Когда часы быстрей минут. Нехронологический роман

– Нас обстреливают, надо бежать! – крикнул незнакомцу Глеб и в доказательство поднял голову вверх, откуда грозила опасность. Когда опустил взгляд, старика уже не было. До землянки он не добежал несколько шагов…

«В голове так гудит или это мотор самолёта? Может, от страха такие видения?» – успел подумать Глеб и со всех ног рванул по тропинке к лагерю. Эта мысль осколком застряла в памяти.

К лету 1942-го года уже все в Красной армии от солдата до главнокомандующего понимали, что немцев можно бить и нужно победить. Но те всё ещё представляли собой грозную силу. Откинув фашистскую группу армий «Центр» от Москвы, наши войска всё-таки не сумели отрезать главную снабжающую немцев магистраль Орша-Ярцево-Вязьма и захлопнуть крышку огромного котла. Обе армии были слишком измотаны. Поэтому Гитлер уже не мог готовить наступление по всему фронту. Он решил сконцентрировать основной удар на юге, чтобы захватить нефтяные месторождения на Кавказе и обескровить нашу бронетехнику и авиацию. Прорыв оказался неожиданным и болезненным – более трёхсот тысяч советских солдат и офицеров были окружены, уничтожены или попали в плен.

Фашистские батальоны хлынули в образовавшуюся брешь, к берегам Дона и Волги. Но и наши командиры кое-чему научились за этот год войны. Быстро организованное отступление не превратилось в бегство, это дало возможность предотвратить полный разгром на этом направлении, перегруппировать силы и не пустить немцев дальше предгорий Кавказа. После кровопролитных боёв пал Севастополь, и теперь весь Крым был в руках врага. Но в целом наступление было остановлено, в том числе на севере, где гитлеровцы пытались перерезать Мурманскую железную дорогу, лишив Советы иностранной помощи – техники и снаряжения. К осени баланс сил двух самых крупных армий в мире выровнялся, а западные страны всё ещё выжидали, на чьей стороне будет перевес.

– Валя, Валентина, что с тобой теперь? Белая палата, крашеная дверь.

Глеб открыл глаза и, действительно, увидел больничную палату и девушку в белом халате, косынке с красным крестом, читающую книжку со стихами у его изголовья.

– Тоньше паутины из-под кожи щёк… – продолжала медсестра. А Глебу захотелось что-то ей сказать, но с губ сорвался хриплый стон. Девушка вскочила с табурета, книжка упала на пол.

– Ой, очнулся! Я знала, знала! – молоденькая сиделка отложила потрёпанный томик ещё довоенных стихов.

– Что? – уже довольно внятно произнёс Глеб.

– Я знала, что если с тобой разговаривать, читать тебе, то ты быстрее придёшь в себя.

– Где я?

– Ты в госпитале, в Орехово-Зуево. А сейчас мне надо позвать врача. Лежи, не шевелись, тебе нельзя.

Девушку звали Зоя. Она ухаживала за всеми ранеными в палате. У Глеба была тяжёлая контузия, плюс перелом ключицы и большая потеря крови.

– Молодой организм, вытянет, – сказал пожилой хирург после операции. И был прав. Всё лето юный партизан провёл в госпитале, медленно, но неуклонно идя на поправку.

О том, что его доставили на самолёте и он несколько дней был без сознания, тоже узнал от врача. Вскоре парень выяснил, что вместе с ним в госпиталь попал ещё один партизан с ранением живота. Его уже прооперировали, и тот лежит в соседнем крыле. Как только Глебу разрешили ходить, он рванул на разведку и вскоре нашёл палату, где двое раненых играли в шашки. Сидящий спиной к двери оглянулся, и Глеб вскрикнул:

– Картавенко! Пётр!

– Художник! – обрадовался мужик, подтянул к себе костыль, встал с кровати и обнял сослуживца.

Шашки были отложены в сторону, мужчины разговорились:

– А я справлялся о тебе! – старый партизан снова сел на койку и усадил рядом собеседника. – Мне говорят: в другом корпусе. Ну и куда я с этими вот? – он махнул в сторону костылей.

