июле Геннадий пас стадо на косе из 18 коров.

Да, что этот громадный бык. Вон читал недавно бабочка «Махаон» зовется, так её самец по запаху самку за 8 километров учует и летит туда, где бы она ни находилась или пряталась. Снова тот же вечный естественный – хомминг. Вот где настоящая сверх тонкая химическая рецепция, вот где истинная сила и совершенство матушки Природы к продолжению своего рода своего, вот где настоящий естественный никем не утоленный хомминг.

Этого поголовья 18 коров в их селе Усть Пахачи было достаточно, чтобы обеспечить молоком и участковую больницу на 35 коек, и детский сад на 125 мест,, школу с 214 учениками да и всех жителей села, а еще ведь излишки сметаны и творога отправляли на допотопных самолетах АН-2 или попутных вертолетах МИ-8 и в село Тиличики в райцентр, который был южнее примерно на 175 км от Усть Пахачей.

Еще юному Геннадию этим летом не было трудно пасти такое не большое стадо рыбозаводстких коров, так как Пахачинская коса, потому и называлась косой, что с двух сторон песчаная насыпь была как бы отгорожена водой и стоило только коров выпустить из рыбозаводских сараев, как они, учуяв свежую и сочную на ночной росе настоянную траву, уходили за колючее ограждение аэропорта и даже за пограничную комендатуру, а уж там только сиди да и читай свои новые из сельской библиотеки книги. Да еще и наблюдай за окружающей камчатской природой, и каждый день меняющимися окружающими его пейзажами, да стоящими на рейде разноцветными кораблями и конечно следи за неуклонно, вне его воли и сознания бегущим временем, и чтобы к обеду не опоздать, и чтобы доярки не ругались за их задержку на работе.

Только одни, наверное, комары и мешали Геннадию созерцать прелести окружающих их пейзажей, а когда не было ветра, приходилось чуть ли не через час обновлять ДЭТой защитный её слой на лице и руках от пронырливой комарни, а особенно не вероятно мелкой мошки, которая под осень так досаждала и залезала во все уголки его тела, особенно под рукава рубашки и тогда оставались на его юном теле красные пятная после её укуса, которые хотелось расчесывать буквально до самой крови.

На рыбозаводской ферме доили коров еще по старинке три раза в день, не так как сейчас в крупных промышленных комплексах США, о чем Геннадий читал в журнале «Америка»: там доят коров всего два раза в день рано утром и вечером.

Поэтому-то пахачинским дояркам приходилось вставать в пять часов утра и юного Геннадия мать поднимала в шесть утра, чтобы он, попив быстро чай, ухватив заранее с вечера приготовленный тормозок с компотом и бутербродом, забыв даже почисть зубы или умыться спешил на свою работу. Всё-таки какая никакая помощь в семейный бюджет, да и к школе можно всё затем купить на заработанные хоть и небольшие но свои заработанные деньги.

У Геннадия мать была черноволосая как смоль настоящая татарочка. Звали её Зара Усановна, а первенец и любимец сын был такой белобрысый, был довольно светловолосый, а еще был такой тонкой кости, откуда, и от кого пригнул к нему этот его славянский ген белизны, настоящей белизны его волос и непередаваемой белизны кожи тела он так у матери по малолетству и не допытался, так ему было теперь и комфортно и уютно в её Усть Пахачинском доме. Правда в их семейном альбоме была одна старая уже слегка пожелтевшая от времени фотография молодого солдатика, настолько похожего на юного Геннадия, что если бы родные и знакомые не знали, что Гена еще не служил в армии, не возможно было бы поверить, что это именно не он запечатлен на данной фотографии.

Фотография всё-таки невероятно удивительное изобретение человечества. Человека может уже давно нет на Земле или он уехал далеко, а мы можем видеть его не забываемый облик, явственно воспринимать его красоту, видеть его одежду, даже узнать его достоинства, любоваться пейзажем его окружающим, наслаждаться и восхищаться его не передаваемой личной аурой.

1.5. Воспоминания.

