Алексей Ваямретыл – лежащий на быстрой воде. Путь преданного своему хозяину камчатского самурая

– Приказываю Вам за два часа найти Умьявилхина Николая и оформить его к нам в КПЗ. У него там штраф за хулиганку на танцах уже три месяца, как выписан, кажется в мае и до сих пор не уплачен. Пусть немного посидит, завтра оформим его для острастки через мировой Суд на пятнадцать суток.

– Слушаюсь! А на кого сдать само ИВС? – переспросил старший дежурный по ИВС, вращая связку ключей от оружейки.

– Там побудет Гордиенко Андрей, – скомандовал старший офицер и продолжил. – Да, я не думаю, что Вы долго его будете искать. Поищешь у Кукушкиной Оксаны он давно обитает у неё. Буквально вчера видел его у Дома культуры в Верхних Тиличиках.

Действительно, только на дежурном милицейском довольно старом и ржавом УАЗИКе прибыли на квартиру к Кукушке Оксане и её младший сын Макс дома:

– А дядя Коля, – сообщил им, – ушел к другу Алексею Ваямретылу.

Его квартира была совсем не далеко, буквально через один дом на соседней улице. Не стали заводить машину, а прошли пешком и громко, постучали в новую но, как у всех здесь коряков давно обшарпанную дверь, так как та была склеена не то с прессованного картона, не то просто с бумаги и сверху окрашена буквально на один раз. Хоть дом и новый, только в 2007 введен после памятного всем Тиличикцам землетрясения 21 апреля 2006 года, когда половина домом в Нижних Тиличиках было повреждено, и все жители с радостью, кто ждал сертификаты, а кто и новое, восстановленное жилье в Верхних Тиличиках, чтобы здесь жить, как и ранее. Но возведенное жилье в такой спешке из товаров приобретенных где-то там в Китае понятно было такое хлипкое, а еще запах в квартирах не то формалина или формидрона не то самого бензола или толуола, который не выветривался даже при открытых форточках всю зиму. Да коряки и здешние чукчи так привыкли, что форточки они и не закрывали, так как в своих чумах с детства они привыкли дышать свежим воздухов без этих посторонних примесей, от которых голова под утро была такая чумная, как бы ты красил в каком то цеху кузова автомобилей или, что-то еще.

Закономерно, что землетрясение силой в 9,3 балла по шкале Рихтера, оставило в душе буквально каждого жителя, всех кто его ощути и на себе испытал ту существенную зарубку природного глубинного страха в памяти каждого, а еще и человеческого того наверное никогда неугасимого даже временем невроза у многих здешних людей, переживших, как само-то землетрясение 21 апреля 2006 года, так и период покуда, восстанавливали все инженерные коммуникации и сельское инженерное обеспечение самой жизни людей, да еще строили верхний поселок Тиличики на, что из общероссийского бюджета по специальной программе на восстановление сала кажись ушло почти 3,6 миллиарда рубликов.

