Бригадир Сорокин
Михаил Сорокин сидел в позе обиженного орангутанга – свесив руки и безвольно опустив плечи.
– Мишаня, что случилось? Кофе будешь? – спросил Аркадий.
– Мне бы покрепче.
– Сколько раз говорить, у нас в доме покрепче не держат. Рассказывай, а я приготовлю кофе.
Сорокин откинулся на спинку стула, тоскливо уставился в потолок.
– Я как чуял, не надо было идти к гробовщикам, – отрешенно сказал он.
– Но ты хвастался, что платят хорошо?
– Грех жаловаться.
– И тебя назначили бригадиром.
– Лучше бы не назначали. Мне выдавали деньги на бензин и прочие расходы. А бригаде это не нравилось.
– Какой бригаде?
– Водителю газели Пряхину и подсобнику Костяшкину – они в ритуалке работают шестой год. По их мнению, я выскочка и молокосос. В кабину меня не пускали, мол, троим не положено – бригадирам место в кузове. И дважды хотели оставить меня у магазина, когда останавливались.
– Зачем останавливались?
– Как зачем? За пивом.
– Но они за рулем!
– Ну и что? Где ты видел, чтобы полиция останавливала ритуалку? Да еще с гробом!
Позавчера у нас заказ был далеким, за городом. Начал накрапывать дождик, а я при параде – в фирменном черном костюме, в рубахе и галстуке. Не могу же я приехать утопленником?!
– Забрался в гроб?
– А куда деваться? Накрылся крышкой, повернулся на бок и… задремал.
– Представляю.
– Ничего ты, Аркаша, не представляешь! Мои подчиненные приехали на место, а меня в кузове нет. Обрадовались, подумали, что остался в магазине.
В тот день мы забирали бабулю. Частный дом, во дворе соседи. Открыли борт. Как всегда из числа собравшихся нашлись помощники. Сняли гроб, понесли в дом. Один из добровольных помощников говорит: «Уж больно он тяжелый». А Пряхин с Костяшкиным нахваливают наш товар: «С большим почтением к новопреставленной – изготовлен из мореного дуба». А он от силы из сосновой двадцатки.
Занесли меня в дом, – продолжил Сорокин, – а я ничего не слышу. Видать, в дороге укачало.
Поставили гроб на две табуретки. Комната сумрачная, полутемная, окна занавешены, только в углу под иконкой лампадка теплится. Покойница в это время у стенки на кровати лежала. Надо было переместить ее в наше изделие. Дело щепетильное. Попросили посторонних удалиться.
Сняли крышку и тут я, Аркадий, видать, во сне чихнул. Костяшкину от неожиданности стало плохо – свалился, как пластилиновый. Водитель Пряхин, чтобы не уронить достоинство фирмы, уволок его в соседнюю комнату, где стал приводить в сознание.
А я повернулся на бок и сплю себе дальше. Лежу бессмысленно, как незабитый гвоздик.
Вошли дочка усопшей Ольга и ее муж Валентин. Зятек покойницы присмотрелся ко мне и говорит:
– Оль, чтой-то мамка очень изменилась.
– Да ты, если пить не бросишь, еще не так изменишься! Накрой мамулю – она не хотела, чтобы ее некрасивой видели.
Стали в комнату заносить венки. На лентах надписи «От любимых дочерей», «От соседей» и так далее. Валентин распорядился, чтобы венки ставили у стенки. Таким образом покойницу вскоре совсем загородили.
А я сплю и слышу сквозь сон, как этот Валентин бормочет себе под нос:
– Вот же ведьма… Это надо же так измениться…
А супруга ему отвечает:
– Хоть сегодня скандал не устраивай!
– Какой скандал? Мне без разницы. Пусть выглядит, как хочет. Все равно через часик в крематории сгорит.
От таких слов я сразу проснулся, и очень мне эта перспектива не понравилась. Но лежу тихо – не могу придумать, как выйти из положения. Пошевелюсь – еще кто-нибудь в обморок упадет.
Дочка шмыгает носом:
– Пока еще мамочка в доме, я должна с ней проститься.
Подошла ко мне и говорит:
– Мамулечка, хотя вы и некрасиво с нами поступили, мы все равно тебя любим. Вы знали, что Валентин хотел в нашем дворе автосервис устроить, а дом отписали Светлане и ее Борису-пьянице.
