Ультрафен. Книга 2

– Да… договорились

– Ну, вот и хорошо. Кстати, обращайся хоть по вопросам быта, хоть по вопросам работы – помогу. И без стеснения. До свидания.

В трубке прервался приятный колоритный голос, и послышались короткие гудки.

– До свидания… – она положила трубку и недоумённо и в то же время ободрёно пожала плечами, улыбнулась. Всё-таки приятно, когда о тебе вспоминают в тяжёлый час малознакомые и уважаемые люди, поддерживают в горе. Какой он оказывается внимательный.

Месяца через полтора, зимой уже, звонок Блатштейна повторился.

– Светлана Ивановна, здравствуйте!

– Здравствуйте, Яков Абрамович!

– О! Уже по голосу узнаете. Приятно, приятно. Света, у вас всё в порядке?

– Да как будто бы…

– Ни в чём не нуждаетесь?

– Да нет.

Короткое молчание.

– Хорошо… Света, у меня к вам есть предложение.

– Какое, Яков Абрамович?

– А что, если нам встретиться?

– Встретиться?.. Зачем? – она опешила.

– Ну, зачем? – он рассмеялся своим приятным баритоном. – Вы меня, право, удивили. Зачем да для чего? А просто так если? Неужто двум взрослым людям нельзя встретиться, по-дружески посидеть где-нибудь за чашечкой кофе или за бокалом хорошего вина и поговорить о жизни. А я знаю, она у вас последнее время осложнилась. И как знать, может быть, совместно мы смогли бы всё обсудить и устроить. Но говорить лучше не по телефону. Вот посмотрите в окно, – она невольно вытянула шею. – Что там видите? Сколько снега, а? А представь, сколько его за городом? И что, если в один из вечеров провести нам, скажем, в доме отдыха "Юбилейный". Или на турбазе "Ангара", на Байкале. Вы были там?

– Да нет, отдыхать не приводилось.

– Так вот, есть возможность поправить это дело. Так что, давайте, встретимся и эти вопросы обговорим. Одно обещаю прямо сейчас, все расходы беру на себя.

Она примолкла, как напуганная.

– Ну что же ты молчишь, Света?

– Думаю…

– Над чем? Над предложением? И не заморачивайся.

– Думаю, Яков Абрамович, как бы вам… так ответить, чтобы вы не обиделись?

Тут он запнулся на полуслове. Затем едва ли не речитативом проговорил:

– Свет, я никогда никого силой в друзья или подруги не вовлекал. Я сторонник демократических принципов подбора кадров. Никакого насилия. Да – да. Нет – нет. Так ты – нет?

– Нет, Яков Абрамович. Не надо. Тем более вечера я люблю проводить в семье дома, с сыном, с мамой.

– Жаль, Света. Не оценила ты мой порыв. Не оценила. А напрасно. Наша дружба могла бы быть плодотворной, на пользу нам обоим, особенно тебе… Так, значит, не хочешь, чтобы мы встретились, подружились?

– Нет, Яков Абрамович. Не стоит на это убивать время, тем более оно у вас в дефиците. Да и у меня тоже.

– Ну что же… И всё же я буду терпелив и буду ждать изменение в твоём настроении. Хорошо? – Она промолчала. – Надеюсь, это произойдёт скоро. До свидания.

– До свидания, Яков Абрамович.

Больше Блатштейн не звонил.

Вскоре, как он предсказывал, у неё начались неприятности. Два суда и оба комбинатовские.

Яков Абрамович…

Вспомнила сегодняшний телефонный разговор Андрея с Блатштейном. Вот она, связочка. Теперь стали понятными предупреждения Андрея относительно судов.

Светлана отошла от окна и задумчиво прошлась по кабинету. Подошла к столу. Постучала ноготками по столешнице, глядя на телефон. Эх, позвони однажды с таким предложением Толя, поехала бы с ним хоть на Байкал, хоть в Тундру и хоть в собачьей упряжке… Не позвонит. Светлана грустно усмехнулась.

– А мне до него дозвониться надо, – сказала она вслух. – Вот попала в историю!

Светлана подняла трубку и медленными движениями пальца набрала на диске номер. Невольно глянула на часы на руке – было уже половина седьмого.

"Хорошо, что Ваську к маме отправила, – подумала она о сыне. – А то болтался бы без присмотра".

