Ликующий Шримата вонзил меч в налитый кровью глаз слона, и тот рухнул – серая скала среди кровавого месива из мертвых и умирающих людей, лошадей, мельчайших тварей. В принципе, это было уже излишне – я был тромбом, мчащимся по кровяному руслу к клапану сердца гиганта. Я зародился и сгущался задолго до того, как отшельник сел у дороги.
Уцелевшие разбойники уже были в городе, топча копытами коней мертвых кшатриев и разбегающихся жителей. Главарь, рыча от восторга, насиловал отбивающуюся танцовщицу прямо на пороге храма, и в упоении кусал, грыз ее губы. С кинжалом под ребрами я упал, цепляясь за дверь, перепуганными детьми голосил у домашнего очага, притупившимся от резни лезвием я вошел в чье-то тело – о, как там было мокро! Я стал булыжной мостовой, жадно впитавшей алые брызги, я стал соком, хлынувшим из рассеченного священного дерева, я стал криком, сотрясающим воздух, и разбитым кувшином, и тучей в небе, и гадюкой свернувшейся в норе, и самой этой норой, и домом, под которым жила гадюка. Я не мог остановиться так же, как не может не откликнуться Кришна, когда его призывают с берегов молочного моря.