Праздничный торт
– Радость моя, поздравляю тебя с Днем рожденья! И прими от меня скромный подарок! – Аркадий протянул Юле рукопись своей первой, только что законченной, юмористической повести. Она была отпечатана на принтере, помещена в тисненную золотом обложку и скреплена оригинальным зажимом.
Юля зарделась, подставила щеку для поцелуя.
– И оцени зажимчик, – добавил Аркадий. – Инкрустирован. А чтобы не путала с другими заколками для волос, украшен четырьмя камешками.
– Бриллианты?! Не может быть! Они стоят бешеных денег!
Аркадий скромно потупился.
– Где ты их раздобыл?! – вырвалось у Михаила Сорокина – постоянного спонсора Аркадия. Последние три месяца даритель бриллиантов находился у товарища на иждивении.
– Не будем о деньгах, – отмахнулся Аркадий.
Девушки у зеркала стали примерять заколку, кратковременно послужившей скрепкой для рукописи. Аркадий незаметно вздохнул, – по достоинству оценили только второстепенную часть подарка.
– Изумительно! – воскликнула Юля. – День исполнения наших желаний!
– Наших? – переспросил Аркадий.
– Да, мой хороший! Сообщу по секрету, папа готов простить, что ты обозвал его мелким старикашкой.
– Наконец-то.
– И он не возражает, чтобы мы жили у нас.
– Молодчина! Закопал томагавк войны! – воскликнул Аркадий. – Я давно говорил, у тебя приличный папашка, и с ним можно поладить.
– Он обещал устроить тебя в свое издательство. Ирина слышала.
– Да, – подтвердила Ирина. – Говорил, чтобы ты присмотрелся к предприятию. И к тебе там присмотрятся.
– Не понимаю, кто сегодня именинник? – хмыкнул Михаил Сорокин.
– А я не понимаю, где заказанный торт? – ответил Аркадий. – Я ведь советовал не связываться с рестораном, из которого тебя вышибли.
– У них первоклассный кондитер, торты лучшие в Москве. Привезут с минуту на минуту.
– Мы сейчас приготовим для него местечко, – сказала Ирина.
– А мы немного поколдуем на кухне, – добавил Аркадий. Он затворил за собой кухонную дверь и начал «колдовство».
– Мишаня, рядом с тобой обворожительная девушка, а ты ходишь, как сонная муха. Я ведь не могу ухаживать за двумя!
– Аркаша, уж очень она… высокая.
– Ирина? Высокая?!
– А что, нет?
– Не спорю – стройная. Но в том-то и прелесть. Ты когда-нибудь видел стриптизершу с шестом?
– Ну, видел…
– А теперь представь Ирину, а рядом с нею ты. Что может быть сексуальней? Высота нисколько не помеха. Кстати, у них потолки в квартире четыре двадцать – Ирина твоя помещается. И ты поместишься.
– Но она очень… тонкая.
– А тебе что с ней, в сумо бороться? А худая потому, что вегетарианка и давно сохнет по тебе.
– Ирина? Сохнет по мне?
– Ну не по мне же! Юля рассказала. Ты ведь знаешь, сестрички любят делиться своими секретами.
– Не может быть!
– Может. Проходу ей не давала – познакомь да познакомь. А тебе полезно знакомство с вегетарианками – скинешь пару пудов. А то глотаешь, как волкодав. Поменьше налегай на хавку.
Мужчины вернулись к праздничному столу, подняли бокалы за прекрасных дам. Сорокин, не столько от выпитого, сколько от неожиданной новости, все чаще поглядывал на Ирину. «Не такая уж она и высокая, – подумалось ему – особенно, когда сидит. А в лежачем положении продолговатость вообще может быть очень интересна. Тут я с Аркашей согласен».
Как видим, мысли Сорокина свернули с высоконравственного пути, что, впрочем, не мешало ему отдавать должное деликатесам.
Аркадий же успевал уделять внимание и блюдам, и сестричкам. Не остался без надзора и Сорокин.
– Мишаня, перестань насиловать свой организм. Тут все свои. – Аркадий обратился к девушкам. – Михаил у нас вегетарианец, не хочет в компании выглядеть белой вороной. Сам он питается только растительной пищей.