Тут Валентин отстраняет супругу и говорит:
– Поздно уж ее распекать. Раньше надо было. Ну, ничего, отвезем, куда положено, там уж ее допекут так допекут!
– Аркаша, – спросил Сорокин, – ну разве можно так о покойнице?
Аркадий согласился:
– В последний путь такими словами не провожают.
– Вот и мне его напутствие не понравилось. Я взял и погрозил Валентину пальцем. А он после этого совсем расходился. «Оля, – говорит, – маманя мне с того света угрожает!» А жена: «Мама, прости его. Он так без тебя горюет, что с утра нализался. На самом деле и он, и все мы тебя очень любим».
– А я возьми и поблагодари ее, – продолжил Сорокин. – Едва слышно шепчу из гроба: «Спасибо за добрые слова».
Дочка встрепенулась:
– Валик… Наша мама заговорила!
– Что сказала?
– Спасибо.
– Лучше бы о доме что-нибудь прошамкала.
Ну… я взял, – Сорокин вздохнул, – и решил поддержать семейство в нелегкую для них минуту. «Детки мои, не печальтесь, – говорю, – этот дом и все, что в нем, оставляю в ваше распоряжение».
– Мама, повторите, – воскликнул Валентин, а сам командует жене, – Оля, скорей беги за свидетелями, пока она совсем не заглохла!
Дочка убежала.
Сорокин отхлебнул кофе и продолжил историю.
– А я понимаю, что пора заканчивать спектакль, иначе и в самом деле отвезут в крематорий. Выпрыгиваю из гроба и кричу:
– Валентин, ты что, совсем обалдел?! Не видишь, что перед тобой не мамка?!
Тут Валентину тоже сделалось плохо.
А я слышу за стенкой, в соседней комнате, голоса. Понимаю, что надо бы покойницу в гроб переправить. Но она венками заставлена, а я один. Не успею, вот-вот войдут. Хватаю этого Валентина, переваливаю через бортик гроба, укладываю, расправляю как положено, маскирую ажурной простынкой и цветами.
Заходят родственники и соседи. Дочка Ольга глаза вытирает платком и говорит:
– Маменька сказала, что дом остается нам, а не Светлане с Борисом. И Валентин это слышал!
Кто-то из соседей по этому поводу выказывает сомнение:
– Валентин – заинтересованная сторона. Вы бы в свидетели еще ее любимую козу привели!
Понятное дело, после таких слов началась между ними перебранка.
А наш водитель к этому времени вернул подсобника Костяшкина в исправное состояние. Заходят они вдвоем в комнату и замечают меня.
– А ты как здесь оказался? Почему задержался? И зачем скандал у заказчика устроил?
– Я не задержался – раньше вас прибыл.
– Не надо – раньше! Надо вовремя, а не пьянствовать по магазинам! Доложим начальству – вышвырнут из фирмы.
– Ах, так! – думаю – Я вам устрою!
Вышел я на улицу, поднял у газели капот, выдернул провод из трамблера. Еще посмотрим, кого вышвырнут! Возвращаюсь в дом, командую водителю:
– Иди, заводи машину! Мы сами тут разберемся.
Пытаюсь вытеснить публику из комнаты, чтобы покойницу в положенное место определить. Но тут вторая дочка Светлана начала возмущаться.
– У себя дома командовать будешь, когда твоя мамка скопытиться! Это наш дом!
Возвращается водитель, разводит руками.
– Не заводится.
Светлана говорит:
– Пусть Валентин отремонтирует – он автомеханик. Хоть напоследок что-то хорошее для мамочки сделает. А то весь двор бензином провонял, даже куры перестали нестись.
Кинулись искать Валентина. А он в это время спокойненько лежит в гробу. Я к нему подошел, печальную рожу скроил, наклонился и тихонечко шепчу:
– Валик… Валик… просыпаемся… Дело есть на пять тысяч… по автомобильной части.
А он признаков жизни не подает. Я продолжаю:
– Что нам покойницу просить ремонтом газели заниматься?
Валентин приоткрыл глаза. Я ему шепотом:
– Хочешь, чтобы теще деньги достались?
