– Извините, надо совсем не разбираться в фарфоре, чтобы перепутать бесценный подсвечник с грошовой подделкой.
– С грошовой?! Да она застрахована на миллион!
– А подсвечник – на пять! А на самом деле, стоит еще дороже.
– Эта… подставка для огарков?.. Пять миллионов?! – опешил Аркадий.
– Для огарков?! – вспыхнула бархатная женщина. – Вы что, не понимаете разницы? И совсем не цените, что вашу дурынду разместили рядом с бесценным шедевром.
– Дурынду?! – Сорокин побагровел.
– И подделку! Оцените ее хоть в десять миллионов, от этого она не сделается краше!
Кураторша развернулась и удалилась походкой, напоминающей кроссовый мотоцикл, вихляющий задом на крутом подъеме. Сорокин кинулся следом.
– Погодите! В таком случае мы забираем экспонат.
– В любое время, хоть сейчас. Я представляю, как грабитель хохотал, увидев ваше безобразие!
Друзья вышли из музея.
– И эти люди заведуют искусством?! – все еще не мог успокоиться Сорокин, прижимая к груди Ириадну. По дороге он поглаживал фигурку, как найденного котенка, сбежавшего из дому.
– О-хо-хо! – сокрушался Аркадий. – Мы подарили Нестору пять миллионов. Представляю, как он обрадуется, узнав о стоимости подсвечника.
– А как взвоют страховщики? – предположил Сорокин. – Хорошо, что мы этого не услышим.
Увы, друзья и услышали и увидели трагедию страховщиков. Рядом с подъездом Соболевских стояла машина Скорой помощи. У Аркадия мелькнула тревожная мысль: «Неужели опять к нам?»
И на этот раз интуиция его не подвела. По квартире Соболевских ходили люди в белых халатах. Из спальни слышались причитания Иннокентия Павловича.
– Тише, – предупредили Ирина. – Папе плохо.
– Что еще… на этот раз? – спросил Аркадий.
– Он потерял пять миллионов.
Аркадий побледнел:
– Какие пять миллионов?
– Лопнул его страховой бизнес.
– Страховой?
– Да. Друзья посоветовали ему держать свои средства в различных корзинах. После ограбления издательства он так и поступил – учредил страховую компанию. И первое что сделал, застраховал какую-то безделушку на выставке.
Ноги Аркадия подкосились.
– Не понимаю, – продолжила Ирина, – как может какая-то фигурка стоить пять миллионов.
– Я тоже этого не понимаю, – согласился Сорокин. – Обыкновенный подсвечник – пять миллионов! То ли дело вот эта.
Сорокин протянул девушке ее фарфоровую копию.
– Ирочка, это я вылепил для тебя. Вылепил тебя для тебя.
Ирина с восхищением рассматривала фигурку, затем – ее создателя. А потом, нисколько не стесняясь Аркадия, наклонилась и горячо поцеловала Сорокина.
Два жениха
Соболевский заметно смягчился в отношении Аркадия. После ограбления типографии зять предложил свои последние деньги – оказался добросердечным. Опять же он был молод и энергичен. А вот самому Иннокентию Павловичу энергии не хватало – пошаливало сердечко.
– Что ты думаешь о «Вечернем бульваре»? – как-то спросил он у Аркадия.
– Интересное изданьице – слухи, сплетни, скандалы.
– Этого у Дегтяря с Беликовым не отнять. Мои давнишние друзья. У них газетный комплекс: «Анекдоты», «Инопланетянин», «Здоровая жизнь», «Огородное счастье» – все печатают в нашей типографии. Но сейчас у них большие неприятности.
Неожиданно мысль Иннокентия Павловича перепрыгнула на средневековую дорожку.
– Как продвигаются твои «Крестовые походы»?
– Работаю… редактирую… – туманно ответил Аркадий, последнее время поостывший к своему детищу. Как он ни пытался найти что-нибудь веселенькое в исторической заварушке, ничего не получалось. А без юмора все написанное выходило пресным, как пиво без воблы.
– Твои «Походы» никуда не денутся, – продолжил Иннокентий Павлович, – ты бы обратился к злободневному. Все писатели начинали с репортерского хлеба.