– Ага, я на хирургическом. Видишь, в каком панцире хожу? – Глеб кивнул на загипсованные грудь и предплечье. – Мне ключицу чинили.

– Да уж, у тебя доспехи, хоть сейчас на передовую, ни одна пуля не пробьёт.

– Пётр, а расскажи, как всё было? С налётом. Я ведь ничего толком не знаю.

– А что говорить? Сам мало знаю. Выследили нас фрицы. Может, по дыму от костров, а может, ещё как… подняли звено бомбардировщиков. Больше шума наделали, все в землянках отсиделись, а там двойной накат, осколками не возьмёшь. А прямое попадание только одно было.

Глеб напрягся и пристально посмотрел в глаза Картавенко.

– В вашу землянку немец попал. От ребят мало что осталось, – с болью в голосе поведал партизан. – Получается, повезло тебе, что не добежал немного. А одним из брёвнышек тебя как раз накрыло… хорошо, что по плечу. Чуть в сторону и… хоронили бы вместе с танкистами.

Глеб молчал. У него навернулись слёзы. В горле образовался горький ком. Он вспомнил и молчаливого лейтенанта, тяжело переживавшего своё отступление от разъезда, и разговорчивого балагура Федю… они давно хотели уйти, прорваться к своим, воевать в танке, делать то, что хорошо умеют.

Но остались, и получается – навсегда.

– Ну а потом, как мы здесь оказались? – мучительно выдавил Глеб, медленно приходя в себя.

– Командир через радиста вызвал самолёт, и нас с тобой, как тяжёлых, на Геннадьево поле понесли, там и загрузили. Спасибо нашей авиации, научились по ночам летать, днём бы сбили к чёртовой матери. Да, и ещё, – добавил Пётр, – Ко мне особист приходил… всё-таки мы с тобой с оккупированной территории, фигуры подозрительные… так наш командир, чтоб ему жилось долго и счастливо, письмо успел нашкрябать, что мы – герои партизанского движения. Так что давай, художник, выздоравливай! Повоюем ещё. Родине нужны герои!

Потом эти слова он часто вспоминал. В городе Горький, которые многие местные по привычке ещё называли Нижним, куда его отправили на реабилитацию в санаторий, было много солдат и офицеров. Здесь проходили переформирование потрёпанные в боях воинские части. Выписанных из госпиталей сразу прикрепляли к уходящим на фронт батальонам. Вспоминал, когда рисовал зимние пейзажи за окном, и когда делал упражнения, восстанавливая мускулатуру, и когда чистил картошку на кухне…

Новый 1943 год он встретил здесь же, в Горьком. На санаторном складе нашли картонные хлопушки и ровно в полночь дали вялый залп.

А ниже по Волге, в Сталинграде, шли кровопролитные бои за каждый метр промёрзшей, израненной осколками земли. Там был иной салют – канонада тяжёлых гаубиц, наших и немецких, ознаменовала новый календарный год и не прекращалась ещё несколько месяцев, пока город не превратился в руины и пепелище.

«Моя страна истекает кровью, а я, комсомолец, здоровый лоб, прохлаждаюсь в тылу. Хорош!» – рассуждал Глеб. И пошёл в военкомат. Однорукий офицер с капитанскими кубиками в петлицах хмуро посмотрел в его документы:

– Нельзя тебе, Ливинцков. Нет восемнадцати.

– Мне семнадцать, это почти то же самое.

– Почти, да не то же! Потерпи, парень, навоюешься. Мы завтра Берлин ещё не захватим.

– Ну почему? Я здоров и умею обращаться с оружием. Винтовка, ППШ¹², МР-40¹³!

– И много немцев убил?

Врать к своим семнадцати годам Глеб так и не научился, поэтому в ответ выдавил сквозь зубы: «Ни одного».

– Вот ты говоришь – здоровый. И хочешь помочь Родине. Иди на завод! Учеником токаря, например. Будешь точить снаряды. Сейчас рабочие руки позарез нужны!

Но Глеб приходил к военкому ещё и ещё – несколько дней подряд.

И капитан сдался:

– Ну, ты и настырный! Ладно, подправлю тебе год рождения. Приходи в понедельник. Пострижём в рекруты.