А ведь и у людей также. Вот мать у родного старшего брата, живущего в Пахачах у Егоровича – учителя физкультуры, четырех то сыновей родила, и одна, без помощи мужа троих после смерти его в Великую Отечественную, одна воспитала и поставила их на ноги: старший правда только десять классов осилил, средний – уже техникум в Харькове окончил, а вот самый младший так ведь он получил высшее образование. Младший стал учителем, стал наставником и примером для других и сам вот уже вырастил двоих сыновей – любимых его «орлов», а теперь вот заботился о подрастающих внуках, да и соседке помогал, как мог.

Да и у соседей Воскобой Мартены, ведь тоже осталось трое и при этом в то послевоенное время два получили высшее образование в политехническом в Харькове.

А сегодня находится много очень «грамотных», кто бесшабашно и легко критикует тот их социализм 1918—1980 гг. А ведь те времена не чета дням сегодняшним 1991—1997 гг. Сомневаюсь, что в наши дни они, сироты и дети войны, смогли бы бесплатно получить такое же качественное образование. А затем после окончания ВУЗа еще и бесплатно получить жилье, да еще дать бесплатное высшее образование своим подрастающим детям. И надо заметить, что ведь и образование то в древнем Харькове было великолепным. Полуторамиллионный город с древними учебными традициями, ведь еще и бывшая столица Украины. Университет ведь там открыли еще в 1805 году, а таких как университет сегодня в городе 21 ВУЗ, не считая сотни техникумов и училищ, это уж о чем-то да и говорит.

А его родная мать, мать его Евфросиния Ивановна души ведь в своих сыновьях не чаяла, любила их всех как могла, холила как могла, оберегала, как сегодня бережет нерка и чавыча свою икру в этой быстротечной реке Пахача.

А ведь в её семье была она самая младшая. А как вышла замуж, как отошла от семьи и от своей родной матери Надежды Изотовны, тоже воспитавшей шестерых: двоих дочек своих Орину и Евфросинию, двоих сыновей мужниных Федора и Алексея и двоих прижили вместе с Кайдой Яковом дочь Екатерину и самого младшего Александра. Что их и разнило, так это их отчества. У двоих отцы Иваны, а у четырех Яков.

Так ведь его матери одной пришлось детей в те лихие военные и послевоенные годы на ноги ставить. А ведь как это трудно было после войны. И еще одинокая ведь женщина. А дома вечером ни теплого мужниного совета, ни настоящей опоры на крепкое мужское плечо. А дети ведь младые, один младше другого, а чем их то накормить.

Часто вспоминал, как малыми с матерью да бабушкой прятались от бомбежки в погребе, когда коварный немец, перейдя через Северский Донец в далекие Волгоградские степи направился.

А муж? А любимый муж давно лежит в братской могиле не то в Одесской области, не то в другом месте на юге. Что и сохранилось в сундуке среди бумаг, так это уже пожелтевшая от времени калька с синей печатью воинской части, где фиолетовыми чернилами кратко и четко, и к удивлению каллиграфическим почерком было написано:

«Ваш муж, Левенчук Алексей Андреевич, 05 декабря 1917 года рождения, героически погиб 17.08.1943 года в районе села Ольгино, Одесской области.

Командир ВЧ №2046 подполковник Сидоров И. М. подпись с завитками и синяя печать».

Да разве у неё одной? Вон у соседки Матрены Ивановны Воскобой, такая же коричневая бумажка лежала в сундуке. Правда, жаловалась на днях, что дети куда-то её запропастили и надо было ей теперь вот ехать в районный военкомат в Балаклею, чтобы те нашли копии, и надо было доказать, что она вдова участника войны и что бы ей установили доплату к пенсии за это в размере всего то 10%, а дети её и его теперь сироты, могли без конкурса поступить в тот же политехнический институт.

Вот ведь и всё, что осталось в вечной памяти и сердце её, как эта полуистлевшая бумажка.

А ведь её сердце?

