– Не могу знать! – взволнованно ответил Гиргола.
– Ты не узнал ее?
– Как же, узнал, ваша милость! Это была невестка Гирголы.
Гиргола задрожал и побледнел. Он быстро встал и направился к выходу.
– Ты куда? – спросил диамбег.
– Я погибну или поймаю ее, ваша, милость!
– Бери с собой людей.
– Прикажите лучше взять казаков.
– А почему не здешних людей?
– Они будут заодно с Иаго. Наш народ – собачий народ.
– Тогда бери казаков да торопись, постарайся взять его живым.
– Слушаюсь! – ответил Гиргола и вышел.
Про себя же он решил убить Иаго, – так верней и легче, враг будет уничтожен сразу.
Он собрал казаков, взял с собой доносчика и направился к лесу Хде, чтобы перехватить беглецов. Он выследил собственными глазами Иаго, Кобу и Нуну, а потом приказал Tyгe следить за ними. Когда преследуемые сделали привал, он застиг их на месте.
Уверенный, что казаки добьют Иаго, он забрал с собой Нуну и бежал.
– Не сумела ценить почет и ласку, а теперь увидишь, каково тебе будет! – сказал он Нуну и стегнул ее плетью.
– Собака, собака! – простонала Нуну. – Все равно ничего не добьешься.
– До смерти тебя не забью, но и жизни не дам! – и Гиргола снова ударил ее плетью.
Обтянутое платье лопнуло под ударом, и кровь хлынула из раны. Нуну подставила горсть и плеснула кровью в лицо Гирголе.
– Безбожник, пей мою кровь!..
Гиргола кинулся на нее с кинжалом, но догнавшие их казаки вырвали женщину из его рук.
И Гиргола узнал, что какие-то люди выскочили из леса на помощь Иаго и вырвали его, раненого, из рук казаков. Он рвал на себе волосы от отчаяния, но было уже поздно.
Стольких трудов стоило ему напасть на след Иаго, и вот он упустил его! Но неужели он ранен не смертельно, когда на него напали тридцать казаков?
Его уверили, что Иаго изрублен, как котлета, и никак не может выжить.
Вечером они прибыли в селение Степанцминда и доложили диамбегу, что у Иаго было гораздо больше людей, чем они рассчитывали, что они их перебили, хотя несколько казаков пало жертвой этого побоища, и что женщину, похищенную Иаго, им удалось отбить.
Диамбег составил бумагу, в которой отметил также и свои заслуги, как мудрого распорядителя, и направил ее начальнику. Тот присоединил свое имя к этому донесению иотослал губернатору. Губернатор, со своей стороны, дал блестящий отзыв о своих подданных, отметив беззаветную храбрость, проявленную ими в этом деле, и переслал все бумаги высшему начальству, которое сочло возможным наградить всех участников.
Что могла значить смерть нескольких казаков, когда были уничтожены такие бандиты, как Иаго, Коба и их единомышленники? Казаков заменят другие; казаки, – в них нет недостатка на станциях.
Гиргола забрал к себе Нуну, как члена семьи, и отвез ее в свой дом, где никто не жил с тех пор, как они переселились в Аршскую крепость. Он втолкнул ее в темную комнату и запер на ключ.
– Валяйся здесь, как собака, до моего возвращения. Он собрал соседей, пристававших к нему с расспросами.
– Что вам рассказать? Перебили всех, как собак, и бросили в пропасть.
– Несчастный Иаго! – жалел народ. – Не прискорбно ли, что ты так бесславно погиб?
Несколько юношей тут же порешили пойти тайком в горы и предать земле трупы погибших Иаго и его друзей.
А Гиргола вернулся к торжествующему диамбегу, который просто не знал, как и благодарить верного слугу за примерную службу своему царю. Он отпустил его пораньше, чтобы дать ему отдохнуть после тяжких трудов.
– Ступай домой, отдохни, верный мой Гиргола. Завтра спустишься ко мне… И не я буду, если сабли твоей темляком не украшу.
– Да не лишит меня господь милости вашей! – низко кланяясь, ответил Гиргола и вышел за дверь.
Коба и его товарищи спустились к подножию горы и там, в неглубокой теснине, защищенной с одного края голой скалой, а с другого – грудой камней, они развели костер, омыли раны Иаго, посыпали их порошком из целебной травы с солью, перевязали раненого и уложили его на бурку. Коба дежурил при нем, остальные завернулись в свои шерстяные одежды и прилегли отдохнуть. Спустилась тишина, нарушаемая лишь отдаленным, как бы убаюкивающим рокотом реки.