«Положим не все», – подумал Аркадий, но возражать не стал.
– Да я не против, было бы где.
– В «Вечернем бульваре». У них сейчас, как я сказал, серьезная проблема. А штатные сотрудники не могут устранить яблоко раздора.
– Какое яблоко?
– Спелое, румяное – молодая секретарша.
При упоминании о румяной секретарше проблемы редакции стали Аркадию ближе.
– Неужели весь коллектив не может поделить одну секретаршу?
– За всех не знаю, а вот два соучредителя холдинга поссорились из-за нее. Один из них – Дегтярь, мой товарищ, мы его в детстве Дегтем прозвали. Так что поезжай к ним, разберись в ситуации и подготовь материал. Но сделай его иносказательно и тактично, чтобы эти двое поняли, как они смотрятся со стороны. Прямо стыдно за друзей. Когда напишешь – принесешь мне, а я им покажу, пусть почитать.
На том и порешили.
Аркадий энергично приступил к заданию, подготовил статью и принес ее заказчику. Соболевский внимательно погрузился в чтение.
«Один из учредителей газетного комплекса – Родион Платонович Дегтярь, – говорилось в статье, – абсолютно не соответствует своему прозвищу – Деготь. Это седеющий пятидесятилетний толстячок с младенческим румянцем. Сотрудники редакции уверяют, что происхождение румянца надобно искать в коньячке. Но это вовсе не так. И седина, и пламенный цвет лица – от суматошной редакционной жизни. Постоянно приходится кого-то распекать, подгонять, держать в узде и направлять в нужное русло. Тут не только покраснеешь – побагровеешь.
Опять же, помимо всего прочего, Родиону Платоновичу достался очень ветреный, молодой, хотя и денежный компаньон – Сергей Беликов. В редакции его за глаза называют Серегой. Но молодость компаньона еще полбеды. Проблема в том, что основной пакет акций компании принадлежит Сергею Беликову. А Беликов иной раз выкидывает такие коленца, что предприятие того и гляди вылетит в трубу. Если этого до сих пор не случилось, то лишь благодаря опыту и здравомыслию старшего компаньона – Родиона Дегтяря.
Разумеется, два бизнесмена по-разному могут смотреть на те или иные вопросы. Иногда же, напротив, их мнения совпадают. Именно так и случилось совсем недавно. Родион Дегтярь и Сергей Беликов единогласно решили, что на белом свете нет более обворожительней девушки, чем их секретарша Эмма. Два соучредителя газетного холдинга влюбились в свою сотрудницу.
Двадцатилетняя красавица Эмма, как принято говорить в народе, сейчас в самом соку. Живи она сто лет назад, то Валентин Серов нарисовал бы вовсе не «Девушку с персиком», а «Девушку с яблоком». Все видимые и невидимые под одеждой округлости Эммы говорят именно о яблоках, а не о персиках, или, не дай бог, о каких-то сухофруктах.
Воздыхателя два, а девушка одна, причем – двадцатилетняя. А в этом возрасте, как известно всякому, аналитические способности, в отличие от физических, еще окончательно не сложились.
– Эмма, моя дорогая, – увещевал красавицу старший воздыхатель Родион Дегтярь, – хорошенько подумай, что с тобой будет, если ты свяжешься с этим шалопаем? У него семь пятниц на неделю. Вся твоя жизнь превратится в американские горки. Через пару месяцев вылетишь на крутом вираже. А он влюбится в другую, а то и сразу в двух или трех. Ты ведь Серегу знаешь! И каково тебе будет после этого?
А младший из компаньонов – Сергей Беликов, в это время склоняет горячо любимую Эмму в свою сторону. Доводы он приводит самые различные, а затем, как и предсказывал соперник, поступил и вовсе безрассудно.
Как-то, будучи под хмельком, Сергей Беликов заявил Дегтярю, что незачем перекладывать бремя выбора на неопытную девушку. Мужчины должны порешать все между собой, иными словами – надо стреляться. Но это будет не банальная дуэль, а русская рулетка. Стреляться надо по очереди – как судьба распорядится, так тому и быть. Кто останется, тому Эмма и достанется.
