– Йорг, это тот человек, о котором я вам говорил. Не бойтесь, он не причинит вам вреда. Ему просто нужно спросить вас кое о чем.
Доктор говорил медленно, делая большие паузы между словами, и каждый раз дожидался кивка Рейнгрубера, чтобы продолжить.
– Задавайте короткие вопросы. Лучше всего односложные, на «да» или «нет». И постарайтесь не возбуждать его. И еще – не очень долго, хорошо?
Хольгер кивнул и фон Виттерсбах отошел к двери, но из палаты не вышел.
– Добрый день, господин Рейнгрубер. Я из полиции. Оберкомиссар Вюнш. Мне нужна ваша помощь.
Хольгер как мог, старался скопировать манеру разговора доктора. «Вопросы, на «да» и «нет»? Попробуем начать с простого»
– Вы работали детективом в полиции?
– Да.
– Вы помните, что такое Хинтеркайфек?
На лице старика появилось болезненное выражение, но он все же ответил:
– Да.
– Вы помните, что там произошло?
– Да… Да… Да! Их всех убили!
Последние слова Рейнгрубер буквально прокричал, но тут же успокоился и снова уставился в окно. Хольгер обернулся на фон Виттерсбаха, но тот кивнул, разрешив продолжить.
– Вы слышите меня?
– Да.
– Вы мне поможете?
– Нет.
Вюнш разочарованно выдохнул, но вдруг, впервые за время разговора, Рейнгрубер посмотрел прямо на него:
– Ты видел следы?
– Следы?
– На снегу… Ты видел следы?
– Нет, расскажите мне о следах.
«Неужели хоть что-то!»
– Стальной носок, пятиугольный лес, растущий внутрь, и кровь…
– Я не понимаю. Вы говорили про следы!
– Слушай: стальной носок, пятиугольный лес, растущий внутрь, и кровь…
– О чем вы сейчас говорите?
– О следах.
– Это то, что вы видели? Это и есть следы?
– Да.
Хольгер постарался запомнить слова Рейнгрубера. «Проклятый фон Виттерсбах с проклятыми запретами!» Георг же вновь начал говорить:
– Все они меня обманули. Они говорили, что он мертв. Они говорили, что его разорвало на части. Где эти части?
– Вы про Карла Габриеля?
– Он мертв.
– Тогда про кого?
– Про младшего.
– Про Йозефа Грубера?
– Он мертв.
– Про Андреаса Грубера?
– Он мертв.
– Кто забрал фотографии из дела?
Хольгер попытался направить Рейнгрубера в нужное ему русло.
– Предатель… Предатель… Предатель…
Георг впадал в ступор, повторяя одни и те же слова. Вюнш, в отчаянии, задал последний вопрос:
– Кто их убил?
– Предатель!
С этими словами старик бросился на Хольгера и попытался захватить его за шею. Вюншу с некоторым трудом удалось перехватить руки Георга. Подбежали доктор и санитар.
– Выйдите!
Хольгер понимал, что спорить бесполезно. Перед выходом из палаты он услышал крики Рейнгрубера:
– Кровать рядом свободна! Я жду тебя! Тебе не сбежать от них!
Хольгер вышел из палаты, с этажа, из приемной на улицу и закурил. Через пять минут он вернулся в кабинет доктора фон Виттерсбаха за вещами. Кроме того, нужно было прощупать почву для реализации идеи Майера – составления психологического портрета убийцы. Других психиатров, помимо фон Виттерсбаха, Вюнш не знал, поэтому решил начать с него.
– Простите, что довел его до такого состояния.
– Не вы его довели до такого состояния, а болезнь.
Хольгер задал беспокоивший его уже пару дней вопрос:
– Почему он стал таким? Я знаю, что в последние годы работы он был одержим этим делом, но неужели это могло свести человека с ума?
Доктор посмотрел на Вюнша долгим взглядом, после чего ответил:
– Мы не можем ответить на вопрос, почему это происходит. Официальная психиатрия не знает, почему возникают такие заболевания. Впрочем – доктор перешел на лекторский тон – есть несколько теорий. На мой взгляд, верно следующее: пускай некоторые психические расстройства и свойственны всем расам, такие явления как шизофрения или паранойя являются следствием конкретной расовой принадлежности. Например…
Доктор закопался куда-то в ящики своего стола и через некоторое время извлек из него два предмета, в которых Хольгер не сразу распознал лобные доли двух черепов.
