Брюга убежал и вскоре вернулся с лопатами. Работали молча и быстро. Широкая яма по пояс вместила всех «целителей» серой болезни Эллрадана. Эйстальд выпрямился. Оглядев дело рук своих, покачал головой и двинулся в сторону корчмы. В голове крутился давно назревающий вопрос: и почему в Серых Пустошах, в окружении полчищ беспощадных Искаженных, ветра и холода было все куда понятней и проще?

Гелвин и Брюга следовали за скитальцем молча, а за ними следовал угасающий день, только не в тепло корчмы неподалеку, а к западным землям, за высокие хребты, чтобы в последний раз озарить глубокие и неизведанные воды.

ВЕЧЕР РЕШЕНИЙ

Отворив дверь, Эйстальд вошел в таверну. Разглядывая помещение, он пришел к выводу, что если в трактире еще и были другие постояльцы, то они предпочли не высовываться из своих комнат. Резня, устроенная под окнами, могла отбить желание от доброй кружки вечернего даже у хозяина скотобойни.

Устало усевшись на свое любимое место у окна так, чтобы было видно входную дверь, он по привычке стал дожидаться услужливого корчмаря. Но вспомнив о том, что Брюга махал вместе с ним лопатой и теперь ковыляет следом, улыбнулся и полез за трубкой.

Зайдя следом и окинув корчму взглядом, Гелвин хмыкнул и направился к попыхивающему трубкой скитальцу.

– Что ни говори, – плюхнулся рядом бальтор, швырнув котомку под ноги и подперев секиру к стене, – а денек выдался сложным. Стоило мне тогда обойти стороной Струтню. Давно бы сидели тут за кружкой пива и ароматной закуской. Эх, но вышло, как вышло, – подытожил он свою мысль кольцом плотного дыма.

Следом подоспел Брюга с тремя кружками, кувшином и большим блюдом мяса холодного копчения. Водрузив все на стол и разливая по кружкам хмельное-душистое, оправдываясь, пробормотал:

– Рагу обождать придется, остыло совсем. Только-только на огонь поставил.

– Ничего, – крякнул Гелвин, делая скромный глоток на полкружки, – пока этим десертом перебьемся, – потянувшись за куском мяса в тарелке, обратился к Брюге, – а ты лучше еще кувшинов неси! Трактирщик не стал себя упрашивать и метнулся за медовухой. Пил Эйстальд не торопясь. Пиво было отменным, и мысли скитальца потекли плавно, согреваясь с каждым глотком. И отчего все то простое, что он только искал, доставалось такой непростой ценой?

Под звуки разливающегося пива в деревянные кружки ту же завязался разговор:

– Брюга, гляжу посетителей у тебя и впрямь не густо? Неужто мы так всех перепугали, отчего теперь по комнатам все в страхе сидят? Иди созывай остальных, поминки прошли, теперь гулять будем! – раскраснелся Гелвин, с недовольством взглянув на оставшиеся пару кусков мяса на блюде. Корчмарь, разгадав недвусмысленный взгляд, поднялся за добавкой.

– Дак некого звать-то, мастер Гелвин! По утру еще были постояльцы, а теперь, как вы сам знаете, все и прилегли, отдохнуть… под деревом. И что за постояльцы, сами видали: наели, напили, ни монеты не оставили! Да и чего теперь о них плохо-то говорить, – возвел Брюга очи к потолку. Гелвин подозрительно взглянул туда же и, не найдя ничего, окромя пыльного потемневшего дерева и паутины по углам, отхлебнул из кружки.

– Хорош уже, Брюга, прибедняться! Завещание твои постояльцы само собой не оставили, а вот цацки свои, мешок с монетами да коней четверых, как мне помнится, с собой не забрали.

– Да какой уж там мешок, мастер Гелвин!? Мешочек-то крохотный совсем!

– Ладно, не суетись, тебе все останется. Нам бы только коней пару. К Серым Лесам путь неблизкий.

– О чем речь! Выбирайте любых в знак старой дружбы и в благодарность за оказанную помощь.

– Многовато мне в последнее время напоминаний о старой дружбе и помощи, – вздохнул Гелвин над кружкой, окутав ее хмельными парами и дымом, – главное, чтоб оно в привычку не вошло.