Не дожидаясь согласия, Беликов, на правах автора идеи, благородно вызвался стреляться первым. Он вышел в смежную комнату, служившую островком безопасности от разъяренных авторов, и пустил себе пулю в сердце.
Когда Дегтярь вбежал в комнату, бездыханный Беликов лежал на полу. Дым разъедал глаза и мутил разум у оставшихся в живых. Вызвали скорую помощь. Беликова увезли.
К сожалению, Минздрав со всеми его профильными клиниками и сотнями докторов наук по эффективности и близко не может сравниться с маленьким кусочком свинца. Беликов отошел в мир иной.
Чтобы избежать скандала и сплетен в редакции решили объявить, что молодой человек скончался от инфаркта – что было недалеко от истины. Произошло омертвение сердечной мышцы, а уж от пули или от иных причин – дело второстепенное.
Не будем скрывать, что Дегтяря устроил подобный исход дуэли. Во-первых, он никогда бы не выстрелил в себя, наступи его очередь. Он, как и многие из нас, не любит целиться в свое сердце. Во-вторых, Дегтярь задолжал Беликову солидную сумму. А покойнику, как всем хорошо известно, возвращать ее не обязательно. В-третьих, – и это самое главное – поскольку Беликов отошел в лучший из миров, секретарше Эммы будет намного проще определиться с выбором жениха. Кроме того, как полгал Дегтярь, свадьба, суета, гости, а перед этим венчание, должны окончательно избавить девушку от ненужных сомнений.
Но не все сбывается, как оно мечтается. Только теперь Эмма поняла, кого она по-настоящему любила, а кого только уважала и ценила.
Но прошлое не воротишь. А фате, венчанию и свадьбе не способны противиться даже более зрелые женщины. Да и зачем противиться, если все это устроил бедный Сережа? Отказаться от свадьбы – все равно, что нарушить его последнюю волю.
Венчание наметили в маленькой церквушке подальше от столицы, чтобы избежать ненужных пересудов и нашествия репортеров. Приглашенных было немного, человек двадцать – родственники и самые близкие люди.
К церквушке вела неширокая песчаная дорога, изрытая колесными тракторами. Именно на этой дороге и случилось самое удивительное во всей этой истории.
Навстречу празднично украшенным свадебным машинам двигалась другая автомобильная кавалькада – тоже украшенная, но не так ярко. Траурная колонна двигалась после отпевания Сергея Беликова в церкви. Сам виновник события лежал в открытом гробу среди вороха цветов. Смертельная белизна уже проступила на его лице.
Процессии поравнялись. Исчез и румянец на лице Дегтяря. Как могло такое произойти? Разве в Москве и пригороде мало церквей и храмов, где можно отпеть за будь здоров?!
Эмма узнала Сергея Беликова, лежащего в гробу.
– Я должна с ним проститься, – сказала невеста.
– Не надо, – возразил новобрачный. – Они специально подстроили, чтобы омрачить нашу свадьбу!
Но Эмма не послушала жениха. Она бросилась к катафалку, склонилась над умершим и прильнула к его устам.
Кто осудить девушку за последний поцелуй, отданный тому, кто отдал за нее свою единственную жизнь?
И тут случилось невероятное! Хотя почему невероятное? В том же Святом писании не один раз рассказывается, как покойники восстают из гроба?
Да! Собственноручно убиенный Сергей Беликов сделался живым, чего можно пожелать не только дуэлянтам, но и всем остальным усопшим.
Не станем утверждать, – говорилось в материале Аркадия Бобрика, – что к жизни умершего возвратил поцелуй Эммы. В этом случае девушке не позавидуешь. Ее бы объявили святой, и всю оставшуюся жизнь Святой Эмме пришлось бы лобызать покойников по просьбе несчастных родственников.
Воскрешение Беликова объясняется проще. Ожил он потому, что и не думал умирать. В свое влюбленное сердце он пульнул холостым патроном. Уж очень ему хотелось посмотреть, как поведет себя соперник – отважиться ли на выстрел?