– Лобная доля черепа, которую я держу в левой руке, принадлежала еврею, то есть представителю семитской расы, а та, которую держу в правой – представителю арийской расы. Видите вот этот бугорок на еврейском черепе над левой глазницей?
Вюнш не увидел, но доктор не обратил на это внимание:
– Такой бугорок есть у всех представителей семитской расы. А на вашем, моем или вот на этом арийском черепе его нет. Наша, так называемая «официальная» наука считает, что этого не может быть, но я утверждаю, что этот бугорок оказывает давление на мозг и может приводить к тяжким психическим расстройствам и склонности к извращениям…
Хольгер выдержал еще две минуты лекции о черепах, посмотрел на часы и поспешил откланяться. Он решил не привлекать доктора фон Виттерсбаха к расследованию. Уже у дверей кабинета Вюнш спросил у сидевшего за столом психиатра:
– Но ведь Рейнгрубер – немец. Он родился в Германии и прожил здесь всю свою жизнь.
– К сожалению, это совершенно неважно. Согласно свидетельству о рождении, мать господина Рейнгрубера звали Сара Блюмбах. Судя по имени, она была еврейкой, а значит и Георг Рейнгрубер – еврей…
Хольгер покинул лечебницу со стойким желанием никогда больше даже рядом не проезжать с этим местом.
Глава 13
Слишком много бумаг
Из лечебницы Хольгер отправился прямиком в Управление. Нужно было обратиться в полицейский архив – они должны были вести запись запросов дела №44518. Кроме того, Вюнш хотел приложить фотографии со вскрытия к делу.
Зайдя в свой кабинет, Хольгер тщательно проверил расположение предметов в комнате и в ящиках стола. На старую привычку наложились обстоятельства этого расследования. «…Когда больному кажется, что кто-то или что-то следит за ним с целью ему навредить…» – слова доктора фон Виттерсбаха барабанной дробью прозвучали у него в голове. «Да тут и впрямь с ума сойдешь!». Вюншу было жизненно необходимо привести мысли в порядок, для этого у него был проверенный способ.
Работа с записями помогла – теперь Хольгер готов был двигаться дальше. За час спокойной вдумчивой работы он разгадал ребус Рейнгрубера с лесом, растущим вовнутрь и «армейская» версия нашла еще одно, пускай и косвенное, подтверждение. Рейнгрубер говорил о заклепках на подошве сапога. Стальной носок, а потом несколько десятков заклепок с пятиугольными шляпками – эта компоновка была Хольгеру знакома. Именно такую подошву имели сапоги, поставлявшиеся на Западный фронт. Насколько было известно Вюншу, на Восточном фронте подошва несколько отличалась.
Хольгеру было очевидно, что Рейнгрубер говорил о следах на месте преступления, в том числе – кровавых следах. Армейские сапоги всплывали в деле не в первый раз: о следах упоминал Шварценбаум, о них говорилось в деле, Аумюллер упоминал гематомы, возможно оставленные сапогом, в своих заметках. Само по себе это не о чем не говорило – такие сапоги, произведенные в годы Войны с избытком, до сих пор носились гражданами самых разных возрастов и сфер деятельности, но все же вовсе не принимать их во внимание было нельзя.
В целом же, Хольгер был разочарован визитом к Рейнгруберу. Ясно, что ожидать от него, в его нынешнем состоянии, откровений было глупо, но, за исключением описания следов, его слова вовсе не имели ценности или, возможно, имели, но Вюншу не хватало ума и осведомленности, чтобы их верно оценить. «Все это – теоретизирование на пустом месте. Нужны факты. Из фактов есть: фотографии тел, показания Шварценбаума, заметки Аумюллера, следы от сапог военного образца, непонятное изъятие из дела фотографий дома и участка… Это все. А еще есть целая охапка предположений и умозаключений разной степени обоснованности. Плохо работаешь, хотя шансов с самого начала было немного…». Обругав себя за медлительность, Хольгер запер кабинет и направился в полицейский архив.
