А опосля, завалиться в гостиничном номере, с Жанной, и заниматься с нею любовью. Что мы делаем всегда, после посещений разных достопримечательностей, с завидной постоянностью, не один год к ряду, путешествуя по городам и весям. Романтики много не бывает. Мы многое повидали в наших жизнях, с мудрено закрученными сюжетами. Чай уже не маленькие…
Одесса, на нашем пути, смотрится завидным трофеем.
…С тех пор как я познакомился с этой женщиной (и: поэтессой (http://www.stihi.ru/readers.html?janin68.), знающий толк в несомненных авантюрах; долгий период пожившей в солнечной Испании (в Каталонии, недалеко от Барселоны), и, к сорока своим годам, вернувшись в Украину: на круги своя.
Она была страстным любителем приключений, секса без ограничений; обретя в том: едва ли не смысл жизни. В жизни она перепробовала много чего; впрочем, иногда в разговорах, что-то прорывается сквозь некоторые табу: «об этом широко не распространяться». Она любительница пудрить мозги своим мужикам, и оставалась, всегда, очень довольна собой, если у нее это получалось. Она много, как и всякая поэтесса, приукрашивала свою жизнь всевозможными прибамбасами. Она заверяла меня, что подрабатывает в Национальном банке: присматривает, в этом учреждении, за цветочными горшками. Иногда она кому-то звонит (говорит, что в посольство Испании) и долго разговаривает, с какой-то женщиной, на испанском языке. Это – интригует. Потом, я понял, что этот стиль поведения, очень разумный, для всякой опытной женщины: сделать своему мужчине приятно, чтобы он сделался более обходительным к ее потребностям. Жанне такой стиль поведения импонировал, как никому другому.
«Поможешь как-нибудь пробраться в Национальный банк, – в эту подозрительную, контору?», – напрашивался я, в гости, к нашим банкирам. – «Ты не грабить ее собрался? – шутила. – Туда не пропустят без документов», – продолжала, уже серьезно. – «Плохи мои дела. – Искраивал я, недовольную мину на лице. – Хотелось бы, вблизи, познакомиться с работой этого рассадника денежных знаков». – «А как ты насчет потратить немножко купюр в ближайшем супермаркете?» – спрашивала Жанна, чтоб сбить мой напор. На это стоило соглашаться. С деньгами своих мужчин, она не привыкла церемониться. Как, собственно, и со своими, тоже.
Жанна россиянка, с какими-то, незначительными примесями, польской крови, которую она унаследовала от одной, своей покойной бабушки, очевидно по материной линии. Она, также, взяла себе ее гордую, польскую фамилию, в качестве литературного псевдонима.
Крупные черты лица, выдают в ней россиянку до мозга костей, и, вообще, ее фигура склонна к легкой форме корпулентности; она – дама бальзаковского возраста, которая не потеряла живого интереса к жизни. То есть к мужчинам, как ее опорной части. Польское начало в ней, практически уже не проявляется. Отталкивающее, скрывается, дезавуируется, прячется от окружающих посредством обаяния и постоянного желания быть востребованной. Мы чувствуем обоюдно, примерно, одного и того же возраста «молодыми людьми», что помогает нам бесшабашно проводить время в путешествиях.
– Люблю таких мужчин, которым слегка за пятьдесят, – рассыпаясь в комплиментах, говорит Жанна. – Те, кто выглядят моложаво, как бы не чувствуют груза прожитых лет. У них: ничего никогда нигде не висит. А, ведь на тебе далеко за сто десять кэге живого веса!
– Ты безошибочно отыскиваешь подход к мужчинам. Что значит, огромный боевой опыт, – с ухмылкой, пытаюсь придать цену своим словам.
Отец, у нее, был летчик; чистокровный русак. Она считала, что всем обязана именно ему. Воспитывалась она в Архангельской области, у своих: дедушки и бабушки. Она посвятила этим воспоминаниям одно трогательное стихотворение. Она часто сравнивает себя с Алисой из сказки Кэрролла.
Окончила помимо каких-то обязательных институтов, еще какие-то испаноязычные курсы; училище народных промыслов; писала спичи донецким кавээнщикам. Отправлялась, ежегодно, вожатой в пионерские лагеря. Даже когда уже была замужем.
