Зося после рождения сына спала чутко, просыпалась от любого шороха в соседней комнате. Но этой ночью сон ее был долгим и крепким. Рядом с Санечкой был Саша, и Зося безмятежно спала, подложив руку под щеку и свернувшись по привычке калачиком на самом краешке кровати – так ближе до кроватки.
Уже яркое летнее солнышко заглянуло в ее спальню, когда Зося внезапно почувствовала прохладную руку с тоненькими пальчиками на своей голове и услышала тревожный голос своей бабушки:
– Проснись, Зося, проснись! Санечка, Санечка! Проснись, девочка, спаси Санечку!
Зося рывком села на кровати, сердце бешено колотилось в груди. Она вбежала в комнату сына – детская кроватка была пуста. Зося в пижаме и с босыми ногами побежала в бассейн. Возле высокого бортика бассейна стоял Саша и наливал в бокал что-то из темной бутылки. Санечки рядом с ним не было.
Своего Санечку она разглядела в толще прозрачной голубоватой воды недалеко от Саши – он лежал крестиком на дне бассейна, раскинув толстенькие ручки и ножки.
– Нет, Санечка! Нет! – закричала Зося, прыгнула в бассейн и подняла со дна бассейна безжизненное тельце своего сына, – Саша, не стой столбом, а помогай мне – подними его за ножки и подержи вниз головкой несколько секунд. Скорее, Саша. А я поддержу головку.
Санечка начал кашлять, изо рта потекла вода.
– Так, все хорошо, давай его мне. Ну, что, мой золотой?
Как ты, сынок? Напугал маму. Пойдем скорее в кроватку, согреешься и поспишь. Да, сынок? Не ходи больше без мамы плавать. Ты еще совсем маленький. Подрастешь, вот тогда и гуляй самостоятельно. А пока нельзя.
Перепуганная Зося прижимала к себе закутанного в полотенце малыша и шептала ему нежные ласковые слова. Уставший ребенок отказался от еды и сразу уснул. Зося сидела рядом с кроваткой малыша и гладила его ручку. Саша стоял возле окна детской комнаты и о чем-то сосредоточенно думал. Его лицо было белого цвета и пугало своей неестественностью. Всегда блестящие и живые глаза застыли, стали тусклыми и неподвижными.
– Саша, с тобой все в порядке? – тихо, чтобы не разбудить ребенка, спросила Зося, – ты плохо выглядишь. Приляг на диван, я тебе сейчас накапаю что-нибудь успокаивающее.
– Не беспокойся, Зоська, со мной ничего не случится. Я здоров, как бык. Ты лучше ударь меня или оскорби, но не жалей. Скажи мне, ребенок не сильно пострадал?
– Похоже, что он пробыл под водой несколько секунд, с ним ничего не случилось. Ты его сегодня первый раз заставил плавать самостоятельно, без нарукавников и ожерелья. Он устал и ушел под воду. Возможно, будет бояться воды и не захочет плавать. Завтра станет все понятно. А ты тоже иди, отдыхай, выглядишь ты не совсем здоровым.
Уговорить Сашу отдохнуть не удалось – он так и простоял всю ночь возле окна. Ребенок спокойно спал, и к утру Зося задремала, положив голову на спинку детской кроватки. Проснулась от детского голоса – Санечка агукал и играл со своими ножками. Саши в комнате не было. Зося помыла, накормила ребенка. Вода в бассейне была уже подогрета, она попробовала опустить туда ребенка. Он с прежней радостью и удовольствием плавал возле ее ног, ручками и ножками, поднимая фонтаны брызг.
– Умница, сынок. Ты даже не испугался, смелым растешь, – ворковала Зося с малышом, – давай мы с тобой папу навестим, что-то он заспался. Пусть просыпается, ему будет полезно узнать, что ты у нас такой отважный мальчик.