– Ааа, Вюнш! Тебя ли я вижу? Ты сбежал из больницы и решил свалиться на мою бедную голову с тучей вопросов?
– Именно! Я рискую умереть от заражения крови, но что это перед возможностью испортить тебе жизнь?
Смотритель Архива Центрального управления Баварской полиции Каспар Шнайдер, как всегда, пребывал в благостно-язвительном расположении духа. Каспар появился в архиве за пару месяцев до перевода в Мюнхен Хольгера. Еще одна жертва бескрайней Войны – под Пашендейлом в 1917-м рядом с ним разорвалась граната. Левую ступню не спасли, а в ногах осталось несколько неизвлеченных осколков. Жестокие боли в ногах Шнайдер закалывал морфином, в чем Вюнш не видел для себя возможности его винить. Каспар обладал язвительным характером, что отталкивало от него значительную часть окружающих, но с Хольгером они были в приятельских отношениях. Вюншу импонировали прямота и независимость суждений Шнайдера, а Каспару то, что Вюнш не осуждал его попусту и не рассказывал, как надо жить, вдобавок – оба любили шахматы и были достойными соперниками друг другу.
Кроме того, Хольгера и Каспара роднил боевой путь. Согласно их совместным подсчетам, за время Войны они семь раз оказывались на одном участке фронта, в пределах нескольких километров друг от друга. Скорее всего, им даже довелось встречаться, потому что оба оказались в сводном батальоне, который в августе 17-го года больше суток сковывал силы английской дивизии близ Лангемарка. Через две недели Каспар лишился ноги и отправился домой, а Хольгер просидел в том проклятом бельгийском болоте еще два месяца – до конца октября.
Если же говорить о работе, то выяснилось, что старый пехотинец и сын старого пехотинца (покойный отец Шнайдера воевал еще в 1870-м во Франции) отлично подошел для работы с документами. Начав с роли мальчика на побегушках, Каспар за пять лет стал полноправным властелином отдельного крыла здания Управления, выделенного под архив.
– Как ты, Счастливчик? Каково тебе в нашей юдоли скорби, среди тех, кого не милуют ножи, кастеты, пули и снаряды?
– Бывало и лучше, но, в общем, сойдет!
Приятельское фехтование на змеях могло продолжаться часами, а Хольгер был здесь по делу.
– Послушай, Каспар, пару недель назад Калле забирал у тебя одно дело…
– Калле у меня много дел забирал! На улицах совсем перевелась нечисть и вам – ищейкам – нечем заняться, что ли? На кой Калле поднял столько старых, пыльных дел?
– Это не он придумал, сверху новые власти приказ дали.
– Нацисты, они такие. Им только волю дай…
– Так вот! Одно из этих дел пихнули мне, аккурат после выхода на работу.
– А от меня ты чего хочешь? Неужели ты его уже раскрыл и пришел сдавать на полку?
– Загвоздка случилась с этим делом – из него фотографии пропали.
– Что за дело? Какой номер?
– Номер 44518. Но ты не спеши копать. Послушай. Картина выглядит следующим образом: дело 1922-го года, нераскрытое. Его то и дело поднимал детектив по имени Рейнгрубер, и не позже сентября 26-го года обнаружил, что в деле не хватает фотографий. Насколько я знаю, его поднимал только он и вот недавно – Калле. Ты не мог бы посмотреть по книгам выдачи-приема, кто мог брать дело между 22-м и 26-м годом?
– Эх, меня еще в сентябре 26-го здесь не было, а то я уж решил, что наконец-то вскрылись мои манипуляции с делами…
С этими словами Каспар захромал на своем деревянном протезе куда-то в глубины лабиринта из шкафов и полок. Через некоторое время оттуда донесся приглушенный голос:
– Хольгер, перестань быть идиотом! Иди сюда! Или ты думаешь, что я потащу все эти журналы к тебе? Они тяжелые, между прочим!
Шнайдер немного нарушал инструкцию, но работы действительно предстояло много, а оформление пропуска заняло бы лишнее время.
