– Да, значит, зрение нас не подводит, поскольку и я вижу только четверых. Бархаур – закутанный в балахоне. Хагрэнд – с крылатым шлемом. Грокхан – в диадеме из селлестила. Дурхур – венец с черным камнем. Но трон предводителя пустует. Кхфаар – трехлучевая корона! Теперь все совпало, именно его я встретил в болотах. Из всех пятерых он один пробудился, но хорошего в этом немного, ведь не ведомо, когда последуют за ним остальные.

Не успел скиталец окончить, как Таркель вырвался из его рук и стремглав бросился в сторону портала, рассекая словно воду молочное свечение лунного диска. Достигнув центра, он встал в едва различимой колонне тусклого света и съежился в ожидании. Однако портал оставался бездейственным. Постояв еще немного и осознав, что столь желанный поток ярких лучей не спешит забирать его обратно, придворный выпрямился, взмахнул пару раз руками, надеясь пробудить дремавшие силы, подпрыгнул для пущей убедительности и, удостоверившись в бессмысленности своих действий, ринулся обратно к Эйстальду.

– Что ж, это было бы смешно, если не было так глупо, – подытожил скиталец. – Впрочем, я надеюсь, что был единственным невольным зрителем из всех остальных присутствующих.

– Как по мне, единственный верный выход там же, где и вход! – постарался оправдаться писарь. – Не поймите меня неверно: я вовсе не струсил, но компания этих всех Бархаруков и Дургухаках немало меня смутила.

– Время и глупость – самые ненадежные союзники. Они вполне могут стать роковыми в нашей ситуации. А сейчас нам необходим план дальнейших действий.

Таркель с опаской изучал неподвижных Коронованных. В скудном этом освещении фигуры непросто было отличить от каменных изваяний.

– А они собираются пробудиться? Может это и не сон вовсе? Я вижу перед собой только останки: кости да тряпье в старых доспехах. Что если они уже много лет как мертвы?

– Нет, – вздохнул скиталец. – Коронованные не могут умереть навсегда, их дух бессмертен. Давным-давно они встретили свою смерть, но селлестил, которому они служили, и Изначальный, искушенный в таинствах лунного серебра, исказили сущности воителей, вернув к жизни все то, что от них оставалось. Пока стоит Великий Клык и питается из глубинных источников, Коронованные будут нетленно и вечно, замкнутые в непрерывном цикле, откликаться на его зов.

– Тогда что нам делать? Один уже пробудился и, возможно, ожидает нас в том мрачном углу. А мы болтаем, как ни в чем не бывало. Несчастный Гелвин не приходит в сознание, а портал, который привел нас сюда, назад возвращать нас не намерен!

– Кхфаара здесь, к счастью, нет, зато нашлось кое-что любопытное, – раздался из того самого мрачного угла голос скитальца. – Подойди, Таркель, взгляни, возможно у нас появилась надежда!

Королевский придворный не заставил себя долго ждать и тотчас очутился за спиной скитальца. С растерянностью и удивлением уставился на куб непонятного предназначения, с бегущими вдоль его граней желобками.

Куб имел сверху небольшое сферическое углубление, от которого паутинкой разбегались едва заметные прорези на его поверхности. Уходя вниз к самому полу и прорезая в нем неглубокие канавки, они тянулись к центральному лунному диску. Эйстальд задумчиво изучал конструкцию. Догадки в его голове говорили о том, что он видит перед собой некое подобие механизма, но какие он выполнял функции было не ясно. Утопленная пустая чаша сверху скорее всего предназначалась для неизвестной субстанции и возможно служила звеном для некого цикла действий. Эйстальд отправился вдоль монолитных стен и, обойдя всю доступную площадь, не обнаружил ничего другого, за исключением точно таких же кубов, стоящих в каждом углу. Все они были идентичны, и от всех них тянулась равномерная схема желобов к лунному диску. Стало понятно, что если и имелся выход, то только через бездействующий портал в центре.

