Игра слов

На вечеринку шеф позвал всех, кто зарабатывал ему деньги. Главный бухгалтер на такие вечеринки никогда не приглашалась, потому что считалось, что бухгалтерия деньги только тратит, но, скорее всего, потому, что главным бухгалтером у нас была пожилая женщина. Она явно не вписывалась в мужской интерьер этих посиделок с непременной батареей бутылок из-под виски и обжираловкой, в конце которой любые блюда и даже соусы можно было брать руками. Явка на эти вечеринки была строго обязательна, как на партийные собрания. Пропускать их разрешалось только нашему незаменимому компьютерщику Веничке, и это была одна из множества причин моей зависти ему.

Когда я с опозданием приехал в сауну, шеф еще ни разу не был в парилке, но уже выиграл в бильярд у всех, кто умел держать кий, и гонял шары по столу в одиночку.

– Вот ты спрашиваешь, что важнее – идеи или техника продаж?

– Я не спрашиваю…

– Хорошо, тогда я тебя спрашиваю, что важнее?

– Я уже не знаю, – искренне ответил я, хотя отлично понимал, что эти вопросы нужны шефы только для того, чтобы озвучить уже продуманный им ответ.

– Пойми, что твои идеи – это лишь повод встретиться с клиентом, – шеф ударил по шару и эффектно вколотил его в лузу. – Сегодня все решают не идеи, а техника продаж. Проще и дешевле всего договориться об откате с тем, кто имеет влияние на человека, который платит деньги. Дороже получается, если договариваешься с собственником бизнеса, тогда откат называется скидкой. В любом случае чрезвычайно важно произвести хорошее впечатление. Я про вчерашнего строителя знаю почти все. На прошлый День строителя он получил от нас удочки. Его жена в день рождения – золотую цепочку. Неделю назад мы были вместе в этой сауне. Чтобы встретиться с ним в нашем офисе и заключить выгодный контракт, мне был нужен лишь повод. Твои идеи – это лишь повод. В современном мире твои идеи уже не товар, а лишь красивая упаковка.

– Красивая упаковка для чего? – спросил я.

– Не понял?

– Если идеи уже не товар, а лишь упаковка, что тогда находится внутри упаковки?

Шеф плеснул себе виски. Он не хотел заканчивать этот разговор, но ему явно был нужен таймаут. Банкетный стол еще не был накрыт, в бильярд он уже всех обыграл, идти в парилку ему почему-то не хотелось…

– Все, хватит заумных разговоров. Лучшее средство против умных разговоров – болтовня раскрепощенных девчонок. Каждому по девочке!

Опять позвонил Стас. Он уже не говорит «привет». Его вполне устраивает мое молчание, потому что мое молчаливое согласие слушать Стас наверняка уже считает своим достижением и, пожалуй, так оно и есть.

– Когда у человека по-настоящему много денег, он перестает смотреть на ценники, – начинает Стас. – Понимаешь, такому человеку все равно, сколько стоит вон та бутылка вина, этот костюм или вот эта шуба для девушки. Представь, что для тебя ценники просто перестали существовать.

Одна из дверей открылась, и в холл быстро вошли семь или восемь девчонок, очень разных по росту и формам, но вполне симпатичных, в одних трусиках и лифчиках, а одна девчушка с обнаженной грудью, правда, на мой вкус, не очень красивой.

– А вот и девушки… Проходите, проходите… Ну, кто кому больше всего понравился?

Шеф явно был очень доволен своей идеей, и теперь, когда она стала столь эстетично материализовываться, он особенно чувствовал себя в своей особенной тарелке.

– Ты впервые в жизни купишь новую машину, а не подержанную, – слышу я голос Стаса. – Неужели тебе приятно каждый день садиться в кресло, пропуканное каким-то немецким бюргером?!

В ответ я сначала захотел обматерить Стаса, потом просто выключить телефон, а затем скорее почувствовал, чем понял, что Стас прав, и что мне и еще многим знакомым и незнакомым мне людям нечего из себя строить интеллектуалов и тонких натур, если такая грубость и зримость на самом деле производит наиболее сильное впечатление.

Краем глаза я еще раз взглянул на вошедших девчонок: самой высокой в этом гареме была Иринка.