Вилка с бифштексом замерла в руке Михаила.
– Вегетарианец?! – воскликнула Ирина.
– Еще и какой! Только скромничает, – Аркадий похлопал товарища по спине. – Изображает из себя мясоеда.
– Аркаша, перестань, – Михаил не знал, как ему поступить с бифштексом.
– Да ладно тебе, – Аркадий кивнул на товарища. – Он ведь принципиально ушел из ресторанной доставки. Там постоянно готовят убоину. Каково ему наблюдать подобное? Уволился. А теперь знаете, что доставляет? Подарки. Подарки детям!
Сорокин и в самом деле перепрофилировался – после увольнения из охранной фирмы стал подрабатывать курьером в интернет-магазине игрушек.
Аркадий принес из соседней комнаты маску кролика.
– Вы думаете, кролик выбран случайно? – продолжил Аркадий, на которого алкоголь уже начал оказывать свое благотворное действие. – Спросите меня, почему это не тигр или какого-нибудь леопард? Потому что эти хищники, в отличие от кроликов и моего друга, не любят питаться травой.
Хвалебные речи в адрес Михаила продолжила Ирина:
– Умница! Биолог, да еще и вегетарианец! Папочка как раз ищет для своего издательства такого человека. У них запланирована серия книг о здоровом питании.
После этих слов Сорокин наконец-то нашелся, как поступить с бифштексом. Он решительно отодвинул тарелку. Работать в издательстве намного приятней, чем заниматься доставкой. Но изображать вегана?..
– Мальчики, – сказала Юля, – вы скоро будете работать вместе. Папа говорит, у них там одни старики и не понимают молодежных вкусов. Требуется обновление.
Это известие еще больше воодушевило компанию. Началось дурашливое веселье. Сорокин, дабы избавиться от мясного наваждения, запрыгал по комнате в маске кролика. Глаза невольно поворачивались в сторону Ирину. (Ничего не поделаешь – косой).
Послышался дверной звонок.
– А вот и наш тортик! – воскликнул Михаил и, как был в маске, побежал принимать заказ. Вскоре он вернулся с тортом, и ликования прибавилось. Одна цветная упаковка торта чего стоила – размером с хорошую тумбочку! А сам он – громадный, пышный, многослойный, усеянный цветами и фигурками зверушек – настоящее произведение искусства.
– Не дурно, не дурно, – Аркадий похвалил кулинарный шедевр. – На этот раз твои бывшие работодатели не подкачали.
– Это у них фирменный, славится на всю столицу.
– И папа такой обожает, – добавила Ирина. – Как приятно, что у вас одинаковые вкусы. Значит, вы сработаетесь.
– Так и быть, Мишаня, – великодушно сказал Аркадий, – простим твоим рестораторам их прежние грехи.
– Простим, – согласился Сорокин. – Тем более что у них тяжелые времена. Вы бы видели этого курьера! Беднягу скоро уволят. Это я вам как специалист говорю.
– Это почему? Задержал доставку?
– И задержал, и даже не извинился. Стоит с таким видом, словно не торт притарабанил, а повестку в военкомат.
– Новичок, наверное, – предположил Аркадий.
– Возможно и новичок. Но кое-что, шельма, уже освоил. Отдал заказ и мнется – ждет чаевых. Я ему полсотни сунул и сказал: «Это от зайчика». А он стоит и ждет, чтобы еще набросил – пришлось вытолкать.
– Ты в маске был?
– В маске. Но если бы знал, что приковыляет этот хмырь, нарядился бы тигром. Можно подумать, ему на фирме не платят?! – возмутился Михаил.
– Да бог с ним, – сказал Аркадий. – Может, человеку на похмелье. Забудем.
– Ты бы видел его рожу! Скривился на мой полтинник, словно я его обидел мелочишкой.
Затронутую тему подхватил Аркадий:
– Мне когда-то на глаза попался советский «Крокодил». Там была карикатура: стоит швейцар у дверей гостиницы, рядом висит плакат «Чаевые оскорбляют и унижают достоинство человека». А этот швейцар вздыхает «Хоть бы кто оскорбил и унизил».