Эйстальд раздумывал над тем, не является ли загадочный зал сердцем всей крепости, и так же, как и погруженная в забытье нежить, сердцем бездействующим. Скиталец продолжил исследование, его взгляд почти полностью свыкся с полумраком, позволяя подмечать новые детали окружения. Таркель следовал по пятам точно его вторая тень, прижимаясь все ближе к стенам и стараясь не глядеть в сторону безмолвных стражей.

Не прекращая поиски ни на минуту, они вскоре обнаружили почти незаметную на первый взгляд плиту. Едва выступая над уровнем пола, она располагалась сразу за скульптурой, имея длину немногим большую человеческого роста и ширину, превосходящую как минимум вдвое. Тщательно осмотрев находку, скиталец пришел к заключению, что наткнулся на своеобразный алтарь, который скорее всего был ключом к пониманию всего механизма. От плиты, как и от кубов по углам, тянулись прорези углублений.

Присев и перебирая по матовому камню пальцами, Эйстальд пытался сопоставить увиденное в единое целое. Помещение явно давно пребывало в стагнации. Но теперь он не сомневался в том, что выход из образовавшейся западни (впрочем, в которую они угодили по собственной воле) виделся в попытке пробуждения древних механизмов или активации портала. Несмотря на это, скиталец все меньше хотел пробуждать механизм, так как он вовсе не был уверен, что за всем этим последует, и позволит ли крепость им остаться в живых.

Время неумолимо продолжало свой бег, хоть в пределах этих стен его присутствие не ощущалось вовсе. Эйстальд понятия не имел, сколько часов или дней прошло с той поры, когда он ступил в объятия черного водопада. Решив пока оставить поиски выхода из крепости, он занялся осмотром Гелвина. Старик дышал спокойно и глубоко, а его сердце билось куда уверенней. Раны, обработанные мазью, понемногу затягивались. Бальтор боролся и было похоже, что селлестил, вопреки опасениям, не отравил его, помогая старому охотнику исцеляться. Эйстальд был рад, что Гелвин не разделит участь еще одного мертвого стража старых камней. Перевязав раны друга и укутав обратно в свой плащ, он обернулся к Таркелю. Тот сидел рядом, прислонившись спиной к стене, и с тревогой наблюдал за действиями Эйстальда:

– Как он? Мастер Гелвин так бледен, что мне в голову лезут только самые страшные мысли!

– Уже лучше, – ответил скиталец, – несмотря на общую слабость, я надеюсь он скоро очнется.

– Хотелось бы в это верить! Столь мрачному и не дружелюбному месту сильно не достает веселого нрава этого старого господина.

– Таркель, – немного помедлив, продолжил Эйстальд, – пробудить механизмы, как и сам портал, мы вряд ли сможем. Да и, по правде говоря, не будем даже пытаться. Это было моей ошибкой соваться в портал, не зная куда он ведет. Но я должен был рискнуть. Выхода из этого помещения нет, я проверил каждый доступный дюйм. Остается только ждать и быть готовыми к тому, что нам предстоит здесь встретить свой конец.

– Не может быть! Стоит внимательно еще раз все осмотреть, возможно мы чего упустили? Вы же не серьезно?! Умирать здесь, в объятиях мрака, у подножия древних мертвецов… Нет, этого я принять не могу!

– Ты видел все сам. Кругом глухие стены. Есть только бездействующий портал, каменная скульптура и безжизненные Коронованные. Что до механизмов в углу, то у меня есть несколько догадок. Все они связаны с центральным диском луны, и возможно энергия из этих кубов наполняла однажды портал, приводя его в обратное действие.

– Так, а где же кубам взять энергию? – удивленно захлопал глазами Таркель.

Судя по конструкции, кубы собирают энергию, являясь своего рода накопителями. Целая ветвь желобков тянется от каждого угла к этой плите перед нами. И как мне сдается, она и является тем самым начальным звеном, где формируется входящая энергия.