– Кто там? – чуть приоткрыл дверь двухкомнатной квартиры уже довольно таки веселый, так как буквально с четырех часов дня они сидели и выпивали за столом на кухне и, как всегда, по пояс голый выглянул из двери раздетый Алексей Ваямретыл. На левом его плече красовалась выразительная синяя татуировка в виде полого и еще цветной краской не закрашенного изнутри христианского креста. Когда его друзья, или даже многочисленные знакомые спрашивали, чтобы это на самом деле значило, он сам не мог внятно пояснить, так как сделали ему татуировку кажется владивостокские зэки, когда он сидел в ИВС в Тиличиках в прошлом году за не уплату очередного своего бесшабашного штрафа из-за какого то по счету, устроенного им небольшого дебоша и, как всегда, в районном Доме культуры и, как всегда на той субботней их вечерней дискотеке, когда в районом Доме культуры собираются буквально все Тиличикские, да и Корфские как их прозвали здешние милиционеры не зрелые «петушки», чтобы и себя показать, да и девчонок себе выбрать. Молодость. Неопытность. Игра всех их гормонов. И, их этот особый молодежный только-что к ним пришедший с берегов Тихого океана хомминг, их этот тестостероновый неожиданный вероятно и для них самих взрыв всего и вся буквально изнутри, когда их кровушка и кровь их то в висках так бурлит, когда уже не важно, почему и из-за чего, а важно, что и как, и когда, важно потому, что ты в этом стаде тебе подобных самцов и на тебя еще они смотрят, подбадривают они твою спесь и, не обязательно ведь словом, а уж взглядом уж точно подбадривают и понятно, что подталкивают к показному твоему геройству, к тому ритуальному действу настоящего оленя самца и еще зрелого хора, который стоит непобежденным на самой высокой сопке и удовлетворенно осматривает здешние свои просторы и удовлетворенный своим ристалищем осматривает своих оленух, уставший и одновременно удовлетворенный своей победой, осматривает покорный ему олений гарем. Важно, что силы и энергия еще у тебя есть, важно, что твой неожиданный удар такой ведь меткий и такой еще ловкий, да и для него неожиданный, и ты бьешь в тот самый момент, когда твой противник еще ведь как следует и не изготовился, когда он и не ждет вот такого сильного твоего предательского удара, еще ведь не понимая, как в таком утлом теле может быть такая взрывная мышечная сила, валящая его в миг на землицу, на здешнюю вековую тиличикскую каменисто-песчаную землицу и, когда он твой противник повержен, уже не важно кто он на самом деле друг или враг твой…. Тогда тебя самого и еще молодого Алексея Ваямретыла разбирает тот внутренний неведомо откуда берущийся мальчишеский зуд и самая высокая гордость за самого себя, за свою такую вот силу, за такую свою смелость и ловкость, и еще способность отстоять самого себя, тогда такое бахвальство твоё так из самого тебя и прет, и ты наблюдаешь, как же на самом деле реагируют на твои действия твои как тебе кажется верные «друзья», а еще твои теперешние собутыльники, и он сам радуется той своей победе над ним. Тогда на твоей душе такая радость, что ты такой действительно сильный, что ты еще и настоящий победитель, а всё остальное, и даже твой скорый арест, приехавшими ментами на пятнадцать суток и, не важно в такой радостный для тебя момент….. Двум своим ровесникам Олегу Гайдукову и Ефиму Пантюхину он разбил их плоские как у всех коряков носы, как он любил затем говорить об их расплющенных после метких ударов их носах. Досталось и еще зануде Тнуптину Ивану, «пидару» последнему, а еще и сифилитику, пытавшемуся не так давно по пьяне изнасиловать мать его лучшего друга Алика. Их кровушки, там на бетонном крыльце была целая лужа. Но ребята по утру, за очередной бутылочкой полторашной пивка не то «ДВ», не то кружащей их молодую головушку «Мельник» быстро и помирились между собой, и реальных претензий к нему не имели, так как были фактически его сородичами и здешними соплеменниками, да и полностью признали ту свою вину, так как кажется скоропалительно и даже не вежливо отозвались о его жене Айне вслух, намекая на её стороннюю связь со строителями, приехавшими восстанавливать их село после катастрофического землетрясения с далекого отсюда Владика, вернее Владивостока. Но, и поделать никто ничего теперь не мог. Скорую помощь вызывали сами, испугавшиеся тогда крови работники Дома культуры, так как думали, что Ваньку Тнуптина тот реально убил, так как лужа крови из под его разбитого носа была с хороший круг от тазика. Лежал тот в отрубе с полчаса, после Алешкиного хука справа и последующего резкого, как всегда удара левой в его нос.