– Человеку с большими деньгами никто и никогда не будет возражать, – будто гвоздь Стас вбил в меня эту фразу.

Иринка тоже увидела меня, повернулась чуть боком, словно стараясь чем-то прикрыться, и взглядом вылила на меня таз с помоями. Одной рукой я продолжал держать телефон, и голос Стаса продолжал звучать в нем, но уже не попадал вовнутрь меня, а второй я резко взял Иринку за руку, успел порадоваться тому, что никто не опередил меня, и повел ее по коридору, где, как мне казалось, должны были быть комнаты отдыха.

– Во Франции ты познакомишься с девушкой, которая похожа на Софи Марсо, а в Германии твоя подруга будет копией Клаудии Шиффер, – снова донеслось из телефона.

Я открыл дверь в небольшую комнату, в которой уставшая женщина в заляпанном халате резала что-то похожее на салат. Наверное, это была местная кухня. Я зачем-то хлопнул дверью, и резко потащил Иринку дальше по коридору. От рывка на мгновенье она споткнулась на своих высоких каблуках, но тут же длинным шагом догнала меня и уже сама крепко вцепилась в мою руку. Мы вместе будто от чего-то спасались.

– А еще я советую тебе обязательно хотя бы раз переспать с негритоской, – говорил Стас. – Уверен, что, если это однажды случится, твои дети будут мулатами.

В следующей комнате был только полумрак и одинокая постель возле высокого зеркала. Я закрыл дверь, и наши пальцы разжались. Иринка собралась что-то сказать или, быть может, закричать, и я почти с силой ладонью закрыл ей рот, ударившись о зубы. Не хватало еще, чтобы Стас сейчас услышал ее голос. Потом я тряс руку, чтобы усмирить резкую недолгую боль.

– Желаю тебе эротических фантазий, – сказал Стас и отключился.

Тишина накрыла нас с головой как одеяло. Такую тишину можно резать ножом. Мы стояли каменными истуканами. В этой маленькой комнате любым движением мы могли только приблизиться другу к другу, а это казалось невозможным.

В дверь негромко постучали, быстро, не дожидаясь ответа, она приоткрылась, и в узком дверном провале как в телевизоре показалось довольное лицо шефа:

– Тебя девушка устраивает? Или тебе еще одну подбросить?

– Устраивает, устраивает, – торопливо откликнулся я. – Предстоит бурная ночь.

– Надеюсь, вы найдете чем порадовать друг друга хотя бы час, а то комнат на всех не хватает, придется холл тоже занять…

Дверь быстро плотно закрылась, но глубокой прежней тишины уже не наступало. В комнату словно запахи постепенно стали проникать звуки музыки из холла, автомобильные гудки из-за плотно занавешенного маленького окна, и первое же мое движение откликнулось четко различимым шуршанием одежды.

– Я – свободная женщина, – Иринка с вызовом бросила в меня эти слова, как бросают булыжник, вывернутый из мостовой.

Я сел на кровать. Иринке пришлось сесть рядом, потому что в комнате не было стульев.

– Ты мне передние зубы чуть не выбил.

Она уже не злилась и, кажется, даже не жаловалась. Она просто начала говорить, заполнять пространство звуками, пытаться вслух понять, как вести себя дальше.

– Это просто работа. Деньги еще никто не отменял. Мне нужны деньги, чтобы после работы, в другой жизни, быть…

Иринка попыталась подобраться точное или просто уместное слово, но так и не смогла.

– Ты же знаешь, что Стас свою зарплату ночного сторожа почти полностью тратит на книги. И в Париж мы летали полностью на мои деньги, это мой подарок ему на день рождения. Я хочу иметь возможность делать такие подарки такому человеку как Стас! – почти выкрикнула Иринка.

Наверное, так отходят от наркоза: шок уже позади, но мысли еще путаются с образами, и новая реальность приходит всегда слишком медленно и почти всегда с болью.

– Я так еще и не решила, кем и какой я хочу быть. Пока я только постепенно узнаю, какой я не хочу быть. У меня была учеба, но я не хочу быть учителем труда у мальчиков. Я терпела два курса, а потом бросила институт. По-моему, так честнее. У меня был любовник, который меня почти боготворил, у которого есть деньги, за которым я была бы, как за каменной стеной. Но он не нравился мне. Я терпела, а потом ушла от него. Стас совсем другой. Он очень милый, блестящий эрудит. Кажется, что он помнит все книги, которые прочитал. Рядом с ним моя душа отдыхает. Какая разница, что делает мое тело?!