Брюга вышел и через пару минут вернулся с новыми кувшинами и мисками, чем незамедлительно вернул старому бальтору доброе расположение духа.

– Что до вашего вопроса, мастер, – замешкался трактирщик и, разливая по кружкам пиво, неуверенно добавил, – уже как несколько дней гостит одна постоялица. Правда в общей зале редко появляется, а как эти нагрянули, то с утра до вечера только в пустошах и пропадает.

Уплетая мясо, Гелвин застыл и, поставив кружку на место, недоверчиво переспросил:

– Постоялица?

– Ну да, она, – сбивчиво стал объяснять Брюга, – тихая, вежливая, платит исправно. Слишком уж красива для наших земель, ходит с сумою через плечо. Как я уразумел, она травница. Только что она одна на севере делает и в пустоши наведываться не боится, невдомек мне. Как шайка эта пожаловала, перепугался я шибко за нее. Тайком в комнату постучался, говорю: «Уезжать вам отсюда скорее нужно, не то беде быть!». А она усмехнулась, мол, не переживай, Брюга, хоть за себя постоять и смогу, да лишний раз на глаза показываться не буду. И права была. Сброду пьяному на залитые глазки ни разу не попалась. Видать, ловкая очень!

Бальтор заметно поскучнел и потянувшись к мясу, пробурчал:

– Травница говоришь, ну это вон, к Эйстальду ближе.

Витая мыслями далеко от корчмы, Эйстальд пил много и ел мало, уставившись на огонек свечи. В дрожащем пламени извивались образы давно минувших дней и отсветы необратимого времени. Вынырнув из дальних странствий в омутах памяти, он взглянул на болтающего Брюгу.

– Травница и имя свое назвала? – как бы между делом спросил внешне спокойный скиталец, но в груди торопливо застучало сердце.

– Ясное дело назвала, а как же, Айелия, – и не заметив, как вздрогнул Эйстальд, продолжил перечислять список своих нескончаемых тревог.

Не ускользнуло от Гелвина ни внятно прозвучавшее имя, ни вздрогнувший едва заметно скиталец. Улыбаясь и пустив необычное кольцо дыма в виде символа трепетной любви, сказал:

– По-моему, запахло прошлой, но все еще дымящейся любовью!

– Любовью? – захлопал глазами Брюга и повел носом в сторону. – Так это ж рагу мое, я за него и забыл совсем! – с этими словами он ринулся на кухню. Оставшись на какое-то время вдвоем, Гелвин подметил, что после сведений, изложенных словоохотливым Брюгой, Эйстальд, не находя себе места, прикладывался к кружке куда чаще обычного.

– Не налегал бы ты, старик, – посоветовал бальтор, – если тревожишься мыслями о встрече, то я не советую пить. Иначе и двух слов не успеешь сказать, как свалишься под лавку.

– О чем мы можем говорить с ней, Гелвин? В последний раз мы расстались не самым лучшим образом. И этот последний раз был несколько лет назад!

– Как о чем? Да взять хотя бы ее работу! Ты же следопыт, травы не хуже моего знаешь. Потом бабы любят, когда об их увлечениях интересуются, – заключил бальтор, выковыривая ножом на грубой столешнице то, что отдаленно напоминало женскую грудь. – Да шучу я! – повернулся в сторону мрачного Эйстальда, – само собой не о работе. Тебе-то должно быть виднее, о чем ей хочешь сказать.

Брюга вернулся с дымящимся котелком и мисками. Увидав суровый взгляд бальтора, он быстро метнулся еще за одним кувшином.

Минуты бежали, встречаясь с часами, и кувшин светлого солода навеял скитальцу мысли об алеанском рубиновом, о чем он сразу решил поделиться с присутствующими. Корчмарь, уже забыв о своем бедственном положении, с радостью поддержал эту идею и с готовностью вызвался бежать в погреб за оным. Однако Гелвин, пространственным жестом осадив обоих, изрек мнение, что вечер только начинается, потому негоже вино пить без присутствия дам, на коих никто из них явно не походил.

Брюга почти полностью избавившись от перечня проблем и осторожностей, предложил самому подняться наверх и сопроводить гостью к столу, на что получил единогласное одобрение. Но тут оказалось, что светлое, так прекрасно сочетающееся с рагу, неожиданно подошло к концу, чем немало озадачило присутствующих.