А уж работники скорой те ведь, как всегда, оперативно по телефону в милицию сообщили о драке в селе и уже через час или два участковый, и дежурные менты искали их и, опрашивали всех быстро разбежавшихся свидетелей, так как внутренние инструкции и сам Нургалиев их министр внутренних дел требует всё регистрировать, хоть домашняя кошка тебя бы поцарапала. Да и понятно, надо им всем как-то милицейские штаты то постоянно увеличивать, а для этого нужно в самой системе улучшить не только регистрацию, и важно, что хоть в том далеком, описанном только Александром Солженицыным и только им в далеком 1933, и вот теперь в 21 веке, ничегошеньки в самой этой репрессивной системе не меняется. Строгое указание сверху и оно формально выполняется внизу, да еще как, и это потому, что сама власть должна системно подходить к таким сложным проблемам, как закон и его соблюдение, прежде всего самими работниками милиции. В таких случаях менты уж, как те коршуны тут как тут. Им бы только разобраться и остановить внезапно, как всегда, возникшую свару. Коренные ребята же сами и помирились быстро потому, что те наши общероссийские законы, которые написаны там где-то далеко в нашей столице в Москве в их здешней молодежной тиличикской, нымыланской, корякской и камчатской тусовке, практически не действовали и не могли быть здесь по полной применены во взаимоотношениях между собою. И, вот эта довольно легкая, и такая кажись безобидная драка для них было тем особым, может еще и молодежным бравированием, чтобы показать всю свою только может быть нарождающуюся где-то там внутри мужскую их удаль, которая у них где-то там внутри рождалась и давно уже зрела независимо от их желания кем-то быть или кем-то стать, и еще ведь им самим так хотелось показать всю свою эту юную силу, накачанную в здешнем тренажерном зале, показать всю свою ловкость и всё особое умение отстоять своё многочисленное племя и свои те особые молодежные тусовочные их неведомо откуда берущиеся принципы, которым он следовал, как настоящий и преданный своему хозяину камчатский самурай, строго блюдя свои принципы, строго им следуя, нисколько не отклоняясь от выбранного им жизненного пути.

Понятно, что жену свою Айну Алексей Ваямретыл любил так беззаветно, так безмерно, так по-особому можно сказать по-детски трепетно и ни с кем бы не разделил её сказочное ночное ложе, никому бы её и никогда не отдал бы, хотя сам не прочь был заночевать в здешнем чужом доме, и даже там, где были молоденькие девчонки, довольно легко, отзывающиеся на его не такие уж настойчивые ухаживания, так как по своей природе Алексей Ваямретыл и не был настоящий то донжуан или тот же французский мопассановский ловелас, как его называли верные его друзья и Даниил Кокандя, и Колька Умьявилхин, и Артур Яилгин.

Он не был еще настоящим тиличикским ловеласом или еще донжуаном, соблазняющим и на раз коллекционирующим всех здешних девчонок или девочек, как это любил хвастаться его старший друг Дима. Или это по их здешней северной особой полуспящей припорошенной белым снегом природе к нему вероятно еще не пришел тот особый северный взрывной неумолимый ко всем нам хомминг, который вот буквально в конце этого мая, как только здесь на полуострове уйдет последний лёд с рек, так страстно позовет всю тихоокеанскую красницу в здешние полноводные камчатские реки, что никакие расстояния, что никакие уж каменные преграды всех речных перекатов, никакие бурные её перекаты уже не остановят её рунный ход и, тогда тысячи её тонн, а то и целый миллион тонн её можно здесь еще, и поймать, никак не нарушив тот великий здешний тихоокеанский природный естественный их баланс и тот извечный хомминг их движения вверх по течению многочисленных камчатских рек.

Он так преданно по-особому и еще по-своему любил, и был верен только своей сказочной, обожаемой им, волшебной его Айне и, ему здесь в Тиличиках никакие другие женщины, другие, даже довольно молоденькие девчонки ведь теперь и не нужны были, так как его неуемная жизненная страсть у него была только к своей жене, только к его любимой им Айне. Хотя многие ровесницы его теперешней супруги Айны ох как на него видного тиличикского красавца засматривались, так как и статью особой-то он всегда отличался, и даже обычную, как и у других одежду умел по-особому по-фартовски носить, да и сама одежда у него была отличная от других ребят его нымыланского здешнего племени не то купленная, не то может кем-то ему подаренная, это ведь не так и важно, и не важно, что она была не такой как у всех здесь, а она у него по-настоящему отменная, по-настоящему дорогая и даже фирменная, по-настоящему оттеняющая в нём всё то от природы его лучшее, что в нём самом матушка природа от рождения заложила и его пропорциальный рост, и его необычная та взрывная мышечная сила и истинно неведомо откуда взявшаяся к девятнадцати годам мужская его статность, которая как-то в нём по-особому выделялась, или наоборот той фирмовой одеждой она и подчеркивалась, да и она легко девчонками здешними и в нём замечалась ими… Чего стоила только его особая стать и как бы военная выправка, его особо модная всегда идущая его облику одежда, которая не ведомо кем ему и была сюда привезена и, еще вероятно, и была ему же подарена. Никто не мог понять и знать, откуда же у него в его душе вот такое здешнее не то нымыланско-корякское франтовство, природное умение другим показать себя в том самом лучшем виде, который любого, кто с ним долго общался, особенно его ровесниц просто увлекал и завораживал, уводя в те особые нымыланские дебри души его страстно-пылкой.

