Ne estas vivo sen morto

«Не позволю, мамочка» – говорил он, уже проснувшись, в тишину и пустоту тёмной комнаты. Он хороший сын, он всегда им был.

Рука болела жутко, каждый сломанный палец был эпицентром боли. Нижняя челюсть перестала ощущаться, будто её и не было вовсе. Наручники стёрли запястье до крови. За эти дни она постарела ни на один десяток лет. По лицу вновь катились слёзы. Хотя, казалось бы, откуда им взяться? Она столько слёз пролила за всё это время, что не только организм, но и душа были иссушены до предела.

Однако этот вечер был совсем иным. Как обычно, в назначенный час ужина, одинокая лампочка под потолком загорелась и разогнала тьму вокруг, ослепив глаза. Но хозяин в этот раз спустился без подноса, с пустыми руками.

Теперь она сидела в большой ванной, наполненной горячей водой. Перед этим ей пришлось совершить небольшую прогулку по его дому. Впервые девушка увидела что-то помимо подвала, хоть и всего лишь малую часть. Подъём вверх по ступенькам занял немало времени. За долгое пребывание на одном месте, без возможности передвижения, ноги понемногу начали отказывать и теперь слушались не особо хорошо. Несколько раз во время подъёма она споткнулась, но каждый раз он удерживал её. Выглядел парень при этом заботливым и даже галантным. Странно, но она никогда не видела в нём агрессии или жестокости. Только забота. И это было самое страшное в этом человеке. Пальцы он ломал ей точно с таким же видом. Не было похоже, что похититель вышел из себя или хоть немного разозлился. Просто он бил молотком по её руке, абсолютно спокойно, будто забивает гвоздь. И сейчас она боялась, жутко боялась того садизма, что сокрыт под этой тонкой вуалью тёплых чувств.

В горячей воде было хорошо, напряжение из мышц ушло, боль ослабла. Она будто бы вновь очутилась дома. Если бы не этот человек рядом. Он обтирал ее обнаженное влажное тело мягкой губкой и мычал себе под нос какую-то старую мелодию. Его губы были слегка растянута в умилительной улыбке, а глаза были полны невинности. Из-под ванной торчала рукоятка револьвера. К дулу изолентой примотана пластиковая бутылка, чтобы в случае форс-мажора не наделать много шума. Мама учила его быть предусмотрительным. Но в этот раз всё прошло спокойно. Невеста слишком устала, чтобы капризничать. Пора укладывать её спать.

Негоже перед столь знаменательным днём девушке спать в подвале. Сегодня ночью ее ждёт комната для гостей. Там царит непроглядный мрак. Шторы на большом единственном окне плотно закрыты. Наручники крепятся к одному из металлических прутьев в изголовье широкой кровати, не очень удобно, но в этот раз она спит на мягкой перине, в тепле. Кляп тоже больше не понадобился. В вечерней чашке чая, что девушка выпила после приёма ванной, оказалось снотворное, которое всё дальше уносило её от реальности. «Спокойной ночи, милая. Завтра нас ждёт великий день» – говорит он, целуя свою пассию в лоб и выключая прикроватную лампу. Дверь в спальню закрывается. Слышно, как поворачивается ключ в замке.

Тьма. Тьма плавно растворяется. Из черноты возникают картины. Она видит себя. Маленькую себя во дворе своего дома. Девочка в синем платье прыгает через скакалку. Из дома выходит отец. Она видит его только со спины. Маленькая дочка тут же бросает скакалку и бежит к папе. Он подхватывает девочку на руки и кружится, крепко прижимая ее к себе. И тут невеста видит его лицо. У отца лицо похитителя. А девочка это не она. Её дочь. Их дочь. А он. Он всё ещё её отец. Только с лицом похитителя. И у них счастливая семья. Она видит себя на кухне. В фартуке и прихватке на руке. Она вытаскивает из духовки горячий яблочный пирог и зовёт семью за стол. Со двора входят ее «мужотецслицомпохитителя» и их «дочкаонажесама». Они втроем сидят за столом. Счастливые. В своем маленьком идеальном мире.