– Как же она формируется, не из воздуха же? – недоумевал придворный.

– Нет, не из воздуха. Взгляни, что напоминает тебе сама плита?

– А что она может мне напоминать? Еще один бессмысленный камень с довольно большим углублением. Хотя, – наклонив голову, уставился на плиту Таркель, – мне видится очертание человеческой фигуры.

– Как и мне, – кивнул Эйстальд, – и больше всего плита напоминает жертвенный алтарь. А почему нет? – взглянул он на разинувшего рот писаря. – Надежный источник энергии. Не верится мне, что Изначальный соорудил бы здесь подобие ветряков или водяных мельниц. Нет, он всегда был одержим жаждой серебряной крови. Да потом ты и сам видел, чего в обмен за проход ждала сама крепость.

– Тогда чего же мы ждем? Я ни в коем случае не призываю к насильственным методам, но… Одна небольшая капля, как в прошлый раз, наверняка смогла бы помочь нам в данной ситуации!

– А заодно пробудить крепость и сидящих неподалеку от нас бессмертных стражей. На такой риск я пойти не могу. Я вызвался к Великому Клыку дабы узнать его тайны и, если удастся, попытаться остановить возможное пробуждение, а не способствовать этому. Я не стану этого делать, цена может оказаться слишком высока.

– Но ведь один уже и так пробудился! – вскричал Таркель и, спохватившись, испуганно оглянулся. – Неужели здесь приносили… жертвы?

– Поверь мне, – невесело ухмыльнулся скиталец, – крови здесь пролилось не мало. Но мы не можем знать наверняка, кто, когда и как пробудил Кхфаара. Это могло быть сделано и пару недель назад, и пару десятилетий. Одно я могу сказать тебе с уверенностью: Коронованным не нужны порталы. Мертвые стражи способны ходить сквозь грани соприкосновения различных измерений и бесконечных миров.

– Звучит это жутко, а представляется еще хуже, – вздрогнул Таркель. – Но неужели мы будем тут сидеть сложа руки и ждать, кто из нас первый умрет?

– Таркель, наш единственный выход: не пытаться использовать кровь на механизмах, и не допустить пробуждения древних сил, несущих в мир хаос и разрушение.

Таркель поник. Печально что-то бурча себе под нос, он отвернулся и побрел медленно прочь, всматриваясь в каждый выступ монотонной стены. По его виду нетрудно было догадаться, что перспектива жертвенности не засияла радужными красками у него в воображении. Смотря ему вслед, Эйстальд на мгновение пожалел о подробностях, которые поспешил обсудить с ним, как и свои мысли насчет ожидавшей их участи. Таркель был лишь королевским слугой, человеком далеким от тягот безысходности, и он явно не был готов к незавидной правде.

Отвернувшись, Эйстальд склонился над бальтором. Обработав по новой все еще вызывающие опасения раны, в слабой надежде прислушался к его дыханию. Убедившись в отсутствии горячки, скиталец поднялся и направился в темноту, решив еще раз осмотреть все помещение, однако сомневаясь, что найдет что-то новое.

Неожиданно скиталец ощутил покалывающее прикосновение тревоги, похожую на ледяную волну, что накатила из темноты и разлилась у его ног. В тот самый момент стены и пол задрожали. Казалось, что сама крепость силится расправить свои плечи от невыносимого груза пройденных веков. Эйстальд бросился назад к бальтору и, надрываясь через грохот и сводящий с ума скрежет, крикнул:

– Таркель, где ты!? Скорее назад! Клык пробудился!

– Я здесь, – пискнул совсем рядом голос придворного.

– Я не знаю, что произошло, – бросил на ходу скиталец, хватая Гелвина на руки. – Быстрее, помоги мне его привязать к спине, времени совсем не осталось!

Таркель суетливо завозился с веревками и ремнем, Эйстальд принялся как можно скорее подвязывать снаряжение.