Саши в комнате не было. На тумбочке возле кровати лежала записка и несколько скомканных, измятых комочков бумаги. Зося разгладила листики бумаги, это были черновики заявления на усыновление Санечки. Значит, Саша уехал, не оформив усыновление? Но почему? Зося взяла в руки записку:
«Я сегодня очень ясно увидел ту тонкую грань, которая разделяет жизнь и смерть. И если бы наш сын погиб, то я немедленно последовал бы вслед за ним. А все из-за чего? Я покурил травку и подогрел свое сознание лишним бокалом вина перед тем, как отправиться в бассейн. До сегодняшнего дня мне все казалось, что затуманенное алкоголем и наркотиками сознание помогает мне избавиться от своей дикой и необузданной ревности и забыть о тебе. В момент, когда ты подняла нашего малыша со дна бассейна, я понял во что превратился – ничтожный алкоголик и наркоман, претендующий на звание, нет, на должность отца и главы семьи. Ты права – я не могу быть мужем и отцом. Какой из меня муж? Я маньяк-ревнивец. А отцом я могу быть? Конечно, нет – несколько секунд и мой сын мог погибнуть из-за меня. Я уезжаю, но моя душа остается с вами. Зося, поверь мне, я постараюсь сделать все, чтобы навсегда расстаться с алкоголем и наркотиками. Поверь мне, Зося, прости и будь счастлива без меня. Я упал на дно глубокой ямы, мне предстоит долгий путь наверх. Ты хорошая мама и прошу тебя, думай только о себе и малыше, а я справлюсь со своими слабостями самостоятельно. Боюсь даже бумаге доверить свою любовь к тебе и Санечке, вы не просто часть моей жизни, вы – лучшая и драгоценная ее часть. Будь счастлива, моя любимая, дорогая, Зоська. Береги нашего сына. Прощайте. Ваш А.»
– Знаешь, сынок, – сказала Зося сыну, – папа твой не только меня бросил, но и тебя тоже. Позволим ему это сделать? Он заболел, твой папочка, но ты, сынок, можешь ему помочь. Ты как считаешь, папа будет возражать, если мы с тобой по этим вот бумажкам сами оформим твое усыновление? Правильно, сынок, я тоже считаю, что ответственность за маленького Анцева поддержит его в минуту слабости. Пусть меня забывает, но о тебе он просто обязан заботиться. Ты, Санечка, должен стать его жизненным стимулом. Правда, мы поможем твоему папочке снова стать сильным и уверенным в себе человеком?
Своим домашним Зося сказала, что Саша уехал, потому что его внезапно вызвали на работу.
Она всегда старалась говорить правду или вообще промолчать, если эта правда могла причинить кому-то боль, а сейчас, не задумываясь, обманывала самых близких себе людей. Она не могла рассказать о несчастном случае с любимым ребенком даже своему отцу, потому что знала – Саше прощения не будет на долгие годы, а, может, навсегда. Именно, поэтому, она хотела сохранить для него обратную дорогу к своему сыну.
В загсе Зосю быстро развернули назад. Кругленькую заведующую не впечатлило измятое заявление отца ребенка об усыновлении. Она выпроводила Зосю из своего кабинета, предупредив, что без личного присутствия заявителя она рассматривать документы не будет.
Зося возвратилась домой грустная и поникшая. Вечером, за ужином, Зося вяло ковырялась в своей тарелке и ушла в свою комнату, так ничего и не поев. Вслед за ней Чарышев появился в ее спальне и спросил:
– У тебя проблемы? Давай, делись.
– Никаких проблем нет. Но нужен твой совет – скажи мне, папа, как правильно дать взятку, чтобы человек ее принял и не обиделся.
– Зосенька, тот, кто берет взятки, может обидеться или оскорбиться только в том случае, если решит, что ему дали очень малую сумму. Ты, правда, собралась давать взятку? Не секрет, кому и за что? Хорошо, молчи, если это секрет. Тогда поступи следующим образом – положи в конверт несколько крупных купюр, зайди в кабинет вымогателя и скажи, что у тебя к нему есть очень серьезный вопрос. Оставь ему на столе конверт и поясни, что там находятся документы по твоему делу. Затем выйди из кабинета и возвратись через несколько минут. Если сумма удовлетворит взяточника, то он сразу начнет разбираться с твоими бумагами, если нет, то он открыто тебе предложит увеличить вознаграждение.
