…Он избил его в конце февраля, затеяв с ним в комнате какой-то нелепый спор о немецких танках. В таких спорах никогда нет правых, ибо они являются только прелюдией к выяснению каких-то мужских отношений. Игорь дважды сбил его с ног в комнате у всех на виду. После чего еще, выйдя с ним в коридор, нанес ему несколько сокрушительных ударов в челюсть. Потом вырвал у него с рук и тот стул, с каким Кабаев попер на него, чтоб компенсировать себе нанесенные побои в честной драке. Больше тот уже ничем ему не смог угрожать. Заполучив по «бестолковке», Кабаев отправился в умывальник освежать свою шальную голову…
Потом одессита отчислили за неуспеваемость.
Многие в душе с облегчением вздохнули.
…Я поднимаюсь по Лабораторной к Славистическому университету. Нет уже остановки троллейбуса «Дома Ульяновых», как и самого музея. Он разрушен, территория бывшего музея огорожена; жильцы соседних домов говорят, что там готовятся что-то строить. Это улица изменилась неузнаваемо. Построены современные, красивейшие здания. Но, как в прошлые годы, здесь много студентов. Теперь на Лабораторной учат переводчиков. Тогда здесь был другой институт, в котором, кажется, готовили медицинских работников для многих развивающихся в духе коммунистического интернационала стран…
Выше, по Анри Барбюса, напротив величественного пятиэтажного здания, похожего чем-то на разрушающуюся цитадель, постоянно торчали «уазики» милиционеров из РОВДе Московского района, выкрашенные в канареечные цвета. Не трудно догадаться, что в предвоенные, сталинские годы, в самых высоких точках города, демонстративно строились здания, которые могли послужить крепостями на случай войны. Здание, в котором с начала 30-ых годов прошлого столетия начали учиться будущие геологи, должно было господствовать над окрестностями Черепановой горы. Теперь, когда в этих местах достаточно много строят современных «высоток» – это помпезное в те годы здание, как-то сразу сникло, потеряло свой гранитный лоск, стало осыпаться во многих местах, постепенно заключаясь в железные клетки, чтоб к нему близко не подходили лишь по причине кричащей ветхости. Но по-прежнему оно внушает своим былым величием. К нему ведет красивая гранитная лестница, с двумя гранитными шарами внизу; величавый портик с квадратными колоннами, на который сейчас не взобраться по причине его крайней аварийности.
В грозные предвоенные годы, доблестные энкавэдисты вместе с милицией, должны были оборонять эту цитадель-крепость по Анри Барбюса 9. Рядом с этим зданием по Лабораторному переулку, над старым зданием своего общежития КГБе, современные чекисты возводят роскошное здание для СБУ (Службы безопасности Украины). Старого своего логова «символически» стараются не разваливать, очевидно, это для них имеет какой-то глубокий подтекст. Ведь особенной архитектурной ценности это строение не имеет; можно предположить, что они не желают разрушать какой-то светлый миф о своих знаменитых на весь мир предшественниках. Старую «брежневку» – по хозяйски – вписывают в ансамбль современного здания…
…По субботам в холе их общежития геологов, в котором проживали иностранцы, набивалось много любительниц африканской экзотики из числа местных жриц любви. (Кто верит, что во времена Советского Союза секса не существовало, тот может пропустить эти строчки, мимо своего внимания).
Иногда Жан и Мишель из далекого африканского Конго приглашали Игоря на второй этаж. Их комната была перегорожена пестрыми занавесками.