– Во-во! Этот доставщик из того же племени, – согласился Сорокин.
Разговору о падении нравов в службе доставке помешал еще один звонок.
Михаил вернулся в комнату через минуту.
– Ничего не понимаю, – Сорокин недоуменно пожал плечами. – Еще один торт.
– Они узнали по голосу, когда ты заказывал. Решили искупить свою вину за увольнение, – предположил Аркадий.
– Я заказывал на сайте.
По комнате пробежал холодный сквознячок. Юля поежилась.
– А… а первый доставщик… как выглядел?
– Первый?.. Хмырь? Полненький такой, холеный, важный из себя, в шляпе…
– В шляпе?! А сколько ему лет?
– Примерно лет пятьдесят.
– Господи! Это папа! Он обещал прийти.
В комнате воцарилась гробовая тишина, как в заключительной сцене «Ревизора».
Первым в себя пришел Аркадий.
– Да-а-а, дружище, ты опять наступил на грабли. Не видать тебе работы в издательстве.
– Это почему? – спросила Ирина. – Миша, ты при получении заказа был в маске?
– Что ты хочешь сказать? – заволновался Аркадий.
– А то, что вытолкать папу мог кто-то другой.
– Другой? Из нашей квартиры?! И кто это по-твоему может быть? – переспросил Аркадий.
Юля вздохнула.
– Папа, конечно, подумает на тебя. Но мы объясним, что он ошибся дверью и попал на какого-то хулигана.
– Гениальная идея, – согласился Аркадий. – И его торта мы в глаза не видели. Давайте заметать следы – быстро его уничтожим. Мишаня, и ты не стесняйся – в нем нет ничего мясного!
Обнаженная Фрейя
Если не дай бог случилось, что вас угораздило родиться сиротой и вы мечтаете обзавестись многочисленной родней и друзьями, на конверте укажите обратный московский адрес. Сразу поймете, как много людей вас обожают, любят и помнят.
Аркадий еще с детства знал Леонида Худовяка – оформителя посторомкинского керамического завода. Леня Худовяк появился у них в третьем классе и сразу же получил кличку Художник. И дело тут вовсе не в близкой по звучанию фамилии. Как-то маленький Леня присел на крашеную скамейку, а когда его в тот же день поставили в угол, своим выпуклым невысохшим местом изукрасил стену. От настенной живописи избавились только через год во время ремонта.
Совершенно очевидно, если ребенка с малолетства называют художником, то ему ничего не остается, как сделаться им.
Особым талантом Леонид Худовяк не блистал, но однажды удивил художественный мир. Его пейзаж, отосланный на московскую выставку, оказался в центре внимания. Один из организаторов выставки, угнетенный утренним нездоровьем, повесил картину Худовяка кверху ногами. Истинные ценители живописи останавливались у полотна, единогласно прозванного «Отзеркаленным миром», и пытались проникнуть в замысел автора. Что он хотел сообщить? Появилось несколько версий. Одним словом, картина внесла сумятицу в головы знатоков.
На волне интереса к собственной особе Леонид Худовяк приехал в столицу, отыскал своего друга и одноклассника Аркадия Бобрика. Земляки сидели на веранде московского кафе, потягивали пиво.
– Аркаша, теперь я все буду делать кверху ногами, – поделился своими планами Худовяк. – Засохни все мои кисточки! Я испробовал столько стилей, а до этого не додумался!
– А если картину повесят правильно?
– Не повесят. Это все равно, что признаться – они лохонулись. Смеху-то будет. Я ведь, Аркаша, одно время черпал вдохновение в комнате смеха.
– Где?
– Смотрел на предметы, отраженные в кривых зеркалах. А они так все искорежат, что и Сальвадору Дали не снилось. Но в этой технике сегодня многие работают. А в нашем деле, как и в любом другом, главное – оригинальность. Надо удивлять. Например, закашляет оперный Ленский в своей партии – во всех газетах бедолагу помянут. Не исключено, что и пожалеют. Сигаретная мафия к его конфузу примажется, напишут – не то курил. Такие дебаты затеют, что наш герой появится на всех газетных полосах. Смотришь, через годик-другой уже кашляет в Ла Скала! А исполни он партию без сучка и задоринки – напрасная трата голосовых связок.