Какое-то время подождала ответ. Нажала на рычажок и набрала другой номер.

– Аллё, Евгений Моисеевич, Феоктистов у вас?.. На минутку его можно к телефону?.. Толя, это Мáлина. Толя, слушай, мне срочно надо с тобой переговорить. А лучше бы встретиться… Через сколько?.. Хорошо, я перезвоню.

Светлана положила трубку и присела за стол. Притихла в смятении, в смутном предчувствии чего-то тревожного.

9

– Ну, ваша светлость, на вас спрос! Вся прокуратура вами интересуется. В том числе и женская её половина.

Анатолий, передавая Прокудину телефонную трубку, улыбнулся, хотя звонок Мáлиной несколько озадачил его, особенно её голос.

– Как бы там не было, Анатолий, а приятно осознавать, что мы дорогого стоим. А?! – Прокудин хлопнул в ладони и потёр ими, горячими. – Так мы на чём остановились?

– На Шпарёве.

– Ага. Так ты полагаешь, что его могли довести до петли?

– Возможен, Женя, и такой вариант, исходя из тех бесед, что имел я с его сослуживцами, с шоферами, да и с женой, с дочерью – такой исход возможен. Человек он бескомпромиссный, честный, его психика могла быть перегружена. Хотя эти же качества дают надежду, что он не столь малодушен и безволен. Я начинаю склоняться к версии, что его всё-таки убили. Многим он, похоже, стал поперёк горла, расхитителям, рвачам и прочим, кто живёт на широкую ногу за счёт государства, за счёт предприятия.

– И тут что, возможно заказное убийство? – со скрытой иронией спросил Прокудин.

– Как знать? – пожал плечами. – Пока ничего определённого. Но с завтрашнего дня занимаюсь только этим делом. Конкретно. И начну с управления комбината.

Евгений Моисеевич поморщился: ему явно не понравилось намерение его подчинённого. Хотел резко возразить, но просьба работников прокуратуры – проследить за Феоктистовым – остановила.

– Толя, хоть ты и заслуживаешь право, считаться с твоим мнением, однако, мне такой ход твоих мыслей представляется не совсем удачным.

– Почему же?

– Ну, нельзя же полагаться на поверхностные рассуждения людей, даже близких к Шпарёву. Они не объективны и истеричны. Мало ли что на Шпарёва оказывалось какое-то влияние, и даже давление на работе. Я на тебя тоже оказываю, и на меня оказывают. Так и идёт. Жизнь наша такая, все мы зависимые люди. На том и держится дисциплина на производстве, и Советская власть. Хоть и бываем мы этим не всегда довольны.

– Ну, а если эта зависимость идёт вразрез с моралью, с нравственностью, с законом? – спросил Феоктистов.

– Для этого есть партийные, правоохранительные органы.

– Ну, вот мы и пришли! Поскольку партийные органы в данном случае, мягко говоря, пустили всё по фигу, вот и надо нам подойти к этому делу с правовой стороны, и всех участников травли Шпарёва выявить через призму…

– Какую? – чуть ли не воскликнул Прокудин.

– Через призму закона, Женя.

– А-а, ну да, – обескуражено и в то же время с шутливостью проговорил он. И, стараясь сдержать загоревшееся было любопытство, спросил: – И каким же способом ты хочешь высветить злодеев, начальников-лиходеев? У тебя что, есть какой-нибудь радар, детектор лжи, или детектор правды?

– Ну, такой роскошью не обладаю, но кое-что есть, – засмеялся Анатолий.

– Интригуешь?

– Интрига – двигатель прогресса. Положительный фактор. Но может стать и отрицательным, если ею неправильно пользоваться.

– Слушайте, ваша светлость граф, не зарывайтесь, – недовольно проговорил Прокудин.

– Не обижайся, Женя. Я шучу. Просто мне кажется, что есть способ, как докопаться до истины. Потерпи маленько и ты всё узнаешь.

Евгений Моисеевич зачмокал уголком губ от обиды: водит за нос, как стойлового бычка…

Раздумывая, то ли накричать на подчинённого, как бывало в недалёком прошлом в линейном отделении милиции на станции Первомайск, где майор был замполитом, и выложить ему всё, что он знает о его глазе, призме, то ли – погодить?

"Ишь, какой умник! Они все здесь его чёрте за кого принимают. Все умные да разумные, а он болван? Не-ет, ошибаетесь! О-ши-ба-е-тесь. Мы тоже не лыком шиты и не лаптем щи хлебаем!.."

Евгений Моисеевич имел немалый жизненный опыт, и служебный свой путь начинал из низов, из сержантов, и успел поработать во многих подразделениях города. В транспортной милиции уже в качестве заместителя начальника отделения по политической части после окончания заочно, за восемь лет, пединститута.

Но поработать там долго не пришлось, поскольку обнаружились дела, о которых стыдно вспоминать, и за которые весь руководящий состав был заменён. А кое-кто отправлен на вольные хлеба. Не миновала эта метла и его.

Но Прокудину повезло. Партия его не забыла, как он полагал. Майор был переведён на более благополучный участок работы и не на вторые роли. В тот момент оказалась вакансия в уголовном розыске – его прежний начальник был направлен в область, затем немного севернее, в Эхирит-Булагатский район начальником местной районной милиции. Не то повысили в должности, не то сослали к бурятам. Видимо, за излишнее рвение на службе, и, может быть, за излишне длинный нос.

Ненавязчивый намёк на это качество получил и он при назначении. Поэтому старался, чтобы и его нос случайно не прищемили.

В переводе Евгения Моисеевича не последнюю роль сыграли связи, правда, не его личные, но он знал, при чьём участии он всплыл. Хотя, есть подозрение, интуитивно чувствовал, что Андрей Андреевич тут всего лишь промежуточное звено между ним и Блатштейном. И теперь следует только благодарно отзываться на пожелания, просьбы, принимать советы и исполнять их. И коли сказано – за графом следить и никакой самодеятельности, то придержи нервы, прикуси язык. Не то – труба трубе, а за одно и тебе!

– Ну, хорошо, действуй! – сказал Евгений Моисеевич деловым будничным тоном.

– Есть! – Феоктистов встал. – Тебя буду информировать.

– Ну и на том спасибо.

– Пожалуйста.

Оба рассмеялись. Один натужно, причмокивая, другой непринуждённо.

10

Анатолий вернулся в свой кабинет. Следователей никого не было. Он прошёл к своему столу, сел и задумался. А подумать, поразмыслить было над чем. И день был хлопотный, и хлопоты были напряжёнными. Таких событий ни он, ни Бердюгин, ни Мáлина не предполагали.

Да, зачем Светлана звонила? Что она хотела сказать или сообщить? Видимо, что-то серьёзное, раз о встрече заикнулась. Может, с Игорем Васильевичем что случилось?.. Ему до меня не дозвониться, и он позвонил ей. Но тогда бы сказала, что просит о встрече Бердюгин. Нет, что-то не так… Будем ждать. Посмотрел на телефон. Посидел какое-то время, потом встал и прошёл к окну, открытое ещё Светланой.

На площадке перед зданием стояли два гражданских "Москвича-412" и дежурная ПМГ. За окном уже опускался вечер, и тени деревьев вытянулись. А тень от здания залила всю площадку, остудила асфальт, и с улицы веяло лёгкой прохладой. Доносился шум и скрип трамвайных колёс за углом управления.

Глядя на площадку, вспомнилось, как на месте "Москвичей" была машина ГАИ, возле которой стоял Заичкин.

Вспомнил, как изменилось в лице Светлана, лицо всегда спокойное, даже холодноватое, с лёгкой высокомерной иронией, вдруг стало по-детски удивлённым, испуганным. Он успел тогда отметить: она, как и прочие, земная, и почему-то не его!.. Но тут же забыл о шалой мысли, припав сам к объективу Ультрафена.

Над головой Заичкина алела оранжевая голова Кудряшкиной и совсем маленькое личико ребёнка. Оба эти образа напоминали икону Казанской Божьей матери.

"Неужто душа есть даже у не родившихся детей? Удивительно!"

Анатолий оттолкнулся от подоконника и заходил по кабинету.

Пьяный за рулём, что фашист на танке! Прав Шпарёв, прав… Где вы? Где вас искать, Юрий Максимович? Вспомнились слова Погодина:

"Свои его довели. Копайте здесь! Человека можно убить не только физически! И стоят за этим не кирпичики, а блоки: профком, партком, горком, обком… Головой не прошибёшь, а наваляться – раздавят".