В негров можно было посмотреть телевизор; иногда они наперебой читали ему полные откровенностей письма от «своих» девушек. Подыскивая любую возможность втянуть этого парня в фарцовку, они предлагали ему продавать красивые женские сапожки, доставленные сюда прямо из Парижа. Африканцы ездили в свои страны именно через этот французский город. Это деяние в СССР, всегда преследовалось по закону, за что даже предполагался какой-то крупный тюремный строк, который совсем уж не входил в планы помешанного на романтике совсем еще юного героя. Романтик от мозга костей, – каким был этот парень, – Игорь естественно мечтал поработать в местах не столь отдаленных от города Магадана – но только отнюдь не за колючей проволокой…
Крупный Мишель был всегда серьёзен, а Жан, напротив, очень игрив и вертляв, как и многие другие представители этой чернокожей расы. Они оба, какое-то непродолжительное время, изучали язык «на котором разговаривал Ленин» в московском университете имени Патриса Лумумбы, – но все же больше предпочитали общаться с обывателями общаги с помощью элементарного мата. Это в них получалось виртуозно. В этом они оба напоминали тех многих детей, которые, впервые услышав в подворотне взрослые слова, начинают произносить их с завидным постоянством, как бы подражая взрослым дядям. Жан и Мишель матерились, как сапожники. При этом они оба любили девушек с группы, в которой учился Игорь. Это обстоятельство, – склоняло Игоря, к мысли, – служа, истинной причиной, почему негры пытались склонить его к фарцовке. Обе девушки могли под любым предлогом прийти тогда к нему в общежитие ( якобы к своему парню), а потом незаметно скрыться в комнате негров. Влекомые безумной страстью, девушки потом проделывали это не раз, просто набравшись наглости.
Потом их раскусили; вспыхнул грандиозный скандал…
Это примерное б…во выглядело как-то дико в глазах советских учащихся и поддалось тогда самому безжалостному остракизму. Любительницы африканской экзотики тут же были сняты со всех занимаемых постов…
Но это уже была совсем другая история.
Жан ходил в кепке, на которой доходчиво было написано «US ARMY”. Когда Игорь просил у него покрасоваться среди однокурсников в этой видной кепке, Жан, показал пальцем на общежитие, в котором жили сотрудники КГБе, и потом произносил на ломаном языке, тщательно подбирая слова:
– Нельзья! Тебья отправьят в турьма!..
Путаны, могли находиться в их комнатах только до 23.00 часов, а потом должны были забрать на проходной свои документы и убираться на все четыре стороны. Это их, естественно, не устраивало; они предпочитали оставаться в этой бесплатной бордели до самого утра. Но в случае нарушения этого режима, их документы автоматически попадали в распоряжение органов. За этим строго следили. В общежитие часто заглядывал красивый краснощекий участковый. Общежитие на Летней было самой «горячей точкой» в его районе.
По выходным дням в вестибюле общаги собиралось много городских проституток. И тогда, в ущерб занятиям, администрация вынуждена была снимать с занятий какого-то студента, и командировать его на помощь престарелой вахтерше. Впрочем, бывало так, что за практически недоступные в СССР жвачки, студенты, живущие на первом этаже, сами открывали проституткам окна.
…Это был день, когда Игорь, удобно умостившись на стуле вахтерши, рассматривал журналы посещений, собранные в ящиках стола за многие годы. Одни и те же фамилии фигурировали в нем на протяжении многих лет, перекочевывая с одной страницы на другую. Молодой человек настолько увлекся этим занятием, что даже не заметил, как на нем задержались взгляды коменданта Кирилловича, и краснощекого участкового.
Комендант, – сладострастного типа коротышка, с уже обозначившимся брюшком, – обладал «обалденным», как тогда говорили, голосом. Весь день он мотался по этажам, и орал, как в лесу. Негры принарядили его в джинсовый костюмчик, что придавало ему вполне товарный по тем временам вид…
– Ну, как, подойдет? – Подобострастно, спрашивал Кириллович, заглядывая в глаза красивому милиционеру.
– Слишком молодо выглядит, – отвечал ему участковый.
– Ну, что же я могу поделать? – Разводил руками Кириллович. – Все остальные давно на занятиях…
– Ладно. Забираю его с собою, – заканчивая торг, говорил участковый. – Пойдешь со мной, – обращался он к парню, – это распоряжение коменданта.
– Можешь держать его до вечера! – Напутствовал их в спины, Кириллович.
Дорогой милиционер предложил ему знакомство.
– Можешь звать меня просто Володей, – сказал участковый.
– Игорь, – сухо сказал молодой человек.
Милиционер завел Игоря в здание РОВДе. На дверях они столкнулись с каким-то заинтересованным капитаном.
– Фу-у! Кого ты привел? – Скривил рожу капитан. – Он же еще совсем молодой!
– А кого я приведу? – Оправдывался «Просто Володя». – Все остальные давно уже на занятиях!