И у художников примерно такая же история. А еще в картине должна быть недоговоренность. Твое дело – срубить хорошие бабки, а критики пусть разбираются, что ты хотел сообщить. Между нами, Аркаша, мне с малолетства не повезло.
– Что родился в Посторомкино?
– Нет, тут все нормально. Я появился на свет без дефектов зрения, чтобы все виделось иначе. Легкий дальтонизм, или, скажем, сбитая фокусировка, искривленный хрусталик… чтобы как-то по-иному. Вот тогда бы я развернулся! И придумывать бы ничего не пришлось.
Но если уж сейчас улыбнулась удача, то надо мне, Аркаша, заякориться в Москве. Синусоида интереса в наивысшей точке. Ты не подскажешь, кто бы из меценатов мог заказать мне картину?
– Леха, дружище-красотище! Тебе здорово повезло – у меня тесть повернут на живописи.
– А он способен оценить… достойно?
– Обижаешь. У него собственное издательство, на гонорары не скупится. Я замолвлю словечко.
Аркадий сообщил Юле о новой восходящей звезде, она – своему родителю. Соболевский был в курсе появления в столице самобытного художника. Конечно, его репутацию немного подпортило то, что когда-то он учился в одном классе с его зятем. Но кто из нас не без греха?
Иннокентий Павлович курил трубку в своем кабинете. Дабы избежать упреков о задымленности со стороны домашних распахнул окно.
– Аркадий, и он согласен, никому не показывая картину, предложить ее мне?
– Обещал. А он – человек слова. Вообще-то мазилы не любят, когда их работы прячут от общественности. Но Худовяк из другого теста. Он получает удовольствие в процессе создания картин. А что с ними происходит потом, его не интересует. Вы хотите портрет или пейзаж?
Соболевский выпустил клуб дыма.
– Настоящий мастер творит по наитию. Пусть полагается на свое чутье. Ведь он никого не слушал, когда создавал… как она называется?
– «Отзеркаленный мир».
– Да-да, «Отзеркаленный мир». Жаль, что я узнал о картине с опозданием.
На следующий день Аркадий инструктировал товарища.
– Леха, перво-наперво открой личный счет в банке – Соболевский уже у тебя в кармане.
– А что бы он предпочел?
– Валяй, что в голову взбредет. Он так и сказал.
Худовяк немного погрустнел. Широченный вектор возможностей почему-то представился тупиком. Не хотелось рисковать после удачного старта.
– Городской пейзаж? Лесные дубравы?
– Боже сохрани! Никаких дубрав! У них в квартире и так не пройти среди этих дубрав. Живут как в лесу. На стенах елки, заросли, джунгли вперемешку с кедрами. Того и гляди на голову прыгнет какая-нибудь росомаха. Соболевскому надо исправить его берестяной вкус. Помешался на растущих досках.
– Может какую-нибудь нимфу или наяду?
– Это подходит. Надо его перевоспитывать, пока совсем не закостенел. Но сразу его из дебрей не вытащить. Пусть будет наяда, но где-нибудь на полянке, чтобы поменьше веток и побольше натуры.
Худовяк две недели изучал мифологию в библиотеке. У товарищей по цеху интересовался вкусами заказчика. К слову, ему подтвердили, что Соболевский на гонорары не скупится.
– Особенно, если подберешь правильную натурщицу, – посоветовал один из обладателей огромной коллекции собственных непроданных работ.
– Подскажи, кого он предпочитает? Ты ведь всех тут знаешь.
– Это можно, – ответил художник. – Записывай номерок.
Худовяку и на этот раз повезло. Микеланджело, Рубенс да и наш Кустодиев, увидев Фриду – так звали натурщицу – одобрили бы его выбор. Никакой худосочности, угловатости и втянутого живота.
– И кого ты собираешься изобразить? – спросил Аркадий товарища.
– Скандинавскую Фрейю. У них с Фридой даже имена почти совпадают, – ответил Худовяк. – Мифологическая Фрейя – покорительница сердец, богиня любви, похоти и страсти.