– Нужно бежать, пробуем сначала через портал. Следуй за мной и старайся не от… Постой… Порази меня серебро! Что у тебя с рукою?! – прорычал скиталец, разглядев кровь на указательном пальце руки придворного, которую тот старательно скрывал за спиной.

– Я… Я только хотел п-п-попробовать! – испуганно залепетал Таркель, – всего одна капелька, я и не думал, что из этого что-то выйдет!

– Дурья башка! Что ты наделал! Молись Изначальному, чтобы мы выбрались отсюда живыми!

Не успел Эйстальд закончить, как скрежет усилился и вслед за ним окружающие стены поползли вверх. В узкую, но с каждым мгновением все растущую полосу у основания каменных стыков, ворвался пронзительный свет, затопив всю площадь зала и окрасив его в бледно-серые тона. Просвет увеличивался, ослепляя привыкшие к полумраку глаза. Блеклый туман холодного утра сталью вспарывал окружающую темноту. Пространство на глазах расползалось, превращаясь в смотровую площадку, затерянную высоко в небе.

Вместе с лучами первого света поползли прикосновения стылого марева, обволакивая статую и сидячую нежить выцветшим серебром. Во все стороны от этой площадки расходился туман, а внизу угадывались очертания бурого острова, ограненного черным зеркалом воды. На самой границе, куда едва дотягивался взор, сквозь перистые тучи и бескрайние земли размытой лентой извивались сутулые горы, увенчанные белоснежными саванами.

Скиталец, покончив со сборами, ринулся в сторону портала. Бледная колонна энергии в центре была практически неразличима в новом дневном освещении. Портал никак не отреагировал: свет и не думал пульсировать, усиливаться или проявлять иные признаки своего возрождения.

Смирившись, что проход обратно так и не открылся, Эйстальд осмотрелся вокруг. Стены, протяжно хрипя, скрылись полностью, оставив лишь несколько массивных колонн по углам и мерцающие бледной пульсацией механизмы. Потолок, пару минут назад утопающий во тьме, теперь скрывался за волнами туманного покрывала, которое неспешными касаниями заполняло все свободное пространство над головой.

Подойдя к самому краю с едва живым от страха Таркелем, Эйстальд взглянул на открывающийся с высоты вид. Тяжелые осенние тучи смыкались с плотным наслоением рваных холмов, покатых оврагов и валунов в бесконечных вариациях форм и размеров. Шквальный ветер приносил стужу раннего утра, но увязнув в непроницаемом строе облаков, яростными вихрями закручивался вокруг пика. Площадка, на которой они находились, венчала иглоподобным навершием всю уходящую вниз множеством граней громадную конструкцию. В самом низу у обширного основания было не различить признаков ворот, судя по всему, оставшихся по другую сторону. Башня отходила отдельным массивом от самого пика, и прямо под ними земля была покрыта сетью глубоких разломов, уходящими вглубь неизвестности.

Не успел грохот затихнуть, как лунный диск в центре ожил и, вобрав в себя энергию от бесшумных механизмов у колонн, последним усилием исторг из себя вспышку нестерпимого света. На мгновение, пронзив серый покров и сметая со своего пути клубни ленивого тумана, неуловимые лучи умчались вдаль, пройдя сквозь сидячие фигуры и растворяясь в шеренгах облаков позади. Со стылыми касаниями ветра в сердца двоих проник страх. В мерцающих отсветах белого диска поднялись Коронованные, очнувшиеся по зову крепости и, неслышно обернув темные черепа, пустыми глазницами уставились на друзей.

Одной рукой придерживая сползающего в обморок Таркеля, скиталец потянулся к рукояти клинка. Прекрасно понимая, что схватка с четверыми Коронованными будет недолгой, и во тьме цитадели останется на три загубленных жизни больше, Эйстальд, больше не оглядываясь, ухватил писаря за шиворот и прыгнул вниз.

