Кот на плече

Директор отправился на улицу. Он хотел запечатлеть тот момент, когда над театром возникнут голограммы, а потом снять реакцию людей. Я ему немного завидовал, но он обещал показать весь материал, прежде чем поделится им с каналом «Культура» и выложит в интернет.

 Мы договорились, что он сам выберет момент, подождет пока возле театра соберется побольше прохожих и зрителей, которые идут на спектакль от метро пешком или приезжают на машинах, позвонит мне на мобильный и даст команду. Эту миссию он никому не хотел доверить, а ещё он послал на улицу и нескольких администраторов, приказав им тоже снимать театр на свои мобильники. Повсюду вокруг театра было понатыкано множество камер слежения, но все они снимали улицу, и чтобы в объективы попала крыша театра, пришлось бы их перенаправлять.

– А на что вы снимать будете, – спросил я его, – если по мобильнику собираетесь нам звонить?

– У меня два мобильника, – сказал директор. – Разрешение обоих камер отличное. Я пробовал. Очень профессиональная запись получается. Увеличение тоже большое.

– Дрожать картинка всё равно будет, – сказал я.

– Не хочу никого приглашать со штатива снимать. Пусть съёмка будет любительской, так эффект неожиданности больше.

Я не выпускал мобильник из рук уже больше часа, хотя примерно предполагал, что директор позвонит нам минут за тридцать до начала спектакля. Именно с этого времени люди постепенно подтягиваются к театру.

 «Вот он, настал час истины», – подумал я, когда мобильник в моих пальцах ожил, я включил кнопку приема, услышал в ухе голос директора: «готовы?»

– Да, – сказал я, получилось немножко тихо, потому что горло мое пересохло, но директор меня услышал.

– Тогда врубайте! – закричал он так громко, что у меня едва не лопнула барабанная перепонка, и его должна была услышать даже Настя.

– Врубай, – сказал я ей.

Директор не отключил свой телефон, и я различал голоса прохожих, едва различимый шум ветра, а потом восторженный вздох, и по этому вздоху я догадался, что на крыше театра появились наши голограммы. А потом связь прервалась.

– Что там? – спросила Настя.

– Не знаю.

Мы были единственными людьми, которые не имели возможности посмотреть на то, что происходит на крыше, ведь даже зрители могли выскочить на улицу, а нам приходилось оставаться на месте и ждать.

 Опять зазвонил мобильник.

 «Это грандиозно!», – прокричал директор и отключился.

Он звонил нам с периодичностью минуты в три, чтобы мы не чувствовали себя всеми покинутыми, и информировал о том, что происходит снаружи. Я был ему за это признателен. Слух о том, что в театре Российской армии дают светопреставление, быстро распространился по интернету.

Постепенно толпа забила и Суворовскую площадь, и все прилегающие улицы, точно люди собрались на концерт какой-то группы, решившей выступать на крыше театра. Когда-то так многие делали, чтобы раскрутиться. Вроде U2 стали популярны после такого концерта. Машины замедляли скорость. Образовались пробки. Приехали съемочные группы с новостных каналов.

Продюсеры замучили звонками телефон директора, вызывая его на интервью для объяснения происходящего. Он обещал выйти, но совсем не торопился. Он ведь знал, что телевизионщики у него на крючке. Премьеру спектакля пришлось задержать почти на час. Оставшиеся в кассах билеты скупили зеваки, подумав, что и внутри их ждет сюрприз.

 Находясь в самом эпицентре событий, мы какое-то время были лишены информации. Хорошо ещё, что директор распорядился оснастить наше место пребывания телевизором. Вот по нему-то мы и узнавали новости. Сообщение про наши голограммы попадалось ближе к концу выпусков, но многие телеканалы пригнали к театру тарелки и устроили прямые включения.

Картинка не может передать реальности, но и у меня замерло сердце, а потом забилось быстрее нормы, когда я видел съемки, как на театре появились голограммы. Они были похожи на призраков, на души людей, когда-то оберегавших этот мир. Люди тыкали в них пальцами, снимали на свои мобильные. Я читал на их лицах удивление и восторг.

