– Только сейчас без шумных проявлений эмоций. Не то кони начнут волноваться, а это, в свою очередь, может взволновать и их хозяев прямо за дверью корчмы.

– Гелвин, Гелвин, – покачал головой Эйстальд, окидывая двор взглядом, – нужно быть глупцом, ожидая, что ты способен посетить трактир, не ввязавшись в очередную драку.

– Ну знаешь, мой мальчик, в твоем возрасте я дрался везде и со всеми, кто был опоясан клинком, и не дай чего косился в мою сторону. Причем, попадались и просто косоглазые бедолаги! – засмеялся бальтор. – Но годы берут свое. Остепенился вот, теперь все больше тянет к уюту, к трактирам. Но сегодня я тут по делу. Заказ у меня от одного старосты. Троих господ отыскать и вернуть в лапы правосудия, по возможности живыми.

– С каких это ты пор стал хранителем правосудия? – удивился скиталец. – Раньше, орудуя секирой и кинжалом, ты не признавал ни одного закона, пожалуй, кроме закона материального мира.»

– И то верно, – сказал Гелвин, – я и сейчас не высокого мнения о бумажках, упрощающих власть имущим грабить уже не раз ограбленных. Но тут правосудие иного рода. Да и заказ скорее охотничий, если так можно выразиться – отлов зверья бешеного.

Однако заметив, как с сомнением скиталец покосился на дверь корчмы, Гелвин поспешил продолжить:

– Деревенька тут есть в десяти лигах к востоку, Струтня, как местные ее величают. Староста у них – мужик честный и веселый, много лет его знаю. Так вот, очутился я там проходом пару дней назад и намеревался заночевать под крышей у Метыги, заодно и попробовать пару кувшинов его доброй браги. Да только горе у него оказалось. Нагрянули средь белого дня к нему твари, только не зверодрагуры, а зверье с человеческой внешностью и речью осмысленной. Всех до кучи согнали, ценное, что было, нашли и отобрали вместе с пальцами и ушами. Баб, ясное дело, в сарай поволокли – там половина и осталась. Кузницу их, что за молот ухватился, грудь раскроили. Ну а Метыге, более всех досталось: бабу его в сарае замучили, а дочку…

Бальтор, тяжело вздохнув и почесав густую бороду, продолжил:

– Заколотил бедняга колышки над двумя холмиками, ну и просил меня слезно в знак старой дружбы найти погань эту, что хуже зверодрагуров оказалась, и приволочь к ответу. Ежели живыми не выйдет, то и в мешке чего останется сгодится. Отказать такой просьбе я не мог. Метыга кошель в руки совал, да не взял я. Вот и двинулся следом, в каждой корчме за молодцев этих спрашивая. Они-то успели во всех встречных трактирах отметиться: монетами сорили да ножами махали. Один корчмарь мне шепнул, мол слышал, как енные себя величают Белыми псами, то бишь в рожу скитальцам. Как ему доходчиво доблестные воители пояснили: поход долга к Селлтирианду совершают. Отыскать оставшихся Серых скитальцев и всеми силами помочь в окончательном исчезновении. Вот так и выходит, что сегодняшним солнечным утром охота моя подходит к концу. Заглянул, как светало, тихонько в корчму. Брюга, хозяин двора, не спал и поведал, какой сброд у него ночует. К обеду велели лошадей запрягать, об оплате правда умолчали, а ему самому боязно было просить. За разговором, узнав с каким делом я к ним, сильно просил меня корчму сохранить и на улице их к ответу призвать. Да я и сам не хотел ему ущерб доставить. Услыхал, как голубки проснулись и готовятся упорхнуть, тогда и вышел к лошадям дожидаться, абы лишней тревоги на них не нагнать.

Эйстальд слушал молча, оценивая двор как потенциальное место для драки. По размеренной речи старого друга понял, что тот настроен серьезно. Потому отговаривать бальтора от этой затеи, а уж тем более пытаться его остановить не имело никакого смысла. Скитальцу оставалось выбрать между двумя вариантами: пожелать Гелвину удачи и уйти прочь к своим не менее насущным вопросам или же, сбросив походный мешок с плеч, опереться рядом на изгородь и терпеливо дожидаться развития дальнейших событий. Эйстальд выбрал второе.