Иринка встала, обошла кровать, подошла к двери, постояла и помолчала немного, а потом, будто смирившись с чем-то неизбежным, снова села на прежнее место. Мы были заперты в этой комнате для свиданий как в тюремной камере.

– Со Стасом мы вместе, возможно, потому, что у нас много общего: мы оба ничего не умеем делать. Если женщина ничего не умеет, она идёт работать проституткой. Если мужчина ничего не умеет, он идёт работать охранником.

– Но ведь Стас любит тебя! – вырвались у меня первые слова.

– А я, представь себе, не знаю, что такое любовь, – перебила меня Иринка. – Дружба, привязанность – да, я это понимаю. А любовь? Нет, не знаю… Я не могу полюбить. Не получается. Ни один мужчина еще не волновал меня настолько, чтобы мне показалось, что я в него по-настоящему влюблена. Я уже подумала, что я лесбиянка, но и женщины тоже меня не волнуют. Но я знаю другое: секс – это естественно. Оргазм – это всего лишь рефлекс, что-то вроде чихания. Более того, секс является одной из естественных и полезных вещей, которые можно купить за деньги. Секс можно и иногда нужно покупать как картошку в магазине. Представляешь, однажды я сама пригласила мальчика по вызову, а он напился пива, и у него не встал…

– Но ведь Стас любит тебя! У него, кроме тебя, никого нет.

– Неужели ты всерьез считаешь, что этого достаточно, чтобы полюбить? Представь себе, но у меня, кроме меня, тоже никого нет. А все его и твои слова о чувствах – только сотрясение воздуха. Слова яркие и не очень – сотрясение воздуха. Слова с одним, двумя или тремя смыслами – только сотрясение воздуха. Заповеди Христа и ругань бомжа у помойки – сотрясение воздуха. Я уже разучилась слушать их. Я пропускаю их мимо ушей, потому что за ними ничего не следует. Ничего не меняется. Что Стас сделал для меня? Что Стас для себя сделал? Я давно поняла, что слова ничего не меняют. Поэтому я рассчитываю только на себя.

– Но ведь должен быть в человеке какой-то стержень. – И после паузы решился добавить: – Чтобы его не имели все время.

– Намек поняла, но не поняла другого: с чего ты взял, что это меня имеют. А я уверена, что это я всех имею. Получаю от мужиков все, что считаю нужным получить: деньги, удовольствие, независимость… Меня не напрягает спать с двумя-тремя мужчинами в день, даже если они мне противны. Есть возможность получить удовольствие – получаю, нет такой возможности – терплю, как ты терпишь общение со своим шефом. Но я всегда получаю больше, чем даю.

Сначала мне хотелось просто уйти, потом хотел наорать на Иринку, ударить ее, может быть, даже побить, потаскать за волосы, позвонить Стасу или не звонить, а просто увезти отсюда Иринку и высадить ее где-нибудь в темном переулке. И забыть… Все забыть. Но я сидел, молчал, слушал, и все еще никак не мог понять, что это тоже один из возможных вариантов поведения.

– А что мне все эти заповеди и проповеди?.. Моя природа – получать от жизни удовольствие. Природа всегда сильнее принципов. Моя природа – это своя квартира, своя машина, возможность уехать в любой момент в любую точку света, не просыпаться по будильнику и купить любую тряпку, которая приглянется. Вот моя природа! И какие принципы могут этому противостоять? Ни поцелуя без любви? Половина замужних женщин имеют любовников или время от времени изменяют своим мужьям. А потом, как ни в чем не бывало, приходят к своим мужьям, ложатся в постель, сюсюкают типа «сладкий мой, не могу без тебя жить»… И продолжают с ними жить, иногда счастливо. В чем разница – один любовник или сто?

Я уже открыл было рот, чтобы ответить, но Иринка перебила меня: ей уже не были нужны ни вопросы, ни, тем более, ответы.