Глеб был счастлив. Он добился своего. Правда, сразу на фронт его не отправили. Уже не бросали необстрелянную молодёжь в самое жерло войны. Он попал в учебку, в артиллерийский полк, сформированный тут же в Горьком.

В апреле Глеб наконец-то получил долгожданное письмо от матери. Дело в том, что как только он освободился от бинтов и узнал, что его направляют в военный санаторий, он написал своей тёте, маминой сестре, в Свердловск. Туда же отправила своё письмо и мама Глеба. Дорога Жизни переправляла всё, в том числе почту. Поэтому тётя ленинградское письмо переслала уже в Горький. Мама писала, что у неё всё нормально, она работает в госпитале, а у всех работающих питание лучше, чем у иждивенцев. Что означает «нормально» в замерзающем и голодающем городе, Глеб не мог себе представить, но рад был хотя бы тому, что мама была жива.

В июне сорок третьего года их отдельный миномётный батальон был направлен на фронт. Глеб смотрел из-за приоткрытой двери теплушки на мелькающую зелень лесов и желтизну полей, на синеву безмятежного неба и понимал, что это здесь оно – мирное. А там, куда он едет, ничего мирного нет. И рисунки, которые вскоре появятся в его блокноте, будут совсем не те, что прежде.

Он ехал мстить. За своих друзей-танкистов, у которых остались семьи. За мать, которая вынуждена жить на двухстах граммах хлеба в день и при этом тяжело работать. За сотни тысяч погибших советских людей. Хребет фашистской военщины был надломлен, но держался. Гитлер спешно перебрасывал на восточный фронт все резервы, а Красная армия медленно, но неуклонно продвигалась на Запад. Вместе с линией фронта перемещались и миномётчики. Они участвовали в боях за освобождение Курска, Белгорода, Днепропетровска.

Но артиллеристы не сидят в окопе и не ходят в штыковую атаку. Они посылают сотни мин, не видя неприятеля, и редко пользуются личным оружием. Поэтому первого немца, направившего на него автомат, Глеб увидел только в октябре, накануне своего восемнадцатилетия.

– Поедете с Фроловым вон за ту рощу, там «Студебеккер»¹⁴ с нашим боезапасом застрял, – буднично сообщил комроты, как будто не отдавал приказ, а делился информацией.

– Есть, – отчеканил ефрейтор Глеб Ливинцков.

– Заводи мотор, – крикнул добродушный весельчак Фролов водителю дежурного тягача, поправляя на ходу автомат и запрыгивая в кузов.

Глеб устроился рядом. Они дислоцировались недалеко от Харькова. Линия фронта была в нескольких километрах, а тягач тронулся в противоположную сторону, в тыл. Накануне весь день лил дождь, поэтому не удивительно, что «снабженец» застрял в грязи. Когда тягач по разбитой колее тащился по перелеску, Фролов вдруг снял автомат с плеча и положил к себе на колени. Может, увидел что-то, а может, шестое чувство. Если так, то оно его не подвело.

Первая же очередь из засады прошила кабину. Несколько пуль попали в водителя. Солдат зажал рану в груди и повалился на сиденье. Скорость тягача была небольшой, и он, съехав с дороги, уткнулся в ствол могучего вяза. Фролов и Ливинцков мгновенно оказались на земле под грузовиком. Ещё одна очередь подняла фонтанчики грязи рядом с ними. Но больше не стреляли, явно берегли патроны.

– Если побежим, нам конец. Останемся здесь – тоже хана, – оценил обстановку Фролов.

Раньше он служил в полковой разведке, но после ранения его перевели в артрасчёт. Трезво рассуждать он ещё не разучился. Глеб не собирался никуда бежать, но он не понимал, как в тылу могли оказаться немцы? Крепко сжав в руках свой ППШ, он вглядывался в лес.

– Их не может быть много, это отставшие, – как будто прочитав мысли ефрейтора, шёпотом утешил Фролов. – Значит так, вон там шевелились ветки. Пали туда по моей команде, я их под шумок постараюсь обойти.

