Судьба солдата

Похоже, это была самая лучшая мысль, посетившая Крылова за весь этот непростой для него день. Однако он тут же сник, ведь Белоусов в настоящее время находится в Ташкенте в госпитале, и где он хранил все эти объяснения, которые он тогда собрал, Александр просто не знал.

По коридору загрохотали шаги и стихли у двери его камеры. Дверь, издав противные звуки, внезапно открылась, и в дверях показалась веснушчатое лицо уже знакомого конвоира.

– Крылов, встать! – приказал он. – Выйти из камеры! Лицом к стене!

Он быстро исполнил эту команду, так как уже хорошо знал, что может произойти в случае ее неисполнения.

– Вперед, марш! – скомандовал ему конвоир и уперся стволом автомата в его спину.

Александр медленно побрел вдоль коридора. Остановившись около знакомой двери, он уперся лбом в серую бетонную стенку. В этот раз в кабинете был один лишь лейтенант.

– Проходи, присаживайся! – произнес он и погрузился в чтение какого-то документа.

Крылов присел на табурет.

– Гражданин лейтенант! У меня очень болит раненое плечо. Вы бы не могли отдать распоряжение на перевязку. Рана может загноиться и я бы не хотел потерять из-за этого руку.

Он оторвался от бумаг и посмотрел на него.

– Не много ли ты просишь у меня, Крылов? То тебе курить хочется, а теперь вдруг у тебя заболела рана?

– Гражданин лейтенант! Я – не преступник и прошу со мной обращаться, как с человеком и офицером.

– А кто вам сказал, что вы – не преступник? – удивленно спросил он Александра. – Вы и есть самый настоящий преступник. Вы, наверное, забыли, что когда-то давали присягу, клялись служить честно и выполнять приказы вышестоящего начальства. А теперь вы считаете, что вы ничего не сделали и сидите здесь в камере по чьей-то злой воле.

Лейтенант перевел дыхание и продолжил:

– Скажи, Крылов? Вот я смотрю на тебя и думаю. Вроде бы умный сидит передо мной человек, дающий отчет своим словам и действиям. Ты же хорошо знал, кто такой полковник Грачев? Наверное, догадывался о его возможностях? Почему же ты так поступил? На что ты вообще рассчитывал? На то, что он не дойдет до наших войск? А он взял и дошел, а если вернее, то ты сам его и довел.

Он замолчал и, взяв металлическую кружку в руки, сделал несколько глотков воды.

– Вот ты мне скажи, кто тебе позволил угрожать оружием старшему по званию? Грозить ему расстрелом? Ты же был там не один! Почему ты это делал на глазах своих подчиненных? Какой пример ты подавал им? Что так удивленно смотришь на меня? Скажешь, что все это придумано лично мной?

– Я вам не верю. Мои бойцы не могли дать таких показаний. Покажите мне их. Я хочу убедиться в том, что это они действительно дали такие показания против меня, а не против полковника Грачева, который оказался трусом и предателем.

– Ого, го! Теперь, значит, полковник Грачев стал трусом и предателем? Расскажите мне об этом поподробнее.

Крылов рассказал ему всю свою историю с момента знакомства с Грачевым и выхода отряда из тыла моджахедов. Он слушал, не перебивая, и лишь тогда, когда был закончен его рассказ, тихо произнес:

– Интересная история получается. Тогда у меня к тебе один вопрос, почему ты ничего этого не написал и не доложил своему командиру?

– Не знаю. Теперь я очень сожалею об этом.

– Назад пятками, Крылов, не ходят. Теперь мы, вместо того, чтобы разбираться с Грачевым, разбираемся с тобой. Но самое главное еще заключается в том, что он – родственник очень большого человека, который уверен в его непогрешимости. Ведь ты сам сейчас в своем рассказе сказал мне, что действительно угрожал ему оружием, и все это происходило на глазах твоих подчиненных. То есть ты подтвердил его слова об угрозе оружием.

– Лейтенант! Скажите, как бы вы бы поступили на моем месте?

– А я бы отправил его первым вертолетом и не стал бы таскать его по горам. Зачем он был нужен тебе? Как солдат, ты сам говоришь, что он никакой.

Он замолчал и, достав из кармана сигареты, протянул их ему. Александр с жадностью закурил. Когда он закончил курить, лейтенант приказал отвести его в камеру.

Шагая по коридору, Крылов тогда еще не догадывался, что этот молоденький лейтенант записал на магнитофон весь их разговор. И то, что он ему рассказал, впоследствии ляжет в основу обвинения.

* * *

Крылов лежал на топчане в камере и пытался угадать, какой сегодня день недели. В камере трудно было понять, что сейчас – день или ночь. О времени суток он догадывался лишь по допросам. Если его вели на допрос, значит, на улице был день. Судя по тому, как велись все эти допросы, как преподносились все моменты их нахождения в тылу моджахедов, он делал вывод, что шансов выйти отсюда, а вернее – из камеры, у него не было.

В процессе последнего допроса, следователь обвинял его в преступной близорукости, в результате которой он подверг опасности своих бойцов и полковника Грачева.

– Скажите, Крылов, почему вы поверили изменнику Родины Сергееву и вручили ему автомат? Этот человек добровольно перешел на сторону врага, принял ислам и вы, словно школьник, поверили в его раскаяние, тем самым вручили ему в руки жизни своих бойцов. Насколько я знаю, против этой затеи был полковник Грачев, но вы игнорировали его мнение. Как вы все это можете объяснить? Неужели вы не понимали, что делали?