На рассвете снова развели потухший за ночь костер, отогрелись, – утро было прохладное, – закурили трубки, и только тогда Парчо заговорил со своими:
– Эти мохевцы доверились нам, мы должны вывести их отсюда в безопасное место.
– Да, конечно, так следует сделать! – согласились остальные.
Тогда Парчо подозвал к себе Кобу, а юноша-горец сел у изголовья Иаго.
– Погрейся у огня! – теснясь, предлагали ему хозяева.
– Не беспокойтесь, я не озяб! – ответил Коба, опускаясь рядом с Парчо.
– Коба, пора вам отсюда уходить, – заговорил Парчо.
– Конечно, пора, да как быть с раненым? – грустно отозвался Коба.
– Надо и его взять с собой.
– Мы его понесем. Только придется нести его через Гвиргалу, а там стоят ваши караулы. Пропустят ли они нас? – сомневался Парчо.
– Конечно, пропустят! Не все же у нас неверные!
– Кто вас знает, Гиргола – тоже из ваших!
– Да, он из наших! – горько и злобно сказал Коба, – но не все такие.
– Чего нужно вашим, почему они своих же предают? – горько сетовал Парчо.
– Испортились нравы!.. Все, кто посильней, действуют против нас, что же мы-то можем сделать?
– Ну, оставим это! – помолчав, сказал Парчо. – Не сумеешь ли ты договориться с вашим караулом, чтобы нас пропустили!
– Отчего же, пойду!
– А вдруг они тебя задержат? Будь осторожен!
– Нет, не задержат! – гордо вскинул голову мохевец.
– Если сомневаешься, лучше переждем, пока поправится Иаго, – не унимался Парчо. – Мы и тут защититься сумеем!
– Нет, нет! Я сейчас же схожу и вернусь!
Коба загнул полы чохи и почти бегом устремился к вершине Гвиргалы.
Ему так сильно хотелось убедить Парчо в единодушии своих соплеменников, что он напрямик направился к месту, где стоял караул. Стражники сверху глядели на приближающегося юношу и гадали, кто бы это мог быть.
Когда он подошел ближе, все узнали его и удивились, что он так смело идет к караулу, когда голова его так дорого оценена властями, что жадный человек мог бы польститься на мзду. Беспечная отвага этого юноши внушала им невольное к нему сочувствие.
– Добрый путь, Коба, добрый путь тебе! – приветствовали его караульные.
– Мир вам, мир! – ответил юноша.
– Куда путь держишь? Что скажешь нам? – нетерпеливо расспрашивали его мохевцы, зная, что судьба его тесно связана с судьбою Иаго.
Коба удовлетворил их любопытство, рассказал, зачем он к ним пришел, сказал также, что теперь он предался им в руки; если совесть им позволит, они могут не пропустить его и его друзей.
Ни один мохевец из караула не посягнул на свободу Кобы. Некоторое время все они молчали, а потом воскликнули все как один:
– Отчего же нет, отчего? Вот тебе дорога свободная, иди себе с богом…
– Дай вам бог долгой жизни!.. Слава богу, что пока еще брат не отрекся от брата!
– Не мешкай, Коба! Мало ли что может случиться… Надо вам пройти поскорей! А ты не бойся, мы тебя не предадим!
– В долгу не останусь! – сказал Коба и, попрощавшись с караульными, быстро пошел обратно.
Коба сообщил своим товарищам ответ караульных. Тотчас же они уложили Иаго на шерстяное одеяло и двинулись в путь. Им навстречу вышли караульные-мохевцы и помогли нести Иаго в гору до своего поста. Здесь передохнули, поели и распрощались: путники пошли дальше, а караульные остались на посту, чтобы через несколько дней спуститься к себе домой, где их ожидали всяческие неприятности от диамбега, Гирголы и подобных им людей.
Вечером, часу в девятом, Гиргола подошел к своему дому. Он отомкнул замок и, чиркнув спичку, вошел в помещение. Зажег стеариновую свечку, потом вывел из клети связанную по рукам Нуну. Вот уже три дня он держал ее взаперти, не давал ей ни есть, ни пить и всячески над ней издевался. Она вся высохла и побледнела. Он подвел ее к столбу, подпиравшему кровлю, и привязал к нему.
– Стой тут, собака, может, подохнешь скорее! – злобно сказал он ей.
Она даже не взглянула на него, чтобы не видеть ненавистного лица.
Гиргола сел в сторонке и закурил. Вдруг кто-то постучался в дверь.
– Кто там? – спросил Гиргола.
– Это я, Джгуна!
Гиргола отпер дверь. Вошел человек с кувшином и корзиной, прикрытой салфеткой.
Они уселись перед Нуну, достали из корзины пищу и принялись за еду. Жирная баранина, зажаренные в масле куры, яичница, – все это вкусно пахло и раздражало голодную Нуну. Нутро пылало, в глазах темнело, горло распухло от жажды.
– Уф, уф, уф! Какое жирное мясо! – поминутно приговаривал Гиргола.
– И вправду, вкусно! – причмокивая, подтверждал Джгуна.
Невыносимо страдая, Нуну все же заставляла себя отворачиваться от них. Но глаза ее невольно тянулись к пище. Проглотив несколько стаканов вина, Гиргола взял в руки кусок мяса и подошел к Нуну.
– Посмотри, какой жирный кусок! – сказал он и поднес мясо к ее губам.
Нуну не выдержала и с трудом приоткрыла сомкнутый рот.
Тогда Гиргола сам съел мясо и, расхохотавшись, вернулся на свое место.
– Бесчеловечные! – еле слышно прошептала Нуну и упала на землю. – Воды! – просила она.
– Постой-ка, Гиргола, дадим ей глоток воды, как бы она не умерла! – сказал Джгуна.
– Не умрет… А впрочем, дай, если хочешь…
Джгуна подошел к Нуну с водой, поднес ей к губам кувшин, но ей свело челюсти, и она не могла сделать ни одного глотка, хотя и была в сознании. Тогда Джгуна концом кинжала разомкнул ей зубы и влил в рот несколько капель. Она ожила от первой же капли и жадно приникла к сосуду, с каждым глотком чувствуя прилив сил.
– Довольно, хватит с нее! – крикнул Гиргола.
– Еще немножко, бога ради! – И Нуну потянулась губами за кувшином.
Джгуна наклонился над ней и шепнул: «Потерпи еще немного!» – потом резко отнял кувшин и сердито сказал:
– Хватит тебе!
Нуну, поняв намек Джгуны, покорно приникла к столбу. Гиргола и Джгуна продолжали пировать.
– Знаешь что, Гиргола, – сказал вдруг Джгуна. – Дадим-ка ей немножко мяса, а то еще умрет!..
– Какое там ей мясо? – сердито отозвался Гиргола.
– Нельзя допустить, чтобы она умерла. Ведь ты же хочешь подольше ее мучить?
– Да, я хочу ее мучить, она сама так меня измучила, эта чертова дочь! – заскрежетал зубами Гиргола.
– Так дать ей, что ли, мяса?
– Как знаешь!
Джгуна не стал спрашивать вторично. Он поднес пищу бедной женщине. Он накормил ее, а когда она немного подкрепилась, осторожно перерезал веревку у нее за спиной и шепнул:
– Буду ждать тебя за дверью. Выйди осторожно, когда заснет Гиргола.
Потом он вернулся к Гирголе, который настолько опьянел, что стал дремать.
– Ты что, спать, что ли, задумал? – весело воскликнул он и запел: «Налей полней, не томи меня».
– А?! Нет! Дай, налей еще! – и Гиргола протянул ему свой рог.
Джгуна наполнил рог. Гиргола поднес его к губам, но не смог опорожнить и отшвырнул в сторону.
– Нет, не могу больше! – пробормотал он заплетающимся языком. – Спать хочу, ступай теперь домой.
Джгуна простился с ним и ушел. Гиргола с трудом накинул засов на дверь и, опираясь на стену, повернулся к Нуну.
– Как я быстро напился!.. Что это со мной?… Ну вот, Нуну, теперь ты моя… Подойди, поцелуй меня… Не хочешь?… Тогда я сам тебя поцелую.
И он, шатаясь, подошел к Нуну, которая глядела на него с омерзением. Она ловко увернулась от него, и он со всего размаху ударился лбом о столб с такой силой, что свалился на месте и, что-то пробормотав, тотчас же захрапел.
Нуну дрожащими руками подняла засов и выскочила вон.
– Заснул? – спросил Джгуна, который ждал ее за углом.
– Да! – шепнула женщина.
– Иди за мной, тебя ждет твоя крестная мать.
Нуну спокойно пошла за Джгуной, зная, что его жена сумеет надежно спрятать ее от Гирголы. А может быть, Гиргола и сам оставит ее в покое. Во всяком случае она будет на свободе.
Они подошли к небольшому дому, где их встретила с распростертыми объятиями крестная Нуну.
Родственники всячески успокаивали Нуну и уверяли, что Иаго только ранен и, разумеется, снова ее разыщет, хотя сами они верили этому с трудом.
Утром Гиргола обнаружил, что Нуну снова ускользнула из его рук. Он поднял тревогу, сообщил об этом диамбегу, перевернул в деревне все вверх дном, но никаких следов не нашел, никто не видел Нуну. И все решили, что она утопилась в реке.
А Нуну жила в тишине и покое, и не было у нее теперь иных забот, кроме тревожных размышлений об Иаго, от которого пока еще не было никаких вестей.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
В деревне Арциа семья Парчо приняла Иаго и его побратима Кобу, как родных сыновей. Все старались исполнять каждое их желание.
Лекарь, пользовавший Иаго, надеялся в несколько дней поднять его на ноги. Иаго с нетерпением ждал выздоровления, чтобы жестоко отомстить Гирголе за все свои беды. Столько злодеяний было на совести у Гирголы, что не только горец, для которого священны слова: «Лучше умереть со славой, чем жить в позоре», но и человек самого мирного нрава мог бы проникнуться жаждой мести.
Коба ни на минуту не отходил от Иаго. Друзья часто беседовали о своей беспокойной жизни, вспоминали Хеви и мечтали о возвращении в родные края.
Вечера обычно заканчивались щемящими звуками пандури. Коба играл на нем с большим искусством, напевая вполголоса песни о мужестве.
Велика сила этих звуков; они как будто тревожат, но в то же время успокаивают, смягчают недуги и навевают на душу целительный сон. Кто не испытывал, будучи больным, благодетельной сладости этих звуков, пронизывающих все существо человека?
Время шло. Иаго стал поправляться, мог уже сам выходить на балкон, хотя все еще был очень слаб.
– Иаго, – сказал ему однажды Коба, – мне хочется пойти на охоту в горы.
– Тебе, верно, наскучило сидеть со мною! – печально отозвался Иаго.
– Что ты! Нет, я думаю там встретить кого-нибудь из наших охотников, про своих разузнать!
– Как хочешь! – Иаго отвел глаза, чтобы не выдать своего волнения. – Конечно, иди!
Воспоминание о Нуну обожгло ему щеки. Ему давно уже хотелось попросить Кобу сходить за вестями.
– Не будешь скучать тут один без меня? Ведь тебе теперь лучше!
– Нет, нет, что ты! – Иаго не на шутку испугался, как бы Коба не передумал. – Ступай, может, и вправду встретишь кого-нибудь.
Коба собрался, попрощался со всеми и отправился в Хде не столько ради охоты, сколько ради того, чтобы узнать что-нибудь про Нуну.
Последние лучи золотились на гребнях гор, когда он дошел до Хдейского водопада. Вода, молочно пенясь, падала с огромной высоты, ревела, рассыпалась брызгами, многоцветно отражавшими солнце.
Ниже раскинулось изумрудное кольцо леса, позади него с остроконечной скалы непрерывно стекал мелкий черный гравий, а по ту сторону высилась небольшая гора, на которой приветливо зеленела круглая поляна, сплошь усеянная пестрыми ароматными цветами. В траве пряталось множество вкусных и крупных ягод. А за лесом вздымались крутые, голые скалы с изломанными зубчатыми вершинами, терявшимися в небе.
Коба стоял над Хдейским ущельем и любовался раскинувшейся перед ним родной природой, где нежные краски так гармонически сочетались с природной суровостью местности.
Давно уже не видел он этой красоты, такой родной и привычной для его глаз, такой сладостной для его сердца!
По ту сторону обрыва, на самой верхушке скалы, появился тур. Гордо закинув огромные рога, он выступил вперед, почти повис над скалой и подставил разгоряченный лоб дуновению вечернего ветерка. Он стоял горделиво, бесстрашно, чувствуя, что находится в собственных своих владениях. Он казался сам высеченным из камня и сливался со скалой; его позолоченные солнцем рога четко вычерчивались на синеве неба. Коба боялся пошевельнуться, чтобы не вспугнуть прекрасного зверя и не нарушить его блаженного покоя.