– Мы сделали это, – тихо сказал я Насте.

– Да, – кивнула она. Настя так устала, что теперь эмоции совсем не проявились на её лице.

На экране показывали директора. Он воодушевленно о чём-то рассказывал. Но мы только видели, как бесшумно чмокают его губы. В телевизоре был отключен звук или поставлен на самый минимум. Пульт нам не принесли, а сенсоры на панели телевизора на все мои тычки никак не реагировали, и тот оставался безмолвным.

– Только вся слава досталась не тебе, – сказал я.

– Ничего страшного, – печально сказала Настя.

 Она отключила свой мобильник и не знала ещё, что слава на неё уже обрушилась. Директор ведь честно рассказал кто придумал и сделал голограммы. После премьеры он устроил в своём кабинете небольшой банкет для актеров, на которой пригласил и нас. Настю поздравляли, хлопали по плечу и благодарили. Домой мы попали только глубокой ночью, уставшие до смерти, поэтому сразу же легли спать.

 А на следующий день Настя ужаснулась количеству пропущенных звонков, и стоило ей только включить телефон, как он уже не умолкал. Её просили о комментариях, приглашали в ток-шоу, называли нашим Стивеном Джобсом и Биллом Гейтсом. Она стала очень популярной. Её узнавали на улице и в метро, а на её страничку в социальной сети сотнями ломились желающие записаться в друзья. Всем ведь надоели разговоры, в которых так называемые звезды шоу-бизнеса перемывают друг дружке кости или несчастные плачутся о своей нелегкой судьбе. Настя на их фоне заметно выигрывала. Она несла позитив и вселяла надежду. Она смогла что-то сделать буквально на коленке, без административного ресурса и бюджетных денег.

Настя вернула своим волосам прежний русый цвет и избавилась от пирсинга на языке.  Она вообще стала походить на ангела. Только крыльев у неё нет, но, когда она научится делать биопротезы, а я в этом нисколько не сомневаюсь, она и функциональные крылья сумеет создать. Хорошо ещё, что от всей этой известности у неё не съехала крыша. Мало кто выдерживает такие испытания. У неё появилась куча поклонников, среди которых я, конечно, затерялся бы, как серая полевая мышь среди цирковых мышей, но хорошо, что Насте никто, кроме меня, не нужен. К ней тоже когда-нибудь пропадет интерес, если она перестанет о себе напоминать и уйдет в тень, как многие из тех, кто устал от славы. Но у неё много идей.

Голограммы появлялись над театром каждый вечер, когда смеркалось и оставались сторожить его до утра всю ночь, цветом похожую на выключенный монитор компьютера.

Несколько раз я и сам приходил к театру, смотрел на эти фигуры. В особенности почему-то на солдата Отечественной войны и кота на его плече. Мне казалось, что черты его лица меняются, он улыбается и подмигивает мне, но движения эти были настолько неуловимы, что я мог обманываться, и увидеть их лишь из-за того, что растаявшая снежинка залепила мне глаз.

Никакой исторической ценности Настины голограммы не представляли. Их уже видели все, кто хотел увидеть. Но даже когда возле театра перестали собираться толпы зевак, директор всё равно не хотел отказываться от этих голограмм.

– Они стали нашей частью, как часы на театре Образцова, – говорил он. – Туда ведь вот уже много лет приходят, чтобы посмотреть на механических зверей. И я ходил, когда был маленьким. И к нам будут приходить.

На Настю отовсюду посыпались заказы. Она нашла золотую жилу, потому что этот рынок был совершенно не освоен, и какое-то время она могла грести деньги буквально лопатой. Нам срочно пришлось брать кредит, чтобы расширить производство, набрать штат сотрудников и арендовать вначале гараж, а потом ангар в промышленной зоне города и ещё пару кабинетов в одном из офисных зданий возле метро Технопарк. Мы стали перспективным предприятием, в которое многие инвесторы готовы были вложить деньги, но мы как-то с опаской относились ко всем предложениям и боялись, что у нас могут всё отобрать.