– Я понимаю, когда к нам приезжают одинокие мужики. Я понимаю, что плохой секс, как и плохая еда, лучше, чем никакой. Но ведь больше половины наших клиентов женаты. Но если мужчина женат, это ведь означает, что у него есть хотя бы плохой секс. Я что, как-то по-другому устроена? У меня больше дырок или есть еще одна грудь? Может, я особенная, только этого не замечаю? Хочешь проверить?

– Нет, нет…

Я хотел, чтобы мы просто помолчали, но Иринка все говорила и говорила. Говорила все быстрее, громче, злее… Я понял, что до сегодняшнего дня она ни с кем и никогда обо всем этом не говорила, и поэтому я обречен узнавать то, чего знать не хотел.

– Очень многие девчонки прошли через публичные дома. Тысячи девчонок, десятки тысяч. Не проходит недели, чтобы я не встретила в кафешке или в магазине кого-нибудь из тех девчонок, кто прошел через нашу контору. А таких контор в Петербурге десятки, многие десятки. Это на самом деле обычные девчонки, их не отличишь ни по одежде, ни по макияжу, ни по манере поведения. Это и приезжие, и петербурженки, и те, кто пошел ради нормального куска булки с икрой, и те, у кого все это есть от богатеньких родителей, но они хотят самостоятельности. Кто-то просто больше ничего не умеет, как я, а кому-то просто нужны приключения на свою задницу в прямом и переносном смысле этого слова. Кто-то приходит в этот бизнес на несколько недель, кто-то на годы и на всю жизнь. Поэтому, если вдруг мужчина случайно узнает, что его милая подруга прошла через публичный дом, его реакцией должна быть любой, кроме удивления.

Мы немного помолчала, и это молчание было для меня глотком свежего воздуха.

– Вы, мужчины, слишком большое значение придаете сексу. Вы почему-то мечтаете переспать с девственницей. Хотя для большинства женщин это просто боль. Как первое посещение гинеколога. Вы почему-то мечтаете переспать сразу с двумя женщинами, а когда оказываетесь с ними в постели – понимаете, что у вас только один член, а не два, и потому не знаете, что делать. Вы на удивление нелогичны: твердите, что все женщины одинаковы, и постоянно меняете одну на другую. Многие мужчины наивно ждут от встречи с проституткой подобия романтического приключения. Мол, к тебе подходит очаровательная женщина, которая влюбляется в тебя с первого взгляда, и сама зовет в постель, и говорит лестные слова, и сама предлагает осуществить все твои эротические фантазии. Таким мужикам даже не столько секс нужен, сколько отношение, имитация влюбленности… Даже термины такие придумали – «цифра» или «аналог». «Цифры» – это те, кто все делает механистически, оцифрованно. А вот «аналоги» – это те, кто якобы с душой. А ведь вокруг столько девчонок с нерастраченной душой. Улыбнись ей, потратить на нее немного своей души, а не денег, и это вернется тебе сторицей, и никаких проституток не понадобится.

Иринка тяжело вздохнула, посмотрела на меня, а я смотрел в зеркало, и не узнавал ни себя, ни Иринку.

– На самом деле, мы, женщины, гораздо циничнее мужчин. Задача мужчин всегда была бороться, женщин – приспосабливаться. Без цинизма приспособиться невозможно. Я давно поняла, что все высокие чувства усложняют жизнь, а низкие ее упрощают. Наша сложная жизнь заклинает сделать все возможное, чтобы упростить ее. Я занимаюсь упрощением жизни. В этом моя миссия. Почему считается, что высокие чувства – это хорошо, а низкие – это почти преступление? Ни гордость, ни похоть не хороши и не плохи сами по себе. Оценку можно ставить, только взглянув на результат. Гордая благопристойная матрона, терроризирующая семью своими постулатами, с ее высокими чувствами и гроша ломанного стоит рядом с моей похотью, которая иногда делает чуть счастливее мужчин рядом со мной.

– Твой ум служит тебе для оправдания твоих безрассудств, а не для укрепления благоразумия. Впрочем, как и у большинства женщин.

– Как у большинства людей.

Настроение Иринки явно улучшилось. Она, наверное, испытывала облегчение как больной после того, как врачи устроят кровопускание, освобождая от тяжелой венозной крови. А, может, я опять пытаюсь все приукрасить, придать тупой жизни рекламный глянец? И здесь более точным будет сравнение с больным запорами после благополучного облегчения?