Вдруг послышалось фырканье, подобное отдаленному свисту, и тур резко повернул голову на свист. Оглянулся и Коба. Второй тур, такой же могучий и свободный в движениях, шагал по гребню скалы, медленно направляясь к первому. Он покачивал головой и как бы угрожал противнику, уверенный в своем превосходстве. Следом за ним появилось несколько косуль. Они остановились и стали глядеть на соперников, которые, видимо, хотели показать свое мужество перед нежными созданиями – самками. Гордый тур, стоявший на скале, повернулся в сторону идущих, фыркнул, потом, так же медленно выступая и покачивая головой, двинулся им навстречу. На расстоянии нескольких шагов противники остановились, обменялись грозными взглядами, принялись бить копытами о землю, словно подавая знак к битве, потом понеслись друг к другу навстречу и столкнулись рогами. Они напирали один на другого с такой силой, что мускулы их готовы были лопнуть от напряжения. Ни один не мог одолеть другого, не мог заставить отступить ни на шаг.
Наконец они разошлись. Один из них в несколько прыжков приблизился к самому обрыву, повернулся, напряг ноги, укрепился и закинул голову; другой тур стал повыше, поднялся на задние ноги и, изо всех сил устремившись вперед, налетел рогами на рога стоящего над пропастью тура. Потом они поменялись местами, и схватка повторилась. Каждое их столкновение, каждый удар рогами отдавались в горах, как ружейные выстрелы. Не дай бог, если бы отражающий удары тур изменил нападающему, увернулся бы от удара, тогда ничто не могло бы спасти последнего: он со всего разбега рухнул бы в пропасть. Но, полагаясь на верность соперника, каждый шел смело, свободно, стараясь только нанести удар как можно сильнее.
Косули с лукавой игривостью прыгали вокруг, словно поощряя борющихся и любуясь ими.
Коба с увлечением следил за поединком и горько завидовал нравам и повадкам благородных зверей, выходивших один на один померяться силой.
И вдруг, когда один из туров укрепился над обрывом, а другой сверху ринулся на него, грянул выстрел и свалил принимающего удар. Нападающий не смог удержаться, и оба обрушились в пропасть. Неизвестный, прервавший поединок, поднялся из засады и, сорвав с головы шапку, побежал к скале, откуда свалились звери.
Коба с неприязнью посмотрел на охотника, так безжалостно оборвавшего жизнь двух прекрасных зверей, не дав ни одному из них насладиться радостью победы.
По обычаю гор, охотникам, если они встречаются таким образом, надлежит делить добычу пополам.
Коба поспешил к тому месту, куда спустился охотник. Издалека крикнул ему приветствие, принятое между охотниками в горах:
– Впредь еще большей удачи тебе!
Тот оглянулся, поблагодарил, и вдруг радость вспыхнула в глазах у обоих.
– Джгуна, да это ты?! Откуда?
Коба подбежал к нему.
– Победы тебе, Коба!.. Ты сам почему в этих местах?
– Верно, судьба привела! – радостно воскликнул Коба, и
первая мысль обоих была о Нуну и Иаго.
– Что ты знаешь про Иаго? – спросил Джгуна.
– Слава богу, поправляется, уже на балкон выходит.
– Ничего себе не повредил?
– Рукой еще не совсем свободно владеет, но скоро coвсем поправится. А что ты знаешь про Нуну? Очень он по ней тоскует.
– Несчастная, она у меня скрывается. Никто из родни за нее не заступился, – пропади они все пропадом! Да что им, завладели ее долей, и все тут.
Он подробно рассказал о Нуну, не утаил и того, как трудно ее прятать, не нынче-завтра могуг напасть на ее след, и тогда Гиргола сживет их всех со свету.
– Сама-то она здорова, – закончил Джгуна, – да только думы об Иаго не дают ей покоя…
– Бедная! – вздохнул Коба.
– Хорошо бы тебе самому спуститься к нам, рассказать ей обо всем. Опасности нет никакой, я так тебя проведу туда и обратно, что ни один глаз человеческий не увидит.
– Как же, пойду обязательно. Я и сам так думал. Чего мне их бояться!