– Так просто? – удивилась Зося, – Спасибо, папа. Теперь я уверена, что справлюсь.
Заведующую загсом сумма удовлетворила, и она ласково стала уверять Зосю, что со свидетельством о рождении Санечки не будет никаких проблем. Через пару дней она его подготовит и лично вручит Зосе.
Зося получила свидетельство о рождении Санечки. В его первом в жизни документе были заполнены все графы, в том числе сведения об отце. Санечка стал законным членом семьи Анцевых. Зося с раннего детства помнила, как стыд покрывал бледностью ее лицо, когда она, протягивала свой ущербный документ чужому человеку. Словно, это она, Зося Ромашова была главным виновником своей безотцовщины, а сейчас несла наказание позором и презрением окружающих людей.
Это чувство неполноценности не ушло даже тогда, когда она уже держала в руках полный документ, подтверждающий ее происхождение.
Зося на обратной стороне самого лучшего студийного снимка Санечки карандашом обвела его ручку и в контуре ладошки написала: «Привет, папочка! Я тебя люблю! А ты меня?». Вместе с фотографией в конверт вложила свою записку, над содержанием которой долго думала и вообще сомневалась в ее необходимости. Записку она несколько раз переписывала, потом правила и снова переписывала. Сейчас перечитала последний вариант:
«Молодец, Саша! Ты сжег корабли и пепел развеял. И даже трогательное до слез письмо оставил. Хорошо, я могу жить и без тебя. Можно бросить женщину, переступить через любовь, но как ты можешь оставить и забыть своего сына? Он без отца вырастет однобоким, кривым деревцем. Нет, уважаемый, не позволю! Санечка, как и ты, Анцев, он плоть от плоти твоей, наследник твоего внешнего вида. Ты живи, с кем хочешь, люби, кого хочешь, но сына не смей забывать и отрекаться от него. Ты должен заботиться о своем ребенке, это не мной придумано, это закон жизни. Конечно, если ты человек…».
Затем дополнила содержимое конверта копией свидетельства о рождении Санечки, сделала пометку «лично Саше» и отправила письмо Александру Михайловичу.
Через две недели ей позвонил Анцев. После расспросов о Санечке, он сказал:
– Зосенька, я тоже хочу перед тобой отчитаться – у Александра появился оптимистичный настрой, и возникло желание бороться с неврозом. Да-да, Зосенька, я правильно выразился – у него в результате злоупотребления алкоголем развилась симптоматическая депрессия, проще говоря, невроз. Из Горевска он приехал подавленный, пил остаток своего отпуска, не выходя из своей комнаты. Только после твоего письма, он собрал свои вещи и перевез их из квартиры матери в мой дом. Похоже, что он осознал серьезность своего заболевания и решил начать лечение. Я подыскал подходящую клинику в Европе. Врачи рекомендуют интенсивную терапию в течение двух-трех месяцев, а затем длительную реабилитацию под наблюдением специалистов этой же клиники. Его лечение может растянуться на несколько лет. Чтобы он не потерял профессиональную квалификацию, я перевожу его на работу в наше отделение банка в Европе. Сейчас все зависит только от него. Будет твердое желание вылечиться, значит, все будет хорошо. Если он сам не захочет, то врачи в этой ситуации просто будут бессильны. Я не знаю, что произошло в Горевске, но он мне сказал, что не сможет больше общаться с тобой и сыном, потому что боится вам обоим навредить.
– Александр Михайлович, пусть он только лечится. Не хочет с нами общаться – ну, и не надо. Мы с Санечкой организуем с ним одностороннюю связь – я буду высылать фотографии сына на ваш адрес, а вы, пожалуйста, пересылайте ему. Только бы он не отступил от своего решения, а мы поможем. Вам Саша сказал, что Санечка, как и Вы – Анцев? Да, Анцев Александр Александрович!
– Сказал. Он уже запись в свой паспорт сделал и в анкету на выезд за границу вписал Санечку. Поверь, Зосенька, он вас любит, только больное самолюбие мешает ему об этом говорить. Еще хочу сказать тебе, Зосенька, что я счастлив от того, что не ошибся в тебе. Живи спокойно, детка. Все будет хорошо. Не забывай о моей просьбе заботиться побольше о себе.