Яркий свет вдребезги, почти со звоном, разбивает эту идиллию. Шторы широко распахнуты. Он отворачивается от окна с громкими словами: «Доброе утро». Он больше не её отец. На его лице читается детская нетерпеливая радость, словно сегодня рождественское утро.

С этого момента всё будто в тумане. Что он подсыпал ей в чай прошлым вечером? Она никогда не принимала наркотиков, но теперь понимает, что примерно чувствуешь, словив приход. Часть её будто всё ещё здесь, наблюдает со стороны. А другая часть… её нет вообще, она отключилась, продолжает где-то далеко смотреть сны про счастливую семейную жизнь и стокгольмский синдром. Сквозь до самого вечера лишь моментами девушка приходит в себя, выхватывает какие-то фрагменты из реальности и задается вопросом: «Как я дошла до всего этого?». Она сидит перед трельяжем с большим зеркалом. Видит своё лицо, которое с трудом узнаёт. Тем временем некто расчесывает ей волосы. Пустота. Он подводит ей глаза и наносит пудру на это бледное лицо. Вновь пустота. Провал. Она с трудом стоит на ногах, пока на неё надевают пышное белое платье. Взгляд затуманивает белая мгла. Что это? Он покрыл её голову фатой?

«Скоро это закончится», – говорил он. – «Совсем скоро». Момент был близок. Она чувствовала. Но не могла найти отклика надежды в своём сердце. Она будто бы уже умерла. Много лет назад. А сейчас была всего лишь призраком себя, что в миллионный раз переживает свою трагичную судьбу. А кто же он, её мучитель? Почему в аду она, а не это чудовище? Во всём белом невеста сидела одна в спальне для гостей, по-прежнему прикованная наручниками к стальной кровати, и дрейфовала по своему сознанию, состоящему из обрывистых мыслей. А очередной суетные для мира день поздней осени клонился к раннему завершению. Тоскливый мрак, предвещавший скорую тьму, доверху заполнил комнату. Дверь открылась. Он стоял на пороге в смокинге и казался выше, чем был на самом деле. На его лице сияла широкая улыбка. «Пора», – тихо, почти шепотом произнёс этот человек.

Освободив её от цепей, похититель повёл невесту под руки через неосвещенные коридоры своего дома. Сквозь до запертых двойных дверей. Они распахнулись со скрипом, стоило жениху повернуть ручки, при этом на мгновение оставив девушку без присмотра. Запах тающего воска и пляшущий оранжевый свет вырываются из тёмной гостиной. Вдоль стен выставлено неисчислимое множество свечей. Длинный обеденный стол, укрытый белым полотном, уставлен множеством блюд и большим свадебным тортом. А у самой дальней стены стоит нечто вроде алтаря. «Идём», – говорит он, – «Пора познакомить тебя с мамой». Будто на настоящей церемонии, жених ведёт свою невесту к алтарю, только вместо гостей здесь зажжённые свечи, что лишь молча колышут своё пламя. Уже немолодая красивая и улыбающаяся женщина смотрит на них с фотографии. Перед рамкой стоит стальная чаша. В ней два кольца. Он опускает девушку на колени перед фото и поднимает фату. «Знакомься, мама. Вот она, счастье моей жизни». Неподвижное лицо молчит и продолжает улыбаться. Но сын разговаривает с ней. Он слышит, что она отвечает ему. "Благословляешься ли ты нас, матушка?", – спрашивает он фотографию. «Благословляю», – отвечает она, то ли с высоты своих Небес, то ли со дна его сознания. «Поднимись, дорогая», – говорит он невесте и помогает встать на ноги. Держа за здоровую руку, жених надевает кольцо на её безымянный палец. Потом вручает в руки второе. Прежняя ОНА бросила бы эту побрякушку психопату в лицо, схватила нож для свадебного торта и вонзила ему в грудь. И била бы, била, пока он не превратиться в кровавое месиво. Но больше нет прежней ЕЁ. Та девушка ушла. Куда-то далеко. Лишь безвольное тело осталось в этом грязном мире. В этом мрачном доме. Тело, наполненное немой пустотой повинуется, надевает кольцо на его палец, принимая этого человека в мужья. «Вот и всё», – говорит он, и его теплые губы прильнули к её губам. И это находит отклик внутри неё. Дикий вопль ужаса и боли доносится откуда-то из глубины. Значит ОНА ещё где-то тут. Но ОНА обречена. Матушкино благословление стало приговором. И сейчас он медленно, по садистски, приводился в исполнение.

Вместе держа в своих руках нож они резали праздничный торт. Он вновь кормил её с ложечки. Наливал ей вина. Что-то подобное представляют в своих мечтах девочки о своей идеальной свадьбе. Что-то подобное когда-то представляла она. Но теперь это настоящий кошмар. Теперь не было ни его, ни её. Были только ОНИ. Новобрачные. Он нёс теперь уже жену на руках в свою комнату. Начиналась их первая брачная ночь.

Та ночь была ясная и холодная. Наконец-то тучи освободили чёрное небо, уступив место далёким звёздам. Лишь их свет освещал эту спальню. На ней из одежды осталась лишь фата. И петля на шее. Будто на поводке, она была привязана к кровати своего мужа. Всего лишь кукла. Почти как живая. Но пустая. Пока он скидывал с себя одежду и укладывал свою новую жену на брачное ложе, на другом конце города, в полицейском участке раздался телефонный звонок. Неизвестный голос, чьей личностью даже не успели поинтересоваться, сообщил местонахождение того самого маньяка похитителя, что разыскивается уже не первый год. Сообщив адрес, некто повесил трубку таксофона обратно на рычаг.

«Они идут за тобой, сынок» – сказала ему мама. Бежать было поздно. Да и некуда. Он слышал звук ломающейся входной двери. Он слышал топот десятков ног, поднимающихся по лестнице. С диким шумов вооруженный отряд быстрого реагирования ворвался в спальню, светя множеством фонариков ему в лицо. И что же они видели? Обнаженную разыскиваемую девушку. Бездыханную. С затянутой на шее петлей. Человека с пустым взглядом рядом с ней. И наполовину опустошённый стакан с водой на прикроватном столике. Из него мгновением ранее он запил капсулу цианида, что лежала здесь со дня смерти матери. Сердцебиение этого человека остановилось ещё до того, как его успели заковать в наручники.

Обычно я не вмешиваюсь в ваши дела. Но нечто заставило в этот раз мою руку потянуться к телефонной трубкой. Нечто. Сострадание? Может всё-таки я заразился им от вас за эти неисчислимые годы. В любом случае, я стоял недалеко от того дома и видел, как из него выносят два мёртвых тела. Одно из них некогда было вместилищем невинной души. Хотя имеет ли место объективность таком понятии невинности? Каждый из вас живет в своём мире. И в каждом из них существуют свои границы дозволенного. Свои рамки приемлемого. У этого парня они тоже были, но сильно разнились с вашими. Поэтому вы прозвали его монстром. И да, были правы. Он им был. Каким бы не выглядел его извращенный и тёмный мир, для него он был обыденным. Так скажите же мне, не назовёт ли в итоге монстром кто-нибудь вас?

Часть V

Sen morto

Они называют его Мостом самоубийц. Все уже так привыкли к этому названию, что никто не помнит, как же он именуется на самом деле. Старый городской мост, соединяющий две половины парка, разделённого протекающей насквозь рекой. Многие разочаровавшиеся в своей жизни нашли покой на дне этой реки, путь на которое начинался с перил этого моста. Моста самоубийц. Я люблю здесь бывать после захода солнца. Тут спокойно и так тихо. И самое главное – безлюдно. Эти суеверные считают, что по ночам на мосту слышаться стоны тех, кто когда-то сгинул в этих водах. Но мёртвые спокойны. Как и река в безветренную погоду.