Высота была чудовищной. Самоубийственность этого прыжка ни на секунду не покидала сознание скитальца. Далекая паутинка трещин, с каждым мгновением ширясь и обрастая деталями, становилась все ближе и отчетливей. Трещины в земле превращались в проломы и обглоданными краями вгрызались во тьму рока. Не ослабляя хватки и всеми силами стараясь удержать Таркеля в одном положении, Эйстальд надеялся, что узлы и ремни не подведут за его спиной.

Через мгновение окружающий свет исчез, словно внезапно задернули занавес, и вокруг них замелькали бурые мазки бегущих вверх наслоений земли и камней. Они попали в разлом и, к удивлению скитальца, остались живыми. Сгруппировавшись, скиталец всеми силами понадеялся на удачу и на крепость собственных ног, желая только не встретить твердое дно.

От удара сильно клацнули чьи-то зубы, подбородок больно уткнулся в грудь, и холодная вода с плеском накрыла с головою, погружая все глубже и глубже в свое темное нутро. Ошеломленный ледяным миром, Эйстальд почувствовал боль во всем теле и, не выпуская судорожно извивающегося Таркеля, мощными толчками направил себя к поверхности. Холодная вода так и норовила залиться рот при попытках восстановить дыхание. Откашливаясь, фыркая и сплевывая, скиталец поплыл, напрягая все свои оставшиеся силы. Гелвин за спиной немилосердно тянул ко дну. Да и еле перебирающий ногами Таркель пользы приносил не больше вязанки дров.

Изнемогая, но все же продолжая упорствовать и грести через силу, Эйстальд наконец-таки увидел то, что вселило в него надежду – куцую полосу сурового берега. Едва отличимый от смолистой поверхности воды, он отражал куда меньше рассеянного света, и все же выглядел для скитальца не темной и безжизненной гранью, а краем серебристой завесы, где их ожидали спасение и покой. Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем они добрались до берега. Долго провозившись с ремнем и узлами веревок скрюченными от холода пальцами, он перекатил бальтора со спины на землю и, не ощущая в себе больше сил, повалился лицом в стылую землю.

БУРЫЕ ПРЕДЕЛЫ МНОГО ЛЕТ НАЗАД

Бурые Пределы, занимавшие многие лиги севера и сползающие к востоку вдоль пустынных нагорий, имели дурную славу. Границы едва ли охранялись, так как местные гарнизоны предпочитали нести вахту в разбросанных по пути придорожных тавернах, рьяно высматривая соблюдение порядков местной пьянью и регулируя все сомнительные ситуации тяжелым кулаком в дубленой перчатке. Не забывали при этом о крепком алкоголе – верном защитнике от холода, болезней и других напастей, угрожающих доблести бравого стража. От таверны до таверны они передвигались скопом, в состояниях крайней смелости и отваги, стараясь не отклоняться от знакомого тракта под ногами и не отвлекаясь на сторонние раздражители, если таковыми не являлись встречный зазевавшийся купец или телега с бабами. Никто из представителей диких земель высоко не ценил заслуги вояк, потому периодически совершали набеги на слабо охраняемые обозы, утаскивая вглубь пыльных равнин одиноких путников.

За обочиной широкой дороги, вьющейся между редкими постоялыми дворами, раскинулось бескрайнее море Серых Пустошей. Днем там иной раз можно было разглядеть случайные тени тамошних обитателей: то ли силуэты свирепых зверодрагуров, то ли сутулые фигуры задумчивых полутроллей, снующих у блеклой полосы горизонта. А еще дальше, за волнами приземистых холмов, сливаясь с холодным небосклоном, вырастали неизведанные и неприступные хребты, окутанные бледным светом нескончаемой зимы. Только в ясную погоду их далекие очертания открывали самому пытливому взору свое величественное существование. Да порою отблески далекого восходящего солнца на недолгие мгновения укрывали алой мантией острые плечи таинственных великанов.