– Ладно. Веди его в комнату! – Машет рукою капитан. – Там уже давно все ждут!
В тесной комнате на стульях вдоль стены сидели разные обыватели. Молодого человека втиснули между ними. Сюда же, в сопровождении того же капитана, привели помятого мужика на вид лет под 35, в коричневом и дорогом по тем временам вельветовом костюме, – и тоже пристроили в ряду сидящих. Вошедшая за ними женщина без вариантов указала на вельветового мужичонку…
На этом проводимое опознание закончилось; все присутствующие начали шумно расходиться. Обыватели столпились у столика, где получали повестки, которыми нужно было отчитаться на работе.
Просто Володя остановил его такими словами:
– Ты остаешься в моем распоряжении до самого вечера. Побудешь у меня за понятого. Поедем проверять паспортный режим…
…Потом они ехали на троллейбусе на Казачью улицу; куда-то в сторону Голосеево.
В частном секторе, по съемным квартирам, обитали, так называемые, «лимитчики». Отметка в паспорте о прописке была самым уязвимым местом советских людей. Кто не выдерживал высокого темпа жизни в Киеве, – спивался, терял работу или вел аморальный образ жизни, с точки зрения властей, – те подлежали немедленному выселению за пределы города.
Армии лимитчиков были в Москве, Киеве и Ленинграде. Работая там – на заводах и фабриках по лимиту, – эти люди, как правило, выполняли самую тяжелую и малоквалифицированную работу.
В других городах было намного проще прописаться…
Здесь, перед глазами неискушенного юноши, жизнь предстала в самом худшем ее проявлении. Этот поход в народ, мог стать настоящим шоком для его романтических устремлений. Здесь, на Казачьей улице, душа прошла первое боевое крещение перед будущими битвами в вагончиках, казармах, палатках, которые придется ей пережить в кочевой жизни геолога. Да и не только…
Какой-то мужик живо гонялся за милиционером с единственным на всю комнату стулом, упрямо пытаясь усадить на него участкового. Милиционер ловко увертывался от его посильных услуг, в то же время предусмотрительно пятясь к дверям. На обильно усыпанном хлебными крошками столе, стояли пустые бутылки, пугая воображение количеством выпитого накануне спиртного. От запойного алкаша даже на расстоянии несло убойным запахом перегара. Просто Володя, плотно зажав свой нос пальцами, отворачивался, напрасно добиваясь ответа на один конкретно поставленный вопрос: «Когда же ты, наконец-то, устроишься на работу?»
Нижнего угла в этом странном жилище давно уже не было, и через дыру хорошо просматривался описанный только недавно выпавший снежок.
Так и не добившись от алкаша никакого ответа, – они покинули его грустное убежище. В темпе вальса пробежались еще по нескольким известным милиционеру адресам, где какие-то грустные женщины открывали им двери, давали посмотреть какие-то паспорта; при этом все они, заметно, волновались. Милиционер что-то говорил им, а они согласно кивали головами. На этот раз им, по-видимому, проносило. Что будет на следующий раз? Об этом никто не мог предвидеть…
Похоже, что перед Московской олимпиадой происходила какая-то обязательная профилактическая проверка, и пока никто не собирался отправлять их назад в родной колхоз «Большое дышло», откуда они удрали сюда, покорять этот большой город. В самом конце этого действа, парень спросил у милиционера:
– Кто эти люди?
– А, так, лимитчики, – как-то равнодушно, будто речь шла вовсе не о людях, ответил ему милиционер, и тут же поспешил перевести разговор в иное русло: – У тебя осталось на сегодня немного времени? – И получив утвердительный ответ, продолжал: – У меня там накопилось много разных дел. Ты б не помог мне разнести повестки?.. За эту услугу я смогу тебе прикрыть любые пропуски занятий…
– А в милиции можно научиться боевому самбо? – Неожиданно для самого себя, спросил Игорь в милиционера.
В этом возрасте, все молодые люди максималисты. Им хочется быть самыми, самыми…
Просто Володя на какое-то мгновение задумался.
– У меня есть знакомый тренер, – после небольшой паузы заговорил милиционер, – считай, что тебе очень сильно повезло… Я охотно помогу тебе. Только ты мне на первых порах будешь помогать разносить повестки. Ладно? – Получив знак согласия, продолжал уже смелее: – Потом мы выпишем тебе удостоверение внештатного сотрудника милиции…
Доехав до остановки «Ульяновых», они вышли с троллейбуса и под аркой через дом пошли на улицу.
– Зайдем ко мне, – сказал милиционер. – Возьмешь у меня повестки, которые нужно будет разнести.
В Лабораторном переулке, милиционер провел Игоря в какую-то комнату на первом этаже.
Оказавшись в небольшой комнатке, с наносом казенной опрятности, – со столом и стульями вдоль стены, – Володя взялся звонить по телефону. Звонил он, по всему, какой-то знакомой девице, поскольку разговор велся в очень игривом тоне. Смех ее свободно проникал через трубку даже в эту небольшую комнату.
– Что не говори девушке, а она все смеется. Только не молчи, этого они не любят, – Начав с одной, и распространив свой вывод на всех, говорил Володя, ложа трубку на рычажки аппарата. – Теперь будешь всегда приходить сюда, брать повестки, и разносить их по адресам указанным внизу под фамилией, – закончил говорить милиционер.
…Две недели после занятий Игорь регулярно являлся в эту комнату, брал повестки и добросовестно разносил их по обозначенным в повестках адресам. Он не спрашивал у Володи: зачем этих несчастных вызывают в милицию? Что они сделали такого плохого для советского режима? В этом деле Игорем руководило только естественное стремление каждого молодого человека выглядеть как можно сильнее. Это не эгоистическое желание посредством драк завоевать себе место под солнцем, а всего лишь жгучее желание научиться защищать себя от Кабаевых…
По каждому адресу Игоря встречали разные за своими характерами люди. Все они вначале очень доброжелательно были расположены к нему; встречали дежурною улыбкою… Но вот получали от него небольшой клочок казенной бумажки, быстро пробежав по ней глазами, их лица тут же искажались страхом…
Выйдя на свежий, морозный воздух всякий раз Игорь старался стряхнуть с себя эти тяжелые впечатления. Он хотел только достигнуть поставленной цели, изучив свое самбо, а потом перестанет ходить по этим адресам. Совесть настойчиво подсказывала ему, что он делает что-то не так. Его настораживало, что Володя не торопился знакомить его с тренером. Однажды Игорь, поборов робость, напомнил Володе о своей просьбе.
– Ах да! – спохватился милиционер. – Тренер ненадолго отправился в командировку. Ты походи так. А пока мы сделаем тебе документы внештатного сотрудника милиции. А к тому времени и тренер подъедет…
Игорь понял, что Володя обманывает.
…Его впустила еще молодая женщина, с каким-то уставшим лицом. Получив на руки повестку, она позвала на кухню:
– Лелик – это, кажется, к тебе!
В дверях появился Лелик. Выпуклое, запухшее от беспробудной пьянки лицо…Осовёлый взгляд застигших водянистых глазёнок не сулили ничего хорошего. За ним появилась какая-то приблизительная копия, выглядевшая намного помоложе. Наверное, сын…
– Мент, поганый! – произнес Лелик, и пошел навстречу к нему, придерживаясь за стену.
– Мент поганый! – пискнул сын, и отправился в путь по другой стенке.
Они брали его в клещи так, словно Москву пытались взять панцирные дивизии Гудериана. От неожиданности, Игорь попятился назад, нащупал пальцами за спиной дверной замок, крутанул защелку и стремглав выскочил на лестничную клетку....
Это была последняя в его жизни повестка, которую он отнес за милиционера. Не разнесенные в тот день повестки – он просунул в щель под дверь его комнаты…
…С тех пор прошло совсем немного времени. Игорь записался в библиотеку, и начал активно наращивать духовную мускулатуру. Что сразу же стало давать отдачу. Помогло какой-то незнакомой девушке вернуть себе стипендию, которую она случайно обронила, и уже отошла от этого места на почтительное расстояние. Тогда Игорь догнал, и отдал ей деньги. Накормило бродяжку в «Кулинарии» напротив остановки «Ульяновых» – Игорь дал ему три рубля на то, чтоб тот купил себе пельменей, и не вылизывал за посетителями тарелки…
В «Кулинарии» питались немногие. Больше предпочитая кафе «Лыбидь», что находилось как раз напротив «Палаца культуры Украина». Там в одном из четырех залов, можно было за небольшую плату, сносно, по тем меркам, пообедать после занятий, чтоб потом отправиться оттуда прямо на Крещатик, где, затерявшись в многоликой толпе пешеходов, плыть в человеческом потоке, высматривая среди пешеходов красивые лица юных киевлянок. Особенно весною, когда в Киеве расцветали каштаны и в школах начинались выпускные экзамены. Школьницы тогда ходили по улицам в нарядных белых фартуках, что всегда придавало древнему Киеву особенный, не с чем не сравнимый шарм вечно юного города…
…Неожиданно он встретил Просто Володю возле 150 отделения связи на Красноармейской улице. Была весна; был май месяц, он очень спешил в библиотеку. В руках Игорь держал подлежащие сдаче книги.
– Чё ты больше не заходишь ко мне? – Голос милиционера звучал так, будто они расстались на той неделе.
– А я вот… в библиотеку записался, – смущенно отвечал Игорь, протягивая к милиционеру подлежащие сдаче книги.
Он даже почувствовал за собой вину, что больше не является к милиционеру.
– Конечно, – сказал невпопад милиционер.
На этих словах, они расстались теперь уже навсегда…
…Теперь все эти улицы застроены новыми ультрасовременными зданиями. Как-то сразу, словно грибы после дождя, для меня выросли дома по Лабораторной улице. Я ведь многое время отсутствовал в Киеве. Город для меня, как первая любовь, которая не забывается. Многое здесь еще строится и перестраивается. Сильно изменилась почему-то так и не переименованная улица Мыколы Щорса.
По-прежнему высится на вершине лишь здание геологоразведочного техникума, с одряхлевшим портиком и квадратными колонами. Теперь в этом постаревшем уже строении находится Славистический институт…
Я иногда захожу сюда, – на один из перекрестков своей памяти, – чтоб окунутся еще раз в атмосферу своей юности. Я рад, что жизнь дарит мне еще один шанс увидеть любимый город снова, и снова, чтоб сравнить его и оценить в нем все те перемены, которые несет ему это новое для него обновление…
19 сентября 2007 года.
Маленькая женщина играющая на скрипке
Маленькая пожилая женщина играет на скрипке. У нее морщинистое лицо, делающее ее похожей на небольшую обезьянку. От ее скрипки, волнами накатываются скорбные звуки полонеза Огинского «Прощание с родиной». Вместо того, чтоб спуститься в подземелье метро, – я сажусь невдалеке, и начинаю наблюдать.
Перед женщиной лежит распахнутый футляр от инструмента. Лежат небрежно брошенные туда, очевидно родною рукою, какие-то мятые гривны.
В голове моей по этому поводу хлопочет мысль: «Кто же ей подает?». Тем временем, женщина перешла на народные мелодии. Потом – играла блатную «Мурку». Сразу же к ней подходит мужик, по татуировкам видно: с тюремным прошлым. Он положил ей деньги, и попросил сыграть «Гоп со Смыком».
Оказалось, что маленькая женщина мало, что смыслит в блатной классике. Очевидно, что в жизни она пошла по иной линии. И только жестокая потребность в деньгах, заставила ее выйти музицировать на оживленную улицу…
На этом людном Крещатике, – среди этой праздной и безучастной толпы по большей части вооруженной пивом и мобильными телефонами,непреодолимая – она в чем-то выглядела проституткой торгующей своим телом. Стараясь всем своим видом угодить бывшему уголовнику. Она превратилась в сам слух, когда тот напевал ей нехитрую мелодию. Стала водить смычком, пытаясь попадать в такт некогда популярной в кругах подворотни блатной песенки. Ничего не получалось. Так и не добившись ничего от нее – мужик отошел, унося в глубь Крещатика свое невоплощенное в музыке прошлое.
Снова играла полонез. Видно было, что это ее музыка. В накатывающихся теплых звуках страдающей ностальгии, – она поднималась, и парила над праздной толпой. Я уже представлял ее перед большой аудиторией, стоящую на освещенной сцене большого концертного зала. Полет моей мысли обрывает разговор трех молодых людей, проходящих мимо.
– Смотри, как эта бабулька наяривает, – сказал один из них.
– «Чардаш»! – с претензией на всезнайство, отозвался его товарищ.
– Дадим ей денег? – Предлагает последний.
Она играла им. Потом играла еще. Угадывая вкусы все той же толпы. Всего лишь, маленькая женщина…
Потом явился ее любящий муж. И как часто так бывает в жизни маленьких женщин – он оказался очень высоким и худощавым мужчиной. Его волосы посеребрила уже седина.
Он сел на скамейку рядом и раскрыл принесенную сумку. Она собрала свой инструмент, засунула его под скамейку. Муж достал баночку с черникой, и открыл ее. Потом они аккуратно кушали принесенные ягоды, по очереди макая в баночку чайными ложечками. Я отвернулся, ибо нехорошо смотреть, когда другие люди едят.
Потом он собирал вещи. Она что-то говорила ему, держа на весу свой рабочий инструмент…
16 июля 2006 года.
Вторая глава
Поговорим на Дерибасовской
( Юанне Подтоцкой)
Очищая использованный, архивный бестиарий, послуживший для написания многих расшатывающих статей в то, недалекое время, когда Украину тащили на заклание в создаваемую нью-рос.империю. Эпический колониальный удав, состоящий из тысяч колец агентов "русского мира" (сек.сотов), силился поглотить нашу страну. Удушенная в смертельной хватке жертва, заглатывалась под соусом "привычной коррупции".
Львиная доля денег, "выводимых" путем распила бюджета из экономики, «зарывается» здесь же, под Киевом, в созерцаемых огромных гетто чиновников-нуворышей.
Украинцев делают соучастниками политической аферы века: они собственными руками, под присмотром «донецких» смотрящих, уничтожают собственную государственность. Так уже не раз происходило в истории. Новые поколения украинцев принуждали на новый «переяславский» договор. Это отвечало бы историческим стандартам, когда украинцы «завоевывали» сами себя, продлевая строк московского владычества в Украине.
Уворованное у будущих поколений, "зарабатывается" очень легко: территория под Киевом, буквально напичкана «американскими – вечно зелеными – деньгами».
Моя женщина занималась ландшафтным дизайном. Жанна берет заказы у богатых клиентов, в небольших городишках, – Ирпень, Буча, Петропавловская Борщаговка, – и я, хоть и не всегда с огромным желанием, отрываюсь от письменного стола, чтоб отправиться на страду: «косить бабло на изумрудных газонах, как обычно, в сосновых борах», – говоря языком продвинутой молодежи, – и в прямом, и переносном смысле. На вырученные, таким способом, несколько сотен гривен, мы можем, в самые ближайшие выходные, колесить по всей Украине. Чернигов, Канев, Умань…
« – Ты никогда не был на море?» – в продолжение этой темы, спросила Жанна, однажды. – «Побывал… в одно время в Коми АССР, – говорю, – на южном побережье… Северного Ледовитого океана… И, еще – видел залив Балтийского…», – отвечаю я. – «Появилась возможность побывать на северном берегу Черного моря, – продолжает Жанна. – Заказчику, срочно, потребовались (название растения). Отправляемся, на выходные, в Одессу. Погуляем по городу, посидим на Дерибасовской – поговорим…»
В общем, перебирая свои записи, я отыскал несколько строчек, оставленных после этого путешествия. Эта не совсем дневниковая запись, показалась мне, не безнадежной, в смысле "переработать" ее в литературу. «14. 09. 2013 г., мы отправляемся к «Жемчужине у моря». Хотим убедиться в том, что Одесса: существует, таки да! О чарующем обаянии которой, говорилось так много. Надо убедиться, что этот город у синего моря, не является чьим-то досужим вымыслом. Обветшалой пропаганды, из какого-нибудь недалекого советского прошлого.
Станет возможным сказать и свое веское слово об Одессе… Приобщаясь, так сказать, к общему литературному процессу. Прошвырнувшись по Дерибасовской, сфоткавшись у Дюка, продефилировать по Французскому бульвару и поглазеть на морские, бирюзовые просторы, оказавшись на знаменитой Потемкинской лестнице.