За всеми этими заботами мы немножко забыли об учёбе. Я так совсем не появлялся на лекциях, затянул со сдачей курсовых статей, и преподаватели грозили, что наставят мне двоек. Нет, они меня не отчислят, но я будут пересдавать экзамены до скончания века. Я знал, что они меня просто пугают. Я ведь тоже, как верный паж, ходил на ток-шоу вместе с Настей, сидел рядышком с ней, отвечал на какие-то вопросы, а преподаватели гордились тем, что я учусь в их университете.

– Если ты хочешь отдохнуть летом в Греции, то должен в срок сдать все свои долги и закрыть сессию, – говорит мне Настя. – Меня приглашают сделать голограмму Колоса Родосского и ещё потом Афинского акрополя – таким, каким он был первоначально, то есть раскрашенным и с крышей. Она будет появляться на время. Постоит минут тридцать, а потом – опять Акрополь в теперешнем состоянии, тоже минут на тридцать. Эффектно должно получиться. Греки надеются, что всё это привлечет туристов и в Афины, и на Родос, так что, несмотря на их трудное финансовое положение, они готовы профинансировать затею. Как тебе лето на Родосе и в Афинах за счет принимающей стороны?

– Крутяк, – говорю я.

– Так уж и быть, обещаю, что у тебя будут эксклюзивы о ходе работ. Наверняка, это заинтересует сетевые издания и не только их. Ты сможешь заработать денег, чтобы покормить меня в какой-нибудь афинской забегаловке.

– Конечно, моя благодетельница. Всё, что прикажешь, – киваю я, пытаюсь чуть склониться, и воображаю, что за эти статьи преподаватели простят мне все грехи, но Настя меня останавливает, обнимая за плечи, и целует в губы.

Теперь-то я не боюсь, что мой язык у неё во рту зацепится за какую-нибудь железяку и тогда, чтобы разъединить наши уста придется, обращаться к хирургу.

Кубок Марса

Ледяное поле нашел Ральф Лоуренс, вернее даже не он, а его робот, когда Ральф выгуливал его по близлежащим пустошам. Этот робот – отдельная история, и, если ее подробности станут известны на Земле, боюсь, когда Ральф вернется домой, им займутся врачи и психологи. Впрочем, после пары лет на Марсе они, наверное, нужны будут всем.

Итак, началось все с того, что на… уж не помню на какой сол нашего пребывания на Марсе Ральф заявил, что он привык каждое утро выгуливать свою собаку. Эти утренние прогулки, видите ли, приучали его к порядку. Продолжались они много лет, чуть ли не с той самой поры, как Ральф научился стоять на ногах и сделал первый шаг.

 Поскольку ему сейчас уже сильно перевалило за тридцать, подозреваю, что за время своих прогулок он сменил как минимум двух собак, потому что ни у одной из выведенных пород не хватает жизненного ресурса на тридцать лет, даже если им менять внутренние органы и устраивать профилактические обследования.

Ральф сидел за столом в отсеке, который мы использовали вместо кухни, ножом намазывал джем на кусок хлеба, когда его и «прорвало». Он сказал, что без собаки чувствует себя не в своей тарелке. На лице его проступила грусть. Он так и застыл на какое-то время с ножом в одной руке и недоделанным тостом с джемом – в другой, погрузившись в свои воспоминания.

Интересно, а кто-нибудь чувствует себя «в своей тарелке», оказавшись в нескольких миллионах миль от дома – на планете, где нет ничего живого, повсюду красная пыль и гуляют ураганы, которые гораздо сильнее того, что поднял домик Дороти и утащил в Волшебную страну Оз? Думаю, что как раз не в себе надо считать того, кто даст на этот вопрос положительный ответ. Так что с этой точки зрения Ральф был вполне нормальным человеком, но что-то в выражении его лица мне не понравилось, и я поспешил забрать у него нож.

– А? – он вопросительно уставился на меня.

– Ну, я подумал, что ты его уронишь, а это плохая примета, – сказал я в оправдание своих действий.