Так порешив, они обвязали веревкой одного тура, и Коба, как младший, взвалил его себе на спину. Другого зверя они выпотрошили, обкурили порохом, чтобы хищники его не тронули, и оставили на месте. На обратном пути Коба заберет его к Иаго, чтобы не терять времени на охоту.
Они тронулись в путь, перевалили гору Куро и под утро подошли к дому Джгуны.
Подкрались к оконцу, выходящему на открытую галлерею. Джгуна осторожно кинул туда камешек и прислушался.
– Мышь проклятая, на чердаке возится!
– Ты лучше слушай, что за дверью, о чердаке не заботься! – шепнул Джгуна.
За дверью послышался шорох, она открылась, оба вошли и крепко прикрыли ее за собой.
– Что у вас? – озабоченно спросил Джгуна.
– Все хорошо, – коротко ответила жена.
– Закрой окно и зажги светильник. Как Нуну?
– Спит.
Коба сбросил со спины тушу зверя и поздоровался с хозяйкой. Та глядела на него с удивлением, не веря своим глазам.
Муж рассказал ей обо всем и попросил, чтобы она подала им поесть.
– Сейчас, сейчас! – засуетилась хозяйка. – Так, значит, Иаго здоров, милый ты наш! – радостно воскликнула она. – Такого вестника надо встретить, как подобает!
– Ты это оставь, дай хоть хлеба поесть, проголодались мы. Верно, Коба? – воскликнул Джгуна.
– Скоро, скоро, потерпи немножко! – и она пошла хлопотать.
– Хвалишься ты очень, посмотрим, чем попотчуешь!
– Пусть у недругов наших будет пусто, а у нас, милостью божьей, все есть.
– Водка есть?
– То-то и оно, что есть, да еще такая, что и слов нет, какая хорошая.
– Тогда разведи огонь, зажарим шашлык.
– Вот это дело! – сказала жена.
Она развела огонь, принесла вертелы, поставила на стол водку, положила хлеб, сыр, масло, жирные лепешки. Видно было, что она ждала мужа и приготовилась его встретить, как добрая хозяйка.
Нуну проснулась от шума, и ей представилось, что к ним зашел Гиргола и хозяева угощают его. Она сжалась в комочек, забилась в угол, плотно прикрылась одеялом. Ужас охватил ее при одной мысли, что ее могут найти.
Долго лежала она так в своей клети, едва дыша и напряженно прислушиваясь. Но собеседники из осторожности разговаривали вполголоса, и она не могла разобрать их слов. Дольше терпеть стало невмоготу, она накинула на себя платье и, бесшумно подойдя к дверям, приникла к щели. При слабом свете лучины она не могла различить лиц. Ей стало понятно только, что гость был желанен для хозяина, беседа шла дружеская.
Неужели и Джгуна предал меня? – подумалось ей, и эта мысль сжала клещами ее сердце.
Холодный пот выступил на лбу. Сейчас отдадут меня моему палачу. Опять ужас, опять побои, голод, холод, унижения! Иаго потерян для меня навеки! Зачем Джгуна спас мне жизнь, лучше бы я умерла и сразу наступил бы конец всему!
В эту минуту хозяин попросил жену подать соли. Та вышла в клеть, увидела Нуну, порывисто ее обняла и стала целовать.
– Родная моя! – радостно говорила она.
– Крестная, что случилось? Скажи мне! – спросила Нуну дрожащим голосом.
– Коба пришел от Иаго, любимая моя девочка! Теперь мы спасены!
Нуну потрясло неожиданное известие. Она не сразу пришла в себя. Дрожь охватила ее. Иаго жив, чего же ей еще надо! Опомнившись, она выбежала из клети, кинулась к Кобе, обняла его, приникла к нему и зарыдала.
Ее успокоили, дали выпить воды. Она тихонько уселась, держа в своих руках руку Кобы, и Коба рассказывал про Иаго.
Вскоре все повеселели, стали перекидываться шутками, улыбалась и Нуну.
– Шутки – дело хорошее, – сказал Джгуна. – Но пора подумать и о том, как нам быть?
– Ты посоветуй нам, как быть, – отозвался Коба. – Нам нужен твой совет.
– Гиргола уже знает, что Иаго спасся. В проходе через Хде поставили царских слуг, охотникам приходится пробираться, как попало. Женщину этим путем не переправишь.
– Что же тогда делать?
– Придется Нуну отправить в Дзауг, оттуда легче будет ее похитить.
– В Дзауг? – удивился Коба. – Да ведь это еще труднее, всюду полно караулов.
– Это я сумею устроить! – успокоил его Джгуна.
– Тогда дело другое. Один только ты способен на это отважиться!
– Там отец Нуну. Он ее сбережет, пока вы не увезете.
– Не опасно ли в пути? – колебался Коба.
– Послушай меня! – начал Джгуна. – Ты еще молод, кровь в тебе кипит, всюду хочешь силой одолеть, а время теперь такое, что одной силой не возьмешь… Иной раз не мешает прибегнуть и к хитрости, и нисколько это не стыдно… Когда со станции возвращаются тройки, никто их не останавливает, не проверяет… Окликнут: «Кто едет?», ответят: «Обратный!» и скачут себе дальше. Запрягу я тройку коней, усажу Нуну в повозку, засыплю ее сеном да и проеду в Дзауг так, что никто и не подумает меня остановить… А дальше – ваше дело!..
Кобу поразила сообразительность Джгуны, на эту хитроумную выдумку нечего было возразить. В те времена таможенный осмотр производился в Ларсе, и горцы постоянно провозили контрабандный табак.
– Нравится тебе моя затея? – спросил Джгуна.
– Ничего не скажешь, прекрасно ты надумал, – ответил Коба.
– А ты, жена, как смотришь?
– Да я-то что могу сказать? Буду бога молить, чтобы удачу вам даровал.
– Ты, женщина, что скажешь?
– Только от Гирголы увезите подальше, а там хоть в воду киньте!
– Значит, все согласны со мною?
– Все!
– Тогда выпьем еще по одной за пресвятую покровительницу нашего дома, да и разойдемся, пора отдохнуть.
Для Кобы расстелили постель в нижнем помещении, Джгуна прилег тут же у очага на длинной скамейке. А женщины принялись убирать и мыть посуду, готовиться к завтрашнему дню. Они усердно работали, и долго еще слышались их радостные возгласы и мольбы к всевышнему.
На следующее утро, в ранний час, подходил к деревне какой-то мтиулец и расспрашивал, как добраться до дома Джгуны. Мтиульца этого, видимо, никто не знал. Первый же встреченный им мохевец понял это и потому приветствовал его по обычаю:
– Мтиулец, привет тебе!
– Да пошлет тебе мир Ломиси! – ответил мтиулец.
– Если тебе не к кому зайти, иди к нам в дом.
– Спасибо тебе, я иду к Джгуне Толокаани.
– Он далеко живет… Иди к нам.
– Спасибо, но у меня к нему дело.
– У Джгуны семья хорошая, видит бог, но для гостя и у меня найдется хлеб-соль.
Как раз в эту минуту с ними поравнялся сам Джгуна, шедший на окраину села по своим делам.
– Доброе утро, гость! – приветствовал он мтиульца.
– Доброе утро и вам!
– Что нового, Махута? – обратился Джгуна к мохевцу.
– Вот зову к себе гостя, а он отказывается, – к тебе идет.
– Гость от бога! Идем! – повеселел Джгуна. – Ты зачем моего гостя к себе зазываешь? – улыбаясь, сказал он мохевцу.
– Не обижайся, Джгуна, думал, что ему некуда итти.
– Откуда ты, гость? – спросил Джгуна.
– Я из рода Джалабаури!
– Род Джалабаури прославлен в горах. Благодарю бога, что ты ко мне пожаловал, снизошел до моего бедного дома.
– Слушай-ка, Джгуна, пойдем ко мне, и гостя с собой возьмем, и помянем у меня господа, выпьем по чарке, – снова заговорил Махута.
– И у меня есть дом, Махута. Если пойдешь ко мне, бог свидетель, обрадуюсь!
Немного поспорив о том, кому уступить гостя, все пошли в дом Джгуны. Позорно было бы для Джгуны уступить другому своего гостя, но если гость сперва заходил к другому, мохевец в знак упрека закалывал для него козу.
В доме Джгуны уселись за трапезу. Джгуна понимал, что чужой человек, так упорно его разыскивавший, видимо, пришел по делу, но расспрашивать об этом не полагалось, пока сам гость не заговорит первым. А гость не торопился, возможно, стесняясь присутствия постороннего человека.
Когда кончили есть, Махута счел нужным уйти и оставить гостя и хозяина одних, чтобы им не мешать.
Джгуна и мтиулец остались вдвоем.
– Мы вместе вкусили хлеб-соль, а имени твоего не знаю! – сказал наконец Джгуна.
– Меня зовут Вепхия – барс.
– У молодца и имя молодецкое! – воскликнул Джгуна. – Из хорошего ты роду, и имя у тебя хорошее, бог свидетель!
– Не знаю, молодец ли я, но от врага не побегу, клянусь Ломиси! – гордо ответил мтиулец. – Джгуна, имя твое прославлено в нашей стороне… – продолжал он. – Твоя пуля никогда не знает промаха, твоего гостя никто не посмеет обидеть, быть предателем ты не можешь… Я пришел к тебе по делу. Если не можешь обещать мне верность, скажи прямо, и я уйду.
– Можно ли изменить соседу? Это все равно, что богу изменить… Говори про свое дело, и святым Гавриилом клянусь, – для гостя жизни не пожалею!
– Что с Иаго, убили его, ранили? Ты – охотник, вечно ходишь по горам, не можешь не знать, – сказал Вепхия, смотря прямо Джгуне в глаза.
– Ты знаком с Иаго? Зачем он тебе?
– Он и Коба – побратимы мои. Тянет меня к ним. Не могу без них. Если живы они, хочу их видеть, а нет – хочу мстить за них. Ты – родственник Иаго, должен мне помочь.
Мохевец задумался.
– Вепхия, ты – настоящий мужчина, из хорошего рода. Но времена теперь изменились, и не обижайся на меня, если я тебе не сразу отвечу. Стыдно мне сомневаться в честности твоей… Но теперь брат продает брата, друг изменяет другу… Не губи меня. Если ты ищешь Иаго из-за вражды, не расспрашивай, уходи, ты делил со мною хлеб-соль!..
– Горе мне! Я – из рода Джалабаури, а у нас дело и слово – одно. Мой род пока еще честь свою хранит, он умеет ненавидеть врагов и чтить друзей… Рассказывай мне все, что знаешь.
Джгуна еще раз воззвал к совести Вепхия и потом рассказал ему подробно про Нуну и Иаго. Когда Вепхия узнал, что Коба спрятан в этом доме, его мужественное лицо осветилось детской радостью.
– Слава Ломиси, что все живы! – воскликнул он и перекрестился. – Где Коба, веди меня скорее к нему!..
– Он спит внизу, там его прячу… Давно уже спит, можно его разбудить. – И Джгуна позвал жену.
– Пойди, разбуди Кобу. Скажи ему, что Вепхия здесь, видеть его хочет. Только мы сами к нему спустимся.
Вскоре мужчины сошли вниз по внутренней лестнице. Нижнее помещение было без окон. В темноте Вепхия не сразу разглядел своего друга. А тот бросился ему навстречу.
– Вепхия, добро пожаловать! – И Коба обнял друга.
– Коба, дорогой мой!..
Они встретились, как родные братья.
После первых радостных восклицаний завязалась беседа. Вепхия высказал твердое желание присоединиться к изгнанникам.
– Кончится тем, что убью кого-нибудь! – говорил Вепхия. – Теперь тот в почете, кто предает своего друга, доносит на соседа, эти выродки в силе, они господствуют! Что хотят, то и делают… Клянусь благодатью Ломиси, не могу я с ними жить.
– Нет, Вепхия, нет! Зачем тебе разрушать свой очаг, свой дом? Мы – люди обреченные, ты на нас не смотри. Останемся живы, все равно нам цена – овечья шкура, умрем – так и козьей за нас не дадут…
– Дом, да разве он уже не разрушен? Нет больше ни совести, ни правды! Молчи, Коба дорогой, ожесточилось мое сердце, трудно мне, все равно погибать!
После долгих обсуждений порешили так: Коба и Вепхия вечером отправятся в Арцию, к Иаго, а Джгуна наладит тройку и отвезет Нуну в Дзауг к отцу. Вепхия остался с Кобой, ему еще о многом хотелось поговорить с другом, а Джгуна пошел к лавке, перед которой обычно собирались сельчане, там и сейчас стояла толпа народа, окружив только что приехавших начальника и диамбега.
Джгуна подошел поближе и стал слушать. Оказалось, что составляется ополчение для войны против чеченцев, участникам сулились всяческие милости государя императора и неисчислимые награды на небесах за защиту веры.