Старый бальтор ни сказал ни слова, но по его виду нетрудно было догадаться, что он был этому рад. Какое-то время они молчали, пока Гелвин раскурил свою коротенькую трубку и, наслаждаясь густым дымом, рассматривал чистый небосклон. Затем, затянувшись, выдохнул:

– А ты сам-то к Серому Убежищу путь держишь?

Эйстальд молча кивнул, раздумывая над перспективой хорошего обеда, который мог плавно перетечь, в лучшем случае, в хороший ужин.

– Намерен успеть до зимы. Серые Пустоши почти готовы извергнуться вонючим гноем, точно из старой раны.

– Зверодрагуры? И сколько их там? – с плохо скрываемой тревогой прозвучал ожидаемый вопрос.

– По самым скромным моим подсчетам – несколько сотен племен, возможно, более тысячи.

– Сколько!? – изумился Гелвин и, вынув трубку изо рта, присвистнул. – Они что, все это время под землей не слезали друг с друга?

– Времени-то прошло не мало, – заметил Эйстальд, – видно, хватило не выкорчеванным корням вновь прорости.

– Да, но, если они хлынут, подгоняемые близкой зимою, весь Бурый Предел смоет как потоком черной воды!

– Если только Предел… – усомнился скиталец, – большинству из этих селений уже не дождаться новой весны. Такое вторжение не остановить силами местных гарнизонов, которые дрогнут, едва заслышав яростный рев вдали. Да и отваги у горстки обреченных селян тоже не хватит. Даже если король в Дорниане сейчас встрепенется, услышав зов нужды, и вышлет войска к этим границам, они подоспеют разве только к углям догорающего пепелища.

– Король, – проворчал Гелвин, – точнее, его бесполезная тень! Сдается мне, что нынешнюю королевскую линию основал Изначальный, прямехонько перед самым своим поражением, потому как вреда от нее куда больше, чем пользы!

– Времена Серебряных Стражей канули в прошлое вместе с великими королями лунной крови. Нам остается довольствоваться тем, что прибивает к нашим берегам потоком времени, – сдирая пальцем присохшую грязь с деревянной изгороди, неторопливо сказал скиталец.

– Не все канули в лету! – сверкнув взглядом из облаков дыма, возразил бальтор, – серебряная кровь еще течет в нескольких жилах.

– Брось, Гелвин, – улыбнулся скиталец, – ордену сейчас куда важнее пережить еще одну зиму, чем рваться в попытке восстановления забытой династии. Прошлое на то и прошлое, что к нему невозможно вернуться. И потом, северные границы слабы. Если орды прорвутся, Серое Убежище не выдержит долгой осады. Кто знает, что еще несут за собой эти одичалые полчища.

– Сотня-другая – это не мало, – согласился Гелвин, выстукивая остатки прогоревшего табака из трубки, – но это еще и не легионы времен Первых Ударов!

– Верно, однако и сквозь Серые Леса не направляется в помощь воинство Серебряных Стражей в доспехах из немеркнущего селлестила.

– Думаю, там мы его не найдем, – кивнул головой бальтор и, покосившись на меч у пояса скитальца, добавил, – как, впрочем, и древние доспехи из лунного серебра.

– В Сером Убежище давно уж каждый клинок на счету…

– И ты рассчитываешь, что я отправлюсь с тобой через Серые Леса, к Селлтирианду, чтобы вместе с горсткой отчаявшихся смельчаков постараться помочь выстоять обреченному северу? – насмешливо закончил за него старик и после непродолжительной паузы добавил. – Так почему мне отказываться? Я давно для себя подметил, что дружба, опасность и острая сталь – смесь, которая пьянит не хуже дешевой браги, и на дне этой смеси, как и с брагой, можно не сносить головы! – при этих словах он хлопнул скитальца по плечу. – О! А вот и наконец награда за ожидание!