Как уже говорилось, Дегтярь и не думал стреляться. Чего доброго, можно и в сердце попасть. Несколько дней назад оно, слава богу, перенесло самоубийство Беликова. Но при виде восставшего из гроба соперника сердечная мышца Дегтяря сначала усиленно затрепыхалась, а потом сделала противоположное – застопорилась.
Некоторые свидетели этой истории утверждают, что причиной инфаркта Родиона Дегтяря стало вовсе не воскрешение из мертвых, а сцена жарких поцелуев его невесты с ожившим конкурентом. Не исключено, что подгадила и несвоевременная мыслишка о долге, который придется отдавать. Тут уж редко какое сердце выдержит! Иной раз подобное случается и с людьми совсем молодыми, например с теми, кто неудачно вспомнил о непогашенной ипотеке.
Как видим, Всевышний постоянно перемешивает земные радости и горе, словно костяшки домино, – говорилось в материале Аркадия Бобрика.
Побледневшего Дегтяря пытались откачать и привести в чувство. Делали это участники двух процессий, в том числе и недавняя невеста с ожившим покойником. Но, увы, разъезженная сельская дорога оказалась намного ближе к царствию небесному, чем к отделению кардиологии.
Что оставалось делать свидетелям этой жуткой драмы?
Так невовремя и так скоропостижно скончавшегося Дегтяря перенесли на место «покойника». Старший компаньон смотрелся в гробу вовсе не чужеродным телом. Оно и понятно. Как правило, жених и усопший выглядят почти одинаково. Есть некоторые различия в цветочках. Но это несоответствие легко устраняется – розы меняются на гвоздики, и этикет соблюден. А чтобы окончательно утвердить статус новопреставленного, Дегтяря засыпали ворохом цветов.
А как поступать Сергею Беликову и Эмме, подготовленной к роли невесты? Церковь всего в каких-то двухстах метрах. Согласитесь, грех не воспользоваться удачным стечением обстоятельств.
Не будем фарисействовать и осуждать молодых. Ведь мы не лежали в гробу и вместо холодной земли не ощутили на устах горячий поцелуй возлюбленной. Да кто из нас, в конце концов, не согласился бы послушать в свою честь Мендельсона вместо Шопена. Намного позже Беликов говорил, что Мендельсон ему более приятней, чем какофония, которую выдувает полупьяная оркестровая банда, идущая за гробом».
Иннокентий Павлович прочитал подготовленный Аркадием материал. Пытаясь прийти в себя, он поднял глаза к потолку и разминал грудную мышцу, где по всем медицинским канонам должно было располагаться сердце.
– Что ты написал?! – прохрипел он. – Мне Дегтярь только что звонил из больницы – у него воспаление мочевого пузыря! Его через пару дней выпишут! Да! Они немного повздорили из-за секретарши. Но никто не стрелялся и никто не умирал!
– А Беликов мне сказал, что материал идеальный и пойдет на ура! У них желтая пресса – лучше не придумаешь. Серега предложил мне сотрудничать с ними, поскольку я обхожусь с фактами и героями не хуже Шекспира.
– А Дегтярь что сказал?
– Откуда я знаю. Вы же сами говорите – он в больнице.
– Но он завтра или послезавтра выпишется?
– Тогда и прочтет. Беликов поставил мою статью в номер – он уже продается в киосках. И еще Серега благодарил вас за ценного сотрудника.
Аркадий горделиво посмотрел в сторону тестя, а потом неожиданно крикнул:
– Юля! Ира! Папе плохо!
Когда сестры вбежали в кабинет, Аркадий недоуменно пожал плечами.
– Я и не думал, что он такой впечатлительный.
Литературный негр
– Аркаша, ты знаешь, – сказал Михаил Сорокин, – твой тесть никогда тебя не напечатает.
Аркадий помешал ложечкой чай, сделал глоток, добавил еще пару ложек сахара. Отвечать не торопился. Друзья чаевничали в студенческом общежитии, где до сих пор влачил жалкое существование будущий биолог Сорокин.
– Мишаня, я и сам об этом догадываюсь – все не может простить испорченную шляпу. А теперь еще и статью со своими друзьями-покойниками.
