Железный ветер. Путь войны. Там, где горит земля (сборник)

Глава 2
Исландия молчит

5 августа, день второй

«Блудный сын возвращается домой, – улыбнувшись, – подумал Виктор. – Интересно, ожидать ли упитанного тельца, заколотого к приезду любящим отцом?»

Тихо шуршали по дорожному покрытию широкие шины, ровно гудела дизельная спарка. Девятивагонный автопоезд приближался к пригородам Мурома, пробивая ночную тьму ярчайшим светом фронтальной батареи галогенов.

Последние четыре месяца не баловали Виктора Таланова бытовым комфортом. Тесные отсеки военных дирижаблей, еще более тесные кабины гиропланов, чуть более свободные, но гнетущие кубрики субмарин. Вездесущие запахи металла, масла и газойля пополам с бензином. Острый аромат жизни, балансирующей на грани встречи со смертью. А потом была прокаленная сушь африканских пустошей, где солнце похоже на адский очаг, а природа и люди безжалостны к слабым.

Африка, пожалуй, единственное место на земле, где еще остались голод и нищета. Не недоедание и скверные условия жизни, а настоящий голод, непрерывно собирающий богатую смертную дань. И настоящая нищета, отчаянная, неприглядная, безыскусная.

Но эта земля богата, очень богата. Золото, медь, марганец, платина, хром, алмазы – все то, что движет вперед мир и капиталы. И нефть, очень много нефти – кровь, питающая каждую клеточку цивилизации. Новый металл, смертельно опасный в добыче, но способный раз и навсегда решить проблему нехватки электроэнергии. А еще – контроль над торговыми путями из Атлантики в Пацифиду. Не самая перспективная, не самая главная ключевая точка контроля над Индийским океаном, но в умелых руках и при достаточном количестве боевых дирижаблей-ракетоносцев из Африки можно управлять многотысячным оркестром мировой трансокеанической торговли.

Поэтому на юге Черного континента не будет мира, пока две сверхдержавы – Российская империя и Североамериканская конфедерация – не разделят эту землю по негласным, но железно соблюдающимся границам. Но до этого еще очень далеко, и ему, Виктору, еще не раз доведется встретить на прохладных улицах российских городов людей с характерным загаром, одетых не по погоде легко, так, словно они до сих пор не могут остыть от жара далекого солнца. Встретить, обменяться понимающими взглядами и разойтись, не проронив ни единого лишнего слова.

Потому что Империя не воюет. И Конфедерация не воюет. Военные расходы растут, сходят со стапелей новые боевые корабли, поднимаются в небо новые аппараты легче воздуха, несущие уже до десяти управляемых ракет. Но войны нет, никто не хочет сражаться вновь, прививка почти столетней давности, превратившая Пруссию в Священный Пангерманский Союз, действует по сию пору.

Но все это позади, по крайней мере на следующие три недели. Заслуженный двадцать один день полновесного внеочередного отпуска за заслуги и успехи, дома, в кругу семьи.

– Простите, я вам не помешаю?

Виктор взглянул на спутника. Тот подсел в двухместное купе на предыдущей остановке, с какой-то непонятной робостью примостился на обитое искусственным бархатом сиденье, почти на самый краешек, крепко прижимая к груди чемоданчик – «дипломат» желтой кожи, да так и застыл в неподвижности, нахохлившись, как воробей, так что Виктор почти забыл о его существовании.

– Нет, – немного удивленно ответил Таланов.

– Замечательно! – с энтузиазмом воскликнул спутник. Немного суетливо он привстал, протянул Таланову руку, уронив при этом чемоданчик, спохватился, наклонился, чтобы поднять, сбросив при этом стакан со столика у окна. Виктор поймал емкость у самого пола, уже заинтересованно наблюдая за эволюциями собеседника. Тот, смутившись окончательно и густо покраснев от смущения, все-таки распределил по купе «дипломат» и себя, с чувством пожал твердую ладонь Таланова.

– Здравствуйте еще раз, – сказал он вновь, теперь более уверенно, – понимаете, я работаю в издательстве редактором и корректором, привык трудиться по ночам. Работа, понимаете, серьезная, а ночью тихо, спокойно, знаете ли, не отвлекает ничего, так вот. Такая работа.

Немного заблудившись во всех этих «работах», Таланов молча слушал.

– Вот я и говорю, много езжу и часто работаю по ночам, некоторым неудобно, возмущаются.

Виктор усмехнулся, ему неожиданно очень захотелось сказать смешному суетливому редактору-корректору, что работающий за полночь сосед – это ничего, это нормально. Когда веселые негры гоняли их штабной бронеавтомобиль по равнине, не в состоянии попасть из трех безоткаток, – это было неудобно и возмутительно. Пушки были неплохие, французские, но в краях южнее Солсбери считалось хорошим тоном перед стрельбой дунуть добрую порцию китайской мутировавшей конопли, дескать, духи, толкающие пули, так лучше слышат.

– Нет, вы мне не помешаете, – скромно ответил он.

– Это хорошо, это хорошо! – обрадовался спутник. – Кстати, я Марк, Марк Амелякин. Вот так.

С этими словами он открыл портфель. На свет появились стопка исписанных от руки листов, стопка отпечатанных листов, пенал с набором разных канцелярских принадлежностей и наконец большая лампа с аккумулятором. Все это корректор расположил на столике и вооружился толстым красным карандашом, заложив второй за ухо.

Теперь Таланов понял, почему Марк так стеснялся: включенная лампа давала свет почти как маленький прожектор, напрочь забивая уютный свет плафона купе мертвенным сиянием лампы дневного света, модной новинки года. Но возмущаться теперь, после собственного разрешения, было как-то неудобно, ехать оставалось не более получаса, так что Виктор вспомнил услышанное где-то «сильные люди – добрые люди» и решил быть снисходительным к чужим привычкам.

– Извините, привык с детства, – сказал Марк, перехватив его взгляд, – могу работать только при ярком свете. Иначе никак.

– Да ладно, понимаю, – отозвался Виктор. – Над чем работаете?

Вопрос был риторическим, но корректор воспринял его с энтузиазмом, как, похоже, и вообще все, что делал.

– Очень интересный проект, очень любопытный! Иван Терентьев, знаете ли, наверняка доводилось слышать?

Таланов наморщил лоб, вспоминая. Имя было знакомым, но как-то ускользало, не даваясь памяти зацепиться. Помнится, чем-то подобным зачитывались ребята на «Нептуне», транспортном «ныряльщике», что вывозил их от мыса Барра.

– Ну как же, «Гибель империи», «Гражданская война» и «Двадцатые годы». Их еще называют «Страшная трилогия». Неужели вы не читали, это же самые популярные и известные книги последних лет!

– Последнее время я не очень много читал, – дипломатично заметил Таланов. – Времени все не было. Вы рекомендуете?

– Безусловно, безусловно. Это очень интересные произведения, они написаны в новомодном жанре, он называется «альтернативная история», слышали?

– Да, что-то такое слышал, – безразлично отозвался Виктор, теряя интерес к разговору. История, тем более альтернативная, не числилась в списке его увлечений. Но было поздно, редактор сел на любимого конька, пришпорил вовсю и слезать уже не собирался. Марк даже перестал повторяться.

– Автор описывает иную реальность, интересную, очень тщательно проработанную, но притом совершенно абсурдную, невероятную, я бы даже сказал болезненную. В его придуманном мире освоение Мирового океана ограничилось простой добычей рыбы…

Таланов удивленно скривился.

– …а Мировая война случилась в начале нашего века, в десятых годах. Германия ее проиграла, но жестче всего Терентьев обошелся с Россией!

– Она тоже проиграла? – скептически спросил Виктор.

– Если бы! Наше богоспасаемое отечество пало в результате революции, даже двух! В стране разгорелась гражданская война, в результате к власти пришли совершенно безумные, но очень решительные люди. История трилогии заканчивается в середине двадцатых. Книги пользовались огромной популярностью, содержание было абсурдным, но автор так тщательно продумал свою реальность, что в нее поневоле верилось. Совершенно другая история, люди, техника, наконец! Одни только аппараты тяжелее воздуха чего стоят. Никаких гироскопических агрегатов и роторов, подъемная сила возникала за счет крыльев особой формы.

– Ну, это возможно, – Виктор слегка покровительственно улыбнулся улыбкой человека, перелетавшего на всем, от тысячетонного «Мамонта» до карликового одномоторного «Мотылька», – такие опыты давно ведутся, просто это слишком дорого, да и не нужно, никакой аппарат тяжелее воздуха не сравнится по автономности и дальности полета с дирижаблем, а для специальных задач есть гиро-машины. Так что здесь автор хватил лишнего.

Гулко, но по-своему мелодично прогудел встречный поезд, по окнам хлестнула желтая полоса его фар, в их свете Таланов увидел, что равнина уступила место густому лесу – начиналась пригородная зона насаждений. Еще немного, и он дома.

– Да, но как красочно и убедительно он описал это «лишнее»! В таком страшном мире не хочется жить, однако про него очень интересно читать, настолько все продумано. Например, Терентьев описал повсеместное и очень раннее развитие рельсового транспорта, который позволил перевозить гораздо больше грузов, а это, в свою очередь, сделало Мировую очень интенсивной и страшно кровопролитной.

– И, конечно же, она велась в основном на суше, – подхватил Виктор.

Но Марк не почувствовал нескрываемого сарказма и подхватил мысль:

– Да-да, на суше! Конечно, морские баталии также прописаны. Но их мало и флотоводцы очень нерешительные. Никакого размаха, почти все сражения ограничены Северным морем.

– Мне не нравится, – решительно высказался Виктор, – этот мир таков, каков он есть, и незачем придумывать другой, тем более такой… страшный и ненормальный.

– Большинство читателей с вами не согласились, – жизнерадостно ответил корректор. – Тиражи были миллионные, и автор написал продолжение. Вот над первой книгой нового цикла я и работаю.

– «О, сколько нам открытий чудных…» – процитировал Таланов.

– Вот именно, вот именно. Теперь на первый план выходит Иосиф Джугашвили, только здесь он носит псевдоним Сталин.

– Откуда же он взялся, – удивился Виктор, – ведь если «там» прогремела революция, развернуться «дети Бориса-Реформатора» никак не могли?

– Возвысился сам. Так сказать, силой природного таланта, – в тон ему отозвался собеседник, – а теперь самое главное…

Он сделал драматическую паузу, Виктор выжидающе приподнял бровь, теперь уже не надо было изображать интерес, удивительная история захватила его.

– Во-первых, – начал корректор, польщенный вниманием, – Джугашвили-Сталин носит френч и сапоги…

Таланов фыркнул.

– Во-вторых, он усат…

Таланов ухмылялся уже открыто.

– И, в-третьих… – Марк понизил тон, и Виктор приготовился к кульминации. Убедившись, что внимание собеседника принадлежит ему целиком, корректор выдал финальное: – Он курит трубку!

Взрыв смеха сотряс купе, вплетаясь в тихую трель звонку. Автопоезд замедлял ход, слегка раскачиваясь на рессорах и поскрипывая тормозами, приближаясь к станции.

– Да, на этот раз фантазия явно изменила писателю… как его… Терентьеву, – сказал Виктор, собирая свой небогатый багаж – всего две сумки, старые и сильно потертые. – Спасибо, вы не дали мне заскучать. Хорошая поездка получилась!

– Всегда к вашим услугам!

– До свидания, может быть, еще увидимся.

С минуту, пока поезд не исчез за поворотом, Виктор просто стоял на перроне, в свете единственного фонаря, вдыхая свежий чистый воздух, из которого стремительно исчезал газойлевый «аромат».

И все-таки хорошо, что «Экологический Кодекс» запретил двигатели внутреннего сгорания в городах и прилегающих зонах, подумал он. Паромобили – это, конечно, неудобно в сравнении с авто, но с другой стороны – необходимость нажать на кнопку и ждать минут пять-семь, пока не заработает змеевик, – небольшая плата за чистый воздух и здоровье.

А теперь домой.

Он пошел вдоль перрона к спуску, ведущему к лесной тропинке, автоматические фонари включались и послушно выключались, освещая его путь до лестницы.

Виктор вновь вспомнил разговор с редактором в кабинете отца, который держал портрет покойного Железного Канцлера на рабочем столе, на самом видном месте в качестве назидательного примера – как должно работать. Самая известная фотография, черно-белая, сделанная в начале пятидесятых. На ней Джугашвили чуть исподлобья, склонив голову, смотрел в объектив из-за рабочего стола – с неизменным хитрым прищуром, в неизменном костюме-тройке, со щегольской бородкой («под козла», как ерничали многочисленные недоброжелатели). И, конечно же, без глупой трубки, но с мундштуком из слоновой кости с серебряными накладками – подарком президента Конфедерации.

Виктор добрался домой быстро и без приключений. Впрочем, приключениям здесь взяться было неоткуда, район был застроен еще в двадцатых, во время «великой Ульяновской стройки», сейчас двух- и трехэтажные дома были заселены главным образом «средним классом», руководителями среднего звена и высокопоставленным земским чиновничеством.

Виктор не ждал, что в половине пятого утра кто-то еще будет бдеть, и собирался тихо прилечь хотя бы на пару часов на диване в гостиной. Но отец еще не спал, свет в его кабинете в мансарде Виктор заметил издалека.

Савелий Сергеевич, председатель правления «Таланов и партнеры», встретил его как обычно – со сдержанным радушием, которое постороннему могло бы показаться холодным. Но Виктор хорошо знал отца, в его глазах он прочитал не только радость, но и тяготы. Старик попытался было отнекиваться. Но Виктор сел в кресло и заявил, что не сдвинется с места, пока не получит ответ, потому что семья они или где?

– Вот смотри, сын… – Отец потер ладони, собираясь с мыслями. В свете лампы черты его лица заострились, придав сходство с ястребом. – Ситуация получается следующая…

Он вновь умолк на мгновение, собираясь с мыслями. Виктор терпеливо ждал, наконец Таланов-старший заговорил, и на этот раз речь его лилась быстро, но четко и ясно.

– Когда только начиналась кампания по освоению мелководных промыслов, мы сильно пролетели, решив, что это все преходяще и несерьезно. Мы вложились в рыболовство и комбинированные суда «парус-дизель». Впрочем, ты это наверняка помнишь…

Виктор молча качнул головой в утвердительном жесте. Да, это время он помнил хорошо. Отец тогда летал, словно на крыльях, воплощая в жизнь свою давнюю мечту, на которую откладывал и копил едва ли не с детства.

– …и таким образом мы упустили момент, когда можно было просочиться на развивающийся рынок за копейку. Уже через три года промыслы моллюсков показали себя очень перспективными в коммерческом плане, мы также кое-что заработали и хотели расширить вложения, но к тому времени Фонтейн уже фактически монополизировал отрасль.

– Я слышал, у «Трех Ф»^[3] сейчас большие проблемы, – аккуратно вставил Виктор, – на них насела Межконтинентальная Комиссия.

– Да, антимонополисты-пищевики плотно занялись старым пиратом. Он все-таки человек из прошлого, и там, где «Таггарты» вывернулись, Фонтейн сядет на мель. Но это время, такие расследования ведутся годами. – Савелий Сергеевич помолчал и закончил резко, жестко. – А у нас этих «годов» нет.

– И куда же они делись? – полюбопытствовал сын. – Я не член правления, но понял, что все идет вроде бы неплохо… Или ты стал подделывать отчетность на старости лет?

Лицо Таланова-старшего исказилось, и сын понял, что сморозил глупость.

– Прости, пап, прости, – виновато и неловко сказал он.

Привстав, Виктор перегнулся через стол и неловко, с грубоватой нежностью хлопнул отца по плечу.

– Да ладно, – сказал отец, накрывая сыновью ладонь своей. Высохшие узловатые пальцы на мгновение соприкоснулись с мощной дланью Виктора, сжали в коротком, но не по возрасту сильном пожатии. – Садись.

– Нет, отчетность я не подделывал, – продолжил он, дождавшись, пока Виктор сядет вновь. – Все проще и сложнее. Азиаты с их «объединением»^[4] наконец-то доросли до серьезных флотов. И, что самое печальное, они намерены вывести в океан суда на дизельном ходу, без комбинированных установок с парусами.

– Дорого, – скептически заметил Виктор.

– Вот и мы так же думали, – ответил Савелий Сергеевич. – Но оказалось, что азиаты умеют считать деньги лучше нас. Большие расходы на топливо они намерены покрыть и перекрыть за счет большей оборачиваемости походов. И, судя по всему, они не прогадали.

– Что из этого следует? – по-военному кратко спросил Виктор.

– Ничего хорошего. Сейчас их верфи полностью загружены, кроме того, китайцы сделали очень большой заказ британцам. Морские дизели, ступенчатый контракт на семь лет, страховка в «Ллойд-Петров», серия поставок с ремонтом и прочий набор. Повезло англичанам, учитывая, как их трясет все последнее десятилетие, когда «Таггарт» вытеснили «Королевское минеральное сообщество» с рынка «мокрых» металлов.

Он потер виски, собираясь с мыслями, сын терпеливо ждал, понимая, как тяжело говорить отцу на такую болезненную тему.

– В общем, в ближайшие годы рынок океанического рыбопромысла для таких, как мы, закроется. Конкурировать с американцами и траулерами Демидовых-Корсаковых мы еще могли, но теперь конкуренция вышибет всех малых и скромных. Пора сворачивать дело.

– Есть мысли, куда уходить?

– В том-то и дело, сын, в том-то и дело. Есть. У меня хороший знакомый в Министерстве морхоза, он с полгода назад шепнул на ухо, что наши наконец-то собрались подвинуть Фонтейна и норвежцев. Искусственные острова, моллюски в многоярусных комплексах, новые модифицированные образцы с фантастическим богатством протеина и прочих витаминов – французские генетики постарались. Что самое главное – в новом товариществе будет почти двадцать пять процентов вложений Дома.

Виктор приподнял бровь. По давно сложившейся традиции, ведущей начало еще от Константина Первого, долевое участие императорской семьи фактически означало государственную гарантию дела. Дом получал свои доходы, направляя их на «благотворительные нужды». Фактически это была еще одна форма государственного финансирования целевых программ, преимущественно образовательных. Понятно, что Дом очень тщательно отбирал проекты, достойные своего участия, и если бы Таланов-старший смог попасть в заведомо узкий круг допущенных к такому делу, это сулило бы очень хорошие перспективы.

– Да-да, – повторил Савелий Сергеевич, с видимым удовольствием отвечая на невысказанный вопрос сына, – четверть. Мы, конечно, не очень велики, но хорошая репутация, хорошая деловая история, «патриотический список» потребителей только отечественного. Все это помогло, нам удалось попасть в круг соучредителей, не в «первую очередь», конечно, но это уже не столь важно.

– Так в чем беда? Деньги?

– Да. Очень большие.

– Сколько?

– Тебе столько не собрать и не занять. Поверь мне, – невесело ответил отец. – Но мы решили и эту задачу. Договорились с исландцами о продаже практически всех наших кораблей за умеренные деньги. Остров не богат, экономичные рыболовы с парусным ходом им в самый раз, а мы не ломили цену. Даже еще немного заработали сверх установленного, потому что сделка в евромарках и прогон через Рейхсбанк позволит немного сыграть на курсе к рублю. Оплата за корабли, игра на курсе плюс небольшой заем в банке под гарантию деловой репутации и грабительские проценты от будущих доходов, вот и набралась нужная сумма.

– Так в чем беда? – искренне удивился Виктор. – Пока я вижу, как ты опять все объехал на хромой козе.

Отец против воли улыбнулся, услышав свой же любимый оборот из уст сына.

– В том-то и дело, что все складывалось удачно. До вторника, то есть до вчерашнего дня. Комиссия приняла флот, заключение более чем благоприятное, покупатель должен был перевести деньги единовременной выплатой. Но подтверждения от банка нет.

– Они оказались?

– Неизвестно. Они просто молчат.

Виктор почесал переносицу мизинцем, добросовестно осмысливая услышанное.

– А как это возможно? – спросил наконец он, не придумав ничего лучшего.

– Если бы я знал, – желчно ответил Савелий Сергеевич. – Покупатели просто молчат. Причем даже их представители в Германии и в нашем порту не смогли связаться с патронами. И если мы не проведем сделку в течение трех дней – займа не будет, соответственно не будет и участия в ракушковых фермах, чтоб их…

– Телефон, изограф, заказ радиопереговоров напрямую, – с ходу перечислил Виктор возможные варианты.

– Все пробовали, или ты меня за дурака держишь? – терпеливо разъяснил отец. – Здесь завязаны многие интересы, в том числе и того хорошего человека, который подсказал идею и лично поручился за меня перед товарищем министра морского хозяйства. И получается, здесь дело не в нас и не в какой-то прихоти, Остров вообще не отвечает на запросы и не выходит на связь. Можно, конечно, предположить, что донные кабели пострадали от какого-нибудь катаклизма, но молчит и радио.

– Мистика какая-то, – искренне удивился Таланов-младший. – Невозможно такое.

– Невозможно, – согласился старший, – но случилось. Грешат на циклон и электромагнитную бурю, там вроде шторм и какие-то странные помехи, очень мощные. Но нам от этого не легче.

– И теперь ты отправляешься лично.

– Да. У меня три дня, затем кредитное соглашение перестанет действовать, и можно будет сливать воду. Новое мы оформить просто не успеем, евробанкиры медленны на руку, товарищество закончит оформление «второй очереди» раньше. Так что гиропланом до Москвы, там на скоростной дирижабль и с пересадкой в Осло прямиком туда, в Рейкьявик. Должен успеть и еще останется время, сейчас заработала новая пассажирская линия через океан, эти новые тепловые «пузыри», которые похожи на бумеранг.

– «Летающее крыло», – подсказал Виктор.

– Да, вроде так, они делают почти четыреста километров в час. Надеюсь, что в полете меня застанет радостное известие о том, что наши проблемы решены. Иначе нам останется только привольное житье рантье.

– Ладно, пап, не грусти. – Виктор не очень понимал, какие правильные и одобряющие слова нужно говорить в такой ситуации, но искренне постарался утешить отца. – Не может такого быть, чтобы сломалось все и сразу. Три дня – это три дня, я думаю, ты услышишь хорошие новости уже в пути. Ну а если все-таки что-то пойдет не так…

– Хм… – Таланов-старший скривился. – Сын, ты меня прямо воодушевляешь!

– Пап, я же военный, нас учат, что побеждает не тот, кто планирует, как хорошо он распорядится победой, а тот, кто тщательно продумывает, что он будет делать, когда все пойдет наперекосяк.

– Вот на что идут наши кровные денежки, – через силу, но все же улыбнулся Савелий Сергеевич. – Наша доблестная армия учится проигрывать…

– Нет, она учится побеждать. – Виктор решил ковать железо, пока горячо, старательно отвлекая отца от невеселых мыслей. – Тот, кто готов к поражению – не боится его. В неспокойное время живем, с конфедератами все совсем не весело.

Савелий Сергеевич встал, чуть потянулся, покрутил кистями, разгоняя кровь.

Сумрак, заполняющий кабинет, поблек, темень за окном заиграла новыми оттенками серого и черного, разделившись на уровне горизонта тончайшей нитью алого.

– Рассвет близится, – сказал отец, по-прежнему стоя. Он смотрел в окно, и на лице его, быстро сменяя друг друга, проходили выражения усталости, печали, затаенного гнева. Словно карты, тасуемые руками опытного фокусника.

– А что там у вас? – неожиданно спросил он. – Армия стоит на страже?

– Как всегда, папа, как всегда, – дипломатично ответил Виктор. Он хорошо понимал, что на самом деле отец беспокоится о нем лично, но, понимая специфику работы сына, облекает вопрос «Как дела?» в дипломатичную форму. – В Африке неспокойно, конфедераты наращивают флот, англичане цепляются за прежние заслуги. Все как обычно.

– И какие… перспективы? – по-прежнему как бы отстраненно продолжил Савелий Сергеевич.

– Как всегда, мы всех побеждаем. – С этими словами Виктор тоже поднялся и обнял отца, чувствуя через ткань пиджака, как похудел старик.

– Ты тоже всех победишь, я знаю и верю, – очень тихо сказал он, почти прошептал. – Если тебе понадобится моя помощь – только скажи. А если не получится… У меня тоже есть пара хороших знакомых среди экономических контрразведчиков, они посоветуют, куда вложить деньги. В Южной Африке хорошие перспективы. Не все же на океане зарабатывать, на суше тоже есть много интересного.

– Спасибо, сын, спасибо. – Савелий Сергеевич так же крепко сжал сына в объятиях, все еще не по возрасту крепких. – Мне тебя не хватало.

Он решительно отстранил младшего и с пару мгновений всматривался в лицо сына. Казалось, только вчера держал на руках крошечный сверток со слабо плачущим младенцем. Но это было тридцать лет назад, и теперь сын – капитан воздушного десанта Империи, элита вооруженных сил, боевой офицер, который никогда не рассказывает, чем занимался на службе, и не имеет права хранить дома награды, а это о многом говорит понимающему человеку.

И пусть все корабли сгорят, деньги обесценятся и океан обмелеет, у него есть сын, которым можно и нужно гордиться, а значит, жизнь уже прожита не зря.

За окном в темном небе прошелестел моторами, мигая посадочными огнями, гироплан.

– Я пойду, – решительно сказал Савелий Сергеевич, – не провожай, не люблю я этого.

– Я помню, – в тон ему отозвался сын, – иди.

Виктор стоял у окна и смотрел, как высокая, подтянутая фигура отца прошла по едва освещенной дорожке, в плаще и с чемоданчиком в руках, к калитке.

Отец, папа, милый и родной человек. Тот, кто не бросил сына, болезненного и слабого, переболевшего всеми мыслимыми детскими болезнями. Тот, кто всегда находил время и любовь для мальчика, подростка, юноши.

– Я тебя жду, – тихо, одними губами сказал он. – Возвращайся скорее из своей «молчащей Исландии».