– Погоди-погоди… Ты уверен, что Соболевский одобрит?
Худовяк широко улыбнулся.
– Да Фриду всякий одобрит. Все, что положено, при ней. И не вертихвостка – к моей просьбе подошла серьезно. Узнала, кто заказчик, согласилась позировать даже в своей квартире. Так что я могу и работать, и пожить у нее некоторое время.
– Это неплохо. Сколько ей лет?
– Примерно сорок. Хотя выглядит моложе.
– А где ты ее разместишь? Я имею в виду – композиционно.
– Не в супермаркете же! На опушке леса, полулежа, среди лиан и корневищ.
– Обнаженкой-то не очень увлекайся.
– Хочешь сказать, что скандинавские богини шастали по лесам в джинсах и комбинезонах?
– Ты понял, о чем я. Во всем должна быть мера…
– …И достоверность. Изображу ее в момент пробуждения на лесной поляне.
– В каком виде?
– Не волнуйся, не в спальном мешке!
– Хоть вуалью какой-нибудь прикрой.
– Аркаша, я не подозревал, что ты такой щепетильный.
– Да речь не обо мне!
– Хорошо. В некоторых местах, как и положено, будут листочки и цветочки. А к ее лицу прикоснется первый утренний луч.
– Правильно. Акцент делай на лице.
– На этот счет не беспокойся – с лицом у Фриды все идеально. Раскроет косметичку, поколдует минутку – эпоха возрождения. Аркаша, честно признаюсь, в композиции мне до нее очень далеко. Вот уж кто гений, так гений!
Вскоре новая работа Худовяка была готова. Аркадий и Юля остались довольны. Царственной красоты Фрейя возлежала на росистой поляне, среди опутавших ее лиан и корней. Роскошное тело скандинавской богини утопало в предутренней дымке. Солнечный луч, пробиваясь сквозь чащу, коснулся ее лица. Возникала иллюзия, что «Обнаженную Фрейю» – так решено было назвать картину – выкрали, как минимум, из Дрезденской галереи и контрабандой переправили в Москву.
– Юля, где папашка хранит инструменты?
– Аркадий, не говори так о папе – он обижается.
– Но он ведь не слышит. Мне нужен молоток. Повесим в его кабинете, иначе – какой сюрприз? Я думаю, он обрадуется.
Молоток обнаружили в кладовке. Он лежал на неизвестном пластмассовом агрегате.
– Что это? – спросил Аркадий.
– Поломанный шредер. Папа, когда еще начинал бизнес, приносил рукописи домой. Они валялись повсюду, пока не купили этот измельчитель. Но один автор предположил, что его работы уничтожают, не читая.
– И я того же мнения.
– Но ты ведь не кладешь в свои рукописи напильник?
– Не кладу.
– А он положил. И шредер сломался.
Вскоре «Обнаженная Фрейя» заняла почетное место над рабочим столом Иннокентия Павловича.
Приближалась волнительная минута. Хлопнула входная дверь. Аркадий, Юля и Худовяк напряглись, но тут же расслабились – это пришла Агния Петровна.
– Мама, иди сюда, оцени картину, заказанную папой, – крикнула Юля.
Агния Петровна вошла в кабинет и охнула. Худовяк заметно приосанился от первой реакции хозяйки дома. Но затем увидел, как лицо Агнии Петровны начало покрываться алыми пятнами. Ее руки задрожали, затем дрожание передалось голосу.
– Это он… заказал?!
– Что-то не так? – спросил Аркадий.
– Он заказал эту мерзавку?! – голосовое дребезжание превратилось в металл. – Немедленно уберите! А еще лучше, пусть и сам он выметается к ней!
Агния Петровна залилась слезами.
– Что здесь происходит? – в дверях появился Соболевский. Заметив картину, он замер. Глаза и рот его расширились.
Аркадий почуял, что сюрприз получился более сильным, чем предполагалось.
– Мерзавец! – воскликнула Агния Петровна. – Как ты посмел?!
Соболевский не мог отвечать. В его горле что-то булькало и хрипело. Он схватился за сердце.
Агния Петровна не унималась.
– Как ты посмел притащить в дом свою потаскуху?!
Вскоре выяснилось, что Агния Петровна и Фрида в молодости соперничали за внимание Иннокентия. Победила Агния. Но теперь выходило – победа не окончательная.
Лесная потеря
– Я думал, что стреляет только ружье, висящее на стене, – сказал Аркадий своему другу художнику. – А тут бабахнула и твоя картина.
– Ты сам посоветовал узнать его вкус и немного разнообразить, – оправдывался Худовяк.
– Разнообразил – подсунул давнюю подружку. Леха, у меня предчувствие, что он тебе ничего не заплатит.
– И не надо. Я ее выставлю в «Арт-галерее» под другим именем.
Худовяк сдержал свое обещание. Вскоре в одной из столичных галерей появилась его новая работа «Лесная потеря». Неясно, о какой потере шла речь, о гонорарной (для художника), или сердечной, постигшей заказчика? Некоторые искусствоведы быстро разобрались в ситуации – припомнили давний любовный треугольник.
Фрида ликовала, отомстив сопернице. Она благодарно приютила Худовяка, предоставив ему место не только в квартире, но и в своем сердце.
А вот Агния Петровна страдала. А если чья-то супруга страдает, то ее муж попросту погибает.
Нервы Соболевского окончательно расшатались. Он стал ловить на себе даже несуществующие косые взгляды. Например, их домашний любимец – кот шотландской породы Марсик, осуждающе поглядывал в сторону хозяина. А ведь сам, подлец, был крайне неразборчив в женском вопросе. Иннокентий Павлович накричал на шотландца, тот спрятался под диван и оттуда, поблескивая глазами, укорял хозяина.
С зятем Соболевский не разговаривал. Аркадий тоже обиделся. Разве он виноват, что папашка двадцать лет назад ухлестывал сразу за двумя девицами?
Но время, а главное, обстоятельства, толкали родственников к примирению.
– Что ты скажешь о картине, которую намарал твой приятель? – неожиданно спросил Иннокентий Павлович Аркадия, когда они остались вдвоем.
Аркадий подавил улыбку. Процесс примирения начался.
– Никогда не думал, что он способен на такое.
Аркадий ответил обтекаемо. Он с удовольствием бы разнес в пух и прах и картину, и ту, которая на ней изображена, но неизвестно, совсем ли остыли угли в душе Соболевского.
– Аркадий, – Иннокентий Павлович побарабанил пальцами по столу, – поговори с этим маляром. Пусть заберет картину из экспозиции.
– Я говорил. Не соглашается – очень обиделся. Да и Фрида ему не позволит. У них теперь медовый месяц.
– А у меня горчичный! Выкради эту картину – я заплачу тройную цену.
– Вы так дорожите Фридой?
– Своей репутацией я дорожу! Повсюду распускают сплетни.
– Но как я выкраду? В «Арт-галерее» охрана.
– Знаем мы эту охрану! Из Лувра тащат, как из супермаркета!
– Картину оттуда не вынести. А вот особые приметы убрать можно.
– Какие приметы?
– Ну… лицо этой Фрейи.
– А ведь правильно. Пусть закрасит.
Аркадий вздохнул.
– Фрида заставит его нарисовать снова. Я думаю, эту часть картины лучше вырезать. Так проще. Сунул за пазуху и пошел на трамвай.
– Но это варварство!
– Ничего подобного. Из безвкусной мазни изъяли великолепную миниатюру. Если поместить в рамочку и спрятать подальше от Агнии Петровны, получится шедевр.
– Ты думаешь?
– И Худовяк останется доволен. Мимо других работ проходят равнодушно, а на его кидаются с бритвами. Я поговорю. Думаю, он не станет возражать.
Но Худовяк скептически отнесся к предложению товарища.
– Знаю я, как твой Соболевский заплатит!
– Он человек слова.
– Видели его слово. Ты сначала заплати за картину, а потом изображай инфаркт. А что мне скажет Фрида?
– При чем здесь ты, если вокруг полно разбойников и прочего жулья!
Через пару дней, в безлюдное обеденное время, Аркадий и Худовяк знакомились с экспозицией галереи, подолгу изучали чужие картины. Предполагали, что некоторые из них повесили кверху ногами. Но затем пришли к заключению, что как их не вешай, хоть обратной стороной, хоть сикось-накось, признания им не видать. Неожиданно Худовяк завопил на весь зал:
– Что это?!