До замужества, она проживала в Донецке. С мужем – в Житомирской области. Я это понял, рассматривая ее семейный альбом. После – с матерью и отчимом-профессором на Донбассе.
С замужеством, у нее не сложилось, из-за отсутствия детей.
…С тех пор, Жанна путешествует…
…Поддавшись какому-то социальному призыву, она, вслед за ордой донецких захватчиков ( заполонивших собою Киев и Украину), «припутешествовала» в Ирпень; нашла занятие по душе – ландшафтный дизайн. И – меня, естественно.
Короче, мы живем и путешествуем, вместе не первый год.
…В Одессу мы прибываем уже в сумерках, отыскиваем отвечающую самым скромным запросам гостиничку, закупаем в ближайшем гастрономе продуктов на два дня, – и, – в потемках, – устраиваем ужин при свечах.
Славный праздник себе, который навсегда поселяется в нас, – пусть простит мне, почти святой Эрнест за такое сравнение (это в его стиле). Другие слова, просто не приходят в голову при этих обстоятельствах, особенно, когда речь заходит об Одессе-маме. Чтобы отобразить всю гамму переполняющих чувств.
Одесский говорок, таки да! Даже не сам говорок, как таковой, а именно то, гурманское, послевкусие от него, остающееся в памяти об этом событии…
Единожды, мне посчастливилось услышать, – на конечной остановке какого-то там, одесского транспорта, – когда общались между собою два коренных одессита, простые водители. Сложно передать свое внутреннее состояние, когда я их слушал. Это: внутренний восторг и овации. Это – эстрадное выступление всех артистов-одесситов: Карцева, Ильченко и Жванецкого на одном концерте! С шумом морского прибоя, одномоментно, послышатся голоса: Утесова и Марка Бернеса… О шаландах полных кефали.
Да, что там?.. Идешь по городу, словно путешествуешь по страницам любимых книг. Пастельные, теплые полутона, разливаются перед взором во всю ширь Пушкинской улицы. Разукрашенные ажурными тенями тротуары от нависших платанов. Они словно исполины-атланты, которые подняли над головами свои могучие руки, с растопыренными пальцами, чтоб поддерживать небосвод, голубой.
Я фотографирую все подряд – голубую синагогу; надпись: «Человек без матраса жалок» на какой-то случайной стене; Остапа Бендера и Кису Воробьянинова из папье-маше у кафе-шантана; дворы и дворики, в которые заглядываю.
Вокруг – тучные стада выпасающейся романтики. Той самой, легко узнаваемой. Когда мы были пацанами в 70-х годах прошлого столетия, мы увлекались блатными шлягерами: "Одесситов", которые были записаны на моем магнитофоне «Воронеж», который безнадежно сжег один мой одноклассник.
…Ходим по Малой Арнаутской (вся контрабанда делалась именно здесь!), и Мясоедовской, о ее «маленьким дворикам», которые подметают «старенькие дворники» для того: "чтоб сияла улица моя"…
На пути к памятнику Дюку и Потемкинской лестнице (на ней всегда будешь высматривать детскую колясочку, увиденную однажды в кинофильме «Броненосец «Потемкин»»); к Морскому вокзалу, минуя Привоз, еще раньше Оперный театр. Не забыть о «Гамбринусе», о котором прочитал в одноименном рассказе, когда-то давно у А.И. Куприна, у которого брал много в свою литературную будущность.
Вся Дерибасовская – сплошной уютный кабачок, – красивые столики стоят прямо на улице. К стволам деревьев над головою прикреплены скворечни, к которым приложена потешная надпись: "Дача".
Я, облачен, в футболку: «Я люблю Одессу», купленную за какую-то сотню гривен на ступеньках какого-то запыленного перехода, у одной бойкой, толстой, одесской торговки.
После того, как однажды на Крещатике, я, в шутку, «угрожал» Жанне, что однажды наряжусь в «вышиванку», – она постоянно заботится, чтобы у меня имелся приличный набор футболок. Любая одежда мне к лицу, поэтому проблем у нее нет. У вышиванке, я выглядел бы «щирым украинцем», как предки – мелкая казацкая старшина. Донецкая россиянка, применяет мягкий имперский способ борьбы с украинским «буржуазным национализмом»?..