– Если нож упадет – это вовсе не плохая примета, – вступил в разговор наш биолог, которого мы называли не иначе как биопрогрессор, – Джереми Колхаун, – это означает, что придет гость мужского пола.

– Да кто ж к нам заявится? – всплеснул я руками. – До русских не близко. Уж не намекаешь ли ты на марсиан? На этих зеленых тварей с длиннющими щупальцами, как у осьминогов?

– Тссс, – Джереми приложил указательный палец к губам, – не говори так, а то они нас услышат, точно придут и высосут всю нашу кровь.

– Вот будь у меня собака, она о непрошеных гостях нас предупредила бы, – нудно гнул свое Ральф.

Он очень кстати вернул беседу к прежней теме, и я совсем забыл спросить – сколько же у него сменилось собак. Ральф был канадцем, а эти парни часто оказываются с причудами.

– Одна у меня все это время и была. Мне ее еще папа подарил, – вопрос я вслух не задал, но Ральф по выражению на моем лице догадался, что нужны пояснения, вот он и продолжил, – она была искусственной.

– А, – сказал я, – ну это всё объясняет.

– Да, – сказал Ральф, – я просил, чтобы мне разрешили ее с собой взять. Но мне сказали, что это невозможно, потому что у нас на борту каждый грамм на учете. А вот теперь я точно уверен, что для нее место на борту нашлось бы. В конце концов, она весила всего ничего. В крайнем случае, могли не брать часть продуктов, полагавшихся на мою долю. Я бы поголодал, но зато у меня была бы собака, и я теперь гулял с ней каждое утро.

– Долго же ты держался, – сказал я, намекая на то, что наша миссия уже продолжалось некоторое количество месяцев, однако впереди нас ждало еще более длительное пребывание на Красной планете, и меня как психолога очень заботило моральное и психическое состояние коллег. Я не мог допустить, чтобы у Ральфа настроение сол от сола ухудшалось, пока не перешло критическую точку, после которой он в каждом будет видеть врага. Начнет еще за каждым встречным в коридорах гоняться с тесаком наперевес, и нам останется либо его нейтрализовать при помощи какого-нибудь действенного аргумента в виде кувалды, либо спасаться бегством на одном из вездеходов и искать убежища на базе русских. Вездеходы, кстати, находились в ведении Ральфа, и он следил за их исправностью.  – Что ж ты сам себе собаку здесь не сделал? – вдруг меня осенило. – Любой из наших роботов подойдет для этого.

– А? – непонимающе уставился на меня Ральф.

– Ну, пораскинь мозгами и включи воображение, – сказал я ему. – У тебя будет единственная в своем роде собака – без лап, но зато на восьми колесах. Хвост ты роботу, то есть собаке, кстати, можешь приделать и перепрограммировать ее так, чтобы она махала им, выражая тем самым свою симпатию.

– Ух, – сказал Ральф, и лицо его буквально просветлело, точно раньше оно находилось в тени, а теперь его осветило солнышко, – как же я до этого раньше не додумался? Голова ты, Майк.

Глаза его сияли и лучились радостью, а я подумал о том, как мало нужно человеку для счастья. Он совсем забыл о недоделанном тосте в своей руке. Тот упал, как это водится, джемом вниз, испачкав поверхность стола, а Ральф принялся слизывать джем языком, нисколько не смущаясь присутствующих. Все сделали вид, что не обращают на него внимания.

 Но мне теперь оставалось решить главный вопрос. Идею-то я высказал, но все ж роботы были не моей собственностью, а общественной. Чтобы одного из них Ральф переделал в собаку, требовалось согласие всей команды или хотя бы большинства членов нашей скромной миссии покорителей Марса. Пожертвовать явно стоило одним из тех роботов, похожих на детские игрушки с дистанционным управлением, которые колесили по окрестностям в свободном режиме, делали анализ почвы и воздуха и безуспешно искали признаки жизни.

 Можно было устроить тайное голосование, чтобы Ральф не узнал, кто выскажется против. А то не ровен час припомнит, сделает так, чтобы вездеход, на котором обидчик отправился в длительное путешествие, сломается, а когда мы подоспеем на выручку, обнаружим лишь хладный труп, первую мумию Марса.