Охранник выскочил из своей коморки, на ходу что-то дожевывая.
– О, господи! – закричал Худовяк, указывая на свою картину.
Там, где еще совсем недавно находилось лицо божественной Фрейи, зияло белое пятно. Таким же белым сделалось и лицо охранника.
Скандал получился грандиозным, но не совсем таким, как замышлялось.
Увы, прогресс не повсюду наступает широким фронтом. Иной раз он упирается в традиции. Художники, например, как рисовали тысячу лет красками на холстине, так и рисуют. И это в то время когда вокруг полно цветных принтеров и отличной бумаги!
А вот в некоторых других областях – взять хотя бы охранное дело – давно отказались от ночных дозоров, сторожей с колотушками и полицейских с их противными свистками. Вместо всего этого начали использовать видеокамеры.
Одна из таких камер зафиксировала, как неизвестный злоумышленник (Аркадий Бобрик) при содействии автора картины (Леонида Худовяка) канцелярским ножом изъяли из «Лесной потери» ее небольшую часть.
Устроители выставки не стали придавать огласке хулиганскую выходку. Они попросили Худовяка забрать из экспозиции недорезанное полотно и при желании завершить начатое в домашних условиях.
Фрида возмутилась изъятием картины из вернисажа, пошла разбираться, и ей объяснили причину.
Вот тут-то и разразился настоящий скандал. Худовяк был изгнан из квартиры божественной Фрейи с неменьшим радикализмом, чем ее лицо с картины.
Худовяк беспробудно страдал две недели. Его замечали в самых низкопробных питейных заведениях. Критики единодушно решили, что восходящая звезда пошла проторенной дорогой настоящих талантов.
Но на третью неделю, в субботу, Леонида Худовяка заметили на московском Арбате. Он сидел на раскладном стуле с фотоаппаратом в руках. Рядом на мольберте стояла «Лесная потеря». Вместо лица скандинавской богини любви, похоти и страсти и, конечно же, нынешнего раздора, зияло овальное отверстие. Любой желающий мог за умеренную плату выставить свое лицо в отверстие и перенестись в лесную чащу.
Худовяк зазывал клиентуру.
– Подходите! Не стесняйтесь приобрести божественное тело!
И многие подходили. В том числе – капитан полиции. Он не столько подошел, сколько был доставлен к уличному предпринимателю разгневанной Фридой. Сейчас в ней трудно было узнать мифологическую богиню, изображенную на полотне. Во-первых, она была одета совсем не по древне-скандинавской моде, а в джинсовый костюм. Во-вторых, лицо у нее, пусть и возмущенное, имелось в наличии.
Полицейский представился Худовяку:
– Капитан Лапохват. Ваши документы и патент на предпринимательскую деятельность?
– Какой патент? Я свободный художник и имею право распоряжаться своими работами!
– Но не моим телом! – возмутилась Фрида. – Устроил сутенерство в центре Москвы!
– Ваше? – спросил полицейский, указав на картину.
– Мое!
Капитан одобрительно зацокал языком.
– И он мне отрезал голову!
– Фрида! Да не я это сделал! У меня бы рука не поднялась. Это Аркадий по заданию твоего бывшего хахаля.
– Какого хахаля?
– Соболевского. Он сказал, что не может забыть тебя. Хотел получить всю картину, но я отказался.
– Ты хочешь сказать, он до сих пор меня любит?
– Любит подлец! Но любит втрое меньше моего!
– Втрое?
– В десять! В сто раз меньше! Я и за миллион не уступлю ему даже самую маленькую твою родинку, не то что лицо!
– Ленечка, повтори еще раз.
Худовяк повторил. Фрида бросилась к нему с поцелуями.
– Дорогой, никто не говорил мне таких волшебных слов!
– А я в жизни не встречал никого красивее тебя!
Капитан Лапохват потоптался на месте, затем крякнул и пошел в сторону служебной машины.
– Сколько раз меня предупреждали – не связывайся с этой чокнутой богемой!