– Давай сделаю тебе массаж. Не напрягайся: ничего личного и интимного. Просто хороший массаж. В конце концов, я на работе. Тебе понравится.

Мне не понравилась Иринкина провокация. Я пересел на другую сторону кровати.       Иринка хмыкнула:

– Смирись с тем, что все женщины продаются. Одни дороже, другие все время. Одни женятся не на мужике, а на его квартирах и машинах. Другие идут в любовницы по бартеру: получают за секс не деньги, а шубы, машины, поездки… Конечно, остались честные женщины, но они очень дорого стоят. Приглядись внимательнее к тому, как так называемые порядочные женщины выбирают себе мужчин. Они просто устраивают аукцион на право переспать с собой. Количество цветов в букете – это все равно, что табличка с новой ценой на таком аукционе. Количество каратов в бриллианте и стоимость подаренного автомобиля – это просто цена, которая предлагается женщине в период ухаживания. Все женщины знают, что не бывает некрасивых мужчин, бывает мало денег, и это мешает красивым женщинам разглядеть в мужчине истинную красоту и богатый внутренний мир. Проститутка всегда честнее обычных женщин: никаких аукционов, она просто называет цену и делает свою работу. Просто женщины продают свое тело и свои эмоции, проститутка продает только тело. Так кто же на самом деле продажнее?..

Иринка подсела ко мне поближе и даже попыталась заглянуть в глаза. Наверное, женщины инстинктивно знают все приемы, которые помогают превратить просто слова в стрелы, камни, ядра…

– Мне нравится твоя Кристина. Может быть, потому нравится, что у нас с ней много общего. Она – та же проститутка. Попробуй однажды не оставить ей денег – она уйдет от тебя через неделю-другую, как только найдет другого похожего на тебя душевно ленивого оболтуса с лишней тысячей долларов в кармане.

– Она тебе это сказала или это твои измышления?

– Об этом не говорят. Но проницательные люди видят такое и без очков. Кстати, где твои очки?

– Я теперь ношу контактные линзы.

– Слушай, а если тебе к контактным линзам еще и очки одевать, ты будешь лучше видеть, чем просто нормальные люди? Впрочем, ты же понимаешь, что дело не в зрении – дело в проницательности.

В дверь осторожно постучали.

– Ну все, твое время кончилось… С тебя двести долларов. Время – те же деньги, но деньги лучше. Вот я тебя и поимела.

Она взяла деньги, покрутила их и не зло бросила на пол:

– Расслабься. За тебя уже заплатили.

– Что мне сказать Стасу?

– Что хочешь… Мне не все равно скажешь ты или нет, потому что я дорожу отношениями со Стасом. Но я не хочу знать сейчас, что ты будешь делать. Почему ты не просишь не говорить Кристине о том, что ходишь по проституткам?

– Наверное, по той же причине…

Фонари ночного города накатывают на меня все быстрее. Я все сильнее жму на газ, хотя не знаю куда ехать. Домой, чтобы выпить стакан текилы и попытаться уснуть?… Или поехать к Стасу?… Сказать Стасу или промолчать? Сделать вид, что ничего не было? Поступить, как поступает врач, который не может сказать всю правду больному, чтобы поддержать в нем волю к выздоровлению? Поступить, как поступает юрист, который на суде лукавит, недоговаривает и цепляется за всякую возможность защитить от наказания преступника, в чьих преступлениях он на самом деле не сомневается?

Есть ли у меня право на молчание? Но ведь промолчать в этой ситуации – это все равно, что соврать…

Я сбросил скорость. Я знаю, куда я еду. Я еду к Стасу сказать ему всю правду.

Впервые за многие годы нашего знакомства Стас в одиночестве не читал книгу, а смотрел телевизор. Точнее, смотрел в телевизор. Я сразу понял: что-то случилось.

– Если напрямик спросить у мужчины, сожалеет ли он о том, что не родился женщиной, ответ, безусловно, будет отрицательным. Но на самом деле многие мужчины завидуют женщинам.

– Что случилось, Стас?