Мы сидим на Дерибасовской, жуем хрустящие круассаны; в стаканах возле нас покоится, насыщенный алым цветом, прохладительный напиток, который в этот солнечный день, имеет все признаки эликсира жизни.
Жанна ведет духоподъемные разговорчики, прибегая к излюбленному своему обаянию. Лесть, как сентябрьская, бархатная теплынь, проникает в наше настроение. Жанна делает это изысканно, зная с чего начать. Литературная тема, в этот солнечный день в Одессе, на Дерибасовской – самое то, чем можно усилить ощущение внутреннего комфорта. В преддверье холодов, когда вокруг много прохладной сырости, она, обычно, много рассуждает, о строительстве «собственного дома» на Обуховской трассе. Сразу же: на душе становится как-то теплее и уютнее. Со временем я стал снисходительнее относиться к фантазиям поэтессы, понимая, что невинная ложь в ее исполнении, ничто иное, как способ усилить ощущение счастливо проведенного времени.
– Твои произведения сейчас на сайте читает Иван Д….ч. – Жанна явно привирает, при этом, не моргнув глазом, но мне все равно приятно слышать музыку этих слов. – Это я порекомендовала ему зайти на твою страничку, через одного из своих, постоянных заказчиков, – говорит она, не предполагая, что я не существую для официальной литературы. Как и для ее надутых пропагандой корифеев.
Д…ч, один из столпов официальной литературы. Академик, и т.д. Однажды, я наблюдал его в телевизоре, окруженного свитой «літературознавців», каких-то совсем уж высушенных, словно мумий, дамочек. Они обсуждали свою литературу, которая была атрибутом колониальной системы, всегда играя в ней роль кремлевской пропаганды. Установившийся в 90-х режим кормления сек.сотов, относился к таким монстрам официальной литературы, как к кому-то родному. Им (при тоталитарной системе) выпестовали «своего читателя»; они обслуживали его до сих пор. Они составляют интеллигенцию, а по сути дела – постколониальную элитку.
Однажды, в «Будинку Письменників», я стал невольным свидетелем какого-то обязательного действия, на котором присутствовал отставной Генеральный прокурор Украины, Медвидько. Одиозная личность. Самый высокопоставленный сек.сот, которого мне приходилось наблюдать в самой непосредственной близости. В системе кормления сек.сотов, сложившейся на то время в Украине, официальные мероприятия определенного уровня, требовало обязательного присутствия «свадебного генерала». Пользуясь либеральностью современных порядков, заняв место за спиной Д…ча, я заполучил возможность наблюдать с тыла его седую, и гривастую, голову. Награждали молодежь, отмеченную какой-то литературной премией, какого-то канадского мецената? Или – то было не в тот раз? Все перепуталось уже в моей голове. Впрочем, слушал вполуха. Все больше, вполголоса, болтал с каким-то бывшим журналистом, которому литературное ремесло, служило возвышением на поприще гос.службы. С другой стороны стола, как бы уравновешивая позиции, восседало еще одно литературное светило – П…ко, – автор популярной песни.
Отвечаю, Жанне:
– Мне безразлично: читает Д…ч, или не читает, мои романы. К режиму кормления сек.сотов, я не имею никакого отношения.
– Как ты к Л. К…ко относишься? – спрашивает, она.
– Да, никак, – лениво вливая в себя напиток, сказал я: – О чем можно говорить, если я и прочитал из ее прозы всего несколько строчек. Мне не понравилось. Стихи – наоборот. Не в том смысле, чтоб козырять сим, как это делает разная «интеллигентная» шушера, чтоб не казаться неучами.
Как-то я отправился на фестиваль, который устраивается в самом конце весны на Співочому полі, что находится у стен знаменитой Лавры. По дороге туда, в сужающейся горловине прохода, увидел развалы с книгами. Вся украинская книжная продукция, уместилась на небольшом стеллаже. Я, конечно же, воспользовался предоставленным случаем. Не стихи, и тем более проза, знатной поэтессы, не вызвали во мне бурлящей внутренней реакции, как в свое время стихи Николая Рубцова, с которым они учились в одном и том же месте в Москве, примерно в одно и то же время. Поэзия Рубцова, постоянно исключаемого из вуза (так – похоже – и не закончившего его (диплом выдали после выхода сборника стихов)) – это потрясающая глубина. Здесь примерные строчки, которыми можно заполнить учебники пятого класса, чтоб выучить школяра грамотно писать. Вообще, я не пожалел, что остановился. Одна официальная писательница внесла в название своего фирменного произведения слово «секс» (я не сказал, Жанне, что одно предложение в этом романе тянется бесконечно. Тяжело «переваривать»). Сразу же, у меня сложилось впечатление, что исследовательница, похоже, живого мужского члена в руках не держала, а после упомянутой в тексте «філіжанки кави», мне подумалось, что: писательница заправляет мужской член вилкою.
О своих впечатлениях, я весело рассказываю, Жанне.
– Какой же выход? – растерянно, спрашивает она.
– А, никакого. Я умру, под забором, – с грустью в голосе, разыгрываю, я.
– Я не дам тебе там умереть, – задумчиво, отвечает Жанна. – Мы поселимся с тобою под Одессой. У меня здесь есть один знакомый… – снова, весело, затараторила Жанна. – А весной мы отправимся в Закарпатье. Когда зацветет сакура. Василий Васильевич давно меня приглашает…
…Мы неспешно возвращаемся, по Пушкинской, словно под ажурными триумфальными арками, скрестившихся над головами, веток. Идем под тенистыми одесскими платанами. Темно-голубые тени, распластавшись на тротуарах, создают особенную атмосферу городского уюта. Первый день проходит в Одессе…
…И остывающее море, в Аркадии, волнами выгибая свои бирюзовые спины, ласковым и нежным зверем, трется о наши ноги…
…По дороге в гостиницу, я все еще заглядываю в крохотные одесские дворики, пытаясь увидеть там литературных прототипов блатных песенок и известных литературных воспоминаний.
Мы оба в восторге от этого города.
На ж-д вокзале, Жанна все еще твердит:
– Мы, обязательно, поселимся в Одессе. Я буду заниматься ландшафтным дизайном, а ты будешь мне помогать… – Что звучит: как самая высокая похвала этому замечательному городу.
Скоро пришла новая весна, и Жанна, неожиданно, устремилась на свой Донбасс. Туда явился «русский мир» за своими жертвами.
Оттуда в Киев, хлынули новые путешественники, и заполонили собою хостелы в столице.
Скоро я тоже отправился в Донецкую область, на самоходном орудии.
2017
Конь в шикарном пальто
(Словами, поэтессы Юанны Подтоцкой)
У отца Оксаны Загорской, в Испании, проживала крестная сестра. Когда-то она поехала по туристической путевке на родину Сервантеса и Веласкеса, и осталась там навсегда. На ПМЖ – постоянном месте жительства, – как говорили бывшие ее соотечественники, влюбленные в советские аббревиатуры. Встретив там свою любовь по имени Валентино.
У синьора (обращение к малознакомому мужчине) Валентино, мужа этой Наташи, был друг, его тезка, довольно-таки состоятельный и очень влиятельный в тех краях человек.
Он, и двое родных его братьев, держали в поселке под Барселоной – Ребассо – в переводе это означает «нижний поселок», – фабрику по изготовлению кормов для животных и птиц.
У дона (обращение к хозяину) Валентино был небольшой ток, на котором горами лежали ядреные зерна пшеницы, овса и подсолнуховых семечек (белые, с продольными черными полосками, очень крупные, совсем даже не такие, какими Оксана привыкла их видеть у себя на родине).
Оксана получила работу садовника. Благо образование и опыт позволяли ей рассчитывать на это рабочее место. В свое время дома, в Украине, она закончила факультет ландшафтного дизайна.
Дон Валентино, потом признавался в доверительной беседе Оксане, что имел очень много сомнений относительно ее талантов, заявленных в рекомендациях его давнего друга. Получившие образование в странах бывшего Союза люди, – считалось на Западе, – не обладают достаточными навыками к этой работе.
Дон Валентино не мог поверить, что обычная молодая женщина, воспитанная в неприспособленной для этого среде, сможет успешно осилить такой огромный объем дизайнерских работ. Но, когда Оксана навела примерный лад на его вилле, двух ранчо и фабрике, расположив, таким образом, к себе всю его отборную симпатию.
