– Нет счастья под оливами! – без остановки добил Пётр друга. – Куда только не кинешься в поисках рая. Шею сломишь, семь вёрст пройдёшь нахлебавшись киселя в поисках того перекрёстка, где столб с указателями стоит куда дальше идти. Помнишь: “Налево пойдешь – коня потеряешь, направо пойдешь – жизнь потеряешь, прямо пойдешь – жив будешь, да себя позабудешь". Это что же получается – нет выхода? Похоже что так. С одной стороны. А с другой? А может и ходить никуда не надо? Говорит же народная мудрость: "Где родился, там и пригодился". И ещё: "Земля мила, где мать родила". А с этим как быть: "От добра – добра не ищут"? Внемли и помни. Вот так, друг мой ситцевый, Олег – Ясное Солнышко. У каждого своя судьба и мы её выбираем сами. Во что верим, то и проповедуем. В нашем университете этому не обучали. Сами доходим. Вот ты и думай сам. Сам решай. Я тебе тут не советчик. А то что – виноватым буду. Этого мне только не хватает. И, между прочим, если что – возьмёшь меня к себе в лабораторию? Согласен даже на полставки. В ответ Олег лишь задумчиво кивнул. Олегу показалось, он был даже уверен, что то, что ему только что прокричал Пётр, копилось в нём все эти годы, и вот сейчас вырвалось наставлением, скорее похожим на исповедь заблудившегося и наконец прозревшего. Со скидкой, конечно, на всю субъективность и относительность истины в последней инстанции…

… Ада замедлила шаг, медленно подошла к Олегу и прильнула к нему. Он ответно обнял её замерев.

– Соскучилась я, мой милый эколог, – услышал он её тихий голос.

Он тоже это испытывал.

– И я без тебя не могу, – задумчиво ответил Олег.

Назначив ей свидание в метро, он понимал, что наверное, они видятся в последний раз. Ему почему-то захотелось, чтобы их разговор состоялся именно здесь, в метро, где для него, хотя это звучит для кого-то и парадоксально, ощущался уют. Для Олега даже людская толчея служила уютом в отсутствие одиночества. Это будет зависеть от неё. Если её не устраивают их отношения в существующих рамках, он не может изменить ничего и не будет это исправлять. Разговор с другом в далёкой Америке окончательно качнул чашу на весах его прежних сомнений в сторону сохранения статуса-кво.

Ада подняла голову и молча посмотрела на него. В её глазах ясно читался немой вопрос: "Что ты решил?"

– Дорогая Ада, – начал он. Тон его обращения был настолько красноречив, а она настолько хорошо умела различать его интонации, что тут же всё поняла. Глаза её увлажнились. Она опустила глаза и руки её повисли в бессилии.

– Не надо создавать трагедию. Всё останется тем же. Я с тобой, а это главное, – попытался он её утешить.

– После твоих слов я уже не в чём больше не уверена.

– Понимаешь, – сказал Олег, – существуют такие категории в моём сознании, которыми я не могу поступиться. Ни в какой мере. Даже ценой собственного полноценного счастья. Если ты, Ада, действительно меня любишь, ты должна меня понять и простить. Поверь, это отнюдь не эгоизм. Это, если хочешь, – моё нутро, мой человеческий и личностный стержень, мой корень, без осознания, подпитки и поддержки которого мне и жизнь не мила. Я никогда ещё не был столь серьёзен и откровенен, как в этот раз с тобой.

Ада смотрела на Олега с каким-то даже испугом – так он посерьёзнел и лицом и голосом. У неё промелькнула даже мысль, сравнивающая Олега с фанатиком какой-то лжеидеи. Откуда было знать ей, американке, значение того, что он сказал, подразумевая на самом деле ещё намного большее и более святое? Как ей было понять его убеждения? С этим надо было родиться и впитать с молоком матери.

Ничего больше не сказала она. Отступив на шаг, повернулась и пошла ровно, с достоинством отвергнутой женщины.

Будь что будет. Новых им встреч. Пожелаем им счастья…

А он остался стоять, как пригвождённый. Не в силах сделать шаг и только лишь провожал её взглядом до тех пор, пока её силуэт не растаял на поднимающемся вверх эскалаторе. Слишком много сил отняло у него это признание.

К нему подошла "красная шапочка" – дежурная по станции, напоминая, чтобы он поторопился – метро скоро закрывается. Подчиняясь, Олег сел в последний перед закрытием поезд и покатил обратно.

Он был один в вагоне. Ничего не отвлекало его от размышлений. Обострённым чувством Олег Бахмин вдруг ощутил себя частью живого организма под названием метрополитен. Со всей его стремительностью и логистикой. Не метафорически, а реально. Метрополитен сейчас казался Олегу не просто транспортной подземной артерией, а реально огромным живым существом со всеми присущими живым существам органами жизнедеятельности, в соответствии принципам антропоморфизма – науке о моделировании и переносе представлений живого на неживые предметы.