Сердце-то матери ныло и болело почти каждый день, каждый вечер и по ушедшему в необъяснимое никому небытие мужу, и о малых детях войны: один 1939 г., а другой 1941года, о её сиротах войны, которых надо еще поставить на ноги, помочь, как тем птенцам стать на крыло и отправиться в полет этой жизни, над этой многострадальной Землею. А её жизньдающая грудь наливалась по вечерам ожидая, что он вернется, что он прильнет к ней, что он вдохнет её всю, а по её телу такая нега, по её телу давно не видевшему и не ощущающему настоящей мужской ласки такая дрожь ожидания…

И ведь одна её короткая судьба столько вместила: ранее её родного отца Иван Андреевича Якименко в 1919 году, вывели в холодном феврале махновцы в Савинцах на заснеженную землю и, надсмехаясь без всяких угрызений совести легко разрядили свои маузеры в его такую хрупкую грудь и из неё только красные струйки крови стекали по белой холщевой рубашке на белоснежный снег слегка, покрывший метровый тот савинский чернозем. И всё это их надругательство над его жизнью, над всмей нашей судьбою из-за полоски или небольшого надела этой черной но сверхплодородной земли, которая сейчас наполовину савинскими крестьянами заброшена, из которой даже трубы орошения, пронырливый председатель колхоза или ООО, или ОАО «Маяк», да сейчас уже и не важно, но ведь вытащил из натруженной земли, чтобы сдать их на металлом и затем всё это положить в свой бездонный частный карман.

И мы спршиваем сегодня?

– А стоило ли тогда в 1919г., отдать за всё это свою короткую жизнь, оставив своих родных детей, любимых дочерей Арину и Ефросинию без отца, без его постоянной поддержки?

И столько затем еще страданий и этой плодородной земле, и плодам её, детям Гражданской войны, детям Отечественной войны, нынешним детям Горбачевской перестройки и нынешней революции девяностых, сметавшей под своим ураганом всех и вся, ломая все давно, выработанные принципы и не зыблемые человеческие устои, которыми ранее так дорожили и которые сегодня превратились только в отзвуки истории…

Ведь она тогда была еще маленькая, сама то рождённая 5 декабря 1918 года и все это не помнила, только её интуитивные ощущения и такие свежие воспоминания, что из рассказов её матери, а моей бабки Кайда Надежды Изотовны, которая при любом удобном случае долгими вечерами и при молитве вспоминала, и заносила, пополняя в свой коричневый молитвослов их имена, давно ушедших из нашей и её памяти в специальный ранее не понятный мне раздел «За упокой». И знала она и помнила всех, и всех поминала, когда ездила в Изюм в одну оставшуюся церковь, чтобы уже там отстоять длиннющую всеночную на своих давно узловатых так натруженных женских коленях, ставя длинные настоящие восковые свечи у образов святых мучеников по облику похожих на нас самих.

А уж затем и памятная всем ленинско-сталинская коллективизация, и сыпной тиф, и чего только не было в её трудной земной жизни и женской никому не предсказуемой судьбе. И комсомольский призыв в 1947 году и как затем стала трактористкой, и работа в Савинской машинотракторной станции (МТС), на той еще технике, к которой её женские руки зимой легко без рукавиц, прихватывались сильным морозом и какое надо было ей совершить усилие над собой, чтобы её ту то технику еще и завести и затем целый день напряженно работать, совсем не думая о брошенных дома безнадзорных и голодных детях, а может наоборот, только о них и думая дергая рычаги этой стальной техники. Думая о них, выполняя всю дневную норму на пахоте, которую затем в виде карандашной «птички», учетчик мужик сосед без левой руки, утраченной на войне быстро поставит в своей клетчатой тетради в обложке из зеленого коленкора, по которой, затем не возможно будет доказать, что ты работала в колхозе не то «Маяк», не то «Путь к коммунизму», не то «Свет Ильича» так как его не менее пяти, а то и десяти раз за это время переименовали и архивов нет ни здесь в Савинцах, ни в райцентре Балаклее, а они до войны были увезены в Харьков, и сохранились ли там те довоенные архивы, когда фашист жег всё и вся, и она не имея ни тех молодых рано растраченных сил, ни уже реального здоровья, так как после пыльных бурь шестидесятых, что шли с Семипалатинских бескрайних степей, неся радиоактивные осадки от Курчатовских и Сахаровских атомных бомб не можешь получить давно, заслуженную мизерную пенсию по инвалидности как колхозник, отдавший все свои сознательные годы с малолетства на труд для этой артели, для твоего колхоза, в который твоя мать с отцом сколько в колхоз отнесли, для своих селян и людей твоих родных Савинец, они ведь все отдали для блага себя и своей семьи, так как все тогда работали именно так, так как ты работала как и её отец Якименко Иван Андреевич и её прадеды на сырой черноземной матушке земле, которая одновременно наш народ и кормит, и обувает, и даже кров дает.