Отвечает:
– Нет.
Я губами шевелю, тихонечко объясняю, что и делов-то на одну минуту – провод на место вставить. Он у меня в кармане лежит, я его из трамблера выдернул. Пять тысяч с водителя стребуешь, чтобы знал, подлец, как мне угрожать!
А все по дому бегают, кричат: «Валентин! Валентин! Где Валентин?»
Валентин окончательно понял, что от него требуется. Поднимается в гробу, сбрасывает покрывало, хочет денежный заказ скорее выполнить.
– Соседи, как увидели это, бросились из комнаты. Я думал, – продолжил Сорокин, – задавят друг друга в дверях. Как бы новых покойников не получилось!
Валентин же под этот шумок выбежал.
Наш подсобник Костяшкин едва второй раз сознания не лишился. Смотрит на пустой гроб, ничего понять не может:
– А где покойница?
– Своим ходом в крематорий побежала! Хороши, – говорю, – специалисты! Не выезжая из дому, покойницу потеряли! Ничего доверить нельзя! За венками твоя покойница лежит.
Перенесли мы бабулю в приготовленное для нее место, укрыли простынкой и цветами. Костяшкин спрашивает:
– А перед ней кто здесь лежал?
– Ваша тяжелая вина с Пряхиным передо мной! Хотели в магазине оставить!
Родственники и соседи начали боязливо в комнату заглядывать. Слышу между собой шепчутся:
– Машина сломалась. Видать, Егоровна не хочет из дому уезжать.
Но тут послышалось, как газель завелась. Воротился довольный Валентин. Увидел над покойницей ворох цветов и говорит:
– Я должон убедиться, что под цветами она, а не кто-нибудь другой. Наша маманя кого угодно может вместо себя подсунуть!
Вторая дочка Светлана услыхала такие слова и давай его чихвостить:
– Чтоб ты сам в этом гробу оказался!
Но Валентин не уступает. Сгребает цветы в сторону и убеждается, что никакой подмены, что все идет по наилучшему варианту – теща в гробу. И тут он неожиданно замечает под покрывалом… свои часы. Видать, браслет расстегнулся, когда выбирался из гроба.
– Э-э-э, маменька! – возмущается Валентин. – Уж больно вы шустрые! Я и не почуял, когда вы их сцапали.
Тут старшая дочка Светлана еще больше расходилась:
– Что ж ты, Ирод проклятый, покойницу выговариваешь?!
– А как не выговаривать?! Она у меня десять лет жизни отняла. А теперь и на часы позарилась.
– На какие часы?
– На мои! В Саратове куплены. На двенадцати камнях!
Валентин забирает у покойницы свои часы, демонстрирует родственникам.
– Ты сам их туда подбросил! Решил маменьку в последнюю минуту опозорить! Она в сто раз честнее тебя!
Один из соседей рассматривает часы, головой качает.
– Я тоже на счет Егоровны не очень-то был уверен. В позапрошлом годе у меня курица пропала. Не иначе, как это ее рук дело.
После таких слов и вторая дочка кинулась на защиту родительницы.
– Так вот вы зачем сюда приплелись! Курицу стребовать?! Забирайте свой венок «От соседей». Не надо нашей маме такого уважения!
Опять поднялся шум и гам. Я на правах старшего призываю всех к порядку:
– Не скандальте! Хоть до поминок потерпите!
Привожу цветы и покрывало в порядок и замечаю у локтя новопреставленной… свой бумажник. Видимо, когда ехал в гробу, выпал он у меня из кармана. А в бумажнике приличная сумма, выданная мне на расходы как бригадиру. Забираю свой бумажник и говорю:
– Не иначе, как и в самом деле покойница была нечиста на руку.
Валентин и кто-то из соседей поддерживают меня. Но дочери от моих слов окончательно взбеленились.
– Положи портмоне на место! Приехали покойников грабить?! С чего придумал, что это твой кошелек?
– Да там визитки нашей фирмы.
– Если визитки, то специально подбросили, чтобы маму перед крематорием опозорить!
– Да какой нам смысл позорить ее? Еще и деньги палить! Там кроме визиток тридцать казенных тысяч.
