Здесь живут люди

Я помню последние недели моей жизни. Как бессилен я был. Как трудно было заставиться себя подняться с постели, чтобы вернуться к своим привычным делам. Как трудно было найти хоть какие-то причины для этого. Как трудно было делать вид, что всё в порядке, чтобы избежать лишних вопросов. Ужасное чувство, словно чёрная дыра пожирает тебя изнутри. Медленно и больно. Я был истощён. Силы закончились, а новым взяться было неоткуда. Но порой бывали и другие дни. Когда я просыпался, чувствовал себя новым человеком. Знал, что и как нужно делать. Однако чем сильнее рвение, тем быстрее выдыхаешься. Это был только самообман. Чтобы спастись. Вот только спасаться мне было поздно.

Первые мысли о самоубийстве были лишь фантазиями в стиле: «А что если бы…» Но многие мои дела начинались с подобных фантазий. Тех, что со временем превращаются в навязчивые идеи. Кажется, что просто ради забавы ты продумываешь план действий, всё до мельчайших деталей. А потом рождается вопрос: «Почему бы и нет?»

Всё чаще я брал в руки свой балисонг. Просто вертел в правой руке, скрывая и раскрывая лезвие, вспоминая старые движения. Проводил указательным пальцем по острию. Красная тёплая струйка стекала вниз по ладони. Не выношу вид малого количества крови. Отрезанные конечности, внутренние органы, кровь литрами, у меня это не вызывало отвращения. А всего пара капель была некой странной фобией. Интересно, пойдет ли кровь, если я порежу себя сейчас?

Оставалось лишь закончить некоторые дела. Оборвать контакты. Избавиться от информации. Можно сказать, я подчищал следы. Не хотелось, чтобы после смерти всплыло что-то лишнее. Главное всё сделать быстро и тихо. Как это делают настоящие самоубийцы. Я не был из тех позёров, которые громко кричат на весь мир, что покончат с собой. Такие лишь пытаются привлечь внимание. Они боятся смерти. Я же собирался уйти ради себя, не ради других. Не из-за других. Просто потому что пора. Даже не оставив предсмертной записки. Никто всё равно бы не понял. Я просто собирался уйти. И раз уж на то пошло, пусть для них это останется загадкой. Как и многие мои решения. Те, которые мало кто понимал. Большинству было проще выставить меня злодеем, чем понять.

Я решил делать это днём. Пока окружающие слишком ослеплены солнечным светом и своей въевшейся в мозг обыденностью. К тому же, уходить вот так под покровом темноты, мне казалось кощунством. Будто совершать грех прямо на руках у матери. Ведь темнота была столь родной мне, на протяжении многих лет. Она укрывала меня и те самые мысли, что водили безостановочные хороводы в моей голове. Никто иной не даровал мне столько жизни как она. Но тьма, которая здесь… Совсем не та. Скорее монстр, который прикинулся кем-то близким тебе и ждёт момента, когда ты поверишь ему, чтобы сомкнуть свои челюсти на твоей шее. Кто знает, скольких это чудовище уже поглотило и когда примется за нас.

И вот настал тот самый день. Солнечный. Как мне и хотелось. Наполненный воспоминаниями о далёком прошлом, когда всё ещё было легко и ясно. О лучших годах. Я словно в последний раз выглянул в лучший мир, которого больше нет, прежде чем заколотить намертво все двери и окна.

Всё это привело меня сюда. В эту Тьму. В эту комнату маленького мальчика, который очутился здесь по каким-то загадочным причинам. И прокручивая всё это в голове, как видеозапись, я вроде бы должен чувствовать боль и тоску внутри, которые слезами и призрачным светом могут выплеснуться наружу. Но их нет. Во мне ничего нет. Словно чувства и эмоции, от которых я так был зависим при жизни, умерли вместе с телом. Вытекли вместе с кровью из сделанного моей рукой пореза. Может, поэтому я не мог до сих пор принять себя одним из них? Потому что они всё ещё были живы, не смотря ни на что. А я? Я был мёртв.