По крайней мере, именно такие мысли рождались у меня в голове, когда я видел, каким взглядом Ральф обводит всех присутствующих. От этого взгляда у меня бежали по спине мурашки, но все, кто был на кухне, одобрительно кивали, включая нашего врача Лайлу, которая все время молчала.

На кухне наша марсианская миссия присутствовала почти в полном составе. Не хватало только командира Наоми Вотнак. Сейчас была ее очередь крутиться на орбите Марса в корабле, который мы не могли бросить совсем уж без присмотра. Синтезируя достаточное количество топлива для взлетно-посадочного модуля – мы меняли бедолагу, вынужденного выступать сторожем корабля. Эту повинность никто не любил. Случалось даже, очередник симулировал какую-нибудь болезнь, предпочитая поваляться в карантине, чем лететь на орбиту, но Лайла всех выводила на чистую воду. Наоми осталось болтаться на орбите еще пару месяцев. В беседах и голосовании она принимала дистанционное участие.

– Спасибо, спасибо вам, дорогие вы мои, – запричитал Ральф после голосования. Из глаз его едва не покатились слезы. Он всем пожал руки и долго их не отпускал, все тряс и тряс, а я чувствовал, что он готов еще и всех, кто не успеет от него увернуться и убежать, расцеловать.

Выполнив все свои дневные обязанности, Ральф взялся переделывать робота в собаку этим же вечером. Наутро, когда он появился на кухне с воспаленными глазами, похожий на вампира, который так и не сумел найти жертву, я догадался, что он совсем не спал. Он просто не заснул бы, предвкушая то мгновение, когда выведет своего питомца из дома. Вернее, из нашей кротовой норы, где большая часть помещений находилась под поверхностью. Ральфа не пугали легкая пыльная буря и жуткий мороз на улице, такой жуткий, что без защитного скафандра любое живое существо там вмиг превращалось в ледышку. В глазах его лучилось такое счастье, какое бывает лишь у детей, получивших долгожданный подарок на День рождения.

Причина этой радости жалась к его ногам, застенчиво помахивая хвостом, сделанным из пучка разноцветных проводов. В корпус робота была встроена куча датчиков, с помощью которых он идентифицировал обстановку, но для наглядности и большей схожести с собакой, Ральф приделал к нему на телескопическом гибком шланге уменьшенную копию наших шлемов с ушами. Они то и дело вставали торчком, будто собака и вправду прислушивалась к тому, что происходит на кухне. На ушах помещались панели солнечных батарей.

– Это Снупи, – с гордостью сказал Ральф, кивнув на робота. Тот приветливо замахал своей метелкой и издал звук, похожий на собачье «гав».

Даже первые искусственные собаки походили на настоящих гораздо больше, чем то, что получилось у Ральфа. У них хотя бы имелись механические лапы, а этот робот передвигался на колесах. Я молил бога, чтобы никто не подметил этого вслух. Но мы так далеко улетели от Земли, что Всевышний моих молитв не услышал или они дошли до него слишком поздно.

– Отличная собака, – сказал Джереми, – жаль только, лапу подать не сможет, а то бы я ее пожал.

– Зато ты ее можешь погладить, – сказал Ральф. К счастью, ничто его не могло расстроить этим утром.

Он нагнулся и подтолкнул рукой Снупи. Тот осторожно, опустив голову к самому полу, подошел к Джереми, ткнулся в его ногу и дождался, когда тот проведет пятерней по его корпусу, принимая правила игры, которую мы затеяли. После этого все заголосили кто во что горазд, совершено позабыв про завтрак, про остывающий кофе, оладьи, омлеты и вареную фасоль, вскочили со своих мест, обступили собаку и принялись тереть ее металлический корпус с таким наслаждением, будто это была гладкая собачья шерстка. Больше всего радовалась Лайла.

 Если так будет продолжаться и впредь, скоро Снупи засверкает отполированными боками, как статуя в каком-нибудь храме, к которой прикасается каждый турист, потому что существует поверье, будто это принесет ему счастье.