– У женщин есть много привилегий. Например, женщинам не нужно драться. Вот сколько раз ты дрался? Сколько фингалов тебе поставили? Ты помнишь то омерзение к себе и к жизни после того, как впервые ударил человека по лицу? Ты еще не забыл ту дрожь, тот калатун, который не проходит много часов даже после тех драк, в которых ты победил? Женщины значительно реже выясняют отношения с помощью кулаков. Мальчишки вырастают в драках. Если ты не бьешь других, то только потому, что бьют тебя. Это суровый неписаный закон взросления. Я всегда это знал. Но только теперь до меня дошло, что мужчины вынуждены драться всю жизнь: за любимых женщин, за должность и еще за многое такое, что и даром не нужно женщине. Это закон не только взросления, но и старения. И здесь, как в детстве, даже если ты не вступаешь в драку, то тебе все равно поставят фингал. Ты или бьешь, или бьют тебя.

– Что случилось, Стас?

– Мужчине всегда надо напрягаться в постели. А вот женщине не надо, она, в принципе, всегда готова. Разве это справедливо? Есть ли для мужчины что-либо страшнее импотенции? Вряд ли. Женщины и, что самое неправильное, сами мужчины требуют от себя быть неутомимыми в постели независимо от количества выпитой водки или бессонных рабочих ночей. Мы не можем симулировать ни возбуждения, ни оргазма. Женщинам неведомы подобные проблемы. Уверен, даже самые крутые ловеласы не способны отличить настоящий оргазм от его имитации.

– Стас, я понял, что случилось что-то страшное…

– Женщинам не нужно бриться! Никакие "критические дни" не сравнятся с ежедневным бритьем! Раздражение кожи, аллергии, порезы достают мужчин не раз в месяц, а каждый день, с юности до конца жизни. Можно, конечно, не бриться, а отпустить бороду. Но большинству женщин борода видите ли не нравится, и мы вынуждены каждый день скрести свои щеки.

– Стас, неужели то, что случилось, непоправимо?

– Ты замечал, что женщине всегда легче заполучить нового мужчину, чем мужчине новую женщину. Каким бы крутым ни считал себя мужчина, в глубине души его всегда страшит возможность отказа со стороны понравившейся женщины. Поэтому-то мужчины иногда становятся такими робкими и ограничиваются жгучими взглядами и тайными мечтами. Вспомни, скольких очаровательных женщин ты провожал, но только взглядом. Если бы мы с тобой не боялись отказа, то сколько было бы красивых романов. Уверен, мы давно нашли бы самых близким нам женщин, были бы женаты, нянчили бы детей. А так мы все ждем тех, кто сам прыгнет к нам в постель, а это оказываются на удивление не те… Женщине проще: ее внимание льстит любому мужчине. Ни один мужчина не в силах устоять перед искушением переспать даже с незнакомой женщиной, если та сама это предложит. У женщин всегда на один способ больше добиться успеха, чем у тебя, потому что женщинам разрешено пользоваться своей привлекательностью. Если женщина красивая, все сокровища мира у ее ног. На своих шпильках они легко поднимаются по ступеням служебной лестницы, если, конечно, этого хотят. А если это не по душе, женщина просто выходит замуж за кого-то до неприличия богатого. В крайнем случае, потом можно будет развестись и все начать сначала. Женщин богатство не старит, а помогает сохранить молодость. Никто не устоит перед красивой женщиной, никто ей не откажет. Мужчины лишены этой привилегии. Красавчик-содержанец, в отличие от богатой любовницы, вызывает скорее презрение, чем восхищение или зависть.

Все это время Стас продолжал смотреть на экран телевизора. Он не пил, и я отметил это с сожалением, потому что трезвость делала его оценки более точными и значит более суровыми. Я так не мог. Я пошел на кухню поискать себе что-нибудь выпить.

Несколько тысячных купюр и записка сразу бросились в глаза. Я с трудом, словно преодолевая сопротивление мощного магнита, отвел взгляд от записки, как от чужого интимного и запретного, открыл холодильник, ничего не нашел крепче пива, закрыл холодильник и взял со стола записку с решимостью не постороннего человека.