У северо-западных границ Бурых Пределов лежали густые Серые Леса, где за ними поодаль, ближе к Ярым Землям, располагался когда-то могучий оплот, а ныне лишь тень прошлого – Серое Убежище, именуемое на древнем наречии в дни своего расцвета Селлтирианд, последнее обиталище немногочисленных скитальцев и догорающих свой век в пламени времени старцев-хранителей.

Эйстальд возвращался из одного своего странствия в Серых Пустошах, где изучал повадки и причины нападения зверодрагуров на расположенные неподалеку селения. Манеры поведения, впрочем, были куда более сложной схемой непростых, почти человеческих взаимоотношений друг с другом, и слепого стадного чувства необузданной ненависти к любому, кто хоть сколько-то отличался от них по виду или по запаху.

Причины же постоянных набегов были одинаково известны и недалекому королю южной резиденции, и умудренному жинику, рискующему своими обозами и своею шкурой на северных небезопасных трактах. Наблюдая месяцами за постоянным движением неспокойных племен и лишая возможности умелых разведчиков вернуться к вождям с донесениями, скиталец обратил внимание на куда более интересные причины, чем голод, бесчеловечность и вечная жажда насилия. Неотрывно связанные своими неукротимыми желаниями, племена проявляли особую жестокость в дни полной луны и неизменно кочевали в поисках выхода залежей селлестила на поверхность. Эйстальд знал о тщетности этих попыток, поскольку в свое время изучил едва ли не каждый камень в Серых Пустошах. Если таковые залежи, когда и были, то давно уже исчезли под толщей земли за прошедшие столетия.

Каждый раз, наблюдая за яростным бессилием разгневанных племен и растерзанную землю, оставленную за их спинами, скиталец задавал себе вопросы: «Чем же вызвано пробуждение древней и почти позабытой жажды? Откуда такое стремление к давно затерянным источникам?». Со времен исчезновения Изначального, все его творения – существа, вскормленные лунной пылью и служившие ему безвольными рабами, были разобщены, перебиты и остатками загнаны в самые темные углы Эллрадана. Гурлуки, зверодрагуры, архаторны исчезли из повседневных страхов южан, превращаясь в легенды, смешиваясь с небылицами, в итоге становясь нелепыми историями перед камином за кружкой-другой пива.

Здесь же, у северных границ, крепли слухи о набегах. Серый Совет намерен был узнать, чем вызвано внезапное появление искаженных тварей и как отбросить эту угрозу от незащищенных Бурых Пределов. С этой целью сюда и был отправлен Эйстальд. Изучая и наблюдая, скиталец был немало встревожен столь быстро растущими ордами безжалостных дикарей. Облюбовавшие Серые Пустоши, они изредка совершали непредсказуемые и кровавые набеги, разрывая всех, кто попадется на пути, или забирая несчастных за собой в темноту, из которой потом никто уже не возвращался. Скиталец, научившись распознавать первые признаки готовности к очередному набегу, порою успевал предупредить об опасности и не раз участвовал в обороне небольших деревень от предстоящих разорений. Но как бы ни был быстр и умел Серебряный Шторм, к рассвету землю укрывала кровь и тела не только свирепых бестий, но и отчаянных защитников из числа местных селян. Отряды патрулей, ненароком оказавшись в этих краях и проведав о предстоящем налете, мгновенно находили совершенно неожиданные и неотложные дела за многие мили от ночного кровопролития.

С этими сведениями, мыслями и догадками Эйстальд возвращался обратно, следуя вдоль тракта к Серому Убежищу. Путь предстоял не близкий, к тому же стояла поздняя осень, вот-вот грозившая оказаться зимой. Эйстальд понимал, что вздыхающие стужей уже сейчас близкие заморозки вынудят разрозненные стада к общности и обдуманным действиям. И тогда, подгоняемые стылыми ветрами и зверским голодом, они обратят свой взор на обреченные селения у трактов и границ Бурых Пределов.