Саша все-таки позвонил Зосе. Главным его вопросом была материальная помощь сыну. Зося сразу от нее отказалась и просила его не беспокоиться – у Санечки будет все, что необходимо ребенку. Но фотографии Санечки обещала высылать регулярно. Затем телефонные провода наполнились молчанием и шумом эфира. На двух концах телефонной линии два человека ожидали друг от друга какие-то важные слова, которые могли определить их дальнейшую жизнь. Молчание стало тягостным и невыносимым. Зося первой положила трубку на телефонный аппарат и смахнула со щеки побежавшую ручейком слезу. Она училась управлять своими эмоциями и ругала себя за минутную слабость.
Глава 13
Зося вынесла на лужайку возле дома манеж и усадила туда Санечку. Обязанности по воспитанию сына были временно переданы Розе Самуиловне, которая вскоре ожидала в гости подмогу и главного наставника по здоровому образу жизни драгоценного Санечки – Зою Николаевну. Санечка, здоровенький и толстенький бутуз, уже проявлял свой упрямый характер и иногда тетя Рози впадала в глубокую задумчивость по поводу его очередного нежелания подчиниться вполне разумным желаниям взрослых. А вот, Зоя Николаевна сразу находила общий язык с Санечкой, из ее рук он ел даже овсяную кашу. «Вы просто добрая фея и волшебница, – восхищалась тетя Рози, – наверное, все дело в вашем многолетнем опыте общения с маленькими детьми». Но Зоя Николаевна, считала, что Санечка чувствует, что является бесценным кумиром взрослых людей, а поэтому пользуется этой ситуацией в своих интересах. Тетя Рози соглашалась, что, да, наверное, это так и есть, но баловать и любить Санечку от этого меньше не стала. «Любви много не бывает, – думала она, – особенно для нашего Санечки».
Зося помахала Санечке и тете Рози рукой и побежала к своим любимым питомцам, которые процветали за забором особняка. В большой теплице, занимающей почти половину арендованной земли, наливался спелостью разноцветный ассортимент помидоров, баклажанов, перцев и огурцов. Зося раньше и предположить не могла, что помидоры могут быть фиолетового цвета, а баклажаны – красные.
Воздух в теплице благоухал стойким запахом паслена.
Зося пошла по узкому проходу, между высокими стволами помидоров, ее одежда вскоре покрылась желтой пудрой, которая осыпалась с цветущих кустов. В противоположном входу конце теплицы она увидела агронома, Станислава Казимировича. Старичок сидел на маленькой скамеечке возле кустов какого-то необычного, но очень перспективного сорта огурцов и отщипывал пустоцвет.
Станислав Казимирович, потомственный агроном родом из Западной Белоруссии, жил в Горевске уже не одно десятилетие, но к обращению «товарищ» так и не привык. После знакомства с ним Зося узнала, что он поляк и неуважаемое им слово «товарищ» заменила близким ему – «пан», чем снискала к себе с его стороны глубокую привязанность и уважение.
– Здравствуйте, пан Станислав! Я могу Вам помочь?
– Что, Вы, пани Зося! Лучшее, что Вы можете сейчас сделать, так это собрать спелые помидоры для сока маленькому Александру. Людмила уехала в деревню и после обеда, когда спадет жара, привезет сюда женщин. Я сегодня планирую землю подрыхлить, с кустов удалить пасынки и подвязать их на шпалеры. Скажите, пани Зося, вы довольны первыми результатами? Теплицы у вас хорошие, урожай Людмила начала еще с весны продавать.
– Как Вам сказать? И довольна, и недовольна. Довольна Вашим трудом и достигнутой урожайностью. Не довольна ситуацией с легальностью своего бизнеса. Понимаете, я только несколько дней назад оформила разрешение на осуществление предпринимательской деятельности. Вот, уже и свидетельство о регистрации на имя Люды получила.
– А кооператив смогли узаконить?
– Нет, кооператив я так и не смогла узаконить. Поэтому все, что мы продавали – был нелегальный бизнес, по бросовым ценам. Хорошо, что рядом есть воинская часть, и их хозяйственники не спрашивали сертификаты от санитарных служб. Я уверена в качестве наших овощей, но предъявить их на проверку, пока не могу. Вырученных от продажи овощей денег едва хватило на расчеты по заработной плате и покупку удобрений. Зато, сейчас, я уверена – все будет по-другому. У меня есть договоренность с предприятиями общественного питания на поставку овощей для их нужд. Кроме того, я открою несколько фирменных павильонов, где мы сможем самостоятельно торговать своей продукцией.
– А упаковка? Это тоже важно!
– Я заказала на фабрике народных промыслов фирменные корзиночки из лыка и лозы для самых взыскательных клиентов. Вы, пан Станислав, подумайте, как можно красиво упаковывать овощи. В первую очередь их нужно протирать, чтобы они, даже в упаковке, глаз радовали. Я, думаю, что Вы и Люда этот вопрос решите без проблем. И при первой же финансовой возможности, я хочу купить пару грузовых «пикапов», чтобы вы не заказывали транспорт для наших нужд в автотранспортных конторах, которые за каждый час эксплуатации берут плату по тарифу восьмичасового дня.
– Но это огромные деньги!
– В общем, да. Я подумаю и, возможно, оформлю кредит в банке под наши оборотные средства. Конечно, сначала нужно подготовить и сдать в налоговую инспекцию первый отчет, но так как мы легализовались, то через месяц можно будет и о кредите подумать.
– Пани Зося! Когда Вы успеваете оформлять все эти сложные бумаги, недоступные моему пониманию?
– Но вы же, пан Станислав, сумели непонятными для меня методами вырастить такой прекрасный урожай? Каждый из нас занимается своим делом, поэтому мы становимся командой.
– Вы, пани Зося, можете деньги, предназначенные на выплату нам зарплаты, использовать на покупку машин. Тогда они скорее окупятся. Это даже я понимаю.
– Ни в коем случае! Каждый труд должен достойно оплачиваться. И в этом я уверена.
Зося понимала, что это только начало ее бизнеса. Но если в это начало вложено столько бесполезного труда, то каких же усилий тогда потребует ее полноценная программа?
Александр Михайлович не только помог в начале ее первых шагов в бизнесе, но и вселил уверенность в успехе этого предприятия. Был бы он сейчас рядом, возможно, и для решения проблем нашлись бы простые варианты. Но он далеко и, почему-то, не звонит.
«А разве я сама не могу ему позвонить? – терзалась вопросом Зося, – поговорить можно и по телефону, было бы желание. Кстати, про желание – он, конечно, там сильно устает, но найти свободную минуту, чтобы позвонить и узнать, как растет Санечка, всегда можно. Значит, я его обидела, и он не хочет со мной общаться. Ладно, обидела, так обидела, но я ему все равно позвоню».
Зося разыскала домашний блокнот с записью номеров телефонов и набрала московский номер. К телефону подошла секретарь, сначала спросила, кто звонит, а потом победно сообщила, что Анцев проводит совещание и сейчас занят.
Зося сникла, положила трубку на рычаг аппарата и направилась в свою комнату. Но отойти от столика, где стоял телефон, она успела всего на несколько шагов. Телефонный звонок вернул ее назад: «видимо папу разыскивают», подумала Зося и сняла трубку. Разыскивали Зосю, и не кто-нибудь, а Александр Михайлович. Зося так обрадовалась знакомому голосу, что начала что-то быстро говорить о Санечке, о своих овощах и теплице, и еще о чем-то, что, скорее всего, не имело особого значения в ее жизни. Анцев внимательно слушал ее голос, не перебивая и не комментируя услышанное. И только, когда Зосино красноречие иссякло, он сказал:
– Зосенька, за какие заслуги я сегодня вознагражден твоим вниманием? Боюсь, что мой секретарь тебя обидела, но этого больше не повторится, никогда. Звони в любое время, я всегда для тебя буду свободен. Ты прости меня, детка, что я не звонил, но все это ради твоего же спокойствия.
– Александр Михайлович, – обрела ясность ума Зося, – мне просто катастрофически не хватает общения с Вами. А звонить Вам я стесняюсь, потому что Вы можете быть заняты, и мой звонок окажется неуместным.
– Зосенька, прости меня, с сегодняшнего дня я буду звонить тебе каждый день. Или через день? Как ты мне позволяешь?
– Если это удобно, то лучше каждый день. Папа занят целыми сутками, – начала искать себе оправдание Зося, – мне не с кем посоветоваться. А у меня вопросов накопилось не на один разговор. Я не сильно Вас нагружаю своими проблемами?
– Я только рад, что ты нуждаешься во мне. Я скучаю без тебя и Санечки, и очень хочу вас увидеть.
– Александр Михайлович, мы тоже будем Вам очень рады. Это правда.
После разговора с Анцевым Зося переставила к телефонному столику в прихожей небольшое креслице, а сам столик дополнила блокнотом для записей и ручкой. Чарышев сразу оценил появившееся в доме уютное местечко, предназначенное для телефонных разговоров, и сказал, что давно собирался сделать что-то подобное и очень рад, что его домашние о нем позаботились, сами все устроили. Зося улыбнулась, и промолчала о том, что готовила она это место для ежедневных разговоров с Анцевым. Пусть папа останется в неведение.
Уже осень начинала затягивать небо серыми тучами и моросить дождем, когда на Зосину землю зачастили ревизоры. Людмила показывала им свое свидетельство о регистрации предпринимательской деятельности, а потом выносила из своей комнаты папки документов с заключениями, разрешениями, договорами и прочей бумажной атрибутикой, сопровождающей даже самый маленький, незначительный бизнес. Люда листала бумаги и молча, стояла в ожидании вердикта проверяющих людей. Но что они могли сказать? Зося очень серьезно относилась к бумажной части своего бизнеса и каждый документ подкрепляла копиями нормативных актов. Людмилу она успокаивала, что проверки, скорее всего, плановые и формальные, но сама чувствовала, что возня вокруг ее участка земли вовсе не безобидная, а все продумано и по результатам преследуется какая-то цель. Только вот понять, что же от нее хотят, она никак не могла.
Ситуацию разъяснил Анцев – он полагал, что кто-то хочет разделить с ней ее бизнес или получать часть дохода от реализации продукции. «Не соглашайся ни на какие компромиссы, – строго сказал он ей, – один раз согласишься на их условия, и тогда будешь платить каждый месяц. Не допускай, чтобы тебя запугали, дай отпор. Ты хорошо знаешь законодательство, вот на него и опирайся».
Вскоре Людмилу пригласили в ревизионное управление. Людмила принарядилась в лучший свой костюм и отправилась на прием к главному ревизору области.
Возвратилась она хмурая и расстроенная. Зосе сказала, что в управлении подготовлено ходатайство об отзыве ее регистрационного свидетельства и возбуждении уголовного дела. Еще ей сообщили, что все разбирательства можно прекратить, если Людмила добровольно будет отдавать ревизорам двадцать процентов от прибыли.
– Все понятно, – сказала Зося, – не переживай, завтра мы с тобой поедем вместе в это управление. Ты фамилию ревизора запомнила?
Фамилию перепуганная Люда не запомнила, но дверь, в которую входила, может показать.
На следующий день Зося и Людмила приехали в облисполком, и подошли к знакомой для Люды двери. На двери красовалась табличка: «Главный ревизор области Киреев С.А.»
Зося постучала, и, не ожидая ответ, открыла дверь, пропустила в кабинет Людмилу, затем вошла сама.
За столом сидел мужчина лет тридцати пяти – сорока, спортивного телосложения, одетый в черный костюм и светлую рубашку с темным галстуком. «Типичный представитель засаленно-чиновничьей безвкусицы» – неприязненно оценила его внешний вид Зося. Безусловным украшением Киреева были черные с глубокой проседью волосы и чистые, даже в какой-то мере наивные, глаза.
Людмила робко присела на стоявший возле стола стул, Зося осталась стоять у нее за спиной.
– Ну, какое решение Вы приняли? – строго спросил Киреев у Людмилы.
– Решение принимала я, – ровным голосом сообщила Зося, – и оно отрицательное. Ни о каких поборах из прибыли не может быть и речи. У нас вполне легальный бизнес, законодательство мы не нарушаем.
– А вы кто такая? – взвился главный ревизор области, – немедленно покиньте кабинет. Я собирался обратиться с ходатайством о возбуждении уголовного дела против этой горе-предпринимательницы, и теперь, обязательно это сделаю.
– Моя фамилия Чарышева. Зовут Зоя Николаевна. Я главный арендатор земли, а Пименова работает по договору субаренды. Все ваши вопросы прошу изложить мне.
– Чарышева? Зоя Николаевна? – тусклым голосом переспросил Киреев, он обмяк в своем кресле и заметно просел – Зоя Николаевна, очень рад Вас видеть. Что ж Вы сразу мне не сказали, что имеете прямое отношение к этому бизнесу? Кто у нас в городе не знает Николая Васильевича, Вы тоже личность известная. Да разве мы могли посылать к Вам какие-то проверки, если бы знали, что бизнес не совсем принадлежит вот этой гражданке. А Вы, почему молчали? – накинулся Савелий со злостью на Людмилу, – Зоя Николаевна, прошу Вас, давайте забудем про этот инцидент. Я со своей стороны обещаю Вам, что все проверки отныне будут обходить Вас стороной, а Вы мне – что об этом не узнает Николай Васильевич и мое руководство.
– Ладно, – ответила Зося, – надеюсь, что мы больше не встретимся. Скажите, а Вы всех незащищенных в городе предпринимателей обложили данью?
– Я же Вам объяснил, что это было недоразумение. А если говорить про деньги, то если мне память не изменяет, несколько месяцев назад государство меня тоже обокрало. Я имею в виду замороженные вклады.
– Я не совсем понимаю, как взаимосвязаны между собой замороженные вклады и ваше вымогательство. А, впрочем, творческих вам успехов! И помните – все когда-то начинается и когда-то заканчивается.
Зося с Людмилой вышли в коридор и Зося сказала:
– Фу, как противно! Давай, найдем где-нибудь кран с водой и вымоем руки – может тошнота пройдет! Представляешь? Этот Савелий – любимый муж нашей Оксанки. Я совсем забыла – вы не знакомы. Оксана Сулимова, его жена, работает в банке, в моем отделе.
– Бог с ними – Савелием и его Оксаной. Давай скорее о них забудем. Зось, а у моей мамы, оказывается, тоже деньги на сберегательной книжке пропали. Ты представляешь, мы плохо питались, одеты были в обноски, а она деньги от нас прятала, копила на черный день. Теперь все отобрали, чтобы выплатить зарплату таким вот недоноскам, как этот, – кивнула Людмила на дверь с табличкой, – пойдем туалет искать. Там, наверняка, будет умывальник. Мне тоже, что-то не по себе. Зоська, может, ты мне посоветуешь, что мне с моими деньгами делать? Я про те деньги, которые ты мне выплатила за овощи.
– Эти деньги, Милочка, можно очень перспективно вложить в твою красоту. Мы с тобой, конечно, очень старались, когда шили для тебя одежду, но все равно, даже невооруженным глазом видно, что это обыкновенные самоделки. А за эти деньги ты можешь себе купить полный гардероб красивой и модной одежды от хорошего производителя. Лучше всего, если мы побываем в фирменных салонах фабрик женской одежды.
– Где ты, Зоська, видела у нас в городе фирменные салоны?
– В нашем городе, конечно, нет. Но мы с тобой можем поехать в Москву. Александр Михайлович будет очень нам рад. Он сказал, что найдет для Санечки няню, чтобы мы с тобой днем были свободны. Лучше всего, если поехать туда за две недели до нового года. Тогда можно все успеть – одежду купить, и в театр сходить. Я никогда в Москве не была. Хорошо бы там Новый год встретить, вместе с Александром Михайловичем. Он сутками работает, заслужил себе небольшой отпуск и хорошую компанию.