«Милый и самый умный! – писала Иринка. – Я сегодня задержусь на работе. К нам в гостиницу приезжает большая группа иностранцев. Ты ведь понимаешь, как будет трудно их всех разместить. В магазин не успеваю. Пожалуйста, купи все, что я люблю:

– пармезан – 200 г,

– баночку черной икры (и красной для себя),

– клыкач горячего копчения (по-больше),

– хумус (пусть сразу порежут),

– бутылку «Бордо» или «Бургундского» (только не прошлогоднего урожая, слишком кислое),

– прокладки (не для еды),

– хлеб (я не люблю, а просто надо).

На оставшиеся деньги купи все, что захочешь. Никакие иностранцы не должны испортить нам этот вечер».

Внизу была нарисована улыбающаяся рожица.

Я вернулся к Стасу. Он выключил телевизор, и просто смотрел на темный экран.

– Пармезан – это рыба или мясо?

– Какая разница, – не понял моей неудачной шутки Стас. – Впервые женщина оставила мне деньги…

– Мама тоже оставляла тебе деньги, – я все еще надеялся свести все к остротам или хотя бы разбавить вселенскую грусть Стаса.

– Иришка отлично знает, что я не могу позволить себе покупать все эти деликатесы, без которых она жить не может. Раньше она всегда привозила эти кушанья с собой. Мы даже по магазинам вместе не ходим, чтобы я не был вынужден платить за покупки. Мы даже по дорогим ресторанам вместе не ходим, а Иришка заранее все заказывает на дом. Она берегла меня, мою гордость, мое достоинство. Я очень это ценил в наших вообще-то непростых отношениях. А сегодня она просто оставила деньги. Как содержанцу. Как жигало…

Мы помолчали.

– Ничто во внешности мужчины не раздражает женщину так, как отсутствие денег. Почему у нее денег больше, чем у меня?

Взгляд Стаса был печален до анабиоза.

– Я тебе еще не сказал о самой большой несправедливости природы по отношению к мужчине: женщинам можно плакать! Любая женщина имеет право плакать и использовать свои слезы как оружие, а мужчины лишены этой привилегии. Стиснув зубы, мужчина прячет все в себе. Поэтому мужчины чаще болеют и раньше умирают. Каким бы я был хорошим человеком, если б я был моложе, красивее, здоровее и женщиной…

– Стас, я согласен поговорить о том, как обыграть казино.

– Не сегодня.

Ненавижу тайны! Неправда, что тайны сближают. Это только кажется, что тайна – это всего лишь разновидность молчания. Меня просто в ужас приводит простая мысль о том, что обычно близкие люди знают о тебе гораздо больше, чем ты можешь себе представить.

Тайна – это как сорняк в душе.

Я всегда был уверен в том, что для человека самый главный собеседник – это он сам. Общению с другими мы почему-то уделяем гораздо больше внимания, чем разговорам по душам со своей душой, или как там она называется, не знаю, не важно… Я знаю, что во мне живут какие-то твари, которые ругают меня противнее, чем отец в школьные годы за незаполненный дневник. Они действительно твари, потому что мешают совершать решительные поступки ненужными сомнениями, которые на самом деле уже давно пора считать симптомом душевных заболеваний. Они мучают напоминаниями о том, что кто-то не так подумал о тебе. Этот «кто-то» уже давно забыл о твоем существовании, а те, кто в тебе живут, все пересказывают тебе его реальные и придуманные слова о том, какой ты лох и простофиля. Эти внутренние голоса почти всегда молчат, когда тебе хорошо, во всяком случае, мои голоса точно молчат. Но стоит сделать глупость или просто засомневаться в своей правоте, как они появляются, чтобы отравить тебе жизнь, но не сильно, чтобы не умер, а просто помучался. Появляются, чтобы распять тебя за неудачную шутку. Поиздеваться над тобой за пятно на рубашке. Потретировать тебя за то, что так и не научился забивать гвоздь в стенку, и назвать тебя бездарем за каждый плакат или ролик, который получился не слишком гениальным или, по крайней мере, всего лишь просто талантливым.

Однажды я решил разобраться с этими противными голосами внутри себя. Решил поговорить начистоту с каждым из них по одиночке. Оказалось, что по одиночке они слабаки.