Правда, именно тогда в драке он и сам схватил от своих верных друзей прилично. Синяки да кровоподтеки оставались на его белой, не характерной для нымылан, коряков и здешних чукчей коже, и на его смуглом теле еще и после освобождения из Олюторского КПЗ. И, затем еще долго синяки да кровоподтеки сходили с его побитого юного и такого всего мускулистого вытянувшегося ввысь тела. А после той татуировки, ему повезло, еще и гепатит В да, и С подхватил там в камере, вероятно иголки и сами чернила были не качественные или кто-то из татуировщиков сам был носителем этих широко теперь встречающихся вирусов, поражающих и саму печень, и даже наше сознание…

Целых три недели затем он провел в инфекционном отделении районной больницы, покуда ему удалось поправить своё здоровье и избавиться от желтухи. Правда, ему тогда еще повезло, что течение заболевания было не очень тяжелым и, буквально на 21 день он был выписан из инфекционного отделения, расположенного в старом деревянном здании в Нижних Тиличиках по ул. Школьная 4.

___

– И что же, теперь мы здесь нарушаем? Я, кажется все, имеющиеся у меня на сегодня штрафы уже уплатил вам или в какой-то там окружной кажется бюджет еще на прошлой неделе. Вот квитанции там у зеркала лежат, – совсем не боясь, приехавших ментов, он показал левой рукой на тумбочку, стоящую буквально при входе.

– А, мы на этот раз не к тебе дружище, а к твоему закадычному товарищу и другу Николаю Умьявилхину. Он ведь у тебя?! Верно ли нам сказали ваши соседи?! – не то спрашивал, не то утверждал и еще по-своему по-милицейски настаивал капитан Александр Сашин, легко оттеснив с прохода в сторону довольно худого и такого щуплого Алексея, переступая уверенно порог его просторной на первом этаже трехкомнатной квартиры, чтобы видеть весь, слегка, захламленный одеждой и игрушками детей коридор.

– Да! Он ведь еще только один стакан-то водки и выпил, – хвастался Алексей Ваямретыл, – и продолжал:

– Коль! А Коль!? Это тебя вот гости приглашают на выход. Допивай побыстрее, а то больше не дадут там в КПЗ. А может, лучше товарищ капитан милиции вместо ссоры по старой-то нашей дружбе по сто грамм слегка накатим да и разойдемся, как те в море корабли… И даже, протокол легко на месте подпишем так, как Колька настоящий мой друг и он всегда ведь такой тихий, хоть и на здешнего иеркума похож и, любого может в бараний рог свернуть, хоть вот вас и сейчас.

– Ты ведь знаешь, это уже будет сопротивление, тем более при исполнении, ты же Алексей понимаешь и знаешь наши строгие законы, – припугнул мальца сержант.

– Да, уж как знаю, и понимаю я Вас, – отвечал Алексей.

И будучи, когда выпьет по-особому говорливым и довольно смелым, слегка бахвалясь он продолжил:

– Да, и ничего он ведь еще сегодня, как видите, ни я, ни он не нарушали здесь, так что, и арестовывать и везти в РОВД нас не стоит Вам товарищи милиционеры, да еще при исполнении, – уже улыбался в широкой улыбке хозяин квартиры.