– Раздавят, – повторил вслух Феоктистов. – А за то, что он там натворил – вполне. Инициатива и добрые дела у нас не остаются без последствий. Да и честность не в почёте…

Зазвонил телефон, и Анатолий поспешил к нему.

– Да, Феоктистов.

– Сынок, – услышал он голос матери. – Ты во сколько приедешь?

– Не знаю, мама. Может через часик-полтора. А что?

– Так я ужин сготовила, тебя поджидаем.

– Да вы садитесь, кушайте без меня.

– Так хотелось бы вместе. Ты уж какой вечер домой вовремя не являешься. Приезжай, сынок.

– Не знаю, мама. Тут важный звонок жду.

– Ой, Толя. Приехал бы домой, так у меня что-то на душе неспокойно. На сердце тревожно. Даже дышать тяжело…

– Не волнуйся, всё нормально. Дождусь звонка и сразу же домой. Ужинайте без меня, не ждите. Хорошо? И не волнуйтесь.

– Ладно, сынок… Только ты не больно долго задерживайся.

– Постараюсь.

Он положил трубку и вновь подошёл к окну. Машины стояли на прежнем месте. Что же Светлана не звонит? Глянул на часы: пора бы, девятнадцать уже доходит… Что у неё там случилось? Может самому позвонить?..

Анатолий вернулся к телефону. Набрал номер, но абонент молчал. Может, она не от себя звонила? Ладно, подождём, время пока терпит. Хотя желудок подобной роскоши себе позволять не желает, в нём, на протяжении всего дня, время от времени начинались: то рези, то жжения. Никакого режима питания, всё урывками, наскоро, вот вам и результат.

Но дождаться Малинкин звонок надо.

Сел поверх стола на угол и задумался. Тревожные мысли начали овладевать им. И вдруг его обожгла мысль:

"Может прокуратура там на неё наехала?!. Ведь наверняка они узнали, что Светлана присутствовала при аресте Заичкина. Почему и как она при этом оказалась, и так далее?.. Не зря иркутский гость много вопросов задавал. Ну-ка, ну-ка, что он там?.."

Анатолий стал вспоминать разговор между ними, когда они шли по коридору.

– Граф, скажите, каким образом вы вышли на Заичкина?

– У меня на подлецов глаз намётан, насквозь вижу…

– Чем? Или с помощью чего?..

Вот! Вот! Это ж не просто так? Он, похоже, что-то пронюхал! Или?.. Нет, этого не могло случиться. Не может она так поступить! Тут скорее совпадение, догадки, интуиция. Ведь так быстро раскрыть преступление Заичкина, не имея, по их мнению, подозрений, тут, действительно, Бог знает, что навоображаешь, напридумаешь.

Но опять-таки о глазе, гость ведь просил показать его. А он разыгрывал перед ним комедию, свою проницательность ему демонстрировал.

Он-то шутил, хотя и со знанием дела, а тот слушал и на ус мотал. А, имея подозрения и, если у него хваткий и пытливый ум, то он на этом может не остановиться. И присутствие Малинки при аресте…

Если всё это увязать в один узелочек, – ничего картинка вывяжется, интересная. А так составлять опрос, ненавязчиво и мило, без каких-либо подозрений, предположений, не станешь. С чего бы это? Похоже, паренёк без дураков.

А вот его, кажется, он попытался таковым выставить. Только насколько граф ему дался, насколько он облажался?.. Как его там? – Викентий Вениаминович. Хм, ну и имечко с отчеством. И оба на "В". В-квадрат. Во! А-квадрат и В-квадрат – да они ж Малинку в знаменатель опустят! Одна среди таких квадратов!..

Анатолий заволновался, сошёл со стола и заходил по кабинету.

Вновь остановился у окна. Вечерняя прохлада немного обдувала загоревшее от волнения лицо.

– А может, зря я паникую? – спросил он вслух. – Мало ли о чём человек мог заговорить и случайно по теме? А раскрутить так быстро этого фашиста – это ведь тоже не сразу осознаешь.

Анатолий посмотрел на часы. Ну, что же ты, Светик?.. Обернулся и посмотрел на телефон, словно тот был виноват в молчании.

"Кстати, нужно позвонить Шпарёвым. Может у них что-нибудь об отце есть?" – подумал он и поймал себя на мысли, что подумал о Шпарёве никак, о муже Юлии Петровны, или вообще, как о разыскиваемом, как о постороннем человеке, а как об отце Анечки. Как о близком человеке и ему. Анатолий усмехнулся, поймав себя на тайне и неосуществимой мысли.

Прошёл к шкафу, открыл его и посмотрел на себя в зеркало, прикреплённое к дверце. Та-ак, а что? – ничего местами, где моль не побила. Но, однако же… детской свежести не наблюдается. А если ещё год-два? Ей-то они на пользу, а вам, Анатолий Максимович… Уголок губ дёрнулся в ироничной усмешке, и он закрыл шкаф.

– Глупости всё это, Анатолий Максимович, глупости, – проговорил он, не то, убеждаясь сам, не то, убеждая кого-то.

Зазвонил телефон. Анатолий поспешил к нему. Услышал голос Прокудина.

– Ты ещё не ушёл? – спросил он.

– Да нет. Дело по Заичкину заканчиваю.

– И надолго.

– Да думаю ещё на часик призадержусь.

– Ну ладно. Тогда – пока.

Анатолий положил трубку, побарабанил в задумчивости по телефону пальцами. Где же ты, моя Сулико?..

Ну, что же, пока есть время, посидим над Заичкиным. Открыл сейф и достал из него папку, бросил её на стол.

Раскрыв дело наткнулся на первый лист, исписанный почерком Светланы, и позавидовал о том, что не умеет так красиво и ровно писать: буковка к буковке, строчки, словно по линеечке очерчены, хотя бумага писчая, нелинованная, и каждая буковка имеет определённый чёткий наклон и размер. И невольно улыбнулся: отличница!

На следующих страницах пошла писанина Михалева – её хотелось скомкать и выбросить, даже стыдно рядом положить…

Он углубился в прочтение протокола и в размышления по нему.

Незаметно прошли полчаса. Анатолий встал, походил по кабинету, поразмялся, лёг грудью на подоконник на руки, сделал с десяток отжиманий, поприседал и вдруг пошёл в присядку под "камаринского" от окна до двери, сам себе аккомпанируя на губах.

У двери вскочил на ноги и, как артист на сцене, сделал заключительное па: притопнул ногой и вскинул над собой руку. И рассмеялся. Вот, где таланты пропадают!

Плясать он немного мог, отец научил, и если бы сейчас эти танцы культивировались в народе, то его способности, разумеется, развились бы, но, к сожалению, от русских танцев мы далеко ушли и не совсем вперёд, а в эру папуасов и питекантропов. Эх-хе, с сожалением вздохнул Анатолий и вновь сел за стол. Ну что она не звонит?!.

Прошло ещё полчаса, и он не выдержал. Ждать не было сил. Теперь уже желудок не давал сидеть на месте. Уже не есть, а просто жрать хотелось и со страшной силой.

Все, хватит, натерпелись! Он закрыл папку в сейф, забрал спички, лежащие у телефона, и направился к двери. Может быть, из города откуда или уже из дома удастся созвониться со Светланой.

Кстати, может получиться неплохой повод для вечернего свидания?.. Усмехнулся неожиданной мысли. А почему бы и нет? – она ему нравится. Правда, в ней есть кое-какие качества, несколько отпугивающие от неё. А может это не так уж и плохо. Серьёзность в человеке – качество нелишние. На отдельных вдов и разведёнок посмотришь – печати ставить негде, а эта уже почти два года одна и никаких хвостов, – насколько точно он обладает разведданными.

– Ладно, Малинка, вопрос в другом: что тебе, дорогуша, от меня надо, и насколько это серьёзно? – сказал он вслух, выйдя из Управления на улицу.

Итак, куда? Этот вопрос всегда возникал, когда он выходил на крыльцо: то ли подаваться на автобус, то ли на трамвай? На автобусе быстро ехать, но далеко до остановки идти. На трамвае долго ехать, но зато он рядом за углом. Ладно, сегодня можно и подремать в трамвае, за день надёргался, наплясался, можно и отдохнуть.

11

В кабинет Мáлиной вошли Андрей Андреевич и Викентий Вениаминович.

– Ты ещё не ушла? – удивился Андрей Андреевич. – Вот и кстати. Слушай, Света, окажи любезность, проводи нашего гостя, а? Сама понимаешь, долг гостеприимства обязывает, а мне никак нельзя. Дел много, – он провёл рукой себе едва ли не по горлу.

Светлана изучающе посмотрела на обоих и почувствовала подкатившуюся обиду. Так, ясно. Проявить заботу, то есть… У самого не получается, так гостя подставляет, из долга гостеприимства, значит! Нашёл подстилку! Пошёл вон! – едва не выкрикнула вслух. Глаза выдали негодования, заблестели от обиды.

Её заминку, перелом настроения уловил гость.

– Светлана Ивановна, это вовсе не обязательно делать. Но если нам по пути, то я с удовольствием с вами прогулялся бы по городу. Давно здесь не был, да и есть, о чём нам с вами поговорить.

Светлана подавила вспышку гнева.

– Хорошо… Пожалуй… – согласилась она и с сожалением посмотрела на телефон. "Не позвоню Толе. Может с города откуда?.."

Андрей Андреевич вернулся от Мáлиной в расстроенных чувствах. В тайне он желал, чтобы она отказалась, а лучше – послала бы их… Ведь Светлана поняла, что к чему. Тогда и с его стороны были бы соблюдены все формальности гостеприимства. А тут! Хоть и просквозило в её глазах негодование, а не отказалась.

Это он, Кент, настоял на том, чтобы он свёл его со Светланой. У него к ней, видите ли, есть вопросы, они желают с нею побеседовать и в непринуждённой обстановке, на прогулке. Предлог! – и нас в том никто не разубедит.

Андрей Андреевич сел за стол и резко снял с телефона трубку.

И она: ах-ох, как вы могли! – тут же: пожалуй… Ух! – недотрог, паинек из себя корчат, а как подвернулся момент – пожалуй.

Набрал номер, и в трубке послышался голос Прокудина.

– Ты один? – спросил Андрей Андреевич резко. – Ну как, Феоктистов не поделился с тобой своим секретом?.. Отшучивается? Он дошутится. И ты вместе с ним… Что он вознамерился дальше делать и куда со своим прибором направиться?.. Так-так. Совсем парень оборзел. Причём тут Шпарёв и руководство комбината?.. – почесал в раздумьях высокие залысины и стал прощаться: – Ладно, Женя, я всё понял. Пока, – недослушав прощального слова, нажал на рычаг.

Тут же набрал другой номер.

– Да, Блат-штейн слушает, – услышал он размеренный голос с мягкими интонациями, как у одессита.

– Я по Феоктистову Яков Абрамович.

– Что с ним?

– Завтра он будет заниматься вами, то есть управлением комбината и АТПр.

– Причина?

– По делу Шпарёву.

– О, тогда ты не ошибся, тогда мной. Шпарёв был моим личным подопечным.

– Феоктистов считает, что вы там приложили руку к его гибели, или довели до самоубийства.

– Какой вздор! Совсем у этого следока крыша съехала, – возмутился Блатштейн. – Пора его ставить на место, приземлять. У тебя всё?

– Да.

Яков Абрамович на секунду замолчал. Андрей Андреевич терпеливо ждал.

– Слушай, позвони Прокуднику-поскуднику, узнай, где Феоктистов? И тут же позвони мне.

– Хорошо, Яков Абрамович.

Выяснение не заняло и пяти минут. Вначале Андрей Андреевич позвонил Прокудину. Тот – обратно ему. И уже после него Андрей Андреевич доложил:

– Яков Абрамович, Феоктистов у себя, и будет в управлении ещё час, а то и полтора. Разбирается с делом Заичкина.

– Добро. А мы сейчас его делом займёмся. Нужен буду – звони.

– До свидания, Яков Абрамович

Андрей Андреевич посидел какое-то время с трубкой в руке. Потом положил её и поморщился, как от кислого варения. Поднялся из-за стола и направился к двери.

А делом Феоктистова Яков Абрамович занялся сразу же после звонка Андрея и круто. Срежиссировал всё так, как учили когда-то в НКВД, в МВД, в прокуратуре, в которых некогда он работал и не без успеха, проявляя свои незаурядные способности. И сейчас, помимо тех людей, что имелись у него в родных правоохранительных органах города и области, были и другие кадры, боевые, на всякий экстренный случай, который сегодня и приспел.

12

В медвытрезвитель был доставлен очередной пьяный гражданин. Двое сержантов, доставившие его, сидели на деревянном диване и с насмешкой наблюдали, как им занимаются Галимханов и медбрат Глотко.

Медицинский работник пытался едва ли не силой заставить пациента дуть в индикаторную трубку, уговаривал его. Тот противился.