А может я просто устал? Устал постоянно смотреть назад. Возможно, цепь, что держит меня, ещё не натянулась, и позже я осознаю, что не могу уйти далеко. Уставший. Но не мёртвый. И этому уже было одно доказательство. Улыбка девушки, которая так же, как и я, когда-то разочаровалась в жизни. Не справилась с последствиями. Так же, как и я, приложила лезвие к своей руке. Её улыбка. Та самая, когда Софья сбилась во время игры на гитаре. Когда долго и стеснительно молчала, а потом… Улыбнулась, так пристально взглянув на меня. И с того момента, я не могу избавиться от увиденного. Неужели это то, о чём я думаю? Нет. Лучше бы я ошибался. Для меня никогда это не заканчивалось ни чем хорошим. В итоге оставалось лишь бежать…

Но куда бежать теперь? Когда знаешь, что умрёшь, надеешься на некий выход, ведь рано или поздно это всё равно закончится. На что же надеяться, когда ты уже умер, и впереди только чёрная бесконечность?

Нужно быть осторожнее. Хватит повторять старые ошибки. Иначе грош цена моему поступку, который привёл меня сюда. Правда, оказаться в подобном месте, я никак не ожидал. Только чего я ожидал? Не знаю. Так странно. Я совсем об этом не подумал. А ведь раньше всегда старался смотреть вперёд, и старался ничего не пускать на самотёк. Всегда был предусмотрителен. Неужели я настолько истощился, что совсем не подумал о последствиях? Хотя, когда речь идёт о смерти, последствия предугадать сложно.

Они зовут меня Данте. Интересно, сколько сумерек и, составленных из них, лет должно минуть, прежде чем я забуду своё настоящее имя? А может теперь это и есть моё настоящее имя. «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…» Прожил я конечно меньше годов, чем подразумевал итальянский поэт, но строчки мне столь близки. Я любил Божественную комедию. И теперь мне нравилось носить имя её автора. Вряд ли мне суждено пройти его путь. Он закончился, не успев начаться. Я человек с чужим именем. Человек без прошлого. Но один ли я здесь выдаю себя кем-то другим? Настоящие ли те имена, которыми мне представились? Люди без тёмного прошлого сюда не попадают. Иначе бы этот мир был светлым, а может даже напоминал бы Рай, в который Биатричи Портинари сопроводила своего возлюбленного Данте.

Ох, где же тогда моя Биатричи?

Кого я обманываю… Никакой я не Данте. Поэт из меня скверный. Только сейчас задумался о своих талантах. Особенно о тех, что могли бы пригодиться здесь. На ум не пришло ни одного. Неужто мне и тут суждено быть бесполезным? Гензель прирожденный лидер, мыслитель, а заодно и следопыт. Анна вполне себе неплохой повар. Чиж отменный плотник. Блум тоже человек труда и смыслит в тяжёлой работе. Софья поёт и играет на гитаре. Все они пытаются внести некое разнообразие в так называемые жизни друг друга. Ксандер всего лишь ребёнок. Но дети порой могут порадовать других тем, что они просто дети. Даже старик Хрон, не покидающий своего храма времени, был занят делом. А эта девушка, Лидия… Только сейчас понял, что ничего не знаю о Лидии, кроме того что она много молчит и старается прятать своё лицо. Да и видел я её единожды, когда впервые прибыл в поселение. Видимо, она не покидает своего жилища.

Ненадолго оторвавшись от любимого занятия и вернувшись в эту некую реальность, я заметил, что по-прежнему лежу в том же положении. Подогнутые ноги не устали и не затекли. Всё ещё не привычно ощущать отсутствие каких-то чувств, пусть даже неприятных. Но я всё равно поднялся и принялся расхаживать по комнате. Она была небольшая, максимум пять-семь шагов в одну сторону, столько же в обратную, потом повторить. Раньше я любил ходить, даже когда возможности затяжной прогулки не представлялось. Кому-то это казалось странным, кого-то даже раздражало, а мне нравилось.