Услыхали они про тысячи, еще больше покойницу оправдывают:
– Это мы нашей мамулечке на тот свет деньги положили. В Египте человеку все, что ему при жизни дорого было, в гроб кладут.
Тут даже водитель наш Пряхин на мою сторону стал:
– В Египте и колесницу вместе с лошадьми в саркофаг помещают. Может вы и мою газель своей бабуле в гроб затолкаете?! Собирайтесь быстрее – у нас на двенадцать еще один заказ! И в крематории, как пить дать, час простоим. Будете волынить – уедем. Свою маменьку на горбу потащите!
– Я не согласен на горбу! – ответил Валентин. Подбежал к гробу. – Соседушки, помогите.
Мужики отозвались. Валентин, проходя мимо меня, сквозь зубы шипит:
– Эх, ты! Лучше бы мне за ремонт тридцать штук отдал.
– Вот и все, – закончил свой рассказ Сорокин.
– Что все? – спросил Аркадий.
– А то, что две сестрички пожаловались нашему директору. Он орал, чтобы я вернул казенные деньги. А как я верну, если они у покойницы остались? Хотя, может, и дочки, пока ехали-плакали, к рукам прибрали.
Уволили меня, Аркаша. Несправедливо уволили!
А у тебя в доме и в самом деле нет ничего покрепче?
Духовная лепота
Вениамин Петрович весело расхаживал по кабинету в доме, полученном в результате сомнительной дарственной.
– Аркадий, улыбнись. Я тебя не узнаю, где твоя энергия? Опять к своим «Крестовым походам» вернулся?
– Все нормально, дядюшка, – Аркадий грустно улыбнулся. Он сидел в уютном кресле у окна. Перед его глазами простирался великолепный вид на реку. За рекою начинался зеленый луг и очертание леса на фоне голубого неба. Аркадий смотрел в окно, как это делают столетние старики, закутавшись в плед и напоследок запоминая окрестности.
– Суетишься, суетишься, – вздохнул Аркадий в приступе несвойственной ему меланхолии. – А зачем все это, если жизнь конечна? Как я завидую людям верующим.
– А кто тебе не дает? Верь на здоровье.
– Не могу, не умею. Вот если бы кто научил. Где отыскать таких проповедников?
– Да что ж это такое! – дядюшка всплеснул руками. – Я стою перед тобой, а ты не можешь меня отыскать!
– Дядюшка, при чем здесь вы? Я говорю о священниках, способных внушить человеку истинную веру.
– Да я и не таким как ты внушал! Ты слышал о Леонарде Хантере?
– Американском проповеднике?
– Да. Но на самом деле он француз. Это я помог ему уверовать в бога. И даже рай продемонстрировал.
Аркадий настороженно посмотрел на дядюшку, но тот продолжил:
– Я все объясню. И не изображай из себя психиатра! Если кто и психиатр, так это я. И вообще, чтобы ты знал, кто первый надел халат, тот и психиатр. Психиатрия это…
– Дядюшка, вы что-то говорили о Хантере?
– Вот именно. Этот Хантер, несмотря на свои миллионы, к сорока годам был конченным забулдыгой и пьяницей. Набирался так, что не понимал, что с ним и где он находится. И помощники у него были такие же.
Однажды ему понадобилось лететь на Аляску – там у него прииски и нефтяные вышки. А мы в это время с Зафесовым перегоняли в Аргентину купленный у нас ИЛ-72. Летели порожняком, на борту только стюардессы – Верочка и Любаша. Они должны были обучить аргентинских девушек обращаться с оборудованием в салоне. Приземлились мы в Лос-Анджелесе на заправку. Заправились, готовимся к вылету. И тут к нам по трапу заводят Хантера.
Оказывается, его личный самолет стоял рядом. Как я теперь понимаю, его развеселые помощники перепутали борт.
Диспетчер дал команду, взлетели. Ошибка выяснилась на подлете к Буэнос-Айресу. Получаем команду изменить маршрут – лететь на Аляску.
– Кто вам мог дать такую команду?
– Деньги, Аркадий! Деньги Леонарда Хантера. Из его офиса связались с нашим посольством и все утрясли. Уж не знаю, во сколько это им обошлось.