– Давай, хлопчик, дыхни, а?

– Чо, так не вишь? Ну, пьяннай, ну выпил. Ик!

– Ну, дунь, хлопчик, ну дунь!

Хлопчик наконец уразумел, что от него требуется, набрал в грудь воздуха и с шумом дунул в трубку. Та посинела.

– Во! Ви-ишь, ик! Ты мне потом её подаришш.

– Подарю

– А мож счаз? Отпустите меня домой, и я с твоим пода – ик! – рком уйдю, тьфу, уйду.

Ноги у пьяного подкосились, Галимханов поддержал его.

– "Домой", – передразнил Галим. – По кустам шарашиться?

– Не-ка, ик! Как штык домой придю, тьфу, при-дю. Нет, – покрутил головой, – приду! Во, праильна, ик! – при-дю, – и захохотал оттого, что не может правильно выговорить.

Галимханов обыскивал пациента. Из карманов достал ключи, видимо, от квартиры, десять рублей и мелочь. Положил всё это на широкую доску бордюра дежурки, за которой сидел Бахашкин за столом и записывал в журнал посетителей перечисляемые предметы.

– Ик! Домой хочу, – канючил пациент. – Отпустите меня домой. У меня дети есть, у меня баба есть, – и всхлипнул, – а вы, черти, меня – ик! – не отпускаете.

– Ага, вспомнил родименький о детках, – усмехнулся Глотко.

– Да вот, – гордо сказал пьяный и показал пальцем на бордюр. – Запиши, начальник, что у меня были пейсят рублей денег. Копил по копейке…

Бахашкин никак не отреагировал на его просьбу. Писал сосредоточенно и долго.

Кропотливую работу Шалыча прервал резкий звонок телефона. Он бросил ручку и сорвал с него трубку.

– Начальник городского медицинского вытрезвителя нумер один Бахашкин…

– Бахашкин! Начальник! Пфу!.. – в трубке послышался смех. – Подумать только! Ему давно пора быть у параши, а он – начальник, да ещё такого наиважнейшего объекта. Ха-ха!

Лицо Шалыча побледнело, узкие щёлочки глаз расширились, губы задрожали. Он хотел было ответить что-то ругательное абоненту, но голос показался знакомым, возможно, даже Андрея Андреевича. Та же грубая ирония, резкий и звонкий тон, и он инстинктивно сдержал свой порыв.

– Ну ладно, грозный начальник, шутки в стороны. Мне нужен твой подельник, Галим. Где он?

– Тута. А хто просит?

– Хто? Хтокало! Хм, какой стал любопытный. Помалкивай, раз в дерьмо сел. Делай то, что тебе говорят. И поменьше вопросов. Давай своего хорька.

Шалыч прикрыл трубку ладонью и, чуть привстав, полушёпотом позвал Галимханова.

– Сашька! Иди к трубке. Тебя…

Все присутствующие повернулись в его сторону.

Галим спросил:

– А чо шёпотом?

– Не знам…

Саша иронично усмехнулся и обратился к сержантам:

– Парни, идите, пошманайте. Помогите Глотке.

Сержанты с некоторой подобострастностью поднялись и подошли к пьяному. Галимханов прошёл в дежурку.

Пациент наконец понял, что с ним не шутят, стал просить:

– Бра-ацы! Только не в душш! Я всё! Всё сделаю, но в душш не надо! Не пойдю! Всё возьмите! Червонец, мелочь. Ик-ик!..

– Не будешь буянить, не поведём в душ.

– Не-не будю, тьфу, не буду! – пациент попытался принять стойку смирно.

– Во, молодец! Дисциплинированный стал алкаш, – засмеялся один из сержантов.

– Не хочу быть блюйёном!

– Ха-ха! – рассмеялись сержанты, хохотнул и Глотко. – Живо вашего брата выучили.

Галимханов взял трубку, и, отвернувшись от всех, буркнул:

– Слушаю.

– Галим, давай сейчас дуй домой, переодевайся в гражданку.

– Кто это? Валера?!.

– Ктокало! Я уже твоему начальнику сказал: поменьше вопросов, если хотите вылезти из той вонючки, в которую по своей дури сели. Понял?

Галимханов промычал что-то нечленораздельное.

– Так вот, Галим, пришёл и ваш час. Переоденешься и дуй к пивнушке у кинотеатра "Гренада". Там тебя будут ждать. На всё про всё, тебе двадцать-двадцать пять минут.