Дверь постоялого двора распахнулась, и из темного прохода, щурясь от полуденного солнца, вывалились четверо, презрительно гогоча во всю глотку. Было явно заметно, что компания упивалась своим высоким мнением о себе и всеми силами желала донести эту данность каждому встречному. Поглаживая свой живот, первый из свиты медленно направился к лошадям, излучая свет довольства, словно яркий светильник для ночной мошкары. На нем были мятые штаны, распахнутая до пупа рубаха и волочащийся по пыли белый плащ, приколотый к плечу вычурной брошью. Довершил этот образ широкий меч, болтающийся у ног на свободной перевязи. Трое остальных, одетых не менее вызывающе, остались у дверей, скрашивая свое ожидание кочующей по рукам бутылкой и рассказом о чем-то явно веселом, сотрясавшим компанию неудержимым хохотом. Через некоторое время за их спинами в темном проеме нарисовалась крупная голова с залысинами и извиняющимся тоном робко проговорила:

– Прошу меня простить за прерванную беседу, но господа забыли заплатить за кров и вино.

Между троими повисла удивленная тишина, затем один из них насмешливо процедил:

– А ты отчаянный малый, Брюга! Даже жаль тебя руки-то лишать.

Не успел он окончить, как второй, менее терпеливый его приятель, вылил оставшееся содержимое бутылки на не подозревающую ничего плохого лысину.

– Пшел прочь, собака! Грабитель ты, а не корчмарь! Будешь теперь еще должен нам за то, что прокисшее пойло нам подсунул!

– Как же так! – жалобно пролепетала голова, не пытаясь хоть чем-то помочь мокрым залысинам, – господа и наели, и напили немало, а зима-то рядом совсем, без запасов и денег не протянуть.

– Я сказал – пшел! – гаркнул тот, что держал бутылку, свирепея на глазах.

– Послушай его, Брюга! – мелодично рассмеялся третий, – спрячься за дверью, а то за скорую зиму волноваться больше тебе не придется.

Однако голова упорно никак не хотела исчезать обратно. Брюга все еще продолжал бормотать и извиняться, когда бутылка, просвистев в воздухе, с треском разбилась ему на голове. Мокрые залысины большего выдержать уже не могли. Покачиваясь некоторое время, Брюга завалился со слабым стоном во тьму входного проема.

– Вот же упертый дурак! – раздраженно проворчал Гелвин и, поднявшись с изгороди, потянулся к валявшейся в траве котомке. Подошедший к лошадям белый плащ удивленно остановился и, видно только сейчас заметив сторонних наблюдателей торжественного отъезда, с интересом уставился на приближающегося бальтора. Эйстальд, оправив меч, молча потянулся следом, решив доверить ритуал приветствия столь искусному в этом деле другу. Гелвин не торопился высвобождать секиру из котомки, желая оценить способности новоявленных героев.

– Я смотрю, что почтение и уважение к старшим вам неведомо? – игнорируя рядом стоящего верзилу, спросил Гелвин у троицы, поглощенной спором о том, кому возвращаться в корчму за новой бутылкой.

Вопрос, заданный спокойным тоном, заставил даже ближайшую лошадь меланхолично поднять взгляд на низкорослую фигуру. Что до Белых псов, то голос бальтора произвел на них впечатление налетевшей вьюги среди жаркого лета.

– Смотри, Дэгран, лошадь твоя заговорила! – яростно тыкая останками бутылки в сторону привязанных животных, воскликнул самый вспыльчивый из них.

– Что ты несешь, Бронг? – раздраженно прервал Дэгран, – как лошадь может заговорить? Да еще так, чтоб даже ты ее понял.

– А ты разве не слышал?! – не унимался раскрасневшийся бутылочный воитель, именуемый Бронгом. – Лошадь твоя – говорящая, не сойти мне с этого места!

– Угомонись, Бронг, – вмешался третий, наслаждаясь своим мелодичным голосом, – это не лошадь. Это, как я вижу, нахальный клоп, которого из-за коня и не видно.

– Какой еще клоп? – мотая в разные стороны головой, не успокаивался Бронг.

– Братья, это похоже не клоп, – потирая голый живот, подал голос плащ. – Сдается мне, что это старый и наглый одноглазый бальтор!