Глеб дал по кустам несколько коротких очередей, разведчик в это время шустро отполз назад и перекатился за обочину. На какое-то время всё стихло. Сердце у Глеба било в набат, но разум оставался холодным. Вдруг в лесу опять всё оживилось, раздался треск очередей, птичья стая взмыла ввысь… «Это Фролов зашёл им в тыл», – подумал Глеб и на всякий случай перекатился под днищем ЗИСа¹⁵ к задним колёсам, больно ударившись головой о карданный вал. И этим спас себе жизнь. Стрельба прекратилась, зато из ближайших кустов вылетела ручная граната, разорвавшись перед грузовиком. Правое переднее колесо оторвалось, на его месте образовалась воронка. Осколки впились в задние скаты, за которыми лежал Глеб. Те беспомощно зашипели, выпуская воздух.

«Наверное, решили, что я мёртв», – злорадно подумал боец Ливинцков. Он ждал, что будет дальше. Опять повисла плотная тишина, и тут позади грузовика что-то хрустнуло, как будто кто-то наступил на сучок. Фролов?

Глеб перевернулся на спину, по-прежнему сжимая автомат, и увидел чумазого гитлеровца в порванном кителе. Они вскинули оружие одновременно, и треск автоматных выстрелов разрезал тишину. Промахнуться было невозможно. Их разделяло всего несколько метров.

XXI век
Император:
по законам игры

Император в бою потерял шпагу и побежал от нападавших. У него ещё оставался кинжал, но против нескольких достойных противников он бесполезен. Перед ним открывались двери дворцовых комнат и залов, но ощущение погони не оставляло. И вот спасение так близко, он знает, где спрятано оружие. Вбежав в тронный зал, Император попытался быстро открыть тайник, но преследователи уже стояли за спиной. Четыре меча одновременно вошли в тело с чавкающим звуком. После такого не выживают.

Перед глазами поползли чёрные буквы: Игрок Император, 34 уровень, потрачена жизнь, восстановление возможно через 59 секунд, потерян прогресс 168 баллов, недополучено 36 бонусов. Привязанные к игроку предметы можно забрать в тайнике после восстановления персонажа.

Сева Сапожников снял шлем и стал прислушиваться к своим желаниям. Взглянув на уни-браслет (от слова «универсальный»), он прикинул, что провёл в виртуальной реальности около восьми часов. «Не зря мать ворчит, что в игру, как на работу, хожу». При мысли о работе поморщился.

Сейчас 2022 год. Севе уже стукнуло двадцать четыре, но жизнь как будто и не начиналась. Учиться в школе было скучно и неинтересно. Хорошо, что на многих уроках можно было сидеть за последней партой и залипать в смартфоне.

Матери почти никогда не было дома, поэтому он научился подключаться к виртуальным играм и растворяться в среде придуманных персонажей стрелялок и бродилок.

Ещё школьником придумал себе звучный ник «Император». Разместил на аватарке корону, и дело сделано.

Тогда казалось, что подвластно всё. Можно исправить то, что не нравится, начать сначала, переиграть любую ситуацию. Эта уверенность происходила из любимых компьютерных игр, когда даже смерть была обратима. Сколько бы раз ни начинать, всегда можно добраться до победы. Но в жизни многое получалось иначе. Не смог сдать выпускные экзамены по русскому языку и математике в девятом классе и отправился в училище. Ну, и ничего страшного. Кого заботит этот аттестат? Только мать тяжело вздыхала и приходила с работы всё позже. На новом месте учебы тоже не сложилось. После ночей, проведенных за компьютерными играми, вставать рано утром и куда-то тащиться было «влом». Быстро накапливались неуды и хвосты, и из училища пришлось отчислиться. Проживёт и без этого образования. Зачем столько лет учиться, чтобы потом как молодому специалисту получать три копейки? Хотелось всего и сразу.

Сева не спешил взрослеть. Ночами входил в виртуальную реальность и становился абсолютно другим, не таким, каким отображало его скучное зеркало. Сливался со своим персонажем. Жил так, как складывалась игра.

Мать уже с ног сбилась, обращаясь к знакомым с просьбами найти для сына хоть какое-нибудь занятие, приносящее деньги. Прокормить детинушку становилось всё труднее…

Пришлось долго уговаривать, но, в конце концов, сын согласился пройти собеседование.