 От такого внимания Снупи чуть повизгивал. Что-что, а он точно на какое-то время разрядит напряжение в нашем коллективе и возможно за те пару марсианских лет, которые нам предстоит провести здесь, прежде чем на замену прилетит новая группа покорителей Красной планеты, мы не свихнемся.

Ральф, подсев к собаке, потрепал ей голову и принялся возбужденно рассказывать о том, как он нынешним утром совершил с ней первую прогулку по окрестностям. Создавалось впечатление, что он заново открывал для себя всё, что видел уже не одну сотню раз, а этим утром – впервые ступил на поверхность Марса.

Радуясь отлично выполненной работе, я не очень внимательно слушал Ральфа и пропустил мимо ушей рассказ о том, что Снупи был запрограммирован так, что его надо каждый сол кормить. А из-за этого как-то упустил момент, когда начал зарождаться конфликт. Поводом для него послужил вопль Джереми:

– Что-что ты сказал? Снупи пометил камень? А чем, простите?

– Ой, ну если бы среди нас не было дам, – сказал Ральф, намекая на Лайлу, – я попросил бы Снупи показать тебе, чем он пометил камень. Но, думаю, ты и сам догадаешься. Мозги-то есть.

 Выходило, что помимо головы и хвоста, Ральф приделал к роботу и еще одну штучку, которая у мужчин располагается между ног. Снупи он приварил полую трубку явно между парой задних колес, да еще соединил с резервуаром, в котором содержалась какая-то жидкость. Ей-то новоиспеченная собака и метила территорию.

Я полностью поддерживал Ральфа в его начинаниях. Если каждый член нашего коллектива даже на отдыхе будет чем-то занят – это залог здоровой атмосферы. Но нельзя необдуманно разбазаривать ценные ресурсы. Любая жидкость на нашей базе – очень важный ресурс. И даже моча Ральфа – не его собственность, а общественная. Она проходит систему регенерации и вновь используется. Может в моем остывающем кофе есть то, что еще днем ранее было мочой Ральфа. Я как-то не думаю об этом, а то точно не смог бы ничего на станции пить и умер от жажды. Если Ральф закачал свою мочу в Снупи и добавил к ней какие-то присадки, чтобы она на марсианском морозе хотя бы не замерзала в его корпусе, мы должны ему объяснить, что он не прав, но сделать это надо в дипломатической форме, а не так, как Джереми. Тем временем, дело дошло до взаимных упреков.

– Да мой Снупи для терраформирования Марса уже сделал больше, чем ты, – злился Ральф.

– Что, от его мочи трава расти начала и рощи заколыхались?

– А вот пойди и посмотри!

Снупи, словно почувствовав, что речь идет о нем, задом отъехал в дальний угол кухни и затаился там, поглядывая на спорщиков.

– Ральф, на Марсе ведь есть вода. Вот если ты ее найдешь, думаю, тогда тебе уже не надо будет думать о том, чем Снупи метить окрестности. И мы как-нибудь решим проблему, чтоб она не замерзла в собаке и в ней ничего не сломалось, – сказал я, прерывая спор, в который вот-вот могла вступить Лайла. Думаю, что она встала бы на сторону Джереми. Или Ральфа? Не знаю. Но лучше не рисковать.

– Да где же ее найдешь? – спросил Ральф. – Ты мне предлагаешь к Полярным шапкам съездить?

– А кому сейчас легко? – развел я руками. – Но я в тебя верю – ты найдешь ее и поблизости.

Ральф хотел еще что-то сказать, но сдержался, потом посмотрел на наши лица и понял, что выхода у него нет.

Вот так он и стал повсюду искать воду, совершая близкие и дальние походы со Снупи, который помогал ему в этих поисках. В деле этом Ральф постепенно овладел таким умением, что мог без всяких приборов по очертаниям рельефа определить, есть под песком вода или нет, а если есть – как глубоко придется рыть, чтобы до нее добраться.

 Он погрузился в это дело с головой, постепенно все отдаляясь и отдаляясь от остальной команды, но я знал, что так ему лучше. Так Ральф находился на своем месте и никогда не возражал, когда он для своих прогулок брал один из наших вездеходов. Я иногда смотрел ему в след и в чем-то даже завидовал, потому что он нашел себе занятие на этой унылой планете и был от этого счастлив.

Ральф вел вездеход совсем медленно, точно улитка, и все для того, чтобы от него не отстал Снупи. Тот катился рядышком, вращая в разные стороны своими ушами и улавливая бедные солнечные лучи. Он опускал морду, куда Ральф перенес часть датчиков из его корпуса, к самой марсианской поверхности, точно что-то вынюхивал.

 Спереди Ральф приделал ему два манипулятора, и теперь всем говорил, что они могут попросить Снупи подать лапу. Я первым воспользовался этим предложением, присел на корточки, улыбнулся роботу, постучал ладонью себя по бедру, призывая Снупи. Помахивая хвостом, он подкатился ко мне, а когда я протянул правую руку, он ответил мне тем же. Признаться, я немножко опасался, когда его стальные пальцы стиснули мою кисть, но Снупи был дрессированной собакой и рассчитывал свои силы.

– Молодец, хорошая собака, – сказал я, и потрепал левой рукой Снупи по загривку.

– Научи его теперь приносить мячик, – не унимался Джереми.

– Научу, – сказал Ральф. – Но ты не боишься, что вот сделаю я ему челюсти, в которых он этот мячик будет приносить, и тогда он тебя ухватит за штаны.

– Зачем ему челюсти? Он может приносить мячик в лапах, – сказал Джереми.

Поначалу им попадались лишь залежи какого-то месива, в которых кристаллики воды так перемешалась с породой, что никакие фильтры не смогли бы их разделить. Попробуй Ральф добыть из него воду, боюсь, наша система отчистки вскоре вышла бы из строя, но он и сам это прекрасно понимал и никогда не предлагал рискнуть.

– Ну что, нашел? – спрашивал я Ральфа, когда он возвращался из очередной экспедиции, но он только махал рукой.

Вода ему нужна была больше, чем золотоносный песок для старателей. Мало кому из них улыбалась удача, и на одного счастливчика, натыкавшегося на золотоносную жилу, приходилась тысяча тех, кто потратил впустую и все свои сбереженья, и свое здоровье. В конце концов, хорошо, если они оставались живы, а не замерзали в ледяной пустыне. Но если что с Ральфом случится, мы его, конечно, в беде не бросим, хотя я с волнением следил за тем, как его экспедиции становятся все длительнее и уж подумывал в ненавязчивой форме попросить его не забираться слишком далеко.  Я каждый раз ждал, что случится плохое, но неприятный для себя разговор все откладывал и откладывал, а потом он оказался и вовсе не нужен.

Был очередной сол, который тянулся в делах и заботах, обещая стать ничем не примечательным и кануть в безвестности, как и сотни других одинаковых солов до него, когда Ральф вернулся из очередной экспедиции, подкатив покрытый красной пылью вездеход к ангарам. По тому, как он бодро выпрыгнул из кабины, как шел, выпрямившись, будто находился на параде и сейчас за ним наблюдали тысячи людей и телекамер, я догадался, что он нашел воду.

 Мы собрались послушать его рассказ в кают-компании, функции которой выполняла все та же кухня. Мы вообще слишком много времени проводили здесь: будь у нас побольше запасов провизии, наверняка мы бы уже давно превратились в толстяков, которым впору сниматься в рекламе сети фаст-фуда. Но скудный рацион, постоянные нагрузки и стресс позволяли всем нам сохранить подтянутые спортивные фигуры.

 Ральфа так переполняли впечатления, что он не знал с чего начать. Он был хорошим ремонтником, но рассказчик из него был посредственный, поэтому все, что он смог из себя выдохнуть – лишь одно слово:

– Нашел!

Для начала и этого было достаточно. Я даже сказал бы, что начало это было гениальным по своей простоте, лаконичности и емкости. Ведь Архимед тоже ограничился этим словом, когда бежал голым по Сиракузам, и вместо того, чтобы излагать подробности только что открытого им закона, кричал лишь одно: «Нашел!»

Подробностей мы дождались, только когда Снупи начал транслировать запись, спроецировав ее на стенку кухни. Она отлично подходила для роли экрана кинотеатра. Казалось, что стена исчезла, и мы видим марсианскую равнину, которая надвигается на нас, будто мы едем в кабине вездехода.

– Её Снупи нашел, – комментировал Ральф картинку.

 В этот момент равнина остановилась. На переднем плане возникли невесть откуда взявшиеся манипуляторы робота. Он поковырялся перед собой, счистив несколько сантиметров песка и пыли, под которыми в свете тусклого солнца жемчугом засверкал лёд. Спустя несколько секунд к Снупи присоединился Ральф. Мы его увидели лишь мельком, когда робот посмотрел на него, а после вновь уставился на песок перед своими колесами и в дальнейшем мы видели только ноги Ральфа в высоких сапогах и еще его лопату.

Наверное, Ральф в эти минуты чувствовал себя археологом, который наткнулся на ценнейший артефакт. Поверхность льда была гладкой, как стекло. Они освободили от песка кусок в несколько квадратных метров, потом Ральф устал и перестал размахивать лопатой.

– Я просканировал поверхность, – возбужденно говорил Ральф. – Лед лежит под песком на сотни метров. Похоже, Снупи нашел замерзшее древнее озеро или даже море.

«Древнее море, сотни квадратных метров льда. Такого гладкого, что ему позавидуют рабочие, которые подготавливают площадки для хоккейных матчей». Мысли в моей голове рождались какими-то вспышками, выстраиваясь в логическую цепочку.

«Гладкий лед. Русские. Мы американцы, а Ральф – канадец».

 Мы должны как-то ответить на то, что русские ко Дню Независимости высекли в скале наши изображения, наподобие бюстов четырех американских президентов, что на горе Рамшор. Для нас это стало шоком. Только русские способны на такое безумие. Сделай мы нечто похожее, а НАСА разгорится скандал, конгресс созовет внеочередное заседание, на котором промоет нам все кости и вынесет вердикт: мы нерационально используем ресурсы и попусту тратим бюджетные деньги. Но русские в этом вопросе были свободнее нас.

Мы стояли завороженные перед этой скалой и смотрели на свои барельефы. Когда-нибудь они превратятся в местную достопримечательность, посмотреть на которую будут приезжать со всего Марса, а то и с других планет. Это будет нескоро, пройдут сотни и сотни лет. Возможно, ураганы Марса сотрут наши лица, но, может, они сохранятся и тогда нас никогда не забудут и не забудут наши имена. Надо, чтобы и имена тех восьми русских, которые сейчас пребывали на марсианской базе в сотне миль от нас, тоже остались в людской памяти.

С одной стороны, мы могли делать вид, что каждый из нас сам по себе осваивает Марс, но если у кого-то случится неприятность – мы придем друг другу на помощь. К счастью, ничего плохого еще не случалось, и я трижды сплюну через левое плечо, чтобы так все и оставалось, а то, что мы не удосужились еще собраться в гости, так это дело поправимое.

Близился День космонавтики, который русские отмечали всегда с трепетом. Это у нас все стараются забыть, что первым в космосе был Гагарин, и говорят, что начало космической эре положила высадка Армстронга на Луну.

Я помнил еще и о том, что нам как-то надо поддерживать интерес к колонизации Марса среди простых обывателей, но им давно наскучили репортажи о том, как мы пытаемся вырастить картошку в марсианском грунте. Если поначалу такие репортажи охотно брали в выпуски новостей, теперь мы готовили их лишь для канала НАСА, вещающего в интернете. Зрителей у него было немного. Чем меньше интерес к нашей миссии – тем меньше вероятность, что проекту увеличат финансирование. Кто знает, может, его и вовсе закроют, посчитав, что колонизация Марса слишком дорого обходится нашей казне. Деньги можно потратить на решение социальных проблем, и пусть здесь сперва освоятся китайцы, а мы придем уже на все готовенькое.