– Пусть вовремя он твой друг платит свои штрафы и, тогда никто его ведь искать и не будет. И, нам ведь легче будет, – продолжал офицер Сашин Александр.

Сам Николай Умьявилхин из просторной их кухни вышел через минуту, слыша в коридоре разговор, идя в обычную ту особую его развалочку, действительно, как бы осенний ожиревший иеркум, хотя и не был жирным и совсем не хотя, и довольно таки грустный, от того, что прервали его такое здесь веселое застолье с лучшим его другом и с его гостеприимной женой, и с их свекровью, на которую он давно положил глаз и не прочь был бы после обильной выпивки, остаться сегодня на ночь с ней, хоть бы и в зале, хоть бы и на полу, лишь бы руками ощущать её гибкий стан и чувствовать свою перенапряженную внутреннюю силу, которая у него с каждым днем буквально пребывала и пребывала. Он сегодня готов был любую юбку теперь поднимать, чтобы ощущать себя вполне зрелым здешним тиличикским иеркумом. Ну и что, что той и было почти 46 лет. Вон, та же актриса Надежда Бабкина со своим молодым бойфрендом на все тридцать лет у них кажется разница, а сам Максим Галкин с Аллой Пугачевой, после Филиппа Киркорова, не побрезговал же пользованным её телом и, тоже кажется 26 лет разница в их возрасте. Сам Николай Умьявилхин без всякой милицейской команды начал тихо и довольно покорно одеваться в свою потертую джинсовую курточку, долго возясь с непослушной разъезжающейся пластмассовой молнией, которую не так давно он выменял у строителей за полное ведро ястыков красной икры.

– А это надолго? – попытался уточнить уже сам Николай у, приехавшего офицера милиции совсем, не желая уходить от своего младшего друга Алексея и, покидать здешний обильный стол, сдобренный отменной чуточку охлажденной водочкой и еще этой такой теперь для него ароматной култушинской юколой. Он понимал, что и спорить ему теперь с милицейской властью абсолютно бесполезно, так как и штраф у него был, и другие грешки на нём были, не один протокол был там где-то в их бездонных сейфах припрятан до особых деньков…

– Уплатишь штраф и, тогда ты парень полностью свободен, можешь затем идти на свою рыбалку в Култушное или даже на Авьюваям с Эфимом Шумовым, – пояснил капитан.

– Алексей! Друган мой, ну займи мне всего-то двести пятьдесят рублей, а то меня сейчас Ромашин опять упечет на 15 суток, – попросил Николай своего младшего друга занять ему денег на уплату своего давнишнего штрафа, о котором он уже давно и позабыл.

– Коль ну, где же я тебе возьму такие вот деньги, ведь последнюю пятихатку, что сегодня за рыбу я заработал мы ведь с тобой же потратили на продукты моим детям и вот еще на те две бутылки водки, что стоят на столе, – оправдывался сам Алексей Ваямретыл. А на столе из продуктов разве только кило риса и купил он своим детям, а всё остальное ушло на любимую им и его нынешней тещей Зоей сказочную и так сильно пьянящую их головы водочку «Регион-41», что производится камчатским ликероводочным заводом.

___

Глава 16.

Девять самых знаменитых японских самурая биографические данные, которых

были всегда в папке Алексея Ваямретыла.

АКАМАТСУ МИТСУСУКЕ.

(1381-1441 годы).

Акаматсу Митсусуке был правнуком Акаматсу Норимура, которого по праву считают человеком, заложившим основы могущества рода еще в период Муромати. Первоначально Норимура поддерживал императора Го-Дайго в ходе реставрации Кемми, но потом стал вассалом Асикага.

В 1336 году Норимура был назначен губернатором Харима, а ко времени третьего сёгуна Асикага клан Акамутсу уже контролировал провинции Харима, Бизен и Мимасака и был одним из четырех родов, чьи члены были представлены в бакуфу (сёгунатском) самурай-докоро (совете вассалов). Провинция Мимасака была присоединена к владениям рода Акаматсу после того, как клан Ямана потерпел поражение в 1391 году.

Результатом этого стало длительное противостояние между кланами Ямана и Акаматсу. Это была родовая междоусобица, которая даст себя знать несколькими поколениями позже и окажет весьма печальное влияние на судьбу Акамутсу Митсусуке.

В 1408 году двадцатитрехлетний Асикага Ёсимоти стал сёгуном, наследовав Ёсимицу. В 1427 году, за год до смерти Асикаги Ёсимоти, непредсказуемого, а по некоторым сведениям, и полусумасшедшего, Акамутсу Митсусуке был губернатором провинции Ямана. Ёсимоти планировал заменить Митсусуке на Акаматсу Мочисада, бывшего, по слухам, любовником сёгуна. Узнав об этом плане и, преисполненный решимости разрушить его, Митсусуке бросает Киото и перебирается в Мимасака, бывшее владение клана Ямана. Ёсимоти объявил эти его действия предательством, приказал армии идти вдогонку за Митсусуке. Приказ этот впрочем, так и не был выполнен, а приближенные сёгуна отговорили его не только от преследования Митсусуке, но и от идеи замены его на кого бы то ни было. Перемена пристрастий Ёсимоти создала невыносимо запутанную ситуацию для Мочисада, который взял всю ответственность за политическую сумятицу на себя и совершил самоубийство. Митсусуке решил на время отойти от дел и ушел в монахи, кем и оставался до смерти Ёсимоти в 1428 году.

Ему наследовал брат, Ёсинори, ставший в 1428 году в возрасте тридцати четырех лет новым сёгуном. В этой неразберихе, похожей на дежавю, Ёсинори подготовил заговор, направленный на свержение Митсусуке. Подобно своему брату и предшественнику, Ёсинори, ровно за год до своей смерти, затеял заговор, предполагавший замену Митсусуке на подозреваемого всеми в качестве любовника сёгуна Акаматсу Садамура.

Но на этот раз Митсусуке ответил более решительно, чем двадцать лет назад. Когда сёгун вернулся после подавления мятежа клана Юку в северной части провинции Хитачи, Митсусуке пригласил Ёсинори в свой дворец в Киото, чтобы отпраздновать победу. В ходе празднеств, когда Ёсинори и других гостей в саду развлекали танцовщицы, отвязалось несколько лошадей, вызвав общую неразбериху. Митсусуке, конечно, планировал этот отвлекающий маневр и сделал всё возможное, чтобы в суматохе убить Ёсинори.

Из книги: Льюис Т., Ито Т. Самураи: путь воина (Пер. с англ. –М.: Изд. «Ниола-Пресс» 2008. с. 52-53.

___

В это же самое время мать Юры Смоленского в неимоверной радости, встречая сына милиционера в коридоре не знала, что и говорить к её удивлению, так вот неожиданно для неё самой и без всякого предупреждения, приехавшему родному сыну.

– Ой, сыночек, как же я рада! Ты просто по работе? Чего же ты заранее не позвонил? Я бы дикого гуся с яблоками и с грибами тебе бы запекла….

– Мам, да не волнуйся ты вот так сильно! Я на три или четыре дня, так, что успеешь его еще запечь, а то лучше вон возьму в Елизово и жена Елена там его нам с дочерью приготовит, чтобы тебе здесь так не волноваться. А по работе нам нельзя было звонить из П-Камчатского, ты же знаешь, – расстегивая многочисленные пуговицы на кителе и другой милицейской одежде быстро говорил сын, складывая здесь же в коридоре на полку свою милицейскую одежду.

– Да знаю, знаю сыночек ваши все секреты. Здесь такое творится сыночек. Все коряки, вон люди говорят, курят эту их зеленую травку или может коноплю, и кто-то ведь из наших Тиличикских свободно её еще и перепродает. Никого не бояться эти восточные басурмане не то чеченцы, не то таджики, а то и скрытые моджахеды. А наши же дети, обкурившись – один утонул, а другой на мотоцикле вон осенью разбился на Кирпичиках. Говорят, чуть не до двухсот километров на мотоцикле «Ямахе» новой разогнался, а было-то всего девятнадцать лет парню. Такой красивый парнишка, а его родителям каково, теперь мать его в постоянном в трауре, чуть умом не тронулась, если бы не младший еще его брат, которого она теперь и до школы каждый день за ручку водит, и с уроков сама же забирает, боясь за его безопасность.