И сегодня, Тимур Руденков, удивлялся и восхищался, как его мать, будучи еще довольно молодой, закончила курсы трактористов и первой в селе Савинцы на Балаклейщине села за такой неуклюжий из сегодняшнего времени трактор, чтобы после войны, когда, в каждом доме кого-либо из мужчин забрала эта мировая «мясорубка» и не вернула назад, когда поля стояли поросшие бурьяном, да как и сегодня не распаханы, и когда нужна им этим полям, и этой истерзанной врагами черной и плодородной земле, нужна была молодая её сила и такая ведь совсем не женская сила и еще удаль…

Ведь ей теперь одинокой молодой женщине, после гибели мужа на полях Отечественной войны приходилось оставлять малых детей одних дома и на день, а то и на два, да и не всегда хорошо накормленными. Правда, иногда те сами, влекомые постоянным голодом, а еще и детским любопытством, прибегали на полевой стан в район Бабарыковки, чтобы там перекусить, так как сильно проголодались. Тогда и в те времена уж и Борис, и брат Иван, и все люди были как-то дружнее, да и значительно сплоченнее. Та же, троюродная бабушка Квочка, которая делилась молоком от своей коровы, в те трудные для нашей семьи дни, чтобы поддержать её малышей, которых у самой то было аж семеро.

Это потому, что может, была настоящая угроза жизни их всех и существованию их рода, их славянского да и савинского племени, что на далекой харьковщине.

Ведь ничто так не сплачивает людей, как реальная угроза их жизни, а еще реальная угроза их подрастающему поколению.

Это уже затем в те шестидесятые годы двадцатого столетия, как теперь модно именовать, когда все ранее созданные нашими дедами и бабками колхозы начали буквально на глазах «валиться», когда не стало у неё сил работать, пришлось ей уйти на Савинский сахарный завод, что на Заяре (село так называлось) ближе к Морозовке, который был построен в 1964. Пригодились ранее, полученные после войны знания трактора, да и устроилась на насосную станцию по подготовке и очистке воды, которую в изобилии брали из Северского Донца… А он, младший её сын всё тщательно обследовал, всем искренне интересовался, всюду с любопытством заглядывал, а когда их всем классом повели на экскурсию в турбинный зал сахарного завода, где горячие трубы, где неимоверная сила перегретого газом пара, вращая её вал и генератор, вместе с ним давала свет, не то, что ранее двоюродный дед Федор Кайда на дизельном генераторе у ручья, куда любил бегать, чтобы послушать рокот германского трофейного дизеля. Только и было его мощности, что для электрических лампочек, горящих зимой по вечерам на длинных савинских улицах, да еще летом для колхозного элеватора, чтобы хоть как-то зерно просушить под палящим солнцем перед сдачей его на элеватор государству.

1.6. САМЫЙ ЦЕЛЕУСТРЕМЛЕННЫЙ ПАРЕНЬ НА СЕЛЕ.

А юный Геннадий вспоминал, как в журнале «Природа», который отчим уже давно для него выписывал, читал, что еще в 1986 году была присуждена Нобелевская премия американскому ученому-генетику Барбаре Маклинток, которая на генетическом аппарате кукурузы, показала, что существуют так называемые прыгающие гены, которые ранее не проявляются ни в первом, ни даже во втором поколении и при этом как бы нарушают вечные законы Менделя, которые мы изучали еще в советской школе в десятом классе. А затем эти же прыгающие гены в последующих поколениях без всякой закономерности могут проявлять свои свойства в растении, придавая семенам в початке с кукурузой пеструю и довольно различную и разнообразную окраску, существенно также влияя на соотношение и содержание крахмала и белка уже в зерне кукурузы.

К большому сожалению, заслуженная Нобелевская премия была присуждена довольно пожилой ученой, когда ей уже исполнилось кажется 83 года. Если бы это случилось лет 40—30 назад, когда ей этот миллион долларов ох как нужен был бы для развития своих генетических следований, для поддержки своих учеников и развития исследований на других современных моделях.