Я знаю, что из себя представляет моя совесть. Это всего лишь внутренний голос, напоминающий, что за мной могут следить. Я подумал, что «могут следить» – это вовсе не означает, что следят на самом деле. А если и следят, то не факт, что разберутся в том, что я сделал или мог сделать, но не захотел. После того, как я понял это, я совести не боюсь. Нет, мы с моей совестью не стали друзьями, и даже приятельскими наши отношения сложно назвать, да я и не стремлюсь к этому. Мне достаточно понимания того, что, оказывается, чтобы усмирить угрызения совести, надо просто поговорить с ней по душам.

– Привет, совесть. Неважно выглядишь…

– В последнее время ты доставляешь мне много хлопот.

– Извини, извини… Столько событий происходит в последние дни. Ты заметила, что когда ничего не делаешь, мне спокойно с тобой, а тебе со мной?

– Думаешь, сказал пару раз «извини», и я от тебя отстану?!

– А что мне делать? Пойти к клиенту и сказать, что я ему всучил ненужной рекламы на несколько десятков тысяч долларов? Пойти к Стасу и сказать, что его подруга – проститутка? А, может быть, еще и жениться на всех девушках, с которыми переспишь?! Они, кстати, как ты заметила, к этому не очень-то и стремятся.

– Не доводи все до абсурда, – как мне показалось, совесть стала меня успокаивать. – Ты мог не допустить этого. Без меня в твоей жизни таких ситуаций будет больше. Ты должен осознать это.

– И как мне это сделать?

– Делать добрые дела. Баланс добра и зла в мире и в твоей душе не должен существенно нарушаться.

– Хорошо, я отдам всю мелочь бабушкам у метро.

– Не мелочись!

– Индульгенции подорожали? Инфляция?

– Как ты смеешь собственную совесть приравнивать к продажным священникам?

– А что собственно ты, совесть, можешь со мной сделать?

– Разбужу завтра посреди ночи и буду мучить вопросами.

– Ну и ладно: почитаю книгу или посмотрю видик.

– Ты будешь краснеть каждый раз, когда врешь.

– Ладно-ладно, совесть, не сердись на меня, говори, что надо сделать.

– Сделай кого-нибудь счастливее.

Я разговариваю сам с собой, будто играю сам с собой в шахматы. Я делаю ход только после того, как просчитаю ответный. Этот ответный ход всегда толковый, иногда даже красивый. Но всегда предсказуемый. И поэтому в этой партии в шахматы я никогда не проигрываю. Иногда играю вничью или вынужден брать тайм-аут, но никогда не проигрываю. А это значит, что с самим собой вполне можно обо всем договориться.

Утро следующего дня было особенно длинным. Ожидание почему-то всегда удлиняет время. Сомнения всегда притормаживают часы.

Кристина собиралась на работу как всегда неторопливо и тщательно. Сразу после того, как она переехала ко мне, в первые же выходные, она потащила меня в мебельный магазин и заставила купить нечто несуразное из трех зеркал и с множеством полочек. Кажется, это уродство называется трюмо. Стоило мне приблизиться к нему, как моя неформатная фигура пугающе отражалась по-разному в трех зеркалах одновременно, я себя начинал чувствовать Змеем Горынычем в старости, и, отплевываясь про себя матом, отползал к спасительному телевизору. Чтобы эта зеркальная дура не перегородила всю комнату, пришлось выбросить журнальный столик и стоявшее возле него старенькое кресло. Торшер, под которым я всю свою сознательную жизнь сидел на том кресле, читая журналы, лежавшие на том столике, мне удалось отстоять. Полки этого зеркального чудовища мгновенно были заставлены какими-то тюбиками и баночками. Это место квартиры я старался обходить стороной, что было непросто, учитывая, что в единственной комнате не было и двадцати квадратных метров. Надо ли говорить о том, что для Кристины ее зазеркалье было любимым пристанищем в нашем доме, иногда мне даже казалось, что еще более любимым, чем наша постель, что порождала во мне какую-то нездоровую ревность к зеркалам. Когда Кристина садилась перед трюмо обнаженной, я был почти уверен, что не только она смотрится в эти зеркала, но и зеркала, все три одновременно, смотрят на Кристину огромными немигающими стеклянными зрачками, разглядывают каждый сантиметр ее тела, чего-то там себе замышляют…