Дон Валентино, не скрывая своих эмоций, с присущим всем испанцам темпераментом, говорил ей:
– С таким объемом работ мог справиться только настоящий мужчина! Ты обязательно будешь у меня работать! Я положу тебе хорошее денежное вознаграждение!
В помощь себе, от дона Валентино, Оксана получила семью мексиканских эмигрантов: Хосе и Мариам. Это были люди лет на 10 старше ее. Очень набожные и недальновидные люди; тихого и доброго нрава. У себя на родине, эти мексиканцы не смогли получить образования, поэтому вынуждены были эмигрировать в Испанию, в поисках себе лучшей судьбы.
У дона Валентино они арендовали скромный, отдельный двухэтажный домик. С ними жил, – помогая по хозяйству, – 12-летний сын, – Артуро. Он был поздним их ребенком.
Спустя совсем немного времени, когда дон Валентино смог по достоинству оценить старания этой трудолюбивой семьи, он тут же устроил их сына в муниципальную школу. Мальчик неплохо занимался, подавая определенные надежды своим родителям. Чтобы парень не отстал от своих испанских сверстников, дон Валентино, подарил ему настоящий компьютер.
…Так они втроем и крутились на ранчо. Оксана учила такого надежного и прилежного Хосе декоративной стрижке кустарников, ухаживать за деревьями; а мексиканец учил ее свободно обращаться со всевозможной садовой машинерией. С его женой, Мариам, Оксана наладила обмен кулинарными секретами национальных кухонь (благо было чему поучиться). Без труда выучилась готовить все мексиканские блюда.
…В круг друзей Загорской, входила так же и медсестра Эмма. Просто, эта, на десять лет младшая девушка, стала первым человеком на фабрике, который встретил ее открытой, приветной улыбкой. Это обстоятельство, каким-то образом, повязало их потом узами крепкой дружбы.
Эмма приехала сюда с местности Кастилья-де-Ламанчо, с небольшой деревушки Карталусья, название которой, звучит в переводе с древне кастильского на русский, как: «Парящее письмо». С того самого Ламанчо, имеющую сухую, бурую почву, на которой превосходно произрастают знаменитые испанские мандарины и оливки, и подарившая миру Рыцаря печального образа.
История появления в доме дона Валентино этой молодой женщины, вполне характерна для всей католической Испании. Испанцы, как известно, очень набожные, что подразумевает их, как людей очень богатых своими предрассудками. Религия сделала их настоящими фанатиками. Особенно, это остро чувствуется, в отдаленных деревнях.
Во время учебы в медицинском колледже, Эмма влюбилась в молодого человека по имени: Андрео. Он был из состоятельной семьи врачей-стоматологов.
Молодые люди некоторое время жили в гражданском браке. Эмма забеременела и намеревалась родить от него ребенка.
Она сказала молодому человеку:
– Что бы не было, Андрео, я рожу!
На что Андрео, ответил:
– Я не готов стать отцом. Мне еще надо сделать карьеру. Этот ребенок будет очень мешать. Я строю другие планы. Я открою в Мадриде стоматологический кабинет. Подождем, с ребенком?..
Эмма обиделась на него. Они расстались. Ей пришлось, уезжать к дальним родственникам под Барселону. Средневековые традиции не позволили ей в таком положении вернуться в родную деревню.
Эти волнения отразились на ходе беременности: дочка появилась на свет, на два месяца раньше положенного срока. Участливые родственники помогли ей найти работу медсестры на фабрике дона Валентино. Эмма нашла здесь понимание и достаточно неплохую зарплату.
В ее судьбе все наладилось. Эмма растила замечательную малышку. Несостоявшийся ее муж, открыв на своей исторической родине стоматологический кабинет, женился на другой девушке, своим посильным участием, помогая бывшей своей возлюбленной материально растить свою дочь.
…В Испанию Оксана приехала, уже бегло зная испанский язык. У себя на родине, она, какое-то время, посещала курсы испанского языка. К своему горькому разочарованию, приехав сюда, она тут же поняла, что совсем не может общаться на языке Сервантеса.
Испанцы говорили очень быстро, не оставляя времени опомниться. Ее слух мог различить лишь отдельные слова. Оксане казалось, что испанские слова летят из часто открывающихся ртов, словно пули с пулемета. Она не могла поддерживать даже беглый разговор. Тогда она уяснила для себя только одно, что этот красивый язык, можно выучить, только находясь в среде этого яркого и очень темпераментного народа, когда все вокруг дышит этой словесной музыкой, и ей предстоит снова учить его.
В Испании летом очень жарко. Начиная уже с середины мая, температура воздуха резко подскакивает до 40-ка градусной отметки. Оксане приходилось вставать очень рано (в пределах 4-5 часов утра), чтоб успеть до сиесты – традиционного полуденного отдыха испанцев (часть испанского менталитета), – управиться с определенной работой. Работать приходилось до двух часов.
Дон Валентино и его гражданская жена Анна, постоянно отмечали такое усердие своих работников. Супружеская чета была справедлива к ним, уважала их ежедневный труд, не скупясь на щедрые подарки.
…Оксана уже знала его судьбу. В 70-х годах, Дон Валентино овдовел. Судя, по разговорам его челяди, он был женат на француженке. Очень красивой женщине. Ее звали Дарин. Она служила в местной школе преподавателем музыки.
У них была дочь Кристин, которая проживала во Франции, где-то в провинции Кокнар, в доме своей бабушки. Посмотрев фотографии в доме, Оксана сделала вывод для себя, что дочь унаследовала многие внешние черты своего отца, в то же время, по словам очевидцев, своим характером, дочь его была отнюдь не сахар, с какой-то нервной внутренней жизнью. Разговаривала резко, отрывисто чеканя слова.
Еще, в чем рознились она со своим отцом, так это в своем отношении к донне Анне. Дон Валентино любил свою кроткую жену тогда, как его дочь от первого брака, терпеть ее не могла. Причин можно было придумать сколько угодно, но сути они не меняли. Кристин практически не ездила в гости к своему отцу. Жила со своей семьей в прекрасной Франции, растя двух сыновей – внуков дона Валентино.
…Донна Анна никогда раньше не была замужем. Родилась в деревне, под Барселоной. Получила профессию педиатра.
С доном Валентино их познакомил общий друг. С 1974 года – они вместе. С тех пор, жили в гражданском браке, и менять, судя по всему, ничего в жизни не желали.
Они по-своему любили друг друга. Во всяком случае, они всегда предпочитали коротать все время вместе.
По характеру донна Анна была домохозяйкой. Она создавала уют в доме, поддерживая в нем тепло семейного очага. Добрая, набожная женщина, которую Оксана обожала, всей душой привязавшись к ней.
Донна Анна часто отправлялась в свою деревню, что под Барселоной, навещая там своих многочисленных племянников.
…И вот, однажды, из этой деревни, донна Анна, привезла настоящего скакуна. С этого, собственно, и разыгралась настоящая история…
Начало было положено с того, что челядь не смогла долгое время выбрать имя новому питомцу. Сделать это оказалось очень сложно. Конь был не совсем обычного окраса. До половины, – голова, роскошная грива и часть туловища, – были черные, словно вымазанные сажей, брюхо – белое, а еще: по крупу были раскиданы черные яблоки по рыжеватой масти.
Несколько дней вся челядь ломала себе мозги. Был объявлен даже небольшой конкурс для выбора имени этому необычному скакуну.
– Домино… Агнэу…
Начитанная (пишущая стихи) Оксана, предложила, чтоб его назвали не иначе, как коня Александра Великого – Буцефал!
Это было все, не то. Конь упрямо не хотел называться. Имена казались очень пресными для такого колоритного животного.
Наконец, он получил имя – Адлер. Это предложение Артуро, сына Хосе, который работал помощником садовника, всем пришлось по душе.
– Адлер, – в переводе с немецкого, – Орёл! Мы это в школе проходили! – выкрикнул смышленый мальчишка.
Адлер – был крепким на вид скакуном, с мощной, короткой шеей и сильными ногами. У него был удивительно роскошный хвост (тугой жгут черных и длинных волос).
Выяснилось, что этот конь, имея своенравный характер, прослыл очень коммуникабельным животным. О, нем заговорили все.
Адлер целыми днями бродил по ранчо без привязи и грыз в саду яблоки. Он любил подачки, и умел их выпросить.