При этом Геннадию было удивительно, что такое фундаментальное и серьезное открытие в области важнейших из наук генетики, было осуществлено и фактически сделано на таком простом объекте, как генетический аппарат кукурузы. Ведь на столько сложнее генетическая структура клетки и у человека, да и у всех животных млекопитающих.

Он заметил, что и у его подопечных норок также, оказывается есть такие же прыгающие гены, обуславливающие окрас их шкурок, что являлось для него с отчимом самым важным, так как от цвета и качества выделки зависела их цена и их личный доход в этом деле. Геннадий часто с интересом наблюдал, как подсаженный в клеточку самец долго принюхивается и настойчиво ласкается к самке, чтобы затем в одно мгновение совершить свое таинственное действо буквально на мгновение слившись с ней воедино, в результате которого через 3—6 месяцев будут в клетке маленькие пушистинкие клубочки, которые зимой дадут настоящий северный бесценный мех и снова проявление извечного еще не познанного всеми нами хоммнига. А затем с разгорячённым сознанием от днём увиденного поздним вечером сам под тонким верблюжьим одеялом пытался повторить всё только уже своими руками и длинными тонкими пальцами со своим таким непослушным и давно торчащим пенисом.

Касаясь же прыгающего гена, он видел даже на их собственных норках, что зачастую от одноцветных темно-коричневых самки и самца в следующем поколении из помета в 5—6 щенков один, а то два получались или белыми альбиносами или разноцветными и пятнистыми, что понятно портило как саму цену, так и товарный вид их шкурок. И часто, обескураженный этим его отчим не мог понять как это и почему? Ведь они скрещивали абсолютно то одноцветных животных, а вот невидимая никому их спираль жизни в той маленькой ДНК разворачивалась таким образом и находила где-то в своем историческом генетическом архиве именно тот заветный скрытый иной цвет, который вероятно в более ранних исторических условиях был самым значимым, который позволял их предкам выжить и приспособится самим этим животным к особым условиям в процессе исторического их отбора на планете Земля.

Но эта вся современная генетическая наука познавшая глубины нашей истории и его личное знание об этих прыгающих генах сегодня, портили товарный вид их шкурок и портили такой ценный мех их норок, что те не могли в последующем уже быть проданы по той цене, по которой они с отчимом хотели его продать или сколько они стоили реально на мировом рынке при естественной равномерной природной окраске. А после искусственной его окраски, что они пытались применить мех приобретал другую цветовую гамму и не такую естественную и не такую насыщенную, как было задано от самой природы. Да, и если это была цветная самка, ее практически уже нельзя было затем спаривать с самцом, так как от нее получалось потомство с еще более пестрый окрасом меха, что не позволило на их ферме добиться за такой короткий промежуток времени единственной коричневой и однотонной цветовой гаммы. И таких самок им с отчимом приходилось затем выбраковывать, что закономерно снижало количество самих плодовитых самок от чего понятно в будущем и количество щенков от них снижалось в их таком довольно хлопотном хозяйстве.

Соседи, правда в их селе, всё удивлялись их такой работящей семье и особенно трудолюбию самого младшего Геннадия, а также их постоянной изобретательности и их такой настойчивости в разведении этих животных. Ведь была нужна и мелкая металлическая сетка, и металлические прутики для изготовления клеток, да и навесы надо строить от дождя и ветра для этих животных, так как на пахачинской косе сильные ветры дуют почти каждый день. По утрам с юга – приливной, а вечером, наоборот, с севера ветер при отливе. И так изо дня в день. А зимой при морозах и снегопадах, и довольно частых пургах их клетки еще засыпает и снегом, что создает дополнительные хлопоты, так как эти нежные животные не переносят влагу.

Геннадий уже давно и много читал, и про опыты Менделя, и других генетиков, но в школьный микроскоп еще не видел самих хромосом – как носителей генетического кода. Он только в книгах да журналах читал о них. И ему можно было только догадываться об их существовании.

В выращивании норок в Пахачах отчим и приемный сын Геннадий видели ту выгоду и то реальное преимущество, что летом на берегах рек было достаточно рыбы, да и зимой из подо льда можно было поймать в ставные невода и вентеря не один центнер наваги и корюшки, которую они морозили на месте вылова, доставляли в село стареньким снегоходом «Буран» на нартах и каждое утро раскладывали на сетки клеток, где содержались их шустрые коричневые норки. Да и во время ежегодного забоя оленей осенью им удавалось заготовить не одну сотню килограммов обрезков не только оленьей пашины, а и обрезков шкур и другого брака ценного оленьего мяса, а также еще нетронутых никем голов оленей, которые можно легко заморозить в морозильной камере и сохранить до самой весны, до времени когда в здешние полноводные реки вновь не войдет красная рыба, ведомая все тем же извечным и загадочным уже рыбьим хоммингом.

Большинство же других усть пахачинских семей, работали в основном на рыбоконсервном пахачинском рыбозаводе, а часть из них еще дополнительно для приработка выращивали свиней. В их поселке было всего около 2400 жителей и по данным ветеринарного учета, который в селе вел его отчим, было аж 3500 голов свиней. Для их выращивания в их селе было всё: и дешевый комбикорм, и рыбкооп с удовольствием принимал на переработку на колбасы мясо этих свиней, а еще и в П-Камчатский вывозили замороженные туши, вместе с замороженной красной рыбой. При том, лишнюю тонну мяса любой капитан возьмет, как для колпита многочисленных экипажей, следующих в сторону Анадыря и Аляски для лова трески так и для перепродажи в П-Камчатском, где более двухсот тысяч горожан в мгновение её расхватывали в субботу или воскресенье на рынке, те кто знал, что это усть пахачинская свинина. При этом стоило отметить, что усть пахачинская свинина существенно разнообразила рыбный стол самих рыбаков, которым морская рыба в любом виде за 3—6 месяцев плавания так приедалась, что моряки просили своих изворотливых коков приготовить, что-либо по существеннее, разнообразнее и по сытнее —хоть биточки, хоть котлеты по-киевски, а то и шашлычок к какому ни будь празднику, выпадавшему на их морские здешние тихоокеанские похождения.

Геннадий понимал, что в нынешнее трудное время конца 90-х лет надо серьезно помогать отчиму. Вот и этим летом еще ранней весной записался в рыболовецкую бригаду рыбозавода, чтобы материально помочь отчиму да и матери, и одновременно заработать себе на новую одежду в школу к сентябрю, и за эти два года они собирались немного поднакопить деньжат, чтобы была возможность у него учиться в Новосибирском академгородке, куда он давно мечтал поступить и еще мечтал сделать карьеру ученого генетика ветеринара.

Мать и отчим рассказывали, что сейчас идет везде сокращение бюджетных мест в ВУЗах и вероятно до половины мест ректораты отдают на платные отделения, чтобы хоть как-то выжить самим ВУЗам и преподавателям, но понятно, что для студентов, тем более из глубинки, где преподавание и химии, и биологии и других предметов не такое как в самом г. Новосибирске или той же г. Москве, условия поступления более жесткие и более трудные. И нужно ему надеяться поступить на бюджетное место, а всё-таки лучше сразу готовиться учиться на платном отделении, для чего и нужны были им деньги.