Вюнша охватывало странное чувство, когда он входил в полицейский архив – как в детстве, когда он долго не мог решиться войти в темную комнату. Хольгер стоял на пороге и вглядывался в черноту. Что ждало его там? Серый волк или ведьма? Или просто пустая кухня? Он до сих пор помнил, как впервые самостоятельно переборол страх и вошел в темноту – Вюнш до сих пор был уверен, что именно этот поступок был самым отважным в его жизни.
Стеллажи, шкафы, полки и ящики сплетались в очертания темной кухни. Что ждало его здесь? Убийцы, насильники, мошенники, грабители или просто старая бумага? Хольгер давно не был ребенком и научился пресекать страх перед неизвестным быстро и решительно, поэтому он просто шагнул в вечно полутемный архив.
Каспар сидел за небольшим конторским столом и читал какую-то тетрадь. Не поднимая головы, он спросил у Вюнша:
– Какой, говоришь, номер?
– 44518.
– Садись и удивляйся. Я читаю сейчас журнал посещений за этот апрель. Ты уверен, что дело взял Калле или просто предполагаешь?
– Просто предполагаю. Я так решил потому, что именно он мне его передал.
– А теперь посмотри вот на эту запись от второго апреля.
Вюнш приблизился и посмотрел на надпись, на которую указывал Шнайдер. «02.04.33. Дело №44518 выдано штурмфюреру37 СС Вольфу по личному распоряжению полицайпрезидента38 Мюнхена Гиммлера» – сказать, что Хольгер был удивлен – значило, ничего не сказать.
– Хольгер, а во что ты ввязался?
– Не знаю, Каспар. Я впервые слышу об этом от тебя.
– Я этого Вольфа запомнил. В черном весь, в форме этих самых СС. И запрос за подписью Гиммлера он предъявлял. Я только номер дела не запомнил дальше двух четверок, а ты мне его напомнил.
Генрих Гиммлер был свежеиспеченным шефом Мюнхенской, а значит, в значительной степени, и всей Баварской полиции. Его назначили только в начале марта. Многие старики ворчали, что десять лет назад таких, как Гиммлер, сажали. Активный сторонник и один из ставленников новой власти. Глава нацисткой военизированной организации менее заметной, но более элитной, чем штурмовики. Поговаривали, что канцлер Гитлер недоволен положением, которое занимают штурмовики и делает ставку именно на организацию Гиммлера – на «Охранные отряды», которые давно уже в беседах называли просто «СС39».
От дел полиции это было довольно далеко, по крайней мере, пока, хотя разговоры о создании политической полиции ГЕСТАПО шли, в том числе, и из канцелярии Гиммлера. «Вот что имел в виду Калле, когда говорил об интересе к этому делу сверху!». Хольгер пока не мог понять, как ему к этому относиться. Так или иначе, сейчас его интересовало другое:
– Спасибо тебе, Каспар, что сказал. Я действительно не знаю, какое дело Гиммлеру до этой истории.
– Ну не знаешь, значит, не знаешь. Если ты хочешь получить результат до вечера – садись и принимайся за чтиво.
Шнайдер переключился к делам более насущным и подал Вюншу тетрадь за январь 1922-го.
– Нет, 22-й имеет смысл отсматривать только с сентября. До этого времени им занималась следственная группа.
– Подай то… Подай это… Вот все эти журналы, начиная с 1915-го года, ты уже не маленький, читать умеешь. Нужен сентябрь? Находишь сентябрь. Предлагаю двигаться с разных сторон. Я начну с ноября 26-го, а ты с сентября 22-го. Увидимся где-нибудь в 24-м. Я, кстати, тогда чуть не женился, ух и стервозная была особа, ну да ладно…
С этими словами Шнайдер углубился в работу. Хольгер последовал его примеру. Через два часа Каспар оторвался от тетрадей и сказал, что должен отлучиться. На его лице Вюнш видел явственную гримасу боли. Он знал, что за этим скрывается и не удивился, когда через пятнадцать минут Шнайдер вернулся с глупой улыбкой на лице. Еще через час Каспар и Хольгер встретились в промозглом мае 1924-го года.
Вюнш потратил эти три часа впустую – никто, кроме Рейнгрубера, не брал дело с осени 22-го до весны 24-го.
– Никто из полицейских, кроме этого Рейнгрубера, за 24-й – 26-й годы дело не запрашивал.
Слова Каспара не радовали.
– Есть одна непонятная запись от пятнадцатого июня 1926-го. Если верить ей – дело запрашивалось Рейхсархивом. Никаких пометок относительно того, зачем им потребовалось уголовное дело, ни даже пометки о том, был ли удовлетворен запрос. Просто запись, без всяких дополнений… Чем чаще я работаю со старыми документами, тем больше понимаю, что до моего появления здесь работа полиции была сродни аду!
«Новые загадки и пища для неудержимого теоретизирования. Впрочем, все пути ведут в Рейхсархив. Если очень-очень повезет, то Майер уже что-нибудь нашел».
– Все это очень странно. Знаешь, Каспар, почему-то, совершенно внезапно, это дело нравится мне все меньше.
– На мое место не меть – здесь занято!
Шнайдер был в своем репертуаре.
– Спасибо тебе, Каспар за помощь. Буду должен.
– Конечно, будешь! Я понимаю, конечно, что ты человек занятой, но мог бы и почаще заглядывать к старым собутыльникам. Стыдно должно быть, стыдно…
– Каюсь и обещаю исправиться, но, как всегда, когда-нибудь потом, а сейчас нужно пообщаться с твоими коллегами из Рейхсархива.
– Ну, удачи! И, Хольгер, будь осторожен.
Последние слова Шнайдер произнес абсолютно серьезно.
Глава 14
Велосипед и розочка
– Добрый день, Франц. Как ваши успехи?
Майер оторвался от рассматривания передовицы старой газеты и подслеповато посмотрел на Вюнша сквозь стекла очков.
– Добрый день, оберкомиссар Вюнш. Бывало и лучше.
Как и опасался Хольгер, сотрудники архива были заняты выполнением нового распоряжения МВД и Майера еще с утра отправили самого разбираться в архивной шелухе. Вюнш нашел Франца в маленьком закутке среди моря стеллажей. Тусклая лампа и небольшая конторка были всеми удобствами, выделенными молодому полицейскому.
– Рассказывайте.
– Во-первых: с утра я съездил на Лайбахерштрассе…
– У вас есть свой автомобиль?
Хольгер был изрядно удивлен, поэтому позволил себе перебить Майера.
– Нет. Я пользуюсь велосипедом.
Возможно, Вюншу показалось, но он услышал нотки обиды в словах Франца.
– Простите меня, Франц. Про велосипед я просто не подумал.
– Да ничего… Так вот: этот господин Ханнинг на сей раз был дома. Я переговорил с ним, и он смог вспомнить Хольца. Ханнинг говорит, что Хольц действительно жил в восьмой квартире, но съехал в начале 1924-го года. Куда точно, старик не смог сказать – начал путаться, выдавать собственные умозаключения за реальное положение дел. В общем, сказать, где сейчас находиться Хольц, мы не можем.
– Вы молодец, Франц. Я, откровенно говоря, и не рассчитывал, что мы его найдем, но в любом случае хорошо, что вы это проверили.
Франц молча кивнул.
– Подали запрос в Народный союз?
– Да. У них тоже многие работники привлечены к работе над родословными, поэтому мне сразу сообщили, что раньше чем через неделю результата не будет.
Этого следовало ожидать, и неделя была еще не самым худшим вариантом.
– А есть какие-нибудь результаты здесь?
– Как вы и предположили, сотрудники архива заняты и помочь не могут. Я получил разрешение обращаться к любым документам, которые могут иметь касательство к нашему делу, ферме или жертвам, но выносить мы ничего из архива не можем. Из интересного: вот, посмотрите, я нашел фотографии некоторых жертв.
Хольгер взял в руки старую передовицу Ингольштадтской газеты от шестого апреля 1922-го года. Кроме сообщения об убийстве, в газете были напечатаны фотографии жертв. Виктория была совсем не похожа на своих родителей. Черноволосая, со скулами, подбородком и носом, не похожими ни на черты отца, ни на черты матери, а еще – она и впрямь была красива. «Само по себе, это ни о чем не говорит…» Маргарита была светловолосой, но имела много черт матери. Не было фотографии Йозефа – сына Виктории, и фотографии Марии Баумгартнер.
– Хорошо, Франц. Есть еще что-нибудь интересное в газетах?
– Да не особенно. Сообщения об убийстве и о ходе расследования. Журналистские откровения низшего сорта. Есть несколько фотографий и зарисовка дома, но только снаружи.
– Это уже кое-что, Франц! Покажите.
Майер подвинул к нему несколько отложенных в сторону газет. Выцветшая от времени печать низкого качества и размытые снимки – но это было хоть что-то. Первое же, что бросилось в глаза Хольгеру, это то обстоятельство, что большая часть хозяйственных помещений располагалась под одной крышей с жилыми комнатами. Отдельно стояли только сарай, где были найдены тела, и хлев. Такая планировка позволяла убийце не выходить лишний раз на улицу и оставаться незамеченным соседями Груберов. Хольгер предполагал нечто подобное, но без фотографий или плана дома сказать точно не мог. Еще одной загадкой становилось меньше.
– Что-нибудь еще?
– Да. Правда, это не относится к архиву. Я вчера в газете просматривал колонку объявлений – искал психоаналитика, которого можно будет привлечь к расследованию, и нашел доктора Манфреда Иоханнеса. Я, скорее всего, его знаю. Иоханнес имел частную практику в Страсбурге и был достаточно известен в городе. Возможно, это не тот Иоханнес, но попробовать стоит.
– Вы знаете Страсбургского Иоханнеса лично?
– Да, но лишь немного. Один раз передавал ему посылку от одного из парижских друзей – профессоров.
– Хорошая работа, Франц! Съездите к нему завтра. Переговорите. Пока в дело не посвящайте, просто предложите сотрудничество. И еще, Франц, не забудьте взять у него визитную карточку, чтобы я мог составить запрос на привлечение вашего профессора консультантом.
– А если это не он?
– Все равно попробуйте.
Франц молча кивнул, соглашаясь с Вюншем.
После этого Хольгер рассказал о своих результатах. После некоторого размышления он все же решил сообщить Францу об интересе к делу со стороны Гиммлера. Реакция Майера оказалась сдержанной:
– Чем это нам грозит?
– Пока не знаю, возможно, длинными носами, норовящими залезть в расследование. Пока я не вижу особого смысла беспокоиться об этом.
Франц задумчиво кивнул и подытожил результаты Вюнша, выделив главное:
– Таким образом, мы по-прежнему не знаем, кто мог забрать фотографии из дела…
Майер прибывал в подавленном состоянии и Хольгер был вынужден с ним согласиться – назвать сегодняшний день успешным не получалось.
– Я попробую заняться поиском информации о ферме в списках частных и муниципальных земель. Как закончите с газетами, присоединяйтесь.
– Хорошо.
Зал, в котором хранились описи муниципальной собственности и земельных участков находился на первом этаже и был по-настоящему большим. Только войдя в него, Хольгер понял, что они застряли надолго.
Через четыре часа Вюнш вышел в апрельскую вечернюю свежесть и глубоко вздохнул. Плечи и шея ныли, в глаза как будто насыпали песка, а легкие забились архивной пылью. Все это было бы сущими мелочами, если бы удалось хоть что-нибудь найти. «Задерживаться нельзя. Три-пять дней максимум. Потом придется отказаться от поиска фотографий» – с этими невеселыми мыслями Хольгер направился в «Охотника». Сегодня он настолько устал, что не планировал надолго задерживаться и хотел ограничиться лишь одной кружкой пива под ужин, а потом пораньше лечь спать.
Франц Майер был чуть более результативен в своих поисках. Под вечер он из какого-то старого ежедневного новостного листка узнал, что головы жертв были доставлены в Мюнхенский медицинский университет. Полицейские договорились, что завтра Франц съездит туда и попробует узнать об их судьбе что-нибудь определенное. На эту работу Майер вызвался сам – видимо, архив успел ему основательно надоесть, а Хольгер не возражал, лишь дал ключ от своего кабинета и попросил его, прежде чем ехать, посмотреть фотографии со вскрытия. Своими соображениями по поводу армейского ножа он делиться пока не стал.