– Старый бальтор? – просипел Бронг, выбрасывая разбитую бутылку. – Старый бальтор – мертвый бальтор! – закончил он свою глубокую мысль и, выхватив изогнутый меч, направился к лошадям. – Эй, старый бальтор! – крикнул он невозмутимому Гелвину. – Ты чего это, хочешь стать мертвым бальтором!?

Гелвин вздохнул и, наконец удостоив взглядом возвышающегося над ним Белого пса в плаще, произнес:

– Как мне кажется, ваш друг – светоч ума высокого, потому разговаривать придется с тобой.

Под звонкий, переливчатый смех, идущий от входа, полуголый живот поднял руку кверху, останавливая булькающего от злости соратника:

– Постой, Бронг, – видя, как тот хватается за меч двумя руками и корчит воинственные рожи, властно заявил здоровяк, – для начала я хочу узнать кто он и что ему от нас нужно.

– Как кто? Я же сказал тебе, Краинд, он сейчас будет мертвым бальтором! Разве этого недостаточно?

– Я сказал – хватит! – повысил голос до надломленных ноток Краинд, переставая поглаживать свой и без того лоснящийся живот.

Бронг как-то сразу умолк и, растеряв весь свой воинственный пыл, молча опустил меч, исподлобья хмуро поглядывая на совершенно безразличного к нему бальтора.

– Значит, Краинд… – задумчиво поглядел бальтор, – не скажу, что мне приятно, но все же, представлюсь, Гелвин.

Заметив, как изменился в лице самодовольный владелец роскошного плаща, добавил:

– Видится мне, ты в этой компании за главного, потому с тебя и начну.

По виду Краинда было понятно, что он лихорадочно перебирает в уме все, когда-либо услышанное об этом имени. Наконец, оставив попытки понять, с кем точно имеет дело, пошел в наступление:

– Гелвин, Шмелвин, один черт! Ты, старик, ввязываешься в опасную игру. Насколько я знаю вашу расу, а можешь поверить, я ее знаю достаточно, вас зачастую легче всего повстречать в тавернах или борделях, когда соизволите вылезти из своих грязных дырок в земле, – и видя, что бальтор не пытается его прервать, с интересом слушая дальше, с запалом продолжил. – Потому я не был особо удивлен, узрев очередного бродягу у дверей корчмы для залития глотки с утреца-пораньше. Но когда этот жалкий копатель смеет своей немытой рожей заявлять, как поступать благородным воителям, Белым псам, на этом мое терпение кончается и…

– А кто такие эти Белые псы? – невинно прервал излияния Гелвин, не замечая покрывшегося пятнами лица бугая.

С сомнением покосившись в сторону Эйстальда и убедившись, что тот стоит неподвижно, Краинд холодно ответил:

– Мы первые из авангарда близкой зимы. Зимы, которая очистит Эллрадан от гнили серой болезни! – и, увлеченный собственным красноречием, с придыханием продолжил. – Да, недолго серой гнили отравлять открытые раны севера! Мы, Белые псы, вцепимся мертвой хваткой в смердящую плоть этих скитальцев и вырвем из груди их пепельное сердце – Селлтирианд. Мы первые, но мы не будем последние! Если мы падем на тропе этой праведной войны, придут другие и, вдохновленные нашими подвигами, наверняка окончат начатое нами!

– Значит, эта война долга, а вы воители чести, стоящие на непростом пути к подвигам и славе? – с озабоченным видом перечислил бальтор, старательно загибая пальцы на свободной руке.

Так и не поняв, насмехается ли над ними старик, либо нехитрой лестью силится смягчить свою дальнейшую участь. Краинд с презрением бросил:

– Ты неплохо уловил суть. Да, мы – Белые псы, и наш поход – это поход защитников королевства и чести.

Эйстальд, молча наблюдавший за разговором, приметил, что остальная троица незаметно заняла полукругом выгодные позиции для внезапной атаки. И если за пустоголового Бронга он мог позволить себе не волноваться, то остальные двое все же внушали ему некоторые опасения.

Глядя на Дэграна, то с ним более-менее было все ясно. Это был крепкий боец и, судя по движениям, с немалым опытом. Пернач у бедра советовал не ждать от него изящного поединка, так же, как и круглый металлический щит, висевший на плече за спиною. Его измятые края говорили о том, что его владелец не раз и не два дробил им кости поверженных бедолаг.