Один раз в 8 классе он даже стал победителем заочной биологической олимпиады в Московском университете и теперь его зачисли в заочный биологический кружок и он периодически получал от студентов университета задания по биологии, которые практически все успешно решал со своим младшим другом Игорем. Это с одной стороны льстило самому Геннадию, а еще ему нравился сам процесс поиска в библиотеке, того, что он еще не знал в этом мире, той спрятанной в книгах и энциклопедиях информации, которая шире открывала ему границы этого окружавшего его мира, позволяла ему ощущать, что он может когда-то управлять этим его окружающим миром. Из книг он здесь в Усть Пахачах научился и современной йоге, и из книг почерпнул азы аутотренинга, каждый день им занимался, и даже он потихоньку овладевал первыми навыками гипноза и часто испытывал эти свои умения на своем младшем друге Игоре, когда они дома оставались одни и тогда, только его волевые слова, произносимые почти шепотом, слышал его друг Игорь и легко подчинялся ему, с закрытыми глазами, выполняя его любые самые не вероятные команды. И это довольно таки льстило самому Геннадию. Было ли это влияние самого неуловимого гипноза на его друга, которым он самостоятельно овладел или тех его не громких но настойчивых слов, которые Геннадий, прилагая всю силу своей воли произносил или это была еще их только та детская игра в ведомого и ведущего, они и оба еще и не знали, так как с годами и самому Геннадию сильно хотелось быть ведущим и младший Игорь понимал, что лучше друга у него здесь не будет и он легко повиновался словам своего старшего друга и легко соглашался быть ведомым. Так ему было легче, так не требовалось самому принимать решения и отвечать за них. И как то самой собой у них с его другом получалось и сложилось, что сам Геннадий всегда в этой их игре их здешней усть пахачинской жизни был ведущим, а уж Игорь был теперь всегда ведомым и это на радость друга его нисколько не обременяло, ему нравилось именно так общаться с Геннадием, ему нравилось и хотелось, показать своему лучшему школьному другу, что совсем не громкие но настойчивые слова того имеют такое важное значение для самого Игоря. А уж сам Геннадий как гордился их настоящей дружбой и никогда, и нисколько не стеснялся своего младшего друга Игоря, так как знал, что тот его никогда не предаст и не выдаст их общих секретов, которых у них накопились здесь за время их дружбы не так и мало.

И сегодня же сам Геннадий был уверен, что генетика – это довольно перспективное современное направление науки конце ХХ и начале ХХ1 века, так как в журнале «Америка», который давно купил в аэропорту «Домодедово», когда возвращались из отпуска читал, что один из школьников в штате Колорадо, держал ферму с племенным стадом мясного скота и продавал по всем Соединенным Штатам элитную сперму своих мясных племенных быков для искусственного осеменения коров и этот его бизнес позволил ему уже к окончанию школа заработать и накопить более миллиона долларов США. И Геннадия удивляло, как же он её так много получает, что может еще продавать другим фермерам. Ведь для этого нужен и гелий, и специальные сосуды – дюары, и быстрая доставка всего этого нежного биологического материала и еще опытные сотрудники.

– Да и как он её получает? – сам задавал себе вопрос.

А затем, находясь дома в одиночестве в ванной комнате и рассматривая свое отражение в слегка заиндевевшем от пара зеркале, он думал, фантазировал и представлял не так ли тот получает свой генетический продукт от быков, как и он сейчас, тихо лаская и легко скользя по своему слегка намыленному и давно разгорячённому под стекающим струями воды его юному телу.

И теперь он уже по-настоящему решил с отчимом, а даже не мечтал на собственных норках составить себе состояние, тем более, что условия в Усть Пахачах позволяли им их держать не одну сотню, да и животные хоть и маленький хищник, но ведь многие из них такие ласковые и еще довольно не прихотливые, они легко выдерживают и зимние морозы, и здешние на косе северные сильные ветры. Когда он ранним утром идет их кормить, все норки как по команде поднимают головки и резво принюхиваются, чутко прислушиваются к его действиям, а многие даже дают через плотную стальную сетку пощекотать им брюшко, хотя таких было в их выводке не так и много. И чем еще норки были хороши, что их мех довольно дорогой это с одной стороны, а по весу и по объему он не занимал так много места как то же мясо свинины или тот же картофель, который мог быть и по не осторожности переморожен при перевозке, и еще подвержен гниению, да и цена его всего-то копейки за целый килограмм. А здесь одна шкурка и до трех, а то и до пяти сотен рублей тянула, а веса в ней всего-то от силы грамм 30—50.

При этом Геннадий не был, как некоторые другие его друзья жадным парнем. Но современная усть пахачинская жизнь его учила, что деньги надо уметь считать, а еще важнее уметь их зарабатывать и приращивать, ведь только положенные в банк отчимом на его имя 500 тысяч рублей за год дали доход 380 тысяч рублей и у него на новый год было уже 880 тысяч рублей, да за 7 месяцев этого года прирост, он не так давно ходил в сберкассу, так прирост составил 246 тысяч рублей. Итого более миллиона, а вернее 1126 000 рублей. Эта сумма уже позволяла ему заплатить за учебу сразу за 3 года по тысячу долларов за месяц или примерно по тридцать тысяч рублей в месяц, а если удастся поступить на бюджетное отделение, то можно вложить эти деньги снова в своё дело там в Новосибирске.