– Понятно, Зоська! А я зачем вам нужна? Буду там третьей лишней. Отправляйся ты лучше без меня. Кстати, и Санечку можно не тащить в Москву. Я здесь за ним присмотрю.
– Не придумывай, Милочка! Ты просто меня ревнуешь к Александру Михайловичу. Или, наоборот, его ко мне?
– Может и ревную, но не его, а тебя – боюсь, что ты от меня отдалишься. Я только сейчас нашла подругу и боюсь ее потерять.
– Что ты, Милочка! Любовь к мужчине и женская дружба – эти чувства не могут заменить друг друга, а только дополнить. С нашей дружбой ничего не может случиться. Тем более что Александр Михайлович уважает мою личную свободу.
– Ты никак влюбилась в нашего уважаемого Анцева? Не смущайся, вижу, что влюбилась. Я давно это предсказывала.
– Ничего ты пока не можешь видеть, Мила. Я сама не могу разобраться, чем к нему привязана. Скорее всего – это глубочайшее уважение его ума, такта и надежности. И если с этого начинается любовь, то я готова ее принять.
– А какая у Вас разница в возрасте?
– Где-то более двадцати лет. Но его возраст меня не пугает, а наоборот притягивает. Запас знаний в его голове превосходит самый полный энциклопедический словарь. Он знает ответ на любой вопрос, найдет выход из самой безнадежной ситуации. С ним я чувствую себя защищенной со всех сторон своей жизни.
– И что, Зоська, этого достаточно для любви между мужчиной и женщиной? Я считала, что в любви все определяют интимные отношения и страсть тела. Хотя, в Анцева можно влюбиться и не за его душу, а просто за тело и внешний вид – высокий, мощный, красивое лицо. Есть все, что называется – настоящий мужчина.
– Ошибаешься. Можно в первую очередь любить душу человека, а все остальное рассматривать, как простые составляющие отношений между мужчиной и женщиной.
– Мне твои высокие мотивы, конечно, не понять. Но ты на мои умозаключения не обращай внимания – люби, как можешь, только люби. Не позволяй себе из-за Александра засохнуть на корню. Зося, а как же Николай Васильевич останется на новый год один? Он согласится нас отпустить в Москву, да еще и с Санечкой?
– Мы с папой уже говорили на эту тему, и он совсем не возражает против нашей поездки. Говорит, что Анцев сейчас нуждается в поддержке. А он вовсе не один остается – с ним тетя Рози и Левон. Это Александр Михайлович совершенно один в чужом городе.
– Тогда ты меня убедила. Будем собираться в Москву. Поедем вместе, и мне с Санечкой не придется расставаться. Какая-то няня, что они умеют, столичные няни? Лучше я с Санечкой посижу, а вы с Анцевым сходите в свой театр. Я там все равно ничего не пойму. Зось, а ты, когда успела с Анцевым договориться?
– Он мне каждый день звонит в свой обеденный перерыв, мы с ним целый час разговариваем. Обо всем, что мне и ему интересно. Я так привыкла к этим разговорам, что не мыслю свою жизнь без них. Если он по каким-то причинам не может мне позвонить в обед, то обязательно тогда позвонит поздно вечером. Правда, всегда беспокоится, что время позднее и мне пора отдыхать. Старается быстрее свернуть разговор, а мне обидно.
– Ну, ты молчунья! А я-то смотрю, что ты бегом домой бежишь, когда обеденный перерыв у нормальных людей начинается, не пропускаешь ни один телефонный звонок. Так, вот в чем дело. Звонок от Анцева ждешь?
Людмила была счастлива – скоро Зоська переедет жить в Москву, а ей останется не только бизнес, но и Чарышев. В одиночестве Николай Васильевич обязательно затоскует и потянется к ней, Милочке.
Осень уступала место зиме. За окном мела ранняя метель и лепила на стеклах белые узоры. Санечка пробовал делать первые шаги, но Зоя Николаевна советовала пока поберечь его ножки – могут не выдержать его толстенькое тельце и искривиться. Зося сидела в гостиной с Санечкой на руках и учила его разговорной речи. Она держала ручку сына в своей руке и направляла его пальчик поочередно на каждого взрослого, присутствующего в гостиной: