Линкоры

Англичане

– Надо немедленно отвести наши морские силы из зоны покрытия американских «Гарпунов»! Янки сколько влезет могут долбить по уцелевшему линкору и повернувшим в их сторону эсминцам. И северное направление пусть останется за ними, там сейчас как раз полно блуждающих айсбергов, – усмехнулся главнокомандующий Королевским флотом адмирал Трэвор Соар, разглядывая тактическую панораму со всеми условными значками, освещающими обстановку на море, – была б моя воля, жахнул бы по желтопузым из всего, что есть, не растягивая это дело к ночи. Так эти хреновы «пиджаки» из министерства не желают тратиться на новые ракеты!

Пройдясь по залу оперативного командного штаба, нервно расстегнув китель, адмирал продолжил в замершее молчание притихших офицеров штаба:

– Интересно, какая это крыса доложила им, что в сторону метрополии направились лишь пять малых кораблей противника? А? Естественно, они решили, что Британии ничего не угрожает. Видите ли, они «не хотят влезать в большую бойню», – передразнивая голос премьер-министра, негодовал адмирал, – уже влезли. Сначала они, понимаешь, в целях экономии средств снимают с боевых кораблей ракеты, потом находят для нас какое-то старье, которое, я думал, мы давно истратили в Ираке^[39]. А потом еще удивляются, когда по пригородам Лондона шарахаются толпы арабов и крушат вокруг всё и вся.

И довел свое негодование не вслух: «И это при том, что после анализа потерь в американском флоте в коридорах военных ведомств Великобритании нашлись умники, которые стали на полном серьезе заявлять о возрождении былого величия Королевского флота. Полные кретины! Хотя по многим позициям янки нам теперь уступят. Что уже неплохо».

– Что? – Вопрос был адресован вытянувшемуся капитан-лейтенанту.

– Сэр, – тот осторожно доложил, усиленно пытаясь скрыть натянутую улыбку, отчего его лицо скривила странная гримаса, – поступило сообщение от командира 801-й воздушной эскадрильи.

– И?..

– Четыре эсминца противника потоплены. На одном наблюдается обширный пожар, там сейчас барражирует вертолет. На перехват выдвинулся фрегат.

– Хорошо. А что линкор, есть изменения?

– Как поменял курс, – после некоторой паузы продолжил офицер, – так по-прежнему и идет в южном направлении. Параллельно ему милях в пяти по левому траверзу четыре эсминца и, по-видимому, легкий крейсер, хотя мы можем ошибаться.

– Да вижу, вижу, – снова взглянул на тактический план адмирал, – почти прямо в лапы «Вэндженс». Знаете что! Вы пока не давайте американцам наводку на большой корабль. Сколько нашим парням осталось для выхода на радиус пассивно-активного наведения?

– Вообще-то для выхода на дистанцию тринадцать километров не меньше трех-четырех часов. Уже совсем стемнеет, – ответил кто-то из офицеров.

– И это если «японец» не поменяет курс, – адмирал задумчиво тер подбородок. – Значит, так! Один «сорок второй»^[40] на сопровождение и слежение за линкором, иначе мы его потеряем до выхода подлодки на дистанцию удара. Пусть наши ребята отработают по нему «СпирФиш»^[41]. А эти пять эсминцев уже сейчас может атаковать «восемьсот первая»^[42].

* * *

Над заданным квадратом, высоко в небе уже свистел двумя турбинами самолет радиолокационного дозора «Sentinel R.1.». Пять операторов, входящие в экипаж, визуально анализировали поступающую информацию. Правда, в зону локации еще не попали американские корабли, но самолет, глотающий расстояние на максимальной скорости, вскоре уже смог бы охватить весь район боевых действий. Возможности этой машины теперь были бы весьма урезаны. Тем не менее это не мешало РЛС самолета заглядывать под толстую облачность и обеспечивать вполне сносную деталировку изображения, поступающего на экран. Полученные данные передавались по радиоканалу на наземные пункты для обработки и изучения.

Линкор «Мусаси»

Управлять многотонным кораблем – это вам не на истребителе гарцевать, там, где скорость реакции измеряется секундами, а то и поменьше. И тем не менее вице-адмирал Ибо Такахаси, вовлеченный в тягучую информативность рулей линкора, обширнейших расстояний океана, даже ориентируясь на скорые реакции современных видов оружия, по-прежнему полагался на капризы своей сиюминутной интуиции. Уже потом вдумчиво обосновывая свои приказы неожиданной (для самого себя) и устойчивой логикой.

Во всех армиях (нормальных армиях!) авторитет командира, беспрекословное подчинение его приказам являлось нормой. И главное для командира, отдавая приказ – надо быть полностью в себе уверенным, даже если сомневаешься, даже если приказ в корне неверный. Может быть, в какой-нибудь армии сугубо демократической страны, в тепличных условиях, возможно в тылу, например, обсуждение воли командира приемлемо, но только не в бою.

Потом уже, проводя так называемый «разбор полетов», выискивая ошибки и плюсы в решениях командования, можно с уверенностью и достоверностью сказать – прав был командир или нет в той или иной ситуации.

Это там, в теплоте да в уюте хорошо рассуждать: а вот если бы поступить так или эдак, и тогда…

В бою важно другое – кто-то взял или был наделен ответственностью и принимал решения. Волевые решения! Какие бы ни было.

И любое обсуждение приказа на войне чревато…

Чревато даже бо́льшими потерями, нежели некомпетентное командование или глупый приказ.

Так вот… вице-адмирал Ибо Такахаси.

Времени для размышлений и осмысления дальнейших маневров, казалось, у него завались. Линкор уже полчаса никто не беспокоил, потушили все пожары, боевые расчеты один за другим браво рапортовали о готовности биться и умереть.

Можно, конечно, обратиться к личности человека, попытаться влезть в его миллисекундные метания мыслей, проникнуться бытовыми неудобствами: щипало антисептиками, досаждало легкое скользящее ранение в предплечье. После атаки были полностью уничтожены флагманские помещения, выгорела каюта адмирала, вплоть до средств гигиены и личных вещей…

Но кто на это станет обращать внимание в боевых условиях?

А сколько эмоций вызвала гибель «Конго»?! И невозможность попытаться спасти хоть кого-то. Тогда казалось, что минута промедления будет стоить жизни всему экипажу «Мусаси» и надо срочно менять курс, убраться подальше и быстро из данного квадрата.

И легким силам – эскорту, включая крейсера, было категорически приказано – рассеяться…

Потому что в условиях тотального превосходства противника в средствах обнаружения… и тех ресурсах ПВО, которыми располагали японские корабли (архаичными), именно в рассредоточении виделась тактическая отсрочка закономерного исхода этой нетривиальной и такой фатально-восхитительной игры со смертью.

…когда-то заворожившая теория «стратегии поражения» одного превосходного (в соавторстве) «композитора повествований», и здесь, в этой невероятной реальности, отыграла свою чарующую и притягательную партию^[43].

А на самом деле сложно!

Сложно и невыполнимо просчитать человеку, всю жизнь прожившему в другом веке с другими реакциями скорости и быстродействия, мобильность и коммуникабельность современного вооружения XXI века!

Да и решения людей! Современные люди, при всей их косности, склонности к оседлости и статичности, подстраивают свое мышление под скорую реакцию машин.

Дети прогресса, однако!

То, что англичане переигрывали противника по тактическим возможностям и коммуникабельности (не говоря уже о техническом преимуществе), это однозначно и бесспорно! Однако «Мусаси» по-прежнему был на плаву!

И так же, ощерившись стволами, боеспособен.

Поступил доклад – параллельным курсом идут пять эсминцев. Их командиры начали медленно сближаться с флагманом к дистанции прямой видимости.