– Я прочитал – волосы дыбом!
– Мишаня, это у писателей называется саспенсом.
– Саспенс и них когда издатели возвращают рукопись. Ты бы придумал что-нибудь посмешнее, вспомнил бы, как мы жили в Посторомкино во времена перестройки.
– Нашел смешное. Хотя у меня имеются набросочки. Я для отдыха, в перерывах между «Крестовыми походами» душу отвожу.
– Вот и предложи тестю.
– У него серьезное издательство, юмор не печатает, а узнает, что мой, выбросит в корзину.
– А ты придумай псевдоним и пошли по почте.
– А ведь это идея! – Аркадий, оставил чай, зашагал по комнате. – Посмотрим, что он запоет. Но я уверен, все равно забракует.
– А тебе-то что? Твоя репутация не пострадает – пусть разбирается с автором.
– С каким автором?
– С тем, которого укажешь в рукописи. Можешь даже мою фамилию поставить – я возражать не стану. Согласен принять град каменьев в свой адрес.
Друзья тут же исполнили только что задуманное. Рукопись под названием «Перестройка в Посторомкино» за подписью Михаила Сорокина вложили в конверт и отправили по адресу издательства «Геликон-Бук».
В ближайшую пятницу Иннокентий Павлович пригласил Аркадия в свой домашний рабочий кабинет, что случалось довольно редко. Соболевский был в приподнятом настроении, словно узнал о налоговой амнистии.
– Аркадий, входи, входи, не стесняйся. Я хочу тебе показать одну работенку. Автор начинающий, но, похоже, очень талантлив.
Соболевский достал из ящика стола рукопись. Аркадий прочел название «Перестройка в Посторомкино».
– Автор повести – никому не известный Михаил Сорокин, – объяснил Соболевский. – Обратный адрес не указал, но события в ней происходят на твоей родине. Надо бы его отыскать, иначе перехватят конкуренты.
Похоже, Иннокентий Павлович был впечатлен присланной работой не хуже Некрасова, получившего «Бедные люди» от никому не известного Достоевского.
Аркадий улыбнулся, Соболевский заметил улыбку.
– Я рад, что ты не огорчился. Обычно писатели не любят, когда при них хвалят собратьев по перу. Разыщи этого Сорокина. И возьми почитай – вот как надо писать! А ты… – Иннокентий Павлович в очередной раз хотел пройтись по «Крестовым походам», но пощадил самолюбие зятя. – Найди Сорокина и постарайся перенять его стиль. Думаю, у тебя получится.
– Еще и как получится, – хмыкнул Аркадий, выйдя из кабинета. Он не знал, радоваться ему, или горевать? Как поступит Соболевский, выяснив, кто настоящий автор? Еще никто не восторгался, узнав, что его пытались одурачить.
Через пару дней Аркадий и Сорокин вошли в кабинет Соболевского.
– Уф-ф, – сказал Аркадий, – наконец-то отыскал писателя-земляка!
Соболевский встал из-за стола, при встрече с большим дарованием непривычно засуетился. Михаил Сорокин, как и подобает истинным талантам, немного смутился. Мужчины представились, пожали друг другу руки.
– Так вот вы какой! – почти умильно сказал Соболевский, разглядывая Сорокина. – Я думал, вы старше.
– Со временем так оно и будет, – пошутил Аркадий. – Главное, чтобы талант не постарел.
– С годами он только окрепнет, – предположил Иннокентий Павлович. – А мы в нашем издательстве поспособствуем этому. Через неделю ваша «Перестройка в Посторомкино» будет напечатана.
Сорокин и Бобрик переглянулись.
– Видите ли… – начал Сорокин, угадав опасения Аркадия, – я бы не хотел печататься под своим именем.
– Глупости! Оставьте! К чему излишняя скромность? Михаил Сорокин – отличное имя. Скоро ваши книги начнут воровать в магазинах.
Сорокин вздохнул, не зная, как противиться предстоящему воровству и напору издателя.
– Он опасается, – объяснил Аркадий, – что неожиданная слава нарушит его привычный рабочий ритм.
– Да, – подтвердил Сорокин, – я не люблю всю эту шумиху. Она будет меня отвлекать.