Аляска, конечно, не Буэнос-Айрес, но ничего не поделаешь – приказ есть приказ. Ложимся обратным курсом. Но впереди грозовые облака, а под ними тайфун. Аэропорты закрыты. Сворачиваем в сторону океана и скоро понимаем – топливо на исходе. Что делать? Дальше лететь рискованно.
– А Хантер что говорит?
– Спит твой Хантер и не подозревает, в какую передрягу мы попали из-за него. И вот, пролетаем мы над островом в Карибском море и видим среди джунглей отличную посадочную полосу. Я решаю садиться и дожидаться топлива. И что бы ты, Аркадий, думал?! Это была не посадочная полоса!
– Футбольное поле?
– Дорога для кроликов!
– Что?
Аркадий начал в уме припоминать номер экстренной медицинской службы.
– Вот и я удивился, когда приземлились и ознакомились с обстановкой, – продолжил дядюшка. – Разумеется, связались с диспетчером, сообщили о посадке. В ответ получили команду дожидаться заправщика и сделать все необходимое, чтобы у Хантера не было никаких претензий. Его фирма готова на любые расходы. Вероятно, помощники испугались, что затолкали шефа не в тот самолет.
Мы к тому времени изучили паспорт Хантера, пробили его фамилию по интернету и поняли, что за птица у нас на борту. У него виллы и дворцы почти во всех уголках света. Спрашивается, как мы создадим ему комфорт в самолете с выключенным двигателем, да еще когда за бортом жара под сорок?
У Аркадия исчезла его недавняя меланхолия. Он представил самолетную духоту в тропиках и непроизвольно начал обмахиваться газетой.
– И что вы сделали?
– Вытащили мы спящего Хантера из самолета. А на улице еще жарче. Раздели его до трусов – чего доброго, еще от теплового удара загнется. Затем и сами разделись насколько позволяли приличия. Взяли багажную тележку из грузового отсека, погрузили в нее Хантера и покатили по одной из аккуратных просек среди джунглей.
Вот ты, Аркадий, удивился, когда я сказал о дороге для кроликов. А ведь именно кролики и построили там все дороги, в том числе и нашу посадочную полосу.
На том острове, Аркаша, проживает малоизученная небольшая народность – саймены. Цивилизация к ним еще не добралась, и о существовании других людей они не подозревают. Поэтому ЮНЕСКО занесло их в заповедную Красную книгу.
Что интересно, эти саймены, как и сестричка твоей супружницы – Ирина, поголовно вегетарианцы. А кролики у них, словно коровы в Индии – животные священные. А эти священные твари – я говорю о кроликах – настолько прожорливы, что сайменам приходилось направлять их аппетит в полезную сторону. Ты знаешь, до чего они додумались?
– Откуда мне знать.
– Саймены в джунглях посыпают табаком две полосы и пускают между ними ушастое племя. Кролики выедают все подряд, но табака, в отличие от людей, не переносят – за границу табачных полос не выходят. В результате, у сайменов получились ровные дороги и поля для посевов, а также большая магистраль к морю, послужившая нам посадочной полосой.
Если уж заговорили о кроликах, то сразу скажу, что на острове они – основной и единственный транспорт. Ушастых запрягают в повозки, на манер северных собачьих упряжек. К ушам привязывают поводья и управляют с тележки. Гоняют, как на ипподроме. Соревнования всякие устраивают, скачки, ну, и конечно, по хозяйственным нуждам. Например, на кроликах от океанского берега возят морскую капусту. Как я уже говорил, питаются саймены водорослями и экзотическими фруктами, которых там видимо-невидимо.
Перебрались мы, значит, всем экипажем через холмик, и глазам нашим открылась красивая деревенька с хижинами из тростника.
Сбежалось население. Кто постарше, те в набедренных повязках, остальные – в чем мать родила. Росточка саймены небольшого и загорелые до фиолетовой черноты. Многие из них, особо почитающие кроликов, мажут руки до плеч растительным соком и присыпают кроличьим мехом. Руки получаются мохнатыми и не боятся комариных укусов.
Таких великанов, как мы, да еще белых, саймены никогда не видели. Затрубили они в дудки, забили в барабаны.