Но особо скитальцу не нравился ехидно улыбающийся самый юный из троицы. Его движения напоминали кошачьи, а длинные руки неустанно колыхались и скользили вдоль всего тела, будто две встревоженные змеи. Оценив, насколько опасными могут быть кажущиеся столь нелепыми движения в драке, Эйстальд неотрывно следил за малейшими изменениями в его позе или лице. Но молодой Белый пес не проявлял признаков агрессии, и только прищуренные глаза, будто утомленные солнцем, с холодным пренебрежением скользили по лицу скитальца, сильно контрастируя с теплой улыбкой на приятном лице.

Будто не замечая медленно сужающийся полукруг, Гелвин с некоторой грустью продолжал рассматривать утопающего в собственной значимости статного Краинда.

– Поход чести, значит. И как в поход чести вкралась разграбленная деревенька неподалеку, с насилованными и забитыми? – спросил он.

– Деревенька? – дернул лицом, точно обжегшись, Краинд. – У нас на пути было много селений, не всем мы успевали помочь да от набегов зверья защитить.

– Но одна уж наверняка должна была вам запомниться! Струтня – так на трухлявом указателе у развилки написано. Там вашу помощь не ждали, но получили сполна. Бабы в сарае так и остались опосля защитников ничком стынуть, а кузнец местный видно на зверюгу был здорово похож, что вы его снизу до верха изрубили.

– Ах, Струтня, – сухо протянул Краинд, одернув плащ. – Как для простого бродяги ты слишком хорошо осведомлен. Но мне уже начинают надоедать эти разговоры. Скажу тебе, наивному старику: разуй глаза, мы на войне! А в военное время действуют иные правила. Пара медяков и порченых девок для моих братьев по долгу – ничтожная плата за спасение Эллрадана!

Гелвин вздохнул и, высвободив секиру из котомки, мрачно спросил:

– Ты хоть дочку старосты помнишь? Лицо ее, когда в сарай тащил? Хотел я вас живыми к Метыге на веревке приволочь, да видно вы и покаяния перед смертью не заслуживаете.

Не дав бальтору закончить фразы, Краинд сапогом поддел комок земли и точным движением подкинул его в лицо старику. Гелвин интуитивно успел заслониться, отскочив назад к Эйстальду, который мгновенно извлек меч из ножен.

Краинд не терял время. Высвободив свой широкий полуторник, он занял позицию в полукруге атакующих. Белые псы, быстро оценив численное превосходство, кружили замкнутой цепью вокруг двоих в центре, неумолимо сокращая дистанцию и готовясь атаковать сразу со всех сторон.

– На веревке приволочь?! – уже не сдерживаясь, вопил Краинд и, распаляясь все сильнее, с накалом предстоящей схватки изливал свою злобу. – На веревке?! Белых псов не сдержит ни одна веревка! Это я поволоку тебя на веревке, после того как срежу твои обрубки, что по недоразумению ты считаешь ногами!

Гелвин, прищурив глаз, наблюдал за мелькающими фигурами и сверкающей сталью, точно за хороводом на ярмарке. Однако прорываться сквозь круг не спешил, спокойно дожидаясь непременных желающих отведать его секиры.

Хоровод все сжимался. Улыбчивый молодой Белый пес, так и не открывший своего имени, вкрадчивыми движениями извивался вокруг Эйстальда и всякий раз, приближаясь в его сторону, жадными глазами пожирал яркий клинок.

– Красивый меч. Слишком красивый для грязных лап простого бродяги, – нараспев тянул своим мягким голосом, щурясь в лицо скитальца. – Запах лунного серебра ни спутать ни с чем. Вот так редкая добыча достанется! Этого клинка Краинду не видать. Я сам вспорю твое нутро, а меч достанется мне.

Эйстальд, кривясь в злой улыбке, прочертил дугу в воздухе и коротко бросил:

– Что ж, попробуй!