Эйстальд твердо, но слегка путаясь с расстановкой слов, заявил, что пока не намерен пить больше медовухи: пора чинного ужина в присутствии дам еще не настала, и потому в столь благородном доме гостей для начала следует угощать аперитивами. Тут даже Гелвин согласно закивал бородою, заявив ошалевшему трактирщику, что этикет превыше всего.

Корчмарю, проведшему жизнь за прилавком, не долго пришлось объяснять, что подразумевалось под столь витиеватым названием. Выслушав дотошные инструкции от обеих сторон и поняв все по-своему, уяснил одно: благородные господа, коими и являются все здесь присутствующие, прежде чем начать ублажать себя едою и крепкой выпивкой, тешат свой изысканный вкус напитками, что слабее вина, но покрепче пива.

– Вино только в присутствии дам! – продолжал настаивать, не справляясь с икотой, осоловело взирающий на пустой зал бальтор.

Согласно кивая головой, Брюга скользнул в сторону кухни, откуда двое господ, ожидающих в томительном неведении, услышали шум падающих ящиков, а затем крышки погреба. Минуты предвкушения тянулись чересчур долго, и бальтор предложил скрасить их парой капель одиноко скучающей медовухи. На что непреклонный скиталец напомнил о необходимости дождаться подходящих событий, но все же милостиво разрешил старику капнуть по чаркам, поскольку неправильно им пустыми стоять. Но Гелвин понял его буквально, на что Эйстальд обиженно заявил, что такие капли на языке быстрее высохнут, нежели в глотку попадут. Пока Гелвин соображал о природе капель и полных чарок, скиталец пришел к окончательному пониманию, о чем говорить со своей давней любовью.

– Знаешь, Гелвин, пока Брюга не пришел, хочу поделиться… – с видом мыслителя, близкого к осознанию загадки бытия, заявил Эйстальд, танцуя головою вместе с неугомонным огоньком свечи.

Бальтор оторвал взгляд от своих художеств на столе и, сфокусировав на терзавшем его интерес кухонном углу, за которым уже порядком давно скрылся корчмарь, доверительно наклонился к скитальцу, но, слегка не рассчитав угол, едва не нырнул под столешницу.

– Думаешь, я не вижу этих терзаний? Но поверь моему опыту в делах любовных, она будет рада не меньше твоего, – зачем-то решил подмигнуть Гелвин глазницей, скрытой под повязкой.

Эйстальд держался. Пламя свечи призывно тянуло в пляс, но он упорно твердил себе, что вечер еще только начинается, и следовало бы дождаться гостей.

– Думаешь, она все еще помнит? – решив изобразить на лице неразделенную любовь, поинтересовался скиталец.

– Что помнит? – икнул бальтор и оскалился. – Как добраться до корчмы? Думаю, что помнит. Или ты спрашиваешь, не забыла ли она твоего сурового взгляда?

– Эх! – размашисто взмахнул рукой Эйстальд и ненароком угодил старику в ухо, расплескав по пути одну из чарок.

– Ну-ка, давай без драк, – заявил бальтор, пальцем подводя лужицу к своему творчеству, будто наполняя своеобразную ванну для нагих прелестей, выцарапанных на темной доске, – мы еще не настолько пьяны. Да и потом, на сегодня потехи всем и так хватило.

Брюга, семеня к столу нетвердой походкой, держал перед собой корзину с торчащими горлышками бутылок и кувшинами. Заметив, как уставился бальтор на плетенку, словно на чистую жилу золота, прояснил:

– Обыскал весь подвал, но не нашел ничего на аперитив ваш схожего! Все перерыл и взял то, что показалось годным. Трем головам, думаю, труда не составит уразуметь с его рецептом.

Быстро заставляя стол содержимым корзины, Гелвин на радостях произнес:

– Верно, Брюга, все верно ты ухватил! С твоей чуткостью и смекалкой королевством надлежит управлять!

Корчмарь сиял. Дернув плечом, он оправил невидимую, но роскошную мантию. Дотронулся до замотанной головы, свято уверенный, что это венец давит ему на залысины. Сбившись со счета вырастающих на столе бутылок, Эйстальд решил вставить и свое слово искренней благодарности щедрому хозяину:

– Брюга, твоя помощь скитальцам просто неоценима! Серый орден в долгу пред тобою!

Брюга застыл, силясь понять: радоваться ли столь неожиданному повороту или страшиться. Но природную скромность уже давно вытеснила изрядная доля медовухи. И к королевскому венцу корчмарь с явным удовольствием добавил титул – «Друг Серого ордена». Если бы только не хмурое воспоминание о крови, бутылочного стекла и выросшем неподалеку холме, трактирщик мог с уверенностью сказать, что это лучший его день с тех самых пор, как на окраинах севера был услышан его первый крик.

Взявши дело в свои руки, Гелвин быстро мешал в высоких пивных кружках то, что, по его мнению, и являлось истинным аперитивом. В ход пошли все емкости, теснившиеся на столе. Окончив приготовление этого легкого и бодрящего напитка, по его словам, он придвинул каждому полную кружку и, подняв свою, торжественно заявил:

– За любовь! Та, что витает в воздухе наравне с запахом превосходного рагу! До дна!

Радостно замычав, корчмарь выразил свое одобрение прозвучавшему тосту, который воспринял исключительно как комплимент своим кулинарным способностям. Эйстальд, конечно, разглядел в сказанном некоторую двусмысленность, но соблазн увидеть дно своей кружки был слишком велик. Пили втроем, не отрываясь и не переводя дыхание. Первым закашлялся Брюга, выпив почти все до конца. Утирая выступившие слезы из глаз, он прохрипел:

– Что ни говорите, мастер, а намешано прямо с любовью! Если это тот самый аперитив и есть, теперь-то я понимаю отчего им перед ужином нутро тешат.

Гелвин довольно хлопнул кружкой по столу и, обведя взглядом бесчисленные бутылки, похоже остался доволен.

– В общем такое дело, Брюга, – начал бальтор, мешая новую порцию всем желающим, коих с первой пробы не убавилось, – Пока мы даму к столу ждем, я скажу тебе так, – и словно не замечая, как уставился на него скиталец, продолжил, – пили за любовь мы не от нечего делать. Видишь ли, так сложилось, что наш друг Эйстальд – давний друг твоей постоялице, да к тому же друг, можно сказать, сердечный.

Брюга, кажется, стал понемногу понимать, что разговор уже не велся исключительно о его рагу. Постаравшись придать своему лицу серьезное выражение и, подперев подбородок рукой, умудрился глядеть на обоих сразу. Отчего голова у него тут же закружилась и его здорово замутило. Бальтор, с подозрением взглянув на красную с оттенками зеленого рожу корчмаря, подумал и решил добавить ему в кружку побольше забористой медовухи.

Эйстальд теперь чувствовал себя готовым к любому разговору. Вот уже какое-то время он все не мог избавиться от желания прогуляться в пустоши, а заодно и травницу ненароком повстречать.

Кружки вновь перекочевали в руки ожидающих, и Гелвин, наконец, решил окончить свою пространственную мысль:

– Тут такое дело, нам бы твой совет. Ты уже пару дней как с Айелией общаешься. Какова она сейчас? Чего в Серых Пустошах ищет?

– Дак, а чего ищет и сам не знаю. Понял, что травы ищет. Говорит редкие, кои только в этих широтах и растут. А какая она? Ну какая, обычная, – корчмарь обвел руками места должных округлостей, – и грудь, и все остальное. Говорю же, обычная, как баба!

– Тьфу ты! – в сердцах воскликнул Гелвин, – да не о том я! То, что она баба, мы и так знаем! Ты лучше скажи, ищет чего? Может название какое говорила или в книге рисунки показала?

– Да что вы, мастер, я-то с книгами не в ладах. Свое имя с трудом написать могу. Названия может какие и говорила, картинки в своей книге чудной показывала, да только я ничего из того не понял. Понял только, что за комнату платит исправно да травы редкие ищет, – вновь принялся за свое корчмарь.

Бальтор, неудовлетворенный ответом, упорно продолжил:

– Ладно, а что бы ты подарил своей даме, Брюга? Вот хотя бы сейчас, дабы чувство неугасаемой любви выразить?

– Да как же я подарю, сейчас-то? Померла моя Длуня, уж много лет как.

Предательская улыбка тронула губы Эйстальда, но поймав укоризненный взгляд корчмаря, скиталец закашлялся, сделав вид, что пошло не в то горло.

– Ну, тогда в память за прекрасную Длуню, – провозгласил Гелвин, ухватившись за кружку, – добрая и прекрасная была женщина!

Брюга с готовностью припал к своей и, справившись с нахлынувшей дурнотой, утер рукавом сизое лицо.

– Да вы то, мастер, знать ее не знали.

– И то верно, не знал… Но уверен, что с негодной женщиной любовь бы тебя не связала!

Решив выпить еще один тост, Эйстальд быстро наполнил кружку содержимым первого попавшегося кувшина. Брюга с готовностью пододвинул свою обратно к бальтору.

– Чтобы подарил? – протянул корчмарь, тяжело мотнув головою. – Сердце дракона, вот что! Как в старых былинах: на любовь вечную и страстную!

Гелвин, пролив ценное содержимое кувшина мимо кружки на стол, недоверчиво уставился на трактирщика.

– Брюга, у тебя очень неординарное мышление. За это мы сейчас и выпьем!

Корчмарь захотел встать и чинно раскланяться за столь щедрый на комплименты вечер, но после нескольких неудачных попыток оставил это дело.

Воодушевившись идеей Брюги, Гелвин с азартом продолжил:

– Послушай, Эйстальд, а ведь это мысль! Она же травница, а сердце дракона редчайший ингредиент.

Скиталец, приподнявшись, чтобы помочь Брюге в попытках изобразить изящный поклон, с удивлением обернулся на старика.

– Гелвин, драконы вымерли тысячелетия назад, еще в предударную эпоху! О каком сердце ты говоришь?

– Конечно, вымерли они давно, – задумчиво поскреб бороду бальтор, но глаз его заблестел. – А как насчет Дальних Хребтов подле Северного Моря? Знамо ведь, никто и никогда их не исследовал. Может как раз там, в укрытии от суеты опостылевшего мира, еще и живут древние гады?

Эйстальд, потеряв интерес к галантности корчмаря, уставился на дальнюю стену. Казалось, он желает пробиться через нее взглядом, чтобы увидеть воочию темные и суровые силуэты далеких гор. Остатки здравого смысла, еще не успевшие окончательно захмелеть, намекали, что утром он будет вспоминать это с абсурдом. Однако сейчас эта красивая легенда, в которую хотелось верить, или искры опасного приключения во взгляде бальтора, подсказывали ему о том, что сердце дракона вполне может быть ключом к сердцу травницы.

В пыльные окна уже давно не проникал ни один луч. Солнце, проследовав весь свой длинный путь, скрылось в закатной полосе горизонта. За стеклами колыхалась иссиня-черная вуаль ранней ночи. На истоптанный деревянный настил вкрадчиво падали первые прикосновения лунного света.

– Думаю, если собраться быстро и выступить сразу, то до конца зимы можно успеть, – вслух размышлял скиталец.

– Не забывай, мы теперь верхом! – придвинул к нему полную кружку с очередной мешаниной бальтор.

– А не лучше тогда пару стаканов алеанского? – взглянув внутрь своей кружки, осторожно поинтересовался Эйстальд. – Нет, мне, конечно, нравится то, чем ты нас потчуешь, но боюсь, что даму мы не дождемся.

– Не переживай, эта смесь только придаст нам сил, да и алеанского там предостаточно! – зашевелилась борода в улыбке, и старик, хлопнув скитальца по плечу так, что у того расплескалась половина содержимого, выпил свою кружку залпом.

– Так вот, верхом, – отрыгнув в бороду, сказал Гелвин и, взглянув на Брюгу, которого раскачивало на скамье, как на лошади аллюром, – ветром через пустоши пронестись! Мы-то местность неплохо знаем. Достанем сердце и назад – я за славой, ты за любовью!

– И я! – мотнул головой корчмарь и, удержавшись от того, чтобы не мотнуть всем телом, добавил, – я тоже могу ветром!

– Он тоже может! – порывисто и с чувством указал бальтор рукой на Брюгу, будто скиталец был единственным из присутствующих, кто не мог.

– А сражаться Брюга может? – допив остатки в кружке, поинтересовался Эйстальд. – Через пустоши путь неблизкий, и зверодрагуры нередко встречаются.

– Раскуривая трубку и едва не спалив бороду, Гелвин уставился на корчмаря. Остановив галоп своего норовистого стула, Брюга слегка побледнел, но понимая, что под пристальными взглядами двоих осторожность сойдет за трусость, неуверенно промямлил:

– М-м-м… Могу, конечно!

– И это может! – пришел в восторг бальтор, окутанный дымом подобно нечищеному дымоходу, и принялся наполнять стаканы. – Что за самородок прозябает на окраине мира!

– И что же ты предпочитаешь? – не разделяющий уверенности старика, спросил Эйстальд. – Меч? Топор? Лук?

– Дубину. Меня еще мой папаша учил. Вот с ней я очень неплох! Бедолагам с утра шибко свезло, что я не с палкою вышел!

Оценивая взглядом подобравшуюся в уверенности фигуру новоявленного воителя и выискивая в нем незаметные с первого, и даже со второго взгляда боевые качества, скиталец, терзаемый смутными сомнениями, решил проверить его в деле:

– Ну, тогда продемонстрируй нам со стариком пару выпадов. Чем серебро не шутит, глядишь, действительно возьмем тебя третьим.

– А дубину где взять-то? Теперича и не припомню, где моя родная.

Пыхтя ароматным табаком и не слишком ароматным перегаром, бальтор резко поднялся и, устояв на одном месте, чего стоило ему видимых усилий, нагнулся за своей секирой. Повернувшись, он сбил ногой стул, стоящий неподалеку, и не успел Брюга открыть рот, как бальтор срубил у него ножку.

– Вот тебе дубина на первое время, орудуй в свое удовольствие!

Однако, не заметив на лице корчмаря явного удовольствия, поспешил заверить:

– Как с похода вернемся с богатствами у драконов отобранными, на стену повесишь. Деревяшка легендой станет! А если богатств не сыщем, то и назад приколотить сгодится.

Неуверенно взяв обломок в свои руки, Брюга с жалостью взглянул на обломки добротного стула. Вздохнув и решив, что назревающие приключения стоят большего, опорожнил первую попавшуюся кружку:

– Ну-с, сейчас покажу тогда, как дубиной орудовать следует!

Ухватившись за край стола, он медленно поднялся и, сделав пару уверенных шагов под заинтересованные взгляды, свалился на пол мешком.

Осадив рукой скитальца, кинувшегося на помощь, старик твердо заявил:

– Поплохело молодцу, духота-то страшная. По нему видно: наш Брюга – боец упорный, в строй скоро вернется!

Тянулись минуты долгого ожидания, и скиталец уже был готов поклясться, что слышит отчетливый храп, доносящийся снизу, как вдруг Брюга заворчал, задвигался и неуклюже стал подниматься.

– Где это я? – ошарашенно повел глазами и, убедившись, что в собственной корчме, остановил взгляд на деревянном обломке в своей руке.

– Ах да, я ж это, того… Мастерам показать, на что годен! – выпрямившись, широко расставил ноги, чем уберег себя от дальнейшего раскачивания и непредсказуемых выпадов коварного настила. – Сейчас покажу, на что способен!

Первые несколько взмахов были не так уж плохи. Было заметно, что дубину в руках он держал не впервые, и Эйстальд, осушив очередную чарку, согласился с икотой бальтора, что над техникой предстоит поработать.

Взмахи становились все увереннее и быстрее, а лицо корчмаря – краснее и свирепее. Войдя в кураж под одобрительные возгласы бальтора и скитальца, Брюга крутил незадачливую ножку и так, и эдак, перебрасывая из руки в руку, проворачивая в воздухе на манер клинка. В разгар очередного замысловатого движения деревяшка, выскользнув, пролетела вдоль всей залы и, со звоном высадив одно из стекол створчатого окна, исчезла во мраке.

– Принят, единогласно! – вскричал бальтор, подскакивая и суя кружку в руки опешившего корчмаря, – если ты, Брюга, дракону так в глаз засадишь, тогда и сердце, и сокровища – все нашим будет!

Брюга пил молча, останавливаясь только затем, чтобы отдышаться. Украдкой он все же поглядывал на зияющее черное пятно в оконном проеме. Что-то подсказывало ему, что этот поход, еще не успев начаться, уже во всю расходует его сбережения.

Ни Гелвин, ни Эйстальд не разделяли его сумрачных взглядов. Бальтор поспешно начал засовывать недопитые бутылки в котомку. Трудно было сказать, готовился ли он выступать немедля, или просто считал, что сейчас им там самое место. И тут, под общую атмосферу сборов за богатством и славой, тихонько скрипнула входная дверь. Впустив во внутрь касание холодной ночи и потревожив пламя свечей, она привлекла внимание всех троих к неясной фигуре у порога.

– А это кто еще будет? – поинтересовался бальтор, силясь подвыпившим взглядом уловить очертания расплывчатого силуэта.

Брюга, пролив содержимое кружки себе на рубаху, вглядывался в невразумительную темноту у порога. Воображение у него включилось куда раньше мозгов:

– Дракон! – взвизгнул корчмарь. – Он явился мстить за наши желания! – и, ухватив первый попавшийся кувшин, полез под стол.

– Как же ухитрился гад так скоро наши планы проведать?! – недоуменно воскликнул бальтор, потянувшись за секирой.

И только один Эйстальд, обладавший более острым зрением и чуть более трезвым сознанием, сохранял спокойствие. Догадавшись, кто стоит у порога, он пытался придать своему лицу одновременно мудрое, смелое и рассудительное выражение. Получилось скверно, поскольку Гелвин, дотянувшись до топора и взглянув на скитальца, тотчас выронил его из рук.

– Глотка Изначального! – заорал бальтор. – Змей уже Эйстальда проклясть успел! Вон у бедняги рожу-то как свело, так и кривится от боли! Ты держись, старик, не сдавайся, щас я доберусь до чертового гада!

– Вот так упились! – прозвучал язвительный женский голос, – одна крыша едет, другая на парах винных стоит!

– Заговаривает, черный! – голосил из-под стола Брюга, – девкой прикидывается! Рубите его, рубите!

– То-то ты совсем, Брюга, набрался, везде черные мерещатся, – смеялся голос в полумраке, приближаясь к столу, – вылези да взгляни – не дракон я! Постоялица твоя, Айелия-травница!

– Да, не дракон, ты гляди, – смущенно прохрипел бальтор, разглядев в свете свечей подошедшую симпатичную девушку.

– А у вас ужин при свечах в самом разгаре! – веселилась травница, скользнув взглядом по шеренгам бутылок на столе. – Видно, твои новые гости, Брюга, весьма состоятельные, раз такой ужин себе могут позволить.

– Так, а мы того, еще даже не ужинали, – почесал нос бальтор, – Брюга поведал нам о своей постоялице. Вот мы и дожидались, как положено, а пока время шло, пытались его скрасить маленько.

– С краской видать не скупились, вон рожи все красные, как закат на холсте. А ты, скиталец, что встал столбом и молчишь? Или встрече не рад? Предложи девушке стул, поинтересуйся, с какого вина она желает начать.

– Рад, что мы все же дождались, – улыбнулся Эйстальд, – смотря на тебя, Айли, я не верю, что прошло больше дня с нашей последней встречи.

– Ладно уж, садись. Вижу, что комплименты твои так и остались на уровне уха бродячего тролля, который на короткой ноге с поэзией.

– А чего, – вмешался бальтор, – тролль и поэзия сочетание не самое скверное. Один как-то нам со скитальцем услугу оказал немалую – побратал на всю жизнь.

– Давай, Брюга, вылезай и неси все, что к столу есть. Я не бальтор, потому медовуху вином заедать не стану, – распорядилась Айелия, выловив корчмаря из-под стола и направив его к кухне, – и вино возьми поприличней, раз уж встречу отмечать намерены.

– А мы дожидались скромницу, как Брюга нам описал, а не только красавицу! – ехидно заявил Гелвин, поправляя повязку на глазу.

– Ее и дождались, – парировала травница, – капризничать я пока не намерена.

– Вот и славно, – потер руки бальтор, – а пока, в предвкушении обновления яств на столе, предлагаю по чарке. Тебе, Айли – для согрева, а нам с Эйстальдом – для пущего прогрева!

– Старик, а ты, как я понимаю, Гелвин? скиталец о тебе немало рассказывал. Однако я думала, ты несколько старше.

– Так ведь медовуха, вперемешку с брагой, омолаживает и душу, и тело, – подмигнул Гелвин, – особо ежели каждодневно!

– Я не внешность имела в виду, – отрезала травница, – мудрость, как мне казалось, достижение почетного возраста.

– Мудрости в Гелвине на нас двоих хватит, – примиряюще поднял руки скиталец, – не злись, Айли, мы и в самом деле ждали тебя, ну может слегка перегнули палку с количеством выпитого.

– Не перегнули, а перебросили, – взглянув на разбитое окно, поправил бальтор и придвинул чарки к сидящим, – не дуйся на старика, девочка. День с утра не заладился, вот мы его к вечеру и решили поправить.

– День заладился совсем не так, как хотелось, с этим не поспоришь. И, пожалуйста, не называй меня Айли! Не знаю, чего там тебе наплел обо мне Эйстальд, но я терпеть не могу это дурацкое имечко.

– Будь, по-твоему, Лия, – не сдавался скиталец, – тебе когда-то оно нравилось. Потом, твое полное имя похоже на одно из заглавий раздела хищников того объемистого фолианта, что… – заметив, как сверкнули глаза травницы, быстро добавил, – шутка, пускай и не самая удачная! Мне и в самом деле нравится твое имя и все сокращения, которые можно придумать к нему.

– И мне! – согласно закивал бальтор, расслабляясь после минувшей бури, которая отсверкав молниями, понемногу стихала. Затем, глотнув из бутылки, старательно приглушил отрыжку бородою.

– Сегодня не стоит экспериментировать с сокращениями и острить насчет моего имени. Как уже было замечено, день сегодня не задался, – более теплым тоном сказала Айелия, – и хватит уже в бороду отрыгивать! Давай сюда свою медовуху. Пока Брюгу дождемся, усохнуть от жажды успеем!

Не заставив себя просить дважды, бальтор заново наполнил чарки, не решаясь предложить травнице «легкий» аперитив.

Эйстальд украдкой разглядывал Айелию. Сидевшая напротив, она обменивалась колкостями с Гелвином. Скиталец оглядывал ее молодое, изящно очерченное лицо с выразительными глазами, в которых искры огня подсвечивали золотом и глубоким синим. Эйстальд наслаждался игрой света на ее прямых волосах цвета темной меди, небрежно уложенных ветром, с красиво ниспадающей в сторону длинной челкой. Перебирая взглядом каждую черточку ее лица, он заметил озорные морщинки от такой знакомой улыбки и почувствовал тоскливое щемление в сердце. Ярость Первых! Как же она была прекрасна! Скитальцу хотелось или схватить ее, или напиться. Испугавшись собственных чувств, он предпочел второе.

– Позволь поинтересоваться, Айли, почему север? – небрежно спросил скиталец и сам удивился тому, как глупо звучит его голос. – Насколько мне помнится с нашей последней встречи, ты была главой крыла гербологии в библиотеке Вараллианда, смотрительницей оранжереи, имеющей научную степень. В общем, недурственное место для размеренной жизни у далекого от этих широт теплого моря. Встретить тебя здесь было неожиданностью, пускай и приятной.

– Ах, Эйстальд. Тебе все кажется, что в этом мире, кроме скитальцев больше никому и в голову не придет уйти от дома дальше, чем на пару сотен шагов, – почти нараспев произнесла травница и, облокотившись на стол, наклонилась чуть ближе вперед. Вглядываясь в лицо Эйстальда, она призывно сверкнула глазами, или, может, скитальцу просто хотелось того, чтобы отражения пламени свечей в ее взгляде выглядели огнями желания. – Но ты прав. Не жажда приключений привела меня к пустошам. Север, как вы понимаете, переживает нелегкие времена. В южном королевстве не все сложили руки, есть еще те, кому не безразлична судьба далеких селений. Вот они и снарядили меня в дорогу.