Избавиться от ограничений, от тех рамок, в которые тебя ставило твоё собственное физическое тело, об этом я когда-то мог только мечтать. Понимают ли эти люди, какую свободу они получили, скинув плотские оковы? Конечно, это лишило нас простых, низких, животных радостей. Однако новая свобода куда ценнее. Никакой усталости, никаких недугов… Плоть была слаба.

Но из чего бы не был сделан этот мир, он сохранял привычные нам признаки. Если я больше не тело, тогда почему не могу пройти сквозь эту стену? Из чего на самом деле это «дерево»? Всё-таки Тьма – большая загадка. А мы всего на всего дикари, которые всё ещё боятся огня.

С другой стороны у нас есть неограниченное количество времени, чтобы исследовать её. Не нужно передавать знания каким-то другим поколениям. Мы вечные носители информации. Возможно, однажды мы покинем это место и отправимся в неизвестные уголки. Возможно, даже найдём выход отсюда. Возможно, кто-то уже нашёл. Иначе как объяснить, почему здесь так мало людей, если на Земле тысячи человек ежедневно обрывают жизнь самоубийством?

Оказывается, от чего-то я всё-таки могу устать. Совсем забыл об этом нюансе. Слишком долгая циркуляция мыслей вызывает перенасыщение. И это самый мерзкий вид усталости, взывающий к пустоте внутри. Раньше от этого избавлял сон. А спать я более не был способен.

Вдруг захотелось поговорить с кем-то. Особенно с Софьей. Но не хотелось быть навязчивым. Никогда этого не любил, даже если некоторым людям требовалось моё внимание. Да, были и такие. Как правило, со временем они избавлялись от этой потребности. И оставляли меня. Это был естественный ход вещей. Останься хоть один из них, может моя жизнь сохранилась бы в прежнем виде. Но я никого не виню. Даже себя. Хотя частенько это делал раньше.

Я выглянул в окно. Ничего. Будто Всевышний забыл создать мир за пределами этой хижины. Интересно, мог ли кто-то в этот момент смотреть на меня из этой пустоты? Не могли мы быть единственными обитателями этого места. Появилось желание взять фонарь и выйти наружу. Поискать хоть что-то. Если оно не найдёт меня раньше… Порой долго раздумываешь, прежде чем что-то сделать, а потом делаешь неожиданно для себя самого. Сейчас даже раздумывать не пришлось. Не знаю, всё ли я осознавал. Ощущал себя ни на что не влияющим зрителем. Я открыл дверь комнаты. В доме никого не было. Кто-то, вероятно, сидел у себя, кто-то вообще ушёл. Оно и хорошо. Мне были не нужны лишние вопросы. Я пересёк гостиную, кухню, стараясь по привычке не особо шуметь, хотя звуки здесь распространялись несколько иначе. Вышел наружу и тихо прикрыл за собой дверь. На территории тоже никого не увидел. Я быстро обогнул дом и остановился у того окна, в которое смотрел чуть ранее. До фонаря, что висел над ним, всё равно пришлось тянуться даже с таким большим ростом, как мой. Каким-то чудом мне удалось его снять. Правда, при этом я чуть не уронил его и наверняка бы разбил.

Я повернулся и посмотрел в бездну. Холодную, непроглядную. Такую негостеприимную. Но у меня был свет. Я сделал один осторожный шаг, за ним другой, предельно вытянув вперёд руку держащую светильник. Наконец, обретя уверенность, что земля под моими ногами никуда не провалится, я пошёл быстрее. Всё быстрее и быстрее. Будто знал куда иду. По моим прикидкам, руководствуясь системой координат Гензеля, я шёл на юго-восток. К чему-то неизвестному и от того пугающему. К чему-то обманчиво пустому. Вглубь иного края, о котором никогда не будет ведомо живым…

Я шёл во Тьму.

Глава VI

Анна

– И знаешь что? Я ухожу!