Издатель назидательно повернулся к Аркадию.
– Вот, Аркадий, учись. Настоящая мудрость, помноженная на талант! Сколько начинающих погибли в погоне за славой. – Иннокентий Павлович обернулся к Сорокину. – Еще раз примите мое восхищение.
Сорокин восхищение принял, но, похоже, по-прежнему не желал купаться в лучах славы. Аркадий опять пришел на выручку другу:
– Он мне сказал, что хотел бы издаваться под псевдонимом.
– А еще лучше… – добавил Сорокин, – передать кому-нибудь все авторские права, а самому остаться… литературным негром.
– Негром?! – Иннокентий Павлович уставился на белолицего Сорокина.
– А почему бы и нет? – поддержал Аркадий.
– Я слышал, ваш зять, – Сорокин кивнул в сторону Аркадия, – тоже в некотором смысле писатель?
– Что значит «в некотором»? – обиделся Аркадий.
За Сорокина ответил Иннокентий Павлович.
– В «некотором» означает – с большой натяжкой. Поэтому кандидатура не годится.
– Ах, вот оно как! – вспыхнул Аркадий. – А мне и не требуются литературные негры! У меня и своих работ хватает. Я не собираюсь присваивать чужое!
Соболевский был приятно удивлен щепетильностью зятя. Насколько подсказывал предыдущий опыт, еще никто из писателей не сторонился славы. «Вероятно, – подумал Иннокентий Павлович, – Юля права, она полюбила честного человека».
Поймав на себе уважительный взгляд Соболевского, Аркадий потерял всякую меру и решил окончательно утвердить свое благородство:
– Ни за какие деньги не соглашусь!
Упоминание о деньгах, вернее, отречение от них, еще более потрясло Иннокентия Павловича. Оказывается, на зятя можно положиться и в финансовых вопросах.
Соболевский в раздумье прошелся по кабинету. Небольшой променад упорядочил его мысли.
– А давайте поступим следующим образом, – сказал Соболевский, – вам Михаил, как и положено, будет выплачен хороший гонорар. А вот этому молодому человеку, – издатель указал на Аркадия, – если он отважиться взвалить на себя бремя славы, я тоже выпишу небольшую компенсацию.
– Я не хочу быть дутой величиной! – в силу набравшей инерции возразил Аркадий. Но упоминание о компенсации немного убавило пыл.
Соболевский уловил перемену в интонации и продолжил увещевания:
– Аркадий, в этом нет ничего зазорного – так было и так будет всегда. У Шекспира строчили бригадным методом. И «Три мушкетера» написал не Дюма, а Огюст Маке. Это даже в суде доказали. А о нынешних ремесленниках и говорить не хочу. По мне, их надо законодательно обязать использовать литературных негров – спасать отечественную словесность!
– Аркадий, соглашайтесь, – сказал Сорокин, молитвенно сложив руки на груди, – У меня еще столько планов. Я не могу позволить себе шататься по телестудиям и молоть всякий вздор о своем творчестве. Помогите! Не дайте погибнуть!
Иннокентий Павлович поддержал Сорокина, из последних сил боровшегося за возможность спокойно отдаваться литературному труду.
– Михаил, вы поступаете очень разумно. Изобрети телевиденье и радио лет двести назад, не видать бы нам ни Гоголя, ни Чехова! Заездили бы их выступлениями в концертных залах. Замучили бы глупыми записками!
– А меня тем более заездят. Зарежут! – Сорокин полоснул ребром ладони по горлу. – Я только начал новую работу.
– И о чем она?
– Сюжет не бог весть какой. Главное – я хочу проследить влияние растительной пищи на духовную сущность человека.
– Невероятно! – Соболевский в очередной раз был потрясен мудростью молодого человека. – Моя старшая дочь постоянно говорит об этом.
– Надо бы их познакомить, – предложил Аркадий.
– Буду польщен, – Сорокин обернулся к Аркадию. – Так вы согласны оградить меня от тяжкого бремени славы?
Аркадий вздохнул – выхода не было. Ничего не оставалось, как жертвенно кивнуть.