– Мам, давай о моей работе потом поговорим, ты же знаешь, что нам нельзя ничего обсуждать. Мам, мы во всём сами здесь разберемся вот с Александром, ты же знаешь это наша работа, – уговаривал сын свою, обеспокоенную, ростом продажи завозных наркотиков в селе Тиличики.

– Как там моя внучка Инга? Тогда лучше расскажи, растет ли она, сыночек? – уже с давно блестящими глазами от слез радости спрашивала мать.

– Да, вот её цветные фото тебе в альбом и целый лазерный диск я захватил. Здесь даже видео из её детского садика, Оксана сама снимала, посмотришь потом, у них был праздник осени. Она там и на изо, и даже в бассейне снята, ну сама увидишь. Мам, давай лучше нам чай, а то мне еще бежать на работу буквально через час. И, Александру надо собрать кое-какие документы, они завтра утром в Усть Пахачи улетают с начальником вашей районной милиции.

– А во сколько же ты вернешься? – переспросила, так как хотела еще на ужин, что-либо вкусненькое приготовить сыну и его другу.

– Думаю часов к десяти, а то и к одиннадцати. Мам, вероятно, я приду с Сашей Бабенко, да ты его знаешь, на два класса был младше меня. С нами он работает в областном УВД.

– Знаю, отец физруком был у тебя. Сыночек я пельмешек сварю, буду вас обоих ждать.

Сын Юра быстро и, привычно разделся, быстро помыл в ванной комнате руки с дороги и уже, затем с родной и любимой им матерью попил чай с маковым пирогом и, мгновенно оба побежали в Олюторский РОВД, так сильно порадовав мать своим неожиданным появлением.

– Ну, что разыскали моего подопечного? – спросил он Федора Викторовича, который сейчас был в просторной их дежурке, располагавшейся на первом этаже буквально по центру здания.

– Конечно, довольно легко сегодня его разыскали и всё, как и положено уже оформили. Он уже в камере №3, чтобы получше засветился перед своими односельчанами, – докладывал Сашин Александр.

– Правильно! Прекрасно! Пусть его приведут дежурные через 10 минут ко мне в кабинет 24 и больше, чтобы никого даже в коридоре не было. А ключи от кабинета у кого? – уточнил капитан Юрий Борисович.

– Все готово. Вот вам комплект ключей и от кабинета, и от Вашего сейфа, будете уходить, сдадите дежурному, если меня не будет, да здесь бирка такая, что не забудете, – наставлял Федор Викторович.

– Прекрасно, я жду. Мне еще пару звонков в областное УВД надо сделать, проконсультироваться и свежую информацию получить, там подключение к межгороду и к восьмерке думаю есть?…

Не успел он позвонить в областное УВД и, доложить о прилете, и буквально через пять минут раздался тихий стук в дверь.

– Да! Войдите! – как всегда, уверенно скомандовал Юрий Борисович.

– Разрешите, задержанного Умьявилхина завести, – переспросил дежурный по ИВС сержант Сергей Иванов.

– Заводи. Только сними с него наручники. Вас сержант затем позовут, можете быть свободным, – дал команду, приехавший в Олюторский район капитан.

– Садитесь, Николай Иванович. Давненько мы с Вами не виделись, – улыбался капитан старому знакомому еще по их Елизовскому отделу милиции.

– Юрий Борисович, Вы меня ребятам-то нашим здесь будьте добры не сдавайте, – умоляюще просил Николай, зная свои те грешки.

– А, никто и не собирается тебя никому сдавать. Ты нам еще нужен, да и мы тебе ведь не раз еще поможем, если понятно будешь вести себя подобающее с нами, – уверял его знакомый офицер.

___

И, Николай припомнил, как, выполнял он первое свое поручение 9-го отдела, когда приехали австрицы в туристическую гостиницу «Гейзер» по линии «КамБелТура», чтобы посетить долину Гейзеров.