– Думаешь, я буду останавливать тебя? Катись ко всем чертям! Избавиться от тебя оказалось даже проще, чем я думала!

– Ты ещё заплатишь, сука! За всё, за все свои поганые слова! – С этими криками Уильям выскочил из квартиры, громко хлопнув дверью, что аж «Пейзаж с церковью» Маковского покачнулся и едва не рухнул на пол.

Так ушёл третий муж Анны. Он же последний. Картина не упала, но покосилась. Анна подошла и поправила её, всматриваясь, будто не в рисунок, а в окно, открывающее вид в прошлое. У неё было много таких пейзажей от русских художников, Левитан, Крыжицкий, Васнецов, Саврасов… Все они напоминали Анне о далёком доме, который уже давно перестал быть её домом. Проведённые на родине времена были лучшими, и воспоминания о них всегда согревали уже немолодую писательницу.

Детские и юные годы Анна провела у своих бабки и деда в Подмосковье. Родилась же девочка в Риге. Там её мать, будучи молодой советской актрисой, встретила её отца, поляка Василия Тавлинского. Поженившись, они планировали, что Татьяна бросит карьеру после рождения ребёнка и посвятит ему своё время. Василий зарабатывал достаточно, чтобы содержать семью. Но когда Анечке исполнилось три года, молодая мать поняла, что чахнет от семейной жизни. Место Татьяны было на больших экранах. И не смотря на множество заявлений об окончательном уходе, её там всё ещё ждали. Почти год она вынашивала эту идею, прежде чем твёрдо поставить свои условия. Конечно, главе семейства это не понравилось, первоначальная договорённость была нарушена. Но жена была своевольным и настойчивым человеком, настолько, что перестала быть его женой ради карьеры.

Татьяна приложила все усилия, чтобы дочь после развода осталась с ней. Скорее просто ради ещё одной победы, для ребёнка в её жизни места осталось мало. Анна отправилась в деревню Талицы, где несколькими годами ранее её дедушка приобрёл небольшой дом, покинув шумную Москву. С прибытия началась жизнь девочки, а всё, что было ранее, лишь предыстория, оставшаяся где-то за кадром. Отца она больше не видела, даже на фотографиях. Его образ всё же осел в памяти, но такой размытый и неясный, будто из сна. Дочери от него осталась только фамилия. Позже она прогремит и прославится, благодаря таланту Анны. Но выросшая девочка так и не узнает, дошла ли эта весть до её отца.

А до того она была лишь ребёнком, сонным взглядом смотрящим на мир и не понимающим всей его сути. Однако не столь много времени прошло, прежде чем суть эта начала ей раскрываться. Каждая новая изученная буква приближала Анну к этому. Научившись складывать их в слова, девочка тут же потянулась к книгам, поглощая все, до которых дотягивалась маленькая детская ручка. Дедушка её, что ранее являлся профессором филологии, имел свою внушительную библиотеку. Не смотря на то, что деревенский дом был не таким уж и большим, он всё-таки выделил для своих книг отдельную комнату. Анна очень хорошо её помнила. Эта маленькая, едва больше чулана, комнатушка, заставленная высокими книжными полками, для неё была гораздо больше и шире. Порой больше целого мира. Хранящиеся на тех полках книги дарили ей шестое чувство, видеть то, чего она никогда не видела своими глазами.

Видела же Анна на протяжении всего детства лишь Талицы. В подростковом возрасте эта деревня казалась ей тюрьмой. Местом, отрезанным от цивилизованного мира, в котором кипит жизнь. Тогда она хотела кипеть вместе с ней. Пропускать через себя этот жар и словами на бумаге высвобождать его из себя. Но спустя годы, находясь в самом сердце душного и пыльного Чикаго, Анна мечтала вернуться назад. Не просто в то месте, но и в то время. Она мечтала о летнем солнечном утре. О свежем прохладном воздухе, прежде чем он раскалится июльским солнцем и начнёт давить на грудь. Ей вновь хотелось выйти во двор, услышать пение птиц и обвести взглядом открытую взору сельскую местность. Старые покосившиеся избы по соседству, засеянные до самого горизонта поля, столетняя церковь Новомученников… Эти виды Анна запомнила на всю жизнь и всегда возвращалась к ним, заключенным в оковы воспоминаний.