Крупный мужчина с ёжиком седых волос и большим квадратным подбородком сверлил пронзительными глазами листок с напечатанным текстом. Это было резюме Сапожникова.

Оторвавшись от шаблонного жизнеописания, хозяин помещения посмотрел на стенку, увешанную сертификатами и дипломами. Для директора крупного магазина кабинет был удивительно небольших размеров и очень скромно обставлен.

– Значит, на складе Вы работать не можете, так как у Вас сколиоз… нельзя поднимать тяжести и вообще физический труд под строжайшим запретом?

– Получается, так, – отозвался молодой человек.

Директор потёр свой массивный подбородок и посмотрел Сапожникову в глаза:

– Нам нужны люди на складе, в офисе и в торговом зале вакансий нет.

Сева поёрзал на стуле.

– Но так как я давно знаю Вашу маму как исполнительного работника и хорошего человека, – продолжил мужчина, – я решил лично с Вами поговорить, возможно, что-то и придумаем…

– С-спасибо, – глухо выдавил из себя проситель.

– Обычно отдел кадров даёт заполнить анкету с разными коварными вопросами, но я не сторонник сложных тестов. Поступим по-другому.

При этих словах хозяин кабинета вытащил из подставки обычную шариковую авторучку, протянул её гостю:

– Простая игра: я покупатель, Вы продавец. Продайте мне этот аксессуар.

Сапожников взял ручку, повертел её в руках, как бы отыскивая подвох, и нерешительно начал:

– Ну… это очень хорошая авторучка, купите её у меня… пожалуйста.

– А чем она лучше других, аналогичных? – равнодушно откликнулся директор.

– Э-э… ну, я не знаю, но если Вы купите её у меня, то правильно сделаете. И не пожалеете.

– Ясно, – вздохнул «покупатель» и отклонил «аксессуар», который попытался вернуть Сева, – оставьте себе, на память. Не смогли Вы меня убедить.

– Но ваша компания ведь не авторучками торгует, – вяло возмутился соискатель.

– Да, в нашем магазине продаются строительные товары. Но я уверен, что если попрошу Вас продать мне рулон рубероида, у Вас не получится лучше, чем с авторучкой. Потому что не знаете, какой он бывает, этот рубероид, и на фиг он, вообще, нужен! Верно?

Сапожников молчал.

– Инна Петровна говорила, что Вы ходили на другие собеседования, и чаще всего Вас не устраивала зарплата. Значит, хотите хорошо зарабатывать?

– Ну, я же не таджик какой-нибудь?

Хозяин кабинета недоумённо посмотрел на своего визави:

– У нас работают таджики, узбеки и люди других национальностей. Причём они трудятся, как говорится, не покладая рук, ответственно относятся к своим обязанностям и поэтому достойны уважения… и хорошей зарплаты.

Сева опять промолчал. Что он мог сказать?

– Ладно, – директор отодвинулся вместе с креслом от рабочего стола, давая тем самым понять, что разговор окончен. – Если в течение суток Вам не перезвонят, значит, Вы нам не подошли.

Когда Сапожников был уже в дверях, его снова настиг голос директора:

– С авторучкой – это известный фокус, много лет используется на тренингах и собеседованиях. Могли бы глянуть в интернете, перед тем, как идти на соискание должности менеджера.

Когда дверь захлопнулась, оставшиеся по разные стороны: хозяин кабинета и его посетитель – уже понимали, что никто никому не перезвонит.

Инна Петровна в молодости была красива, но молодость быстро проходит. Сергея она полюбила, как только увидела и сделала всё, чтобы увести крепкого широкоплечего и видного во всех отношениях парня у подруги. Любовь закрутилась быстро. Молодые люди словно потеряли ощущение реальности. Для них не существовало ни времени, ни пространства, ни других гомосапиенсов. На всё им было наплевать, кроме друг друга. Учёбу в институте Инна забросила, с подружками рассорилась, никого не замечала. Закончилось это, когда девушка поняла, что ждёт ребенка. Она была красива, молода и неопытна. А ещё была влюблена, и это делало её вдвойне безумной. Реакция Сергея на новость о беременности подруги была бурной:

– Почему ты так спокойно об этом говоришь?

– А как я должна сказать? Торжественно, с трибуны? Или плача и ломая руки?

– Как это могло случиться… мы же предохранялись!

– Серёженька, это иногда случается. Не понимаю, почему ты так расстроен? Это не болезнь. Это ведь частичка тебя… во мне.

– Я не готов стать отцом, – он вскочил и начал мерить шагами комнату, – Мы ещё молоды и… не нужен сейчас этот ребёнок.

– Ты за нас двоих так решил? – холодно произнесла Инна.

Она ясно увидела, что огонь любви погас в его глазах так же внезапно, как вспыхнул. После ухода Сергея вернулась реальность и обрушилась на молодую беременную женщину градом проблем. Она твёрдо решила оставить ребёнка. От Инны отвернулись многие, в том числе родители. Они были жёсткими людьми с консервативными понятиями о семейной жизни.

– Ты променяла образование на какого-то мерзавца, обрюхатившего тебя и слинявшего в неизвестность, – ледяным тоном констатировал отец. – Значит, это твой выбор и твоя судьба. Можешь переехать в бабушкину квартиру, ты же теперь самостоятельная.

Бабушка Инны скончалась три года назад от пневмонии, успев перед смертью завещать свою «однушку» на Гражданке любимой внучке.

Инна перебралась на новое место жительства и осталась вдвоём сначала со своим горем, а потом со своим сыном. Об институте пришлось забыть, найти работу… и начать всё как бы сначала.

Постепенно жизнь устроилась, но любовь к Инне больше не приходила. У ещё молодой и привлекательной женщины «случались» ухажёры, но она никогда не приводила их в свою скромную квартирку на северной окраине Питера, где ждал уже всё понимающий Сева.

Маршрут от дома до работы и обратно резко сократил её жизнь, значительно уменьшив плотность событий. Когда Инна Петровна посмотрела в печальное зеркало, то увидела, что от былой красоты мало что осталось. Сын вырос, но перестал обращать на неё внимание, как и другие мужчины. Хотя она ходила на работу, покупала в магазине продукты, готовила еду и всё же знала, что жизнь её закончилась. Умерли желания и надежды, а без них словно и нет человека. Инна Петровна, бесспорно, хотела сыну добра, только не знала, как ему помочь. Севочка давно считал себя умнее матери и не желал прислушиваться к её нравоучениям.

– Когда уже ты перестанешь скрипеть? – нередко обрывал неблагодарный сын материнские упрёки.

Та замолкала и отворачивалась. Вырос сын, и воспитывать его уже поздно.

Если приходил Игорь – Севин товарищ по компьютерным играм – парни нередко вели беседы о своём, молодёжном:

– Игорёк, вот ты в университете учился аж до второго курса, много чего, наверное, узнал? – начинал подтрунивать над школьным другом приятель.

– Ну, хватит, ёк-макарёк, прикалывать-то. Чё надо?

– Вот скажи, почему весь мир разделился на геймеров и чайников, которые только и могут, что пасьянс разложить или тетрис по полю гонять? Некоторые, – Сева выразительно посмотрел в сторону кухни, – даже комп включать правильно не умеют. И они друг друга терпеть не могут, потому что не понимают. Живут в параллельных мирах, говорят на разных языках, но иногда сталкиваются на одной кухне.

– И что тебя удивляет? Да, появление компьютеров и интернета изменило мир. Теперь мы первые среди равных. Я считаю, квесты¹⁶ и файтинги¹⁷ круто прокачивают скилы¹⁸. Учиться не надо, переживать разные сложные жизненные ситуации тоже. Игра всему научит. Легко и быстро.

– Но это совсем другое и никак с реальностью не вяжется. Тут монстры и рейдбоссы¹⁹, а там мать ворчит, деньги где-то брать надо. Если бы можно было нажать «искейп»²⁰ или перезагрузиться.

– Кто тебе мешает, ёк-макарёк! Нажми кнопку входа, надень шлем, возьми джойстик, войди в виртуал – и ты в другой реальности, повелитель матрицы.

– Как у тебя всё просто…

– Ты много паришься, смотри, философом заделаешься, книжки начнёшь писать, мозг в черепную коробку перестанет помещаться.

– Вот отключили бы меня от этой реальности и оставили в виртуальной, – мечтательно произнёс Сева, – там можно перерождаться и начинать всё сызнова..

– Хэ! Ёк-макарёк, был уже в мифологии такой, которому боги в наказание оставили жизнь и заставили юзать одну и ту же игру. И звали того героя Сизиф, и катал он свои камушки, как шарики в лайнсе²¹, целую вечность и хотел только одного – смерти, как у обычного человека.

– Ну, и к чему эта твоя поучительная история?

– Мы боги, пока можем жить и творить сразу в двух мирах: реале и виртуале. Помнишь, два года назад, когда началась эта пандемия, всех посадили на карантин, а потом ещё на целую неделю вырубился интернет, вот тогда и была засада, казалось, что мир рухнул. Кругом сбои в работе всех служб! Да, никто без интернета ничего не может. Вся сила в глобальной сети!

– Ты, конечно, загнул, но я эту неделю помню. Жестокое попадалово.

– Ладно, ёк-макарёк, надеюсь, больше такого не случится… лучше не вспоминать. Как говорил наш препод по психологии: «Только не думайте про белого кролика». Это, поди, из какой-нибудь книжки или фильма. И как после такой фразы про него не думать? Наши девчонки потом долго вспоминали этого кролика.

– А чего о нём думать?

– Не грузись! Это у него прикол был такой. Понимаешь, поверил я Льву Анатольевичу, классный мужик. Мне даже интересно было на его занятиях. Вот на высшей математике я ничего не шарил, а на психологии было реально круто. Препод пытался объяснить нам, в чём смысл жизни, хотя и говорил, что это нерешаемая задача. Ключевыми в этом деле он называл время и место. Это две философские категории.

– И что? При чём тут время и место?

– Человек, это так Лев Анатольевич говорил, должен найти своё место в своём времени. Типа нужным кому-то стать, пользу приносить. Это теория такая, а практика как-то не складывается. И всё-таки, при чём тут белый кролик, ёк-макарёк! – Игорь задумчиво упёрся взглядом в стенку и замолчал.

Когда Сева учился в школе, с ним произошел один случай, о котором он старался впоследствии не вспоминать. Но и забыть не получалось. Мальчик с раннего детства понимал, что их семья живёт беднее других, так как мать из сил выбивается, чтобы одеть и накормить сына. А он всё равно страдал от осознания нищеты. Одноклассники и ровесники не упускали случая, чтобы дать почувствовать своё превосходство, связанное с обладанием теми или иными предметами детской роскоши. А у Севы не было этих желанных вещей, да и быть не могло. Ни дорогие импортные игрушки, ни модные «тамагочи», ни навороченные сотовые телефоны даже «не улыбались» мальчугану. Мечтать о них не имело никакого смысла.

Мать в конце каждого месяца вынуждена была занимать, чтобы дотянуть до зарплаты. Уже в начальной школе Сапожников столкнулся с обидно-жалостливыми сочетаниями «мать-одиночка» и «неполная семья». Так говорила их учительница, проводя в классе опрос. Мальчик, задумываясь над простыми, на первый взгляд, словами «одиночка» и «неполный», нутром чуял свою оторванность от общества и неполноценность.

Как-то на перемене к Севе пристал Вовка Синицын, требуя объяснить, почему у Сапожникова нет отца.

– Без папы дети не получаются. Я-то знаю. Где твой отец скрывается или ты его скрываешь? Рассказывай!

Вова накануне подсмотрел в классном журнале, что напротив фамилии Сапожникова записаны только данные матери.

Сева ничего рассказывать не хотел, да и не знал, что говорить, ведь мать на эту тему никогда не распространялась. И он с досады толкнул настырного мальчишку. Синицын спиной налетел на стеклянную дверь и по закону глобального невезения разбил её вдребезги. Он вскочил и выпучил глаза на осколки, не в силах осмыслить произошедшее.

А Сева от испуга разревелся, словно испытал сильную боль. Учительница застала немую сцену. Перед ней стояли ничуть не пострадавший Синицын и размазывающий слёзы по щекам Сапожников. Суровый, но справедливый педагог сделала неверный вывод, что пострадавшим следует считать Сапожникова. Все последующие разъяснения не смогли переубедить классную руководительницу, которая уже вынесла вердикт. От своего первоначального мнения учительница никогда не отказывалась, поэтому в школу вызвали родителей Синицына. Да и что взять с матери-одиночки Сапожниковой? А отец виновника отремонтирует сломанное без возражений.

После уроков к Севе подошёл Вовка с двумя дружками. Не терпелось разобраться, ведь виноватым во всём Синицын считал своего одноклассника. И спускать обиду не собирался. Разговор был коротким, но Сапожников так испугался, что он принял решение не выходить из школы.

Сева искренне поверил, что троица будет караулить его на улице, а значит, путь домой отрезан. Помощь ждать было неоткуда. Второклассник забился в дальний угол раздевалки для младших школьников. Там складировали потерянные вещи. Мальчик расположился на мягком и обессиленный от свалившихся на него переживаний задремал.

Когда открыл глаза, то не сразу сообразил, где находится. Над ним стояла женщина и бесцеремонно его разглядывала. Сева смутился.

– Ты почему здесь? Почему домой не идёшь? – грозно спросила гардеробщица.

– Я уснул, – честно признался второклассник.

– И что тебе снилось?

И вдруг неожиданно для себя и для слушательницы Всеволод начал рассказывать свой сон.

Вокруг гулко шумели высокие деревья. Тёмные тени надвигались на меня. Было очень страшно. Я шёл по дороге в глубь леса. Чувствовал, как всё дальше ухожу от дома. Я что-то искал, но не знаю, что. А потом прямо на дороге я увидел волка. Он смотрел на меня с хитрым прищуром. А глаза горели зелёным огнём. Как будто знал обо мне всё. Я не мог убежать, но и дальше идти не мог. А зверь, преграждая дорогу, чего-то ждал от меня. Не знаю, чего. А потом, словно не дождавшись, развернулся, мотнул большой лохматой головой и ушёл. Я открыл глаза и увидел вас.

Суровая женщина улыбнулась, и Сева понял, что она не страшная. Этот случай и сон, увиденный в школьной раздевалке, парень запомнил навсегда. Вот только мучил его один вопрос: чего ждал от него волк?

На днях, выходя из магазина с упаковкой чипсов, Сева столкнулся со своим бывшим одноклассником Вовкой Синицыным. Тот из малька превратился в крепкого спортивного парня. Он смотрел в длинный список продуктов и чуть не сбил Сапожникова с ног.

– О, Вован. Здоров! – развязно приветствовал его геймер. – Чё, на месяц затовариваешься? – он ткнул пальцем в список.

Синицын смущённо убрал листок в карман:

– На неделю.

– А чего доставку не закажешь?

– Да так… привычнее. Самому можно свежее выбрать.

– А, ясно. Как сам-то? Слыхал, в универе маешься? Грызёшь гранит науки?

– Ага, грызу.

Старые распри были давно забыты, ребята несколько лет не виделись и поэтому охотно общались.

– Какая специальность-то? – спросил Сева.

– Лингвистика.

– Блин, да это сплошная зубрёжка, наверное? И чё, нравится?

– Да как сказать… с одной стороны, тяжко. С другой – понимаю, что это на будущее. Куда сейчас без специальности? Да и иностранный язык всегда пригодится. Вот, к примеру, что мы знаем о европейцах? То, что нам по телеящику показывают. А ведь там может быть предвзятая информация, в зависимости от того, дружим мы сейчас с этим государством или нет. А поговорить с каким-нибудь, скажем, бельгийцем, понять, как ему живётся в его Брюсселе, смогу, только зная язык.

– Да ты крамольные вещи глаголешь, ишь, телек ему не нравится, – усмехнулся Сева. – А ты новости всякие не смотри, там и другие каналы есть. А кем будешь работать, когда выучишь свои языки и диплом получишь?