Это было года три назад еще, когда он учился с другом Алексеем Ваямретылом в той их родной им Елизовской фазанке.

А еще ранее его, такого не по годам повзрослевшего и возмужавшего приметила толстогрудая буфетчица Ксюша и он, закономерно зачастил по субботам к ней домой. Муж, у той по её рассказам был подводник, и она могла периодически приглашать чуть только возмужавшего Николая к себе домой на чай и, понятно страждущая женщина и не только на чаем его угощала, так как была еще относительно молода и в том её полном женском особом соку, когда не каждый муж и может удовлетворить откуда-то изнутри прущую её женскую страсть к молодым мужчинам и, ту особую её женскую энергию, способную поглотить за раз и даже, наверное роту здешних солдатиков, не то, что учеников какого-то елизовского ПТУ. Всего-то ей сорок пять лет, как в нашем народе говорят: бабка ягодка опять. А еще она и такая страстная, такая ненасытная на молодых парней, она как женщина-львица, что Николай зачастую так уставал с нею, что у него не было и сил больше, чтобы вернуться вовремя в свою родную фазанку. Но, и затем отказаться от таких визитов уже сам он не мог, так как та и кормила его хорошо, и деньжатами карманными его постоянно снабжала, да и на одежонку не скупилась часто покупала то джинсы, то новые кроссовки, а уж теннисок у Николая было подаренных ею немеряно… Практически, всё в чем он был тогда одет было в разное время куплено и ею же подарено ему…

И вот при таком раскладе, от неё отказаться он ну ни как не мог, хоть ровесники его и посмеивались над ним, и над его увлечением той жирной по их мнению «старухой».

___

В одно из таких посещений, когда Николай был слегка, выпивши и лежал абсолютно голый в постели с Ксюшей тихо приотворилась, не закрытая вовремя входная дверь, а он увлеченный исследованием её пухленького тела ничего и не слышал, только ведь надолго затем помнил, как раздался громкий командирский крик:

– Застрелю, сука. Ты мне опять с новыми сопляками изменяешь! И, этого ловеласа и сцыкуна сейчас тоже пристрелю, – а на пороге спальни, легко, преграждая путь отхода уже стоял в черном, подводного флота кителе высокий сухощавый офицер, размахивая пистолетом на шлейке.

– Петя, Петенька, да я нисколько не виновата! Он сам настаивал, сам ворвался и пришел сюда… Я, даже не хотела ему сегодня открывать дверь, пыталась игриво выкрутиться из создавшегося положения страстная к молодым мужчинам та буфетчица.

– Так, он еще и настаивал! – и раздался настоящий выстрел, резиновая пуля отскочила от стены и больно ударила Николая по голове, куда-то в макушку, – сам стрелявший удивился, как у него это удачно и довольно метко получилось с первого раза.

Николай после удара твердой пули по его голове в животном страхе замер больше ни на один сантиметр, не двигаясь…с выставленным вперед торщащим красным, как тот осенний здешний гриб мухомор своим еще таким, разбухшим и готовым к особому действу кончиком. И, буквально через минуту всё, что у Коли только, что было так сильно перенапряжено мгновенно как-то легко и в миг оно ослабло, и так быстро оно у него сморщилось, и куда-то спряталось в его тело, а он сам от страха припал на кровать и, вжался в пуховую подушку, пряча свою стриженную наголо голову.

– Так он, что тебя еще и изнасиловал? – спрашивал муж.

– Да, да Петя! Он меня так насиловал, вот видишь синяки, – Ксюша стала показывать свои толстые бедра мужу, которые давным-давно были покрыты расширенными венозными подкожными узлами, так как и во всех буфетчиц, её сменщиц, и других женщин продавцов, которые подолгу судьбы стоят на своей часто и такой уж, и доходной работе, не то, что вены от тяжести мешков с сахаром и крупами лопаются, а сами ноги не выдерживают их постоянного восьмичасового и более стояния у прилавка и той повседневной беготни от одной к другой полке….