Краинд пронзительно свистнул, и Бронг ринулся вперед, размахивая изогнутым клинком на манер мельницы. Подпустив его как можно ближе, Гелвин резко ушел в сторону от сокрушительного удара. Обернувшись в круговую, он резко провел клинком секиры над самой землей. Краинд, оказавшийся сзади, не медлил и вовремя пропустил лезвие под ногами, однако элегантный плащ главаря сыграл злую шутку. Накрыв секиру слоем ткани, он на долю мгновения скрыл ее из виду. Воинственный рев перешел в отчаянный визг, когда острое лезвие, вылетев из-под плаща, настигло голень замешкавшегося Бронга. Увернувшись от второго выпада разъяренного здоровяка, Гелвин ударил ему в грудь рукоятью секиры и пустил свой топор вперед на манер копья, достав стальным навершием лицо Бронга. Визг оборвался с хрустом и хлюпаньем. Тяжелая секира, метнувшись назад к бальтору, оставила после себя кашу едва узнаваемых очертаний того, что недавно было глуповатой, но живой физиономией.

Потеря одного из бойцов не накрыла отчаяньем оставшихся. Несколько долгих минут Эйстальд сражался против двоих наседающих головорезов. Раз за разом уворачиваясь от пернача Дэграна, Эйстальд не давал острому краю массивного щита, который отчаянно рвался испробовать его плоти, приблизиться ближе, чем на несколько дюймов. Но не техника работы щитом и перначом занимала внимание скитальца. Всякий раз, когда круглый щит проносился пред его глазами, на мгновение он терял из вида улыбку второго, с быстрыми кошачьими движениями. И каждый раз после взмаха щитом находил его кривой, зазубренный нож в опасной близости от своего тела.

Просчитав слабо уловимую, но все же закономерную схему в атаках этих двоих, Эйстальд подметил призрачную возможность для нападения. В очередной раз, позволив щиту едва ли не раздробить себе руку, он в последний момент закрылся и, используя меч в качестве щита, всей силой навалился навстречу не ожидавшему ничего подобного Дэграну. Могучий селлестил завибрировал, издав пронзительный звон, и принял на себя всю мощь этого натиска. Ощутив, как дрогнула рука под щитом, сломленная силой сопротивления, Эйстальд нырнул под края мятого металла и, миновав бессильный взмах запаздывающей булавы, воткнул кинжал под ребра щитоносца, сразу уйдя в сторону от судорожной хватки цепляющегося за жизнь Дэграна. Он умирал упорно, как подобает воину: до последней минуты старался устоять на ногах, прикрываясь никогда не подводившим его щитом. В обволакивающем тумане он искал нечеткий силуэт скитальца. Наконец, силясь дотянуться, вложился в пару неуверенных, но все еще сильных взмахов, и рухнул под ноги немеркнущей улыбки своего приятеля. Не взглянув вниз, он быстро перепрыгнул через распростертое тело, восхищенно заметив:

– Ловко ты его! Могу поспорить, что последним, о чем сожалел этот олух, было то, что не узнал твоего имени.

– Зато ты перед смертью будешь спокоен, – сухим песком прошелестели слова скитальца. Он не ожидал найти в этих людях честь и рыцарские обеты. Но такое отношение к погибшему соратнику вызывало в нем презрение и отвращение. – Подходи, получишь лунное серебро, как того и хотел.

– Ты так и не представился, незнакомец! – трелью рассыпался смех Белого пса. Кружась вокруг, он быстро вычерчивал кривым кинжалом замысловатые узоры возле самого носа скитальца.

– Эйстальд – Серый скиталец! – прозвучал резко ответ.

Эффект от услышанного имени последовал незамедлительно. Всегда сощуренные глаза улыбающегося противника на мгновение распахнулись, и колючей искрой бледного света в них мелькнул восторг и неприкрытая ненависть.

– Прекрасно! – воскликнул он, – Серый скиталец, как же мне так свезло! До Селлтирианда еще многие дни пути, а я уже окружен дарами: лунное серебро и серая кровь в один день, прямо предо мною. Это прекрасно!

Эйстальд ударил вполсилы, потом еще и еще. Разгораясь внутренним пламенем, сыпал удары с удваиваемой скоростью… Он только хотел хорошего пива и горячее рагу. Вся усталость и разочарованность вливались в открытое пламя ярости. Кинжал противника звякнул последний раз, и стремительные руки-змеи вцепились в куртку скитальца. Ледяной прищур глаз вплотную тянулся к лицу Эйстальда, и в его отсветах угадывалось желание вгрызться зубами в столь близкую шею. С силой оттолкнув от себя обезображенное страхом и безумием лицо, Эйстальд еще мгновение оценивал по-звериному скрюченный силуэт перед собой. Когда он рванулся с пронзительным визгом и вытянутыми руками, в которых был зажат короткий нож, скиталец рубанул. Клинок прошел от плечей до бедра, вспарывая светлый камзол и плоть кровавою полосою.

Тело бойца, потеряв свою кошачью грацию, кулем обвалилось вниз в придорожную пыль. В тени близкой смерти Белый пес вздрогнул и с усилием взглянул на Эйстальда. Страх на молодом лице сменился робкой улыбкой, окрашенной кровью:

– Прекрасный был бой, лучший в моей жизни. Вдруг захочешь знать… Ийгренд, так меня звали.

Опустив меч, Эйстальд поднял взгляд к небу. Какой же ценой теперь оплачивают желание обычного пива? Или может ни пиво, ни рагу здесь было ни при чем? Может, его просто неумолимо тянуло к крови и к загубленным жизням? Недаром все, кто пересекал его путь, заканчивали грудой металла и плоти возле его ног. А ведь день мог пойти совсем иначе: с Гелвином, Брюгой и шеренгою кружек.

Лошадиное ржание, ругань и звон металла вернули Эйстальда к действительности, напоминая, что пора бы и помочь другу. Но Гелвин вполне мог позволить скитальцу задержаться в своих мыслях чуть дольше. Судя по многочисленным ранам и кровоподтекам на руках, лице и открытой груди Краинда, старик мог давно окончить этот бой, но растягивал его намеренно. Последний из Белых псов, вытерев пот со лба и измазав его грязью с кровью, крутанул в руке меч и ринулся на Гелвина вновь. Гордый плащ, с любовью пристегнутый утром, теперь уже пыльною тряпкой хватался за стылую землю.

Краинд орудовал клинком умело. Удары были быстрые, сильные и ловко комбинируемые, и давно бы уложили на землю многих мастеров этого нелегкого дела. Но до Гелвина, посвятившего дракам гораздо больше времени, чем одна насыщенная сражениями жизнь Белого пса, было еще далеко. Быстрее самых быстрых выпадов бальтор парировал, уворачивался и ждал подходящего момента закончить это сражение. Улучив момент, он увел очередной удар лезвием секиры книзу, и когда Краинда повело по инерции следом, встретил его кулаком наотмашь. Что-то звонко хрустнуло, и Эйстальд был уверен, что это был не крепкий кулак бальтора, перемотанный тряпьем и потертой кожей.

Краинд отпрыгнул и, пересиливая резкую боль, сплюнул вязкой темной струей с вкраплениями чего-то белого.

– Ну и тварь же ты старая! – прохрипел он, с трудом передвигая челюстью, – все вы бальторы выродки! После серых, за вас возьмемся!

Гелвин спокойно наблюдал за бледным лицом Краинда, искаженным от сильной боли, и во взгляде бальтора читалось удовлетворение.

– Что, это тебе не деревни грабить да баб насильничать? Видать, посложнее приходится?

– Да на что тебе та деревня сдалась? – еще раз сплюнул Краинд, – их десятками можно сжигать, и всех кузнецов с бабами вдоль дороги перевешать, никому до этого дела нет!

– Мне есть, Эйстальду есть, Серым скитальцам есть, – и заметив, как быстро метнулся взгляд главаря в сторону молчаливой фигуры, со вздохом добавил. – Ах да, вы же так и не были друг другу представлены. Эйстальд – мой старый друг и соратник во многих странствиях, – наблюдая, как сузились налитые кровью глаза, закончил, – и так уж совпало, что он – Сребророжденный, потомок древнего ордена, а проще говоря, Серый скиталец.

Краинда лихорадило выбором между тем, чтобы наконец осадить зарвавшегося старика или вложить оставшиеся силы в попытку забрать с собой в пустоту хотя бы одного серого. И Гелвин решил помочь ему с выбором:

– У тебя нет вариантов между мной и скитальцем, у тебя вариант только умереть здесь или в руках жителей селения, которые будут очень рады видеть тебя с веревкой на шее.

Гелвин умел убеждать. Краинд зарычал от бешенства и ринулся в сторону бальтора. Понимая, что выбор сделан, Гелвин более не собирался отсрочивать концовку. Секира пела и кружилась в его руках смертельным ветром. Краинд не хотел отступать, однако, нападая как яростный зверь, не мог совладать со старым бальтором. Вложив всю свою силу, Гелвин взревел полной грудью, и широкий меч лопнул, будто стеклянный, с жалобным звоном осыпаясь осколками в пыль под ногами. Увернувшись от взмаха бесполезного обломка и нырнув за спину противника, бальтор полоснул лезвием по ногам. Краинд как подкошенный упал на согнутые колени. Его одержимость отступала, растекаясь по земле пунцовой лужей крови. Бледным лицом, уже свободным от ярости и безумства, он взглянул на Гелвина. Старик, возвышаясь всего на пару дюймов, казалось, навис над ним сумеречною скалою. Их взгляды встретились. То, что прочел во взоре старого бальтора поверженный Белый пес, Краинд унес молча с собой. Гелвин, помедлив некоторое время, обрушил свой топор. Его правосудие свершилось.

Лошади заржали и заволновались, но вскоре утихли вслед за наступившей тишиной. Эйстальд и Гелвин неподвижно и молча стояли посреди пыльного постоялого двора, усеянного телами и залитого кровью, не смотря друг другу в глаза. Каждый думал о чем-то своем.

– Ну, теперь только весточку Метыге отправить, да пару слов у могилы сказать, если только кто захочет их хоронить, – первым отозвался Гелвин.

– Закопать бы нужно, – хрипло ответил Эйстальд, – а еще лучше – сжечь. Зверодрагуры совсем не против будут свежие захоронения растащить.

– Да и черт с ними! – махнул Гелвин. – А от костра столько дыму будет, что и за пару лиг можно будет увидеть. Чего доброго, приманит патрули гарнизона.

– Вот патрули к зиме могут здесь быть и не лишними. Возможно, это и не вся банда в сборе была, как бы приятелей близких у них не осталось.

– Да все они здесь лежат, как Метыга и насчитал – четверо. Не больше и не меньше. Да и вообще, у Брюги башка крепкая, глядишь еще целой осталась. Его таверна, его и двор, подскажет как дальше.

В это время дверь приоткрылась, и из темноты показалась все та же голова, за исключением того, что на этот раз залысины прикрывала пропитанная кровью тряпка.

Видимо, корчмарь давно прислушивался за дверью и решив, что все позади, отважился выглянуть наружу.

– Аа, Брюга! – подбирая котомку, прогудел Гелвин. – Вижу, что живой. Как там твой череп, не разлетелся?

– Нет, мастер, что вы! Череп мой крепкий, еще по молодости не одно окно высадил. Да только оцарапала меня сильно, собака! Кровь вон так и хлещет!

– Не собаки, а псы, причем Белые! – назидательно поправил старый бальтор, пропуская Брюгу вперед и давая ему возможность получше рассмотреть поле недавнего сражения, в настоящем же, его собственный двор.

– Ох, мать честная! – заохал побледневший корчмарь, – вы что же тут за бойню устроили? Кровищи-то сколько, как же теперь-то? Вот бы ливень пошел, – с надеждой уставился на сиротливое белое облачко, пугливо скользившее по небосклону.

– Рано ливень просить, – возразил Гелвин, – может сжигать придется.

– Никакого огня, – вскричал Брюга, – дыму-то будет! Чай ко мне ночью ватага косорылых явилась из чертовых пустошей! Нет, закопаем за оградой, вон там в пустырях, безымянными лежать будут.

– Большего не заслужили, – заметил бальтор, – ну раз так, неси нам лопаты, и лысину свою медовухой залей, пока кровью совсем не истек.