Странно! Ведь был приказ, но… словно люди в момент опасности непроизвольно хотели сбиться в защитную стаю.

Великие размеры океанских просторов для скоростей каких-то там двадцати – двадцати пяти узлов словно останавливают время, тем более на такой огромной махине, не подверженной изнурительной качке и психологическому давлению ограниченного пространства.

Безбрежная, чернеющая с наступлением сумерек гладь во все четыре стороны света.

И только ставшая привычной вибрация корпуса от работы турбин, мерный напористый бой волны в нос корабля и белые, расходящиеся кипящей пеной усы от форштевней говорят о некоторой скорости корабля.

А еще небо, небо, которое, казалось, затянуто спасительными облаками, оказалось предателем – кроме вражеских патрульных самолетов уже ничего не обещало.

Небо ревело реактивными выхлопами и свистом раздираемого на больших скоростях воздуха. Небо для многотонного плавающего бронированного левиафана было непосильной стихией. Даже изрыгая вверх, в сизую клубящуюся завесу облачности по законам баллистики неэффективные куски металла в виде зенитных снарядов, линкор никак не мог подбросить и воспарить или выстелить себя самого.

И зло сжимались кулаки, бороздилось суровыми морщинами лицо.

Подставленные ветру и рваному мелкому дождю, предательски слезились глаза…

Подслеповато щурясь на возникающие вдали всполохи огня и растущие в небо черные полоски дыма…

С полным бессилием наблюдая атаки вражеских истребителей на теряющиеся в волнах, в пяти милях по траверзу силуэты эсминцев.

Бо́рзые короткокрылые стреловидные самолеты стремительно проносились вдали… порой, точно поглядывая, пролетали вблизи над линкором… и снова возвращались к своей безнаказанной бойне.

У кого это там было: «Погибаю, но не сдаюсь!»?

У камикадзе? У русских? В каком веке? В какой войне?

Адмирал приказал снова сменить курс, руководствуясь только интуицией.

На фоне нерадостных дум постоянно поступающие доклады, рапорты:

…потеряна связь с эсминцами…

…где-то там за пределами видимости сбит последний самолет-разведчик…

…до рандеву с судном снабжения по южному, юго-западному направлению критические показатели.

Необходимо сбавить ход до экономичного? – на штурманском столике пометки: широта, долгота условной точки встречи. Только если…

…если судно снабжения уже не обнаружено противником…

…если дотянем…

…если живы будем.

Линкор, роя носом волну, отворачивал от далеких европейских берегов южнее.

Союзные силы

Когда командир британской подлодки получил сообщение о смене курса вражеского корабля, он лишь хищно улыбнулся – время атаки оттягивалось. Он готов был всю ночь следовать за японским линкором как привязанный, и на рассвете, хоть при какой-то видимости, потопить его. Уж больно ему хотелось лично взглянуть на бронированного исполина.

И на результат атаки… намереваясь произвести видеосъемку через перископ.

* * *

Какое-то недоброе чувство посетило командира авианосца «Илластриес». Согласно приказу штаба, он с кораблями прикрытия выдвинулся в южном направлении, следуя на полном ходу вслед японскому линкору, сокращая полетное время ударных самолетов.

Теперь же эта самурайская махина изменила курс. И ему почему-то привиделось, как ребята на локаторах потеряли линкор, а тот снова отвернул с известных, и неожиданно оказался перед авианосцем на дистанции стрельбы из своего главного калибра. Чудовищного калибра.

Впрочем, быстро сделав некоторые расчеты, он усмехнулся, ругая себя за бурную и глупую фантазию – выдуманная им ситуация невозможна.

Уже невозможна. Королевский флот однажды допустил похожую оплошность… к стыду. Но это было в прошлой, казавшейся уже такой далекой войне^[44].

Большее беспокойство у него вызывал широкий грозовой фронт, надвигающийся с северо-востока – редкостная пакость.

Ну да его ребята справятся.

* * *

Неприятный осадок остался у командира фрегата «Сент-Альбанс» после случая с избитым японским эсминцем.

Пилот патрульного вертолета, кружащего вокруг болтающегося на волнах выгоревшего остова, докладывал, что на борту есть еще выжившие. По геликоптеру поначалу стреляли из стрелкового оружия, но прекратили.

Потом вертолет ушел на дозаправку.

Кэптен фрегата еще издалека стал рассматривать противника в бинокль. Японский корабль представлял жалкое зрелище. Эсминец и до этого, наверное, отличался стремительным, низким профилем, ныне словно распластался по воде: были срезаны или искорежены все надстройки, дымовые трубы и мачты. Хаотичной паутиной свисали с бортов леера. В почерневшем от копоти металле зияли рваные дыры. Сколько американский офицер ни вглядывался, не увидел ни одного не то что разбитого орудия, даже намека на станину или покореженный ствол.

«Видимо, поэтому уцелевшие из команды палили из личного оружия», – рассудил он.

Остатки экипажа на удивление потушили все пожары, а может, и гореть уже нечему было, лишь кое-где еще курился сизый дым, сбиваемый порывистым ветром. «Сент-Альбанс» подошел достаточно близко, чтобы можно было рассмотреть подробности уже невооруженным глазом. На палубе японского корабля находилось от силы человек пять, послышались крики, мелькнула сталь клинков.

– На кой нам эти пленные? – чертыхнулся старшина морской пехоты из досмотровой команды. Поправив висящую на плече штурмовую винтовку, он взялся за свой бинокль. – Святой Иисус! Да они пьяные!

В это время раздались приглушенные щелчки выстрелов – по-прежнему что-то кричащий, измазанный копотью азиат, поначалу размахивая маленькой бутылкой и клинком, вдруг отбросил пустую стекляшку в воду, выхватил пистолет и бегло разрядил всю обойму. Качка была приличная, и пули с большим разбросом, даже не взвизгнув поблизости от англичан, ушли в небо.

– Ах ты, сука! – Старшина выхватил из-за плеча оружие, выпустил длинную очередь.

Этот попал – со стороны японского судна раздались громкие крики, два человека упали.

– Отставить! – закричал командир.

– Сэр, неужели не видно – они сдаваться не будут, – в сердцах воскликнул старшина, – мне что, вести своих ребят на их мечи или перебить им всем для начала ноги? Да едва мы ступим на борт – они подорвут судно!

– Стоп машина! – приказал командир, и после небольшого раздумья: – Связь мне с командованием.

Однако решение японцев опередило радиоволны.

– Господи, – промолвил помощник капитана.

Командир снова перевел взгляд на вражеский эсминец.

Возможно, взрываться на израненном эсминце было уже нечему. Команда открыла кингстоны, вокруг борта заклокотала вода, медленно заглатывая покрытое копотью железо. Японцы стояли, высоко подняв клинки, нестройно выкрикивая какой-то свой гимн.

* * *

Нахмурил брови Трэвор Соар:

«Все-таки „японец“ поменял курс, и вся эта история, которая некоторым сначала казалась чуть ли не игрой, неприятно затягивается. А всё эти идиоты штатские в министерстве. Сейчас нажжем горючки, накрутим ресурсы техники, а в оконцовке один черт потратимся на новейшие ракеты».

…помимо того, что день угасал и вступала в права ненастная ночь.

Люди будто взяли паузу, попридержав своих «железных коней» – летающих, водоплавающих, подводно-плавающих… готовясь. К неизвестному «завтра», готовясь… убивать и выживать.

…и Его Величество Время взяло паузу, заглянув на десятки лет назад.

Атлантика. 1944 год

Пятые сутки подводная лодка кригсмарине U-211 впустую болталась в так называемом «золотом треугольнике» – к северу от Канарских и Азорских островов, на основных путях трансатлантических конвоев между Мексиканским заливом и портами британской метрополии. Корабли противника не появлялись. Первые две ночи субмарина, выставив шноркель^[45] и перископ, осторожно маневрировала, пытаясь обнаружить надводные цели, лишь изредка подвсплывая для поиска пассивным обнаружителем радиолокационных излучений.

Шел сорок четвертый год, и немецким подводникам приходилось несладко. Англичане сумели наладить весьма эффективные способы борьбы с немецкими «У-ботами», выслеживая их с помощью радаров и самолетов, наводя на субмарины противолодочные миноносцы и катера, устраивая буквально избиение «волчьих стай».

С наступлением рассвета, опасаясь самолетов-разведчиков, вахтенный офицер лишь кратковременно поднимал перископ, наблюдая за поверхностью.

Днем не только не всплывали, но даже не рисковали передвигаться, выставив наружу трубу шноркеля. Его горловина хоть и обшивалась синтетическим материалом, делавшим невидимым для британских радаров, однако оставался риск, что лодку выдаст пенный след.

Двухсуточное крейсерство оказалось безрезультатным, вопреки сложившемуся мнению тучный район для подводной охоты оказался пуст. И если днем немцы продолжали осторожничать, то следующие ночи лодка проводила в надводном положении, галсируя на полных ходах вдоль и поперек своей боевой позиции.

Надежно работавшие дизеля U-211 позволяли делать 14 узлов в штормящем море.

Время шло довольно однообразно и скучно. За время похода лодка пропиталась вонью человеческих тел, испорченной пищи и вездесущей солярки.

Усталые моряки дремали или закусывали прямо на своих боевых постах.

Еда была отвратительной. Хлеб совсем размяк, превратившись в неприятную клейкую массу. «Салями» приобрела зеленый неаппетитный цвет. Конденсат и соленая вода пропитали пропотевшую одежду, разбавляя пищу, сделав все вокруг липким и влажным. Даже судовой журнал набрался влаги и разбух, став похожим на древнюю истрепанную книгу.

Всплывая на поверхность, можно было глотнуть свежего воздуха, но при этом субмарину изрядно болтало на штормовой волне.

Впрочем, опытные матросы уже наловчились перемещаться в узких отсеках не стукаясь головами о торчащие вентили, различные патрубки и клапана.

* * *

Командир подлодки капитан 3-го ранга^[46] Карл Хаузе решил положить на патрулирование еще один день, а потом покинуть неурожайный район и вернуться на «большую дорогу» Северной Атлантики между Ньюфаундлендом и Ирландией.

Утро следующего дня выдалось туманным, видимость была плохой, умеренный северо-восточный ветер лишь слегка колыхал океан. Утренние сумерки задержались, что позволило U-211 погрузиться позже обычного.

Однако к полудню погода прояснилась, и, как следствие, усилился ветер, что для перископного наблюдения было не самыми благоприятными условиями. Лодка, застопорив ход, висела на перископной глубине курсом на восток.

Командир поднялся в боевую рубку. Центральный пост освещался лишь слабым мерцанием фосфоресцирующего циферблата компаса и небольшой, специально зачехленной лампой, висевшей над штурманским столиком. В полумраке едва проглядывались приборы, переключатели, вентили и другое оборудование.

За ним в углу виднелся подвешенный за трубу гидравлики последний копченый окорок.

Корветтен-капитан Хаузе вдруг вспомнил суматоху и хлопоты перед восьминедельным боевым походом. Тесное внутреннее пространство подводной лодки буквально набивалось продовольствием и боеприпасами. Поначалу жестяные банки, бочонки и картонные коробки тщательно отсортировывали и укладывали в определенном порядке. В то время как снаряды для 20-миллиметровой зенитки и 88-миллиметровой пушки нашли свое место в специальных помещениях. Остальные контейнеры с продуктами распределили по всей длине лодки. Их засовывали за трубопроводы и двигатели, распихивали между шкафами и шпангоутами, клапанами и люками. Внушительные копченые окорока, дурманящие аппетитными запахами, подвесили в помещении центрального поста. Деликатесы: взбитые сливки, кофе, масло и чай Хаузе сам запер у себя в каюте.