Из бунгало выбрался их вождь и старейшина Ахоната. Он тоже в набедренной повязке, с мохнатыми руками и в головном уборе из павлиньих перьев. Шапка на голове красивая, но неудобная – перья повсюду цепляются. В хижину и то приходится забираться в согнутом положении. И что забавно, Аркадий, этот Ахоната очень на твоего тестя смахивает, только немного черней и одного зуба не хватает.
По-нашему саймены ничего не понимают, – продолжил дядюшка, – но люди хорошие. Хантера сразу посчитали нездоровым, перенесли в хижину, положили на циновку, под голову – мешок из банановых листьев, стали отпаивать каким-то зельем.
Мы, как могли, познакомились с сайменами, заодно и с бумагами Хантера, что лежали в его портфеле. Еще раз убедились, что надобно ублажать денежного пассажира, чтобы остался доволен.
– Организовали культурную программу?
– Еще и какую! Зафесов предложил, когда Хантер проснется, объявить ему, что он не на острове, а на том свете – в раю. Вернее, не совсем в раю, а в его предбаннике – вроде как в санпропускнике.
– Дядюшка, но вы-то трезвые были! Как вам такое в голову пришло?
– А ты бы что придумал? Сказать, что вместо Аляски завезли на туземный остров?! А у него, быть может, на это время назначена деловая встреча, подписание миллионных контрактов! Приходилось выкручиваться. И знаешь, Аркадий, все у нас хорошо получилось.
Проснулся Леонард Хантер – мы его между собой Ленечкой прозвали – и не может понять, где находится. Саймены, слава богу, объяснить ничего не умеют. А мы сообщаем ему, что оказался он на том свете. Я представляю одну из наших стюардесс – Любашу. Говорю, это, мол, твоя бабушка, давно тебя дожидается, и рада тебя видеть. Не обращай внимания, что моложавенькая – тут все очень хорошо сохраняются. А Верочку нашу – вторую стюардессу – представляю его небесной подругой и невестой.
Сразу скажу, что Верочка его заинтересовала сильнее бабушки. Любаша, конечно, обиделась за бабушку – тоже была не против поневеститься. Но я, будучи командиром экипажа, решительно запретил разврат. И Верочке наказал не увлекаться и помнить об имидже потустороннего мира!
Саймены по случаю нашего появления устроили праздник с танцами и хороводами. Но их музыка, Аркаша, мне не понравилась, – признался дядюшка. – Бубны, свистульки и какие-то противные дудки. Я распорядился Зафесову, чтобы сбегал к самолету и подобрал что-нибудь более мелодичное. Он умница – через аварийные динамики включил «Музыку ангелов» Моцарта. И сообщу тебе, Аркаша, Моцарт даже сайменов впечатлил. Это тебе не нынешний рэп. Представляешь, откуда-то издалека – из джунглей – доносятся волшебные звуки, как и подобает на том свете. Впечатлению, конечно, помогали и веселые напитки, которые аборигены употребляют по праздникам.
Бабушка Люба в тот день малость перебрала и показала вождю Ахонате новые способы проявления уважения, которые раньше в их племени не практиковались – научила целоваться.
Пока не доставили горючку, мне, Аркаша, приходилось изображать ангела, а заодно, и аниматора заоблачного праздника. Я по мобильнику связался с помощниками Хантера. Они организовали в небе легкий одномоторный самолет. Самолет кружился над нами, выводя в небе цветными файерами «Со счастливым прибытием, Хантер!»
Нашему Ленечке, то есть Хантеру, очень понравилось новое местечко. Теперь он о прошлой жизни вспоминал с содроганием. Наш миллионер развелся с четвертой женой и два года судился за имущество и детей. Слава богу, дети его на земле ни в чем не нуждались. Впереди их ожидало светлое будущее, в том числе, как он теперь убедился, и после окончания земной жизни.
Питаться Хантер начал местными фруктами – они ему понравились. Корзину с фруктами приносила очень уважаемая у сайменов девица. Не в пример остальным, росту оба была высоченного, худая и гибкая. Должно быть какая-то мутаций. А по-нашему, ничего особенного – дылда-манекенщица.
Наш Ленечка не мог нарадоваться, что небесная жизнь – не выдумка священников, а установленный факт, и что все его земные кувырканья так благополучно закончились.
Как он мне объяснил – Аркаша, ты сам понимаешь, от ангелов на том свете ничего не скрывают – у него был компаньон, с которым они постоянно враждовали. Пришлось долю компаньона прибрать к рукам, чтобы не потерять весь бизнес. Теперь вот он сожалеет о содеянном, ведь у компаньона детишки. Как они теперь там, на земле, перебиваются?
Я сразу подсказал ему выход, – продолжил Вениамин Петрович. – Написал на бумажке номер моего расчетного счета, мол, деньги переводи сюда, а небесная канцелярии переправит их детишкам твоего компаньона. Он тут же и отписал мне два миллиона.
– Чего два миллиона? – переспросил Аркадий.
– Ну не рублей же! Долларов. Еще и поблагодарил, что я избавил его от укоров совести.
– Ничего себе избавил!
– Не только избавил, а переложил их на себя. До сих пор стыдно за тот поступок.
– Дядюшка, так вы миллионер?
– Номинальный. Я к этим деньгам не прикасаюсь. И на душе все время неспокойно, даже когда ходил у сайменов в набедренной повязке.
А вот Ленечка наш в это время только наслаждался. Бизнеса нет – гора с плеч. Разгуливает по деревне, милуется с небесной подружкой Верочкой. Низко кланяется бабушке Любе и все дивится, как она хорошо сохранилась. Начал интересоваться своей родословной.
Мы к тому времени из интернета кое-что о нем разузнали. Бабушка Люба в общих чертах, чтобы не завраться, рассказала ему о его предках. Что по крови он из французов, и у него в Шампани есть наследственный замок. В замке том на стенах висят портреты его славных пращуров. Граф де Артур на картине запечатлен с вытянутой вперед рукой, в которой держит шпагу. Изображен боком, поскольку второй руки у него нет – оторвало ядром при Ватерлоо. Сын Артура – граф де Анатоль – на портрете нарисован еще с головой. Это позже, при Реставрации, он лишится ее на гильотине. Правнук де Анатоля – де Валери – с черной повязкой поперек лица – неудача во время дуэли – лишился глаза. «Только у тебя из всего нашего рода, – объяснила бабушка Люба, – все на месте». «Не все, – возразил Хантер. – У меня аппендицит в десятилетнем возрасте удалили». «Это у нас – у французов, за доблесть не считается, – ответила Люба – Еще вспомни о молочных зубах!»
– А я, – продолжил Вениамин Петрович, – когда Хантер разговаривал с кем-нибудь, или на солнышке с Верочкой миловался, снимал его на мобильник. Все хижины и всю деревню перефотографировал.
И вот, когда Ленечка окончательно про все свои беды позабыл, когда бы жить ему и жить в свое удовольствие, пришло известие, что завтра утром прибывает заправщик. – Вениамин Петрович сокрушенно вздохнул. – Что делать?
Располагая ангельскими полномочиями, подбил я островное население на очередной праздник. При содействии Верочки накачали мы Хантера до беспамятства местными напитками. Утром погрузили его в самолет и отбыли на Аляску.
Ты представь, Аркадий, весь ужас нашего Ленечки?! Очнулся в заполярном и греховном месте, то есть, на Земле. Голова раскалывается. А вместо тропиков и небесной подруги морозище минус тридцать и опостылевшие рожи коллег-бизнесменов.
– Да-а-а, не хотел бы я в своей жизни таких перемен, – посочувствовал Аркадий.
– Но ничего. Он справился. Во-первых, пришло благодарственное письмо от детишек прежнего компаньона за перечисленную сумму. Это я постарался, – объяснил Вениамин Петрович. – От добрых дел на душе у Хантера немного полегчало. А главное, если небесная канцелярия выполнила обещанное, то, стало быть, она имеется в наличии. Выходит, что небесная жизнь ему не приснилась, а на самом деле существует. Если бы мне, Аркадий, кто-то внушил подобную веру – никаких миллионов не жалко!
Как мы потом узнали из газет, жизнь Хантера с того времени круто переменилась. Над бизнесом он поставил толкового управляющего, а сам принялся создавать свою церковь. Назвал ее своим именем.
Начал Хантер проповедовать и убеждать скептиков, вроде нас с тобой, в реальности загробного мира, где ему посчастливилось побывать. Проповедовал так убедительно, что число прихожан начало стремительно возрастать.
В других конфессиях по этому поводу забеспокоились, натравили на Хантера психиатров. А уж эта публика любую веру может подорвать! Стали убеждать нашего Ленечку, что все им увиденное от расстройства психики.
И уж начал было Хантер сомневаться. Но тут мы с Зафесовым снова пришли на помощь. Снабдили Верочку деньгами и направили в сторону небесного жениха.
Разумеется, от встречи с Верой его вера мгновенно окрепла. Тут уж психиатрам окончательная хана! Оно и понятно. И Хантер, и Вера помнят одно и то же. Стоит Ленечке заикнуться о хижине у сайменов, его небесная – да чего уж там скрывать, теперь и земная невеста – вспоминает одинаковые подробности: циновки на полу, рисунки кроликов на дощечках. Или как вождь сайменов Ахоната, чтобы не поломать павлиньи перья, сгибаясь, выбирается из хижины. Например, Хантер говорит: «У него еще зуба не было». «Да, впереди, снизу, – подтверждает Вера. – Забавный старичок».
Влюбленная парочка с ностальгией вспоминала тот свет. Примерно так старички на далекой чужбине вспоминают свое детство и родительский дом.
Хантер, подкрепленный Верочкой, занялся благотворительностью. В его доме, офисе и во всех церквях появились изображения кроликов. Чтобы картинки эти не путали с товарным знаком журнала Playboy, кроликов изображают без бабочки, а с разведенными в сторону ушами – так удобства в упряжке.
Теперь под сводами всех церквей Леонарда Хантера постоянно звучит моцартовская «Музыка ангелов». Сам же он появляется перед паствой не в золоченных ризах, а в костюме наподобие якутской кухлянки, пошитой из искусственного кроличьего меха.
Теперь по всему миру у него более ста молитвенных домов. – Вениамин Петрович вздохнул. – Опасаюсь, как бы он не добрался до сайменов. Вот это будет несчастье! Утрата истинной веры. Одна надежда на Веру, что не допустит экспансии в сторону Карибского моря. Кстати, Вера и Хантер поженились и живут не хуже сайменов.
– А тебе не хотелось бы повидаться с ней? – спросил Аркадий.
– Боже сохрани! Попадусь Ленечке на глаза – вся жизнь его снова пойдет кувырком. Я и к деньгам его до сих пор не прикасался.
Аркадий задумался.
– Дядюшка, я не бизнесмен, но по всем правилам экономической науки деньги должны работать.
– Люди должны работать, а не деньги!
– Они и работают. А толку? Иннокентий Павлович по ночам не спит – все изобретает способы, как бы не разориться. И дочке своей Ирине не позволяет выходить замуж за неимущего Сорокина. А Сорокин, бедняга, на очередной своей работе покойницу изображал. И Худовяк страдает – его картины никто не берет. Они с Фридой хотят продать квартиру и уехать в Посторомкино – там дешевле прожить.
– И что ты предлагаешь?
– Ты фотографии Хантера в мобильнике не убил?
– Нет.
– Покажи Худовяку, пусть он по ним нарисует деревню сайменов, а я отвезу и продам картины Хантеру.
Прозябающий без заказов Леонид Худовяк с радостью ухватился за возможность подзаработать – изобразить тропический остров.
– Только чтобы получилось прилично, а не зохзо! – предупредил Аркадий.
– Какое зохзо?
– Не 30 х 30, а два на два! И не вздумай где-нибудь изобразить свою Фриду. На том свете и без нее красавиц хватает.
Худовяк заказ выполнил, но Фриду все-таки нарисовал, правда, небольшого росточка и на втором плане.
– Немедленно убери! – возмутился Аркадий. – Иначе я сообщу Фриде, что тебя не устраивают ее параметры и мечтаешь о карликовых негритянках.
Худовяк неохотно закрасил Фриду и показал еще одну картину, до этого момента стоящую повернутой к стене. На полотне в набедренной повязке на фоне пальм и океанского берега красовался Вениамин Петрович.
– А дядюшка тут зачем?
– Скажешь Хантеру, что это Вениамин – небесный ангел на том свете. А на этом – твой родственник и мой торговый агент. Так больше вероятности, что Хантер купит картины.