Тяжелые мысли и очень тяжелая голова сделали его рассеянным, и когда Хелена Кренц поздоровалась с ним, Вюнш даже не смог сразу ее узнать:
– Я не вовремя?
– Нет, что вы! Просто сегодня я сильно устал и немного потерял опору под ногами.
– Вы говорили, что если я захочу сыграть с вами, то могу найти вас здесь, но если вы сегодня не хотите…
– Пожалуй, хочу, но только противник из меня сегодня будет неважнецкий. Боюсь, что вы слишком легко меня обыграете.
Хольгер вымучил из себя улыбку.
– Что вы! Вчера мне просто немного повезло. Скорее, это вам победа достанется слишком легко.
Вюнш сходил за шахматами к Харреру и заказал два бокала вина. Иногда нужно было вносить разнообразие в свою жизнь, пусть сегодня этим разнообразием окажется вино вместо пива.
Как и ожидал Хольгер, Хелена сразу захватила инициативу и повела планомерное наступление. Он вновь сконцентрировался на обороне. Ее движения были чуть резкими, но зато лишенными наигранной томности. Сегодня волосы Хелены вновь были собраны сзади. Ее очень увлекла игра, во всяком случае, в ее глазах он видел блеск настоящего азарта. Вино, которое Хелена выпила намного быстрее, чем он, бросило на ее лицо легкий румянец. «Сколько же тебе лет?» – мысленно обратился Вюнш к ней.
Как и следовало ожидать, он по невнимательности допустил брешь в своей обороне, и изящной комбинацией с участием ферзя и ладьи партия была окончена.
– Вы что, поддались мне?!
В голосе Хелены явственно слышалась обида. «Разгневанная валькирия! Только совсем худая…»
– Нет, поверьте. Просто сегодня я и впрямь – плохой игрок. Надеюсь, завтра вы дадите мне право на реванш?
– Возможно.
Ответ был неопределенным, но по ее лицу Хольгер понял, что завтра будет еще одна игра. Вюнш улыбнулся, и в этот раз ему даже не пришлось себя заставлять это сделать. Хелена встала из-за столика и, достав из кармана аккуратно свернутую полоску ткани, повязала ее на плечо.
– Доброго вечера, оберкомиссар Вюнш.
– Доброго вечера, фройляйн Кренц.
После этого она вновь растворилась в вечере, оставив Хольгера один на один с его утомленностью.
Добравшись домой, он почти сразу лег спать. Вечерняя газета, радио, да и весь остальной мир могли подождать завтрашнего утра.
Глава 15
Пятница
День можно было выбрасывать на свалку. Хольгер копался в бесконечных домах, усадьбах, участках, поселениях, амбарах и не находил то, что его интересовало. Была уже половина четвертого. В пять он договорился встретиться с Майером в своем кабинете. Нужно было подвести итоги пяти дней расследования, наметить дальнейшие действия и забрать у Франца ключи от кабинета, а после этого Вюншу еще предстояло написать отчет для Калле. Но все это произойдет позже, а сейчас Хольгеру нужно было лишь, чтобы повезло. Чтобы в ворохе документов, в котором не смог бы разобраться даже тот, кто его создал, нашлось то, что было так важно для расследования.
Вюнш взял в руки очередную толстенную папку. На ней было написано: «Участки в частном владении. Округ Шробенхаузен». Это было близко, впрочем, как и предыдущие десять папок. Шробенхаузен был примерно в двадцати километрах от Кайфека. Ферма могла относиться к этому округу, но с тем же успехом она могла относиться и к Ингольштадту – этот город находился в пятнадцати километрах от Хинтеркайфека.
Первые страницы разочаровывали. Какие-то описания, пара карт, несколько списков имен – все не то. Когда, отложив очередной, бесполезный для него, листок, Хольгер увидел фотокарточку со знакомыми по газетным статьям очертаниями, душа его ушла в пятки, чтобы выпорхнуть радостным выдохом из груди. «Нашел!»
В папке было сорок фотографий: участок, кромка леса, дом, сарай, обстановка внутри – все это было снято с разных ракурсов. Не было ни одной фотографии, на которой были бы видны тела или кровь, но съемку точно вели пятого апреля – в день вторичного обыска. К этому выводу Вюнш пришел благодаря деталям обстановки, описанным в деле и подписям на некоторых фотографиях.
По всему выходило, что часть фотокарточек, а именно те, на которых были запечатлены тела, следы и место временного проживания убийцы, так и не удастся найти. Во всяком случае, след их терялся основательно. Кроме фотографий Хольгер нашел описание участка от 1886-го года, заверенное нотариусом, документы на снос, карту близлежащей местности, список владельцев земли, начиная с первой половины прошлого века и заканчивая Викторией Габриель. Оставалось неясным, кто являлся владельцем на данный момент?
На карте и на обороте большинства фотографий Вюнш обнаружил еще одну важную деталь – печать полицейского архива с указанием номера дела. «Теперь вы не сможете не отдать их мне! Но что за сволочь вынесла их из нашего архива?!» – Хольгер вспомнил странную пометку о запросе Рейхсархивом этого дела от 26-го года.
Теперь можно было писать докладную Калле, можно было прорабатывать фотографии, можно было ехать в Кайфек и опрашивать очевидцев, но перед этим Хольгер планировал сделать одну важную вещь. «Неужели так просто? Пришел, запросил, забрал нужное, а остальное сдал обратно. И нет никакого полицейского-крота, никто специально не сводил Рейнгрубера с ума, не пытался помешать его расследованию…» – Вюнш до сих пор не мог до конца поверить, что столько сил и времени было потрачено, даже не ими с Майером, а еще Рейнгрубером, из-за простой халатности, простого небрежения. «Порядок – половина жизни, но другая половина – беспорядок» – старая поговорка, сказанная недавно Йозефом Шварценбаумом, вертелась в голове Хольгера.
Он вышел в вестибюль и подошел к стойке приемной. За стойкой сидела женщина лет пятидесяти. Худая, в очках, с длинным лицом – она бы идеально подошла на роль библиотекаря или архивного работника, если бы об архивных работниках снимали кино и писали пьесы. Хольгер положил тридцать две фотографии и карту – все, на чем была печать полицейского архива – на стойку и сказал:
– Я забираю это.
– Можно узнать, на каком основании?
Вюнш перевернул верхнюю фотокарточку и указал на печать:
– Вы видите эту печать, фрау?
– Да, вижу.
– Вы знаете, что она означает?
Только сейчас женщина наклонилась к печати и внимательно в нее всмотрелась. Хольгер сам ответил на свой вопрос:
– Это печать архива Центрального управления Баварской полиции. У вас есть идеи, как эти документы могли оказаться в вашем ведомстве?
– Но ведь это отделение Рейхсархива, мы имеем приоритет перед местными…
– Перед архивом полиции и Рейхсвера40 вы не имеете никакого приоритета!
Вюнш не дал ей закончить.
– Это, уважаемая фрау, означает, что один из сотрудников Рейхсархива совершил тяжкое должностное преступление… Но меня сейчас это мало интересует. Я лишь хочу забрать эти документы и подшить их к делу, из которого ваши коллеги их незаконно изъяли.
Вюншу удалось добиться того эффекта, на который он рассчитывал. Несмотря на его полную правоту, женщина не отступилась:
– Я не могу вам этого позволить…
– Почему?
– Выдача документов частным лицам только с личного разрешения директора отделения…
– А я не частное лицо! Я – оберкомиссар Баварской полиции и выполняю в вашем заведении следственные действия! Впрочем, в одном вы правы – я тоже считаю нужным переговорить с вашим директором и надеюсь, что вы не станете чинить препятствий представителю закона и незамедлительно проведете меня к его кабинету!
Хольгеру было немного совестно перед этой, ни в чем не виноватой, женщиной, но поговорить с директором было необходимо, и теперь тот примет его не в свободное время, а сразу же. В том, что он выйдет из этого здания с фотографиями, Вюнш был абсолютно уверен – закон был на его стороне.