– Дык как я успею?

– А меня это не колышет. Успевай. У тебя есть под жопой транспорт, вот и газуй. Не приедешь вовремя, сидите в дерме. А лучше – у параши. Ты понял?

Галимханов опять что-то буркнул.

– Ты мне не мычи, не хмыкай. Я с тебя башку сорву, если что. Давай живей поворачивайся, люди тебя ждут у "Гренады". Там всю дальнейшую задачу узнаешь. Пока, ублюдки! – и в трубке запикали короткие гудки.

Галимханов растерянно посмотрел на Шалыча.

– Ну чо? – спросил в полголоса тот.

– Мне… Мне надо срочно ехать. Поехали!

– Куды?

– На туды, твою мать! По дороге расскажу.

Бахашкин засуетился, начал отдавать распоряжения сержантам, забыв о том, что они не его подчинённые.

– Витя! Оставайса тут пока за меня. Будешь тут, потом у меня работать, я те обещая! А ты, – к Глотко: – смотри у меня! – поднёс ему кулак под нос. – Самого сварю, как раку.

Подошёл к пациенту. Потрепал его по волосам, погладил.

– А ты будь хорошим дядей, ланна?.. Уложить ево спать. И не надо душа. Сволочи!

13

Город после рабочего дня шумел. По обеим сторонам проспекта Карла Маркса, разделённого широким зелёным газоном, текли, пестря всевозможными цветами одежды, людские потоки. На остановках, как автобусных, так и трамвайных, столпотворение – как и всегда в час пик. По проезжим частям улиц сновали автомашины разных марок: личные, служебные, продовольственные фургоны, переполненные автобусы.

Вечер всё ещё был жарким, нагретый асфальт удушал и в его "аромат" примешивался запах от нефтехимкомбината. Однако на это никто как будто не обращал внимания, и Викентий Вениаминович, глядя на людей, удивлялся им, и время от времени непроизвольно морщился. Крутил головой в поисках источника, выделяющего неприятный запах. Смотрел на небо, подёрнутое туманной поволокой, смогом.

– Неужели у вас везде так? – спросил он.

– Да нет. За городом лучше, – ответила Мáлина, усмехнувшись.

– Увезите меня за город, умоляю! Не то я здесь задохнусь и не доживу до конца командировки, – едва не плача, простонал гость, прикрывая рот и нос ладонью.

– Это с непривычки, – снисходительно ответила Светлана. – А надолго у вас командировка?

Он пожал плечами.

– По обстоятельствам… Как понравится.

– Понятно…

– Так что, увезёте меня за город?

– К сожалению, не могу. Но если очень желаете, то могу подсказать, как добраться на Китой, на пляж или на водохранилище, это недавно открытое место городского отдыха. Рекомендую.

– А если бы вы приехали к нам в город, как вы думаете, как бы я поступил в подобной ситуации?

– Думаю, по-другому. И с бóльшей настойчивостью.

Он бросил на Светлану весёлый взгляд и рассмеялся.

– А вы мне нравитесь.

– Спасибо. Мороженое хотите?

– Пожалуй, не откажусь.

Они шли от агентства "Аэрофлот" в сторону кинотеатра "Победа", где проспект заканчивается. Прошли высокое большое и серое здание "Детского Мира", пересекли улочку Глинки и вышли на площадь Ленина.

Площадь была заключена в четырёхугольник зданий: горкома, ДК "Нефтехимик", Главпочтамта и с правой стороны домами проспекта. В середине площади возвышался памятник Ленину. Под постаментом лежала широкая клумба, засаженная красными цветами, по ней проложены ровные дорожки из плит и стоят скамьи с выгнутыми спинками. На них сидели люди и по дорожкам бегали дети, неуклюже гоняясь за голубями, которых прикармливали взрослые.

Над горкомом висели флаги СССР и РСФСР, на стенах ДК и на высоких стойках – афиши, программный репертуар местных и заезжающих артистов. На стенах почтамта, в простенках между окнами, располагалась картинная галерея из портретов всех членов и кандидатов в члены ЦК КПСС, начиная с Брежнева.

Викентий Вениаминович с интересом разглядывал город, стоя у металлического ограждения, отделяющее пешеходную дорожку от проезжей части улицы.

Подошла Светлана.