Скиталец рассчитывал до первых морозов успеть к убежищу, втайне надеясь по пути заручиться поддержкой местных властителей, чтобы при помощи тамошних гарнизонов укрепить границы от массовых разорений. Хоть и в глубине души хорошо представлял, как отреагируют на его просьбу знать и ближайшее их окружение. Никто из них не пошевелит и пальцем ради спасения всеми забытых деревень от нашествия «мифических» зверодрагуров. Только когда огромная и безобразная полуголова-полуморда зарычит возле лица изумленного лорда, оттяпав его ухо лошадиными зубами, только тогда просьба была бы услышана.

Поэтому скиталец спешил. В одной из попавшихся на его пути деревень он узнал, что в окраинах видели старого бальтора. Как поведал ему корчмарь, мастер Гелвин ночевал у него и был страшно рассержен, приговаривая: «Мясо и пиво в этой харчевне поменялись местами! Плесень на грудинке толще пены на пиве, а пойло смердит как протухшая оленина!». Тем не менее, расплатился сполна и ранним утром отправился в путь. А напоследок заявил у порога: «Пара скверных, но очень удачливых господ, сегодня пытают удачу в последний раз», и был таков.

Эйстальд задержался в этой таверне еще на какое-то время. Он был голоден и решил перекусить. К сожалению, старик оказался прав, и скиталец покинул харчевню с пустым желудком и неприязнью, решив никогда более сюда не возвращаться.

Перепрыгнув невысокий каменный уступ, отделяющий дорогу от грязи и плешивого настила травы, Эйстальд быстро зашагал по гулким камням, усыпанным дарами увядающей осени. Рассвет только зарождался из темного промозглого утра. Сквозь пробирающий до костей туман вырисовывались первые признаки ясного и солнечного дня. Скиталец, несмотря на скверный завтрак, пребывал в приподнятом настроении. Встретить старого друга в этих краях для него означало обрести надежную компанию на пути к Селлтирианду. Только загадочная фраза, брошенная напоследок в корчме, не давала скитальцу покоя. Эйстальд, пропадая в дозорах и странствуя в пустошах, давно уже не встречал друга, и до последнего отказывался верить слухам, будто бы старый охотник теперь охотится не только за диким зверьем.

Наконец глубокая лазурь начала вступать в свои права, отгоняя взлохмаченные и недовольные таковым обращением стайки белых облаков. Туман сходил на нет и под ярким дневным светом настырно оставлял следы на камнях и одежде, как последнее напоминание о своем существовании. День обещал быть свежим и теплым настолько, на сколько могла ему позволить уходящая осень. Эйстальд тихонько засвистел мелодию, исполняемую на струнах в одном из престижных борделей портового города. Шумное море, терпкое вино, бессонные ночи в огнях бесконечных улиц и уже позабытые лица роскошных женщин. Все эти далекие воспоминания теплым мотивом влились в мелодичное посвистывание и, подхваченные теплым ветром, унеслись прочь к расплывчатым призракам прошлого.

Пребывая в столь хорошем расположении духа, Эйстальд заметил, что через несколько миль выйдет к дверям еще одного постоялого двора. Если память ему не изменяла, то тут всегда подавали отличное пиво. Да к тому же полуденное солнце лучше всего сочеталось с падающими тенями от полных кружек. Поэтому он был уверен, что застанет старого бальтора именно здесь.

Шагая и тихонько насвистывая, Эйстальд в уме перебирал возможные яства, которые составят компанию кружке темного ячменного. Яркое солнце, но все еще лишенное суровости предстоящих морозных дней, ласковыми касаниями играло на лице скитальца, смягчая тревоги и растопляя ночные страхи. Мысли о бесчисленных ордах, крови и растерзанных несчастных испарялись. Казалось, что в этом мире ярких красок, свежего воздуха и широты бездонного неба просто не может существовать теней насилия и страха. Но скиталец знал: ничто не длится вечно и, наслаждаясь мгновениями покоя и умиротворения, был благодарен и такому подарку судьбы.

Вернувшись в настоящее, Эйстальд вздохнул и полез в карман. Необходимо было убедиться, не последние ли монеты перекочевали в быстрые руки корчмаря за столь сомнительное удовольствие паршивого завтрака. Нащупав в кармане еще пару медяков, он с сомнением прикинул, что этого едва хватит на сытный ужин с кувшином доброго пива. Он тут же представил, как отреагирует беспечный бальтор, завидя почерневшие монеты. Рассмеется задорно и без злости выдаст остроту о кованых сундуках и несметных сокровищах в подземелье Серого Убежища, а сам незаметно заплатит корчмарю за ужин. Эйстальд не хотел этого. Пускай у Гелвина кошель за поясом всегда был набит доверху, он прекрасно понимал, что ради этого металла старик нередко рискует собственной шкурой. Потому для себя решил, что вдвоем они постараются не напиться больше, чем на две монеты с каждого.

Только перспектива долгих холодных ночей под завываниями колючего ветра не особо радовала скитальца, и потому возвращаться в Селлтирианд без пары десятков монет в кармане Эйстальду хотелось еще меньше. Конечно, небольшие запасы на самые суровые зимы в кладовых были, но кованых сундуков не наблюдалось, а затраты зачастую превышали доходы. Бросив монеты обратно в карман и застегнув куртку, Эйстальд решил: по пути не брезговать случайным заработком и не отказываться даже от простых поручений. Всегда была возможность наколоть дрова для трактира или пополнить меню сговорчивого корчмаря, охотясь на мелкую дичь. Бурые Пределы хоть и были пустынны на первый взгляд, но для опытного следопыта живности там хватало.

С этими сугубо меркантильными расчетами и планами на ближайшее время миля тянулась за милей, приближая Эйстальда к цели. Дорога пошла под уклон, и перед взором открылось простирающееся к горизонту полотно равнины, иссеченное лентой тракта и нитями извилистых, примыкающих к нему, путей. По правую руку уходили к неразличимым горам Серые Пустоши, мерцающие серебром в объятиях солнца. Куда дальше, чем позволял разглядеть погожий день, тонкой полосой белого огня угадывалось таинственное Северное Море, лежащее у самых корней горных хребтов. По другую сторону тракта этот безрадостный серый край постепенно сменялся теплыми бурыми оттенками, чередуясь с заплатками зеленых и черных полей, и уходил все дальше к юго-западу.

Небольшие разбросанные селения в свете ясного дня выглядели тихими и умиротворенными. Но Эйстальд не раз убеждался в том, насколько обманчивым бывает это первое впечатление. Страхи тамошних обывателей каждый раз возвращались с наступлением ночи. И если поблизости не оказывалось Серого скитальца, способного помочь прогнать эти ночные кошмары, на дверях задвигались прочные засовы, ставни наглухо закрывались, и деревня погружалась в липкие объятия неведения и страха, смиренно дожидаясь или леденящего рева гортанных голосов, или нежных касаний рассвета.

Впереди же, на стыке плоскости неба и бурой земли, обширным темным пятном с волнистой поверхностью вставали могучие Серые Леса. А за ними, уходя в зеленые подножья нагорий, тянулись перевалы к затерянному в нагромождении древних пород Селлтирианду.

Куда ближе, примерно в полумиле оставшегося пути, дожидался крупный населенный пункт с неизменным постоялым двором у самой дороги. Туда-то и спешил скиталец, надеясь на горячую еду и холодное пиво.

Селение носило горделивое название «Раздол», прямо указывая на свое местоположение у границ Серых Пустошей и Бурого Предела. Подходя к открытой калитке покосившегося частокола, Эйстальд заметил, что в корчме было людно. Несколько лошадей, привязанных к коновязи, терпеливо дожидались своих владельцев. Неподалеку, облокотившись на изгородь, со скучающим видом стоял старый бальтор. Почувствовав приближение скитальца, он обернулся, подмигнул серым глазом, и вполголоса воскликнул: