На вторые сутки боя флагман Второй Дальневосточной эскадры "Князь Суворов" представлял собой чёрную клубящуюся тучу, внутри которой вспыхивали красным разрывы вражеских снарядов. Одиннадцать броненосных японских кораблей под командованием четырёх(!) адмиралов, обнаружив в рассветных сумерках поврежденный накануне русский флагман, обрушились на него с новой, невиданной силой, будто и не было вчерашнего, гибельного для эскадры Зиновия Рожественского, сражения. "Князь Суворов" давно уже потерял ход, на плаву держался каким-то чудом, сотрясаясь от попаданий, и только изредка посылало врагам снаряд за снарядом единственное, оставшееся целым, кормовое орудие. Внутри этой страшной тучи корёжилась броня, полыхал огонь, рушились трубы и мачты, пар хлестал из перебитых трубопроводов… Но последнее орудие стреляло, а это значило, что кто-то его наводил на близкого врага, задыхаясь от ярости и дыма. В грохоте боя, среди растерзанных тел, скользя непослушными ногами в лужах машинного масла и крови, падали и умирали последние, оставшиеся в живых, моряки. Где был в эти трагические часы лейтенант Сергей С., кто-нибудь слышал его голос? Пытался ли он отдавать команды на палубе обреченного корабля или, может быть, просил о помощи, истекая кровью? А может быть, молился, призывая милость небес на свою жену и маленького сына? Никто этого не знает. Те, кто видел его последними, скорее всего уже мертвы, а если и живы, то напрягают последние силы, цепляясь за жизнь, и теряют голос, молясь или матерясь, и поднося снаряды…

Накануне, в разгар боя к полуразбитому, горящему, набравшему много воды и плохо управляемому флагману, подошёл миноносец "Буйный" и принял к себе на борт раненого командира эскадры вице-адмирала Рожественского и его штаб. Море тяжело дышало, шлюпки все были разбиты. Матросы соорудили из досок и матрацев какое-то подобие носилок, раненого уложили на них, привязав обрывками концов и, выждав момент, когда палуба "Буйного" в очередной раз поднялась на волне почти вровень с палубой несчастного броненосца, очень удачно переправили своего раненого командира.

– Все! Теперь быстрее отваливайте! – кричал, перегнувшись через борт, кому-то на миноносце молоденький мичман. Его мундир был порван и расстёгнут, лицо все в копоти, фуражки не было вовсе… Много позже, кто-то из тех, перешедших на "Буйный" офицеров штаба и в итоге выживших, в своих воспоминаниях поведали нам об этом последнем бое флагманского корабля, и именно там можно прочесть всего несколько строчек, где упомянут мой лейтенант Сергей. Написано очевидцем, что в дыму и пламени боя, когда грохот разрывов почти поглощал все остальные звуки, видел он как двое матросов на кренящейся палубе под руки тащили куда-то вниз окровавленного и волочащего перебитые ноги Сергея, а он всё кричал кому-то:

– Братцы! Братцы!…

Очень скоро японские миноносцы добили почти в упор этот упрямый корабль; видимо, ни одна их торпеда не прошла мимо. Все более кренясь, флагман эскадры, вернее то, что от него осталось, быстро ушёл под воду. И это все. Никто из оставшихся на борту броненосца "Князь Суворов" не выжил.

В это же самое утро крейсер "Светлана", после вчерашнего боя потерявший половину хода и дававший сейчас не более 6 узлов, пытался, прячась в тумане, уйти во Владивосток. Все на борту понимали, что шансов на благополучный исход очень мало. Офицеры, собравшись на совет, единодушно решили при встрече с врагом прорываться с боем, а если не получится – повернуть на запад и выброситься там на корейский берег. Или же там, вблизи берега, затопить крейсер или взорвать… Всю ночь "Светлана", не зажигая огней, малым ходом, чтобы искры из труб не выдавали её положение, двигалась курсом на остров Дажелет. Там все надеялись, вырвавшись из пролива, затеряться в просторах моря, не зная того, что именно там японские корабли и поджидали разрозненные остатки русской эскадры.

Было ранее утро, туман двигался широким полосами над пологими, серыми волнами. Надежда, что можно скрыться в этих туманах, проскользнуть и спастись, жила до той минуты, когда покинув плотную белесую дымку, русский крейсер неожиданно вышел курсом прямо на японский корабль. В отдалении можно было различить призрачные силуэты других вражеских кораблей, двигавшихся медленно на запад. И с этого момента не утихал грохот нового недолгого боя…

Долго ли может продержаться в противостоянии с вражеской морской армадой одинокий лёгкий крейсер, спроектированный как гражданское судно, в последний момент обвешанное лёгкой броней, годящееся разве, что для разведки, и включённое в состав эскадры умными головами в Морском штабе, возможно, просто для количества?

Через короткое время в бурлящей над исчезнувшим кораблем воде оказалась половина истерзанной команды русского корабля. В холодных волнах, цепляясь за жизнь, помогая раненым, призывая помощь небес, моряки "Светланы" отчаянно давали знать о себе победителям, но японцы, вопреки всем традициям помощи на море, никого не подняли к себе на борт. Напротив, вновь ударили орудия, среди волн поднялись столбы воды и, казалось, страшные крики погибающих едва не заглушали грохот выстрелов. Японцы, расстреляв "Светлану", устремились в погоню за другими судами, которых надеялись найти и добить; лишь через два часа, оставшиеся на воде в живых, увидели подходящий японский корабль, который и подобрал немногих уцелевших моряков несчастной "Светланы". Даже в эти минуты чудесного спасения и надежды люди продолжали идти на дно от холода, кровопотери и бессилия… Кто видел тогда прапорщика по морской части Николая С.? На палубу японца он поднят не был, и позже в морских донесениях отмечен как погибший. Я далек от мысли описывать его трагедию, его отчаянную борьбу за жизнь на палубе или в волнах, но вижу, как погружается его измученное тело в тёмные глубины этого моря смерти. Где вы, тёплые объятия его любимой? Где милый лепет их маленькой дочери? Я спросил её однажды:

–Бабушка, кто был твой отец?

–Он был моряк…, погиб в японскую войну… В их семье меня очень любили… – ответила она.

И теперь, когда я проезжаю мимо стоящего на вечной стоянке в Петербурге крейсера "Аврора", рука стремится отдать благодарную честь этому кораблю, бывшему в тот далекий день где-то рядом с "Князем Суворовым" и "Светланой", и слышавшим в отдалении голоса Сергея и Николая, умолкнувших в волнах много лет назад, но живущих во мне, и тем обретших бессмертие.