А в последний день, перед самым выходом был принят груз свежих овощей, яиц, хлеба и свежей воды. Яйца покоились в специальных бочках. Кочаны капусты рассовали в последние свободные щели. Остальные овощи ссыпали на две подвесные койки, позволяя им свободно качаться в носовом и кормовом отсеках.

От воспоминаний его отвлек стоявший вахтенным офицером штурман Фридрих Хансен. Он быстро доложил навигационную обстановку и уступил командиру место у поднятого перископа. Хаузе только что вернулся из своей каюты после кратковременного отдыха и выглядел несколько невыспавшимся. Все эти последние ночи он ни на минуту не покидал командного мостика, позволяя себе вздремнуть, только когда лодка утром переходила в подводное положение.

– Небо прояснилось, – согнувшись, он прильнул к окуляру, – горизонт по-прежнему пуст.

Крутнувшись вместе с вращающейся перископной площадкой на 360 градусов, Хаузе на последней фразе отпустил ручки перископа и повернулся к штурману:

– Командуйте погружение, будем вести только акустический поиск. Хватит искушать судьбу, – ладонями протерев осунувшееся лицо, добавил: – Вообще пора убираться отсюда.

– Разрешите уточнить прокладку курса, герр капитан, – обер-фенрих Фридрих Хансен был из молодых штурманов соединения, и если в основном среди офицеров подлодки были менее формальные отношения, Хансен строго соблюдал субординацию.

Получив разрешение, штурман проверил прокладку и через пятнадцать минут вернулся к исполнению обязанностей вахтенного офицера. Хаузе направился к трапу, решив пройтись по отсекам. Однако когда дошел до кубриков, выслушивая рапорт комендора, его прервали срочным вызовом.

Из переговорного устройства раздался возбужденный голос вахтенного центрального поста:

– Командиру корабля просьба срочно явиться в боевую рубку!

Едва командир вошел на центральный пост, помощник капитана обер-лейтенант Вильгельм Шульц осипшим голосом доложил:

– Акустик установил контакт, предположительно большой конвой. Пеленг – 270, удаление – 10, цель идет зигзагом средним курсом – 47.

– Отлично! – улыбнулся командир, оторвавшись от штурманской карты.

– Боевая тревога! Угол перекладки руля влево 210 градусов. Идем на сближение. Скорость шесть узлов. Глубина прежняя. Носовые торпедные аппараты изготовить к стрельбе. Доклад акустика каждые пять минут.

Дождавшись, когда помощник продублирует команды, командир, нахмурившись, пробубнил:

– Вилли! Пока не залечишь свою простуду, чтобы я тебя на открытом мостике не видел.

Ночной вахтой, а больше желанием подышать свежим воздухом после затхлостей субмарины, обер-лейтенант переусердствовал и порядком простудился, теперь хлюпая носом, однако на замечание командира лишь легкомысленно отмахнулся, сосредоточившись на своих обязанностях.

Тем временем по отсекам прошла легкая дрожь – заработали электродвигатели. В напряженной тишине слышалось характерное шуршание забортной воды о плавные обводы субмарины, слабое завывание электромоторов.

Через полчаса акустик стал выдавать более точные данные о составе конвоя.

Хаузе выругался – шесть крупных транспортов плотно прикрывали эсминцы, выписывая противолодочные зигзаги.

– Подняться на перископную глубину!

Дождавшись, когда отжужжит электромотор, поднявший перископ, взглянув в окуляры, командир снова чертыхнулся, отпрянул от перископа, давая возможность старпому бросить быстрый взгляд на происходящее:

– Посмотри на транспорты, переваливаются, как слоны, но эскорт…

Впереди по курсу маячили низкие силуэты эсминцев. И лишь дальше возвышались громады грузовых судов.

Насмотревшись, обер-лейтенант кивнул командиру:

– Попробуем поднырнуть под эскортом?

– Попробуем, – подтвердил Хаузе, отдавая распоряжение: – Опустить перископ! Руль право тридцать. Погрузиться на тридцать метров. Увеличить ход до шести… акустик, на контроль.

Субмарина тихо скользила на глубине, командир с секундомером отсчитывал время, по мере надобности уточняя:

– Акустик, дистанция?

…и получив ответ, корректировал:

– Право пять. Глубину на сорок.

…и снова десять минут:

– Дистанция? Еще право двадцать, ход поднять.

Лодка, поднырнув под эскадренным миноносцем, прошла под внешним кольцом охранения, ощутив на себе легкие уколы и колотушки «асдика». Теперь оставались считанные минуты, чтобы уточнить данные о взаиморасположении подводной лодки и атакуемых транспортов.

– Главмех, перископная глубина!

Повернувшись на перископной площадке, командир с четкость автомата отдавал указания:

– Ход малый. Дистанция полторы. Две цели. Курс – 47. Угол атаки 50 градусов. Скорость шесть узлов. Руль лево десять. Ввести данные в автомат стрельбы. Рассчитать упреждение! Опустить перископ! Глубина хода торпеды семь метров. Первый, второй, третий, четвертый торпедные аппараты – товсь!

– Торпедный треугольник рассчитан, угол растворения три градуса, интервал пять секунд! – посыпались уточнения помощника: – Контроль выпуска! Лево по компасу десять!

– Первая пошла! – Пауза, следом возбужденный голос штурмана:

– Вторая торпеда вышла.

Два легких толчка и шипение из носового отсека, сопровождающее увеличение давления воздуха, известили о том, что торпеды вышли из аппаратов. Сжатый воздух, чтобы избежать появления на поверхности моря воздушных пузырьков, обнаруживающих ход лодки в погруженном положении, был стравлен внутрь, а не в воду.

– Лево пять!

– Торпеды из третьего и четвертого аппаратов пошли!

Лодка снова слегка вздрогнула, послышалось привычное шипение – сжатый воздух, разжав держатели, выпустил вторую партию торпед из аппаратов. Все напряженно замерли в ожидании.

– Сорок секунд, торпеды не достигли цели, – докладывал помощник, – шестьдесят секунд, первая торпеда…

Тут его прервал докатившийся до субмарины гидроудар. Лодку слегка тряхнуло, следом пришла вторая волна, заполнив подводное пространство глухим рокотом, колотя по корпусу тугими накатами.

– Попали! Срочное погружение, лево руля! Ход до полного. Погрузиться на пятьдесят!

По пенистому следу вражеские наблюдатели обнаружили торпеды. Груженые транспорты ленивыми увальнями стали медленно отворачивать, но только второе атакованное судно успело уклониться.

U-211 успела пройти почти полторы мили, когда сравнительно далеко за кормой раздались первые взрывы глубинных бомб.

– Поздно, ребята, – криво ухмыляясь, заметил корветтен-капитан.

– Может, они были заняты спасением экипажа транспорта, – предположил штурман, – а теперь примутся за нас.

И словно накаркал.

– С кормы быстро приближаются два эсминца, – тревожно доложил акустик. Затем послышались резкие металлические импульсы английской радиолокационной системы «асдик» – высокочастотная звуковая волна ударяла о поверхность лодки, как молоточек камертона, отражалась и возвращалась на эсминец эскорта. Британский оператор эхолота наводил охотника на немецкую подлодку.

– Право руль! – Командир согнулся над штурманской картой. – Фриц…

Но договорить ему не дали. Сначала акустик прокричал, что эсминцы прибавили ход, потом неожиданно справа и по курсу раздались резкие взрывы, потрясшие весь корабль. В отсеках погас свет, полетели приборы, инструмент. Люди с трудом удержались на ногах.

– Лево руль! Держать курс! Устранить повреждения в отсеках! Черт возьми, кто это был?

Включилось аварийное освещение. Из отсеков поступали доклады о повреждениях.

– Штурман, мне не нравится это рысканье, держать курс!

– Повреждение горизонтальных рулей! – По лицу Фрица катились крупные капли пота.

Командир пытался резко поменять направление, надеясь, что образовавшиеся после взрыва массы пузырьков собьют охотников со следа, но субмарина шла почти прежним курсом, выписывая циркуляцию с большим радиусом. Ко всему, в торпедном отсеке образовалась течь.

Моряки, погруженные по пояс в холодную воду, боролись с бьющими из щелей струями, однако полностью преградить доступ воде они не могли… отсек медленно наполнялся.

– Слева по корме сто пятьдесят и двести шумы эсминцев! Идут на нас! – Голос акустика звучал почти бесстрастно, но появившаяся хриплость выдавала его волнение.

Командир чувствовал на себе вопросительные взгляды – люди ждали, какую он подаст команду. Снова импульсы «асдика» настойчиво и угрожающе колотили по корпусу лодки.

– Дистанция?

Акустик не успел ответить. Ставший почти фоном зудящий шум отдаленных винтов «охотников» вдруг резко навалился, заполнил все сжатое пространство рубки громкой дробью – над самой лодкой на полном ходу прогремел винтами эсминец. Секундами позже раздались оглушительные взрывы. Первое мгновение казалось, что U-211 раскололась пополам – лодку качнуло, мотнуло на правый бок, появился дифферент на корму. Двух механиков, занимавшихся горизонтальными рулями, выбросило из своих кресел в клапанное отверстие.

Погасло аварийное освещение. Плиты палубы подпрыгивали и били по ступням, отброшенные со своих мест подводники тут же вскочили, шаря руками в темноте, бросились на боевые посты. Моргнули, погасли и вновь выдали тусклый свет аварийные лампы. Лодка медленно выравнивалась с крена, а вот дифферент угрожающе рос.

Стальной корпус скрежетал и скрипел, клапаны раскрылись, прокладки баллера руля дали течь, вскоре днище кормы заполнилось водой.

Едва ли не все электроизмерительные приборы вышли из строя. Разбился пузырьковый дифферентометр.

Из отсеков, перебивая друг друга, докладывали о серьезных повреждениях, однако боевые посты на корме молчали. Глубомер быстро отсчитывал критические метры – лодка стремительно теряла плавучесть, все более опускаясь на корму. Вниз по центральному проходу покатилось все, что не было закреплено, включая цепляющихся за все возможные ступы матросов. Снова померк свет.

– Включить аварийное освещение! Всем перебраться в носовой отсек! – приказал командир.

Команда в полумраке карабкалась вверх на руках и коленях, опираясь на клапаны, насосы и любые подвернувшиеся выступы. Мимо Хаузе, выполняя приказ, без всяких эмоций проплывали мокрые, пропахшие машинным маслом, грязные и потные бородатые физиономии с налитыми кровью глазами. Вдруг послышался протяжный скрип. Казалось, что ужасное давление воды сейчас расплющит стонущий корпус подлодки.

– Продуть балласт!

Сжатый воздух высокого давления выдавил воду из балластных резервуаров. Это привело к просачиванию пузырей за борт, которые устремились к поверхности – отличная указка эсминцам противника для прицельного бомбометания.

Серия очередных взрывов ударила по лодке настолько чувствительно, что корпус треснул сразу в нескольких местах. Снова с минутной паузой мигнуло аварийное освещение.

Карл Хаузе понял, что это всё. Помутневшим взглядом он видел, как прямо перед ним лопается по шву переборка. Из образовавшейся щели бешеным напором в разные стороны ударили фонтаны воды. Лопнула последняя аварийная лампа, и свет в его глазах померк.

«Уже навсегда», – подумал он.