Возвращалась в ту самую маленькую библиотеку своего дедушки. В ней она пряталась от набирающей силу летней жары. Открывая дверь в эту комнатушку, Анна попадала в новый безграничный мир, скрытый в неисчислимом множестве словесных сочетаний. Солнечные лучи, лавирующие между книжными полками, обнажали несвергаемое царствие пыли, заполнившее помещение до самого верха, чей запах, смешанный с запахом старых книг, писательница все эти годы ассоциировала со своим детством.

А запахи, виды и звуки, что окружали её в Чикаго, будто были лишены своей души. Представляли собой подделки, пытающиеся скопировать настоящие, но не способные скрыть свою пустоту, так как никогда ими, по сути, не являлись. Чужой город, чужой язык, чужая земля, отделенная от родного ей дома чужим океаном. Она провела здесь почти столько же лет, сколько и на родине, но так и не привыкла к этой жизни. Её душа была так же пуста, как и эта квартира на Вест-Гранд-Авеню. Анна перестала писать. Она просто кончилась. Сколько раз писательница садилась за свой компьютер, открывала чистый белый лист, но сколько не скиталась по собственным мыслям, этот лист так и оставался пустым. Всё, что могла родить её фантазия, уже родилось. И «дети» по-прежнему читались, продолжали приносить писательнице деньги. Но ни деньги, ни слава не могли заполнить той пустоты, что осталась на месте её иссякшего дара. Хотя может он ещё не исчерпал себя. Может, вернувшись в тот старый дом, в ту пыльную библиотеку, сев перед открытым окном, как когда-то с открытой тетрадью на коленях и карандашом в правой руке, Анна вновь ощутила бы этот прилив. Мысли, трансформирующиеся в слова. Слова, складывающиеся в текст. Текст, плавно превращающийся в историю. Историю, будто родившуюся самостоятельно, в то время как писатель лишь посредник. Но не осталось больше ни той библиотеки, ни множества книг, которыми были заставлены её полки. Не осталось даже того старого дома. Оставался лишь белый лист, который день за днём продолжал быть пустым.

Много лет назад, кажется, будто даже не в этой жизни, Анна думала, что поток её фантазий не иссякнет никогда. Ей не хватало времени на всё, её просто разрывало от идей. Она боялась, что одной жизни будет не достаточно, чтобы перенести их всех на бумагу. Как же Анна ошибалась в той прошлой жизни.

Пусть и заочно, её наставницей и примером подражания была самая публикуемая за всю историю мира женщина, Агата Кристи. Именно она первой попала девочке в руки, когда та полностью овладела пониманием слов. Она пробудила в будущей писательнице дремлющий талант и желание творить. На её романах и рассказах девочка училась, с ними она отдыхала от иного чтива. Каждый раз будто беседовала с близким другом. Но, увы, поговорить с кумиром вживую Анне так и не удалось. Королева детективов скончалась несколькими годами раньше, прежде чем у её преданной поклонницы появилась такая возможность. Для новоиспеченной писательницы это была весьма печальная новость. Однако смерть Кристи дала ей нечто другое. Цель. Она пообещала себе взойти на пьедестал столь же высокий, как у её английской наставницы. Анна прочитала все 66 романов, некоторые из которых по несколько раз, и множество рассказов Агаты. Первое время, совсем молодая девушка, делающая неуверенные первые шаги, копировала стиль кумира, но позже её поступь окрепла, и рука писательницы обрела собственную личность. Дотянуться этой рукой до поставленной цели, до того заоблачного уровня ей так и не удалось. Перед самым концом Анна осознавала это, как никогда раньше. Понимала, что замахнулась на слишком многое.

«Интересно, есть ли где-то такая же маленькая девочка, которую романы Анны Тавлинской подтолкнули на первый творческий шаг?», – иногда думала писательница. Если где-то есть хотя бы одна, то всё это было не напрасно. Анна стала известной, стала читаемой, но стала ли она значимой? Вряд ли.

Агата Кристи была не единственной женщиной, её вдохновлявшей. Были Цветаева и тёска Ахматова. Их стихи всегда отзывались чувствами в сердце девочки и побуждали творить в порыве эмоций. Однако Анна никогда не владела рифмой. Её стихи всегда выходили какими-то неуклюжими и кособокими, невыразительными и спотыкающимися на собственных строчках. Порой даже автор, перечитывая их, не сразу улавливала тот ритм, что имели её стихотворные произведения. Приходилось возвращаться к первой строчке, начинать сначала, и лишь со второго или третьего раза стих читался ровно и без запинок. Но, несмотря на некую невыразительность, поэтические произведения Анны всегда были искренними, полными чувств и переживаний. Всё это заставляло писательницу держать их вдалеке от людских глаз. Пережив особо эмоциональный возраст, она вовсе отказалась от стихов, наконец, уразумев, что рифма, скорее её слабая сторона. Однако те неровные стихотворения всё же сохранила. В своей записной книжке в кожаном переплёте. Спустя столько лет, её страницы пожелтели, а чернила потускнели.

Тогда же листы были белыми, чистыми. В тот день, когда мать привезла ей этот блокнот. Она появлялась нечасто. Всегда с подарками, всегда с улыбкой на лице. Куда чаще девочка видела маму на экране телевизора. И каждый раз это была другая женщина. Ненастоящая. Лишь играющая роль. Анне порой казалось, что даже вживую она не переставала играть. Исполнять роль любящей матери, навещающей дочь лишь изредка, между съёмками в разных фильмах. Всего один раз она видела настоящую Татьяну, наконец ставшую собой, но только на смертном одре.

А старый истрёпанный, исписанный от начала до конца, дневник всегда был рядом. Лежал в настенном сейфе, что спрятан за книжной полкой. И, пожалуй, это самая дорогая вещь, что осталась у Анны. Ведь в дневнике запечатлелись её давние чувства, эмоции, мысли, выраженные в стихах и черновых записях. Писательница знала, что после её смерти эта старая записная книжка будет стоить немалых денег.

Первые рассказы Анны читатель увидел лишь после того, как она поступила в университет. До того дня никто и понятия не имел, что они были далеко не первыми. Начался творческий путь девочки, когда она ещё училась в старших классах. Писала она в основном по ночам, допоздна закрываясь в дедушкиной библиотеке. Писала в обычной толстой тетради, от руки. Утром сонная и измученная отправлялась в школу, что находилась в трёх километрах от дома. Первые два урока всегда клевала носом. Но, не смотря на это, никогда не изменяла своим привычкам. Анна не могла заснуть, не написав хотя бы двух-трёх строк. Проблема была в том, что ими она не могла ограничиться и порой увлекалась так, что лишь первые лучи восходящего солнца возвращали её из собственных фантазий в реальный мир. Вот только ради чего были все эти бессонные ночи и куча исписанных тетрадей? Никто ведь так и не увидел того, что там было написано. Может оно и к лучшему. Позже Анна стыдилась своих первых рассказов. Ведь написаны они были юной глупой девочкой, которая совсем не знала настоящей жизни. И рассказы те были же столь наивными, как и она сама.

Может это так и осталось бы её ночным хобби на всю жизнь, и не стало бы самым главным делом. Но университет всё изменил. Даже не сам университет, а тот человек, которого Анна там встретила.

– Прошу прощения, можно присесть с вами?

Голос был ей знаком, но слишком сильно она углубилась в «Notre-Dame de Paris», чтобы сразу опознать говорящего. Девушка подняла глаза, оторвавшись от книги. Это был он. Константин Дмитриевич. Высокий брюнет с тёмно-зелёными улыбающимися глазами.

– Да, конечно, присаживайтесь. – Анна побоялась, что её голос прозвучал слишком неровно и волнительно.

– Благодарю. – Константин сел напротив, повесив свой пиджак на спинку стула. Этот весьма симпатичный молодой человек был аспирантом, прибывшим из Ленинграда на преподавательскую практику. По вторникам он вёл в группе Анны философию. Благодаря своей внешности, элегантности и обширным знаниям будущий преподаватель пользовался успехом среди всех девушек факультета. Но в тот солнечный день судьба свела его именно с Анной. – Сегодня здесь много народа.

– Ага. – Она отхлебнула кофе и поставила чашку обратно на блюдце, стараясь выглядеть непринуждённо. – Большой перерыв после второй пары. В это время здесь всегда собирается много студентов. – Кафе «Маргаритка» находилось буквально за углом и по своим ценам было вполне доступно для местных студентов. Она сама любила это заведение. Не смотря на почти постоянную многолюдность, здесь всегда было тихо, но не одиноко.

– Если я не ошибаюсь, вас зовут Аня. Да. Аня Тавлинская.

Девушка лишь улыбнулась. Анна знала, что Константин сел рядом не потому что она ему приглянулась, а потому что в кафе более не было свободных мест, а она оказалась единственным хоть сколько-то знакомым лицом.

– Да, Константин Дмитриевич, вы угадали.

– Прошу, называйте меня просто Константином, мы ведь не на занятии.

– Как скажете, профессор.

Так она назвала его ради насмешки, но не из вредности, не желая обидеть. И Константин был достаточно умён, чтобы понять это. Они лишь рассмеялись, вместе. И этот по-детски чистый смех двух молодых людей положил начало очень многому.

Анна вспоминала тот день, будто он был вчера. Тёплый, солнечный, счастливый день. Возможно, таких было бы ещё много в её жизни… Но она сама всё разрушила. Собственноручно. Амбиции не позволили Анне остаться обычной, быть счастливой тем, что имеет. Когда ей пришлось выбираться между любовью и славой известной писательницы, Анна сделала неверный выбор.

Прошло много лет прежде, чем она это осознала.

В те годы Анна понятия не имела, что её ждет, и считала любовь – главным в жизни. Именно из-за любви она поссорилась с людьми, которые вырастили и воспитали её. Дедушка, бывший профессор, благодаря старым связям без труда устроил внучку на факультет, где сам преподавал много лет назад. Девушке нравилось учиться, нравилось быть филологом, нравилась Москва. Но непреодолимая тяга к одному человеку разом перечеркнула всё это. А человек тот тянулся к ней в ответ.

В конечном итоге Анна бросила учёбу и свою семью, сбежав с Константином в Ленинград. Дед больше не желал её видеть, даже не хотел признавать свою внучку после такого поступка. Она же, одурманенная счастьем, считала, что правда за ней. О смерти самых близких членов её семьи Анна узнала спустя несколько лет, находясь далеко за океаном, в Нью-Йорке. После весьма неожиданной кончины дедушки тоска подточила и без того слабое здоровье его жены. Бабушка скончалась спустя несколько месяцев после своего супруга. Единственная внучка не успела вернуться к похоронам, но всё же приехала так быстро, как смогла. Тогда же в родном доме она впервые за долгое время повстречала мать, которую едва узнала. Время совсем не пощадило Татьяну. Не пощадило оно и её актёрскую карьеру. Татьяна была угасающей звездой. Дом в Талицах, который до той крупной ссоры предназначался внучке, перешёл в руки дочери, и она планировала продать имение своих родителей. Анна же считала, что у неё есть всё, и в этой деревне её более ничего не держит. Лишь оказавшись так далеко от родины, спустя столько лет, она поняла, как сильно тогда ошибалась.

Известность к Анне пришла в Ленинграде, благодаря Константину. Он был первым человеком, которому она смущённо и с неохотой предоставила на суд свои творения.

– Ты должна, опубликовать это, дорогая. – Сказал он как-то утром, после ночи, проведённой за чтением.

– Правда? Я не уверена…

– Я буду самым гнусным и презренным человеком в мире, если позволю твоему таланту угаснуть.

Воспользовавшись старыми связями отца, Константин всё-таки увидел рассказы своей молодой жены на страницах одного крупного литературного журнала. Окрылённая множеством хвалебных отзывов, Анна решилась начать свой первый детективный роман. Спустя год «Шёпот пропавшего человека» прославил имя писательницы на всю огромную страну. Рука и талант её окрепли. Последующие романы стали смелее и взрослее. Влияние наставницы в этих строках чувствовалось всё меньше. Наконец Анна Тавлинская обрела свой собственный стиль, который пришёлся публике по душе.

Трижды она выходила замуж, два раза брала фамилию супруга, но подписывалась всегда той фамилией, что досталась ей от отца. Для всего мира Анна навсегда осталась Тавлинской. В СССР это имя звучало так громко, что отголоски пересекли океан и попали в уши тех, кто знал, что делать с этим талантом. Советский народ читал четвёртый роман Тавлинской, а сама она дописывала уже пятый, когда ей поступило предложение из Нью-Йорка. Одно узнаваемое в мире американское издательство желало получить права на перевод её романов и публикацию в Штатах. Анне предстояло впервые покинуть пределы родной страны. Для неё это была очередная ступень наверх, на высоту, на которой не так давно сама себе пообещала оказаться. И второй раз в этой жизни ей пришлось чем-то пожертвовать. Чем-то дорогим. Константин не мог оставить преподавание в университете и не мог отпускать свою любовь в одиночку на другой конец света. Очередная ссора перед отъездом. Снова близкие люди оказались разделены. На этот раз водами Атлантики. Это была вторая большая ошибка Анны в жизни.

Она стояла на набережной, облокотившись на каменное ограждение и покрепче укутавшись в пальто. Ночь была холодной, но спокойной и ясной. Водная гладь залива будто дремала в своей безмятежности, отражая, подобно чистейшему зеркалу, яркий свет звёзд. Странно, что Себастьян выбрал это безлюдное место в столь поздний час. Но оно не казалось опасным. Городок был столь же тих, что и эта ночь. Ей понравился штат Мэн. Последние пару дней Анна пребывала здесь с презентацией своей новой книги. Теперь английский стал языком, на котором её произведения выходили в первую очередь. Впереди ждали ещё много штатов. Она уже очень устала и хотела остаться в этом тихом месте, купить домик на берегу залива и заняться новым романом. Только не таким, как предыдущие. Хотелось написать что-то простое и доброе, без убийств и заговоров.

– Я боялся, что ты не дождёшься.

Она обернулась, Себастьян стоял в пяти шагах от неё. В левой руке он держал нечто похожее на небольшой чемодан.

С Себастьяном Риштером Анна познакомилась не так давно. Он владел крупной сетью книжных магазинов по всей Америке. В одном из таких они и встретились во время очередной презентации детектива «Повешенные». В отличие от предыдущего возлюбленного Себастьян одобрял стремления и цели писательницы. В момент слабости, когда в далёкой стране было одиноко и всё чуждо, она мгновенно разглядела в этом человеке родственную душу.

До момента их встречи Себастьян был ещё тем трудоголиком, почти ничего не знал, кроме своей работы. Но, встретив Анну, старался посвящать ей все свои свободные минутки. Себастьян знал, как она не любит эти презентации с бесконечными поездками и всё новыми людьми, чьи лица моментально стираются из памяти, заменяясь другими. В этот раз дела помешали ему поехать вместе с возлюбленной, но он пообещал нагнать её сразу, как разделается с работой. И вот они встретились в Мэне, поздней ночью на тихой набережной, где Себастьян сам назначил встречу.

– Наконец-то ты здесь, я скучала по тебе.

Он подошёл и приобнял её свободной рукой. Второй поставил свою ношу на каменное ограждение.

– Почему ты заставил ждать меня тут, на таком холоде? – Спросила она. – Разве ты не мог приехать в мотель?