– У меня не было оснований не доверять Сергееву. Только благодаря Сергееву мы вышли к колонне наших войск. Это раз. Во-вторых, Сергеев, насколько я знаю, попал в плен в результате разгрома их воинской колонны, будучи раненым, а о том, что он принял ислам, знало лишь несколько человек. Вы, наверняка, помните, что говорил товарищ Сталин. Он всех пленных автоматически переводил в разряд врагов народа и за это отвечал не только он, но и все его родственники. Но сейчас не Отечественная война и приказы товарища Сталина не являются законом. Сергеев осознал свою ошибку и постарался исправить ее. Он выполнил то, что обещал тогда нам. Он вывел нас на дорогу.

– Но он воевал против наших войск, разве этого мало? Если бы он захотел добровольно вернуться к нам, то он мог это сделать один, самостоятельно, а не ждать, тогда его захватят ваши люди.

– Вы не правы. Вы там бывали, вне гарнизона наших войск? Если бы вы бывали там, то не задавали бы мне этих вопросов.

На этом допросе Александр много говорил, однако, когда следователь протянул протокол допроса для подписи, он был просто поражен. В нем не оказалось ничего того, что он говорил.

– Извините, но я не буду подписывать этот протокол. В нем не отражено ничего, что я вам говорил.

– Дело ваше. Я сейчас напишу, что вы отказались подписывать этот протокол и вас проводят в камеру. Кстати, хочу вам сообщить, что мы практически закончили свою работу и скоро материалы уголовного дела будут направлены в военный трибунал. Пусть они решают, что с вами делать дальше. Несмотря на то, что вы симпатичны мне, я вам помочь не могу. Прав тот, у кого больше прав.

– Скажите, почему все названные мной люди, которые могли бы подтвердить мою невиновность в выдвинутом вами обвинении, до настоящего времени не допрошены?

Лейтенант слегка улыбнулся.

– Скажите мне, где я должен разыскивать всех этих людей? В действующих частях их нет, они все в госпиталях или уволены из рядов Советских войск, в связи с истечением срока службы. Вы сами-то думали о том, как мы можем их найти в Союзе, да еще доставить их сюда, в Афганистан? Белоусов в госпитале в Ташкенте, вместе с ним там лежат еще двое ваших бойцов. Один находится в Кабуле, двое демобилизовались и уехали по адресам своего постоянного проживания. Теперь это – проблема трибунала, а не наша. Если они сочтут нужным, то вызовут ваших свидетелей на судебное заседание. А на нет – и суда нет. Вы же, наверное, знаете, что у нас есть сроки проведения следствия, и я не могу их нарушить без указания своего руководителя капитана Овечкина. А он, похоже, не намерен это делать, его вполне устраивают полученные нами результаты расследования. Так что ожидайте обвинительного заключения, которое можете попытаться обжаловать через военную прокуратуру.

– Скажите, лейтенант, вам не страшно, что вы осудите ни в чем не повинного человека?

– Я, в отличие от вас, никого не сужу. Судит суд, а не я. Если суд посчитает вас не виновным в предъявленном нами обвинении, вас освободят от наказания. Не буду вас обнадеживать, этого практически никогда не бывает.

– Выходит, ложь одного человека в состоянии пересилить правду десятка человек?

– На что вы намекаете, Крылов? Вот лично я склонен верить полковнику Грачеву, а не вам. Это вы сейчас говорите о справедливости, а там вы справедливо относились к нему? Там вы были готовы перегрызть ему глотку из-за личной обиды. Скажу больше, вы специально таскали его по тылам мятежников, в надежде, что его убьют или искалечат моджахеды. Однако все ваши надежды не сбылись, и полковник Грачев остался жив и здоров.

Крылов сидел и молчал. Ему было ясно, что никакие его доводы не в состоянии поколебать уверенность следователя в преступности его действий.

– Как ваше плечо? – неожиданно спросил он Александра. – Не беспокоит?

– Спасибо, уже нет, – ответил Крылов ему. – Однако, от перевязки я бы не отказался.

– Вот и хорошо. Так что, скоро суд, готовьтесь к нему.

Он поднялся из-за стола, давая Александру понять, что их разговор закончен. Вошедший конвоир увел его в камеру. Когда дверь за конвоиром закрылась, он стал ходить по камере. В какой-то момент его посетила мысль покончить жизнь самоубийством, однако, он ее быстро отбросил. Умереть преступником ему не хотелось.

«Нет, я просто так не сдамся, – решил он и сел на топчан. – Нужно любым способом разыскать Белоусова. Только он может реально помочь ему в создавшейся ситуации».

Он лег на топчан и закрыл глаза. Перед глазами поплыли улицы Казани, лица родителей и слезы на глазах Ольги. С мыслями о доме он и заснул.

И мне не так уж важно, откуда этот парень.

Мне важно, что оттуда, мне важно, что был там

И не пройду я мимо, а лишь скажу тихонько

Единственное слово, пароль один – Афган.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Зона

Суд был скорым, он длился всего три часа. Крылов сидел за решеткой в небольшом зале заседания, не совсем понимая, что с ним происходит. Все было, словно в дурном сне. Александр все еще надеялся, что он вот-вот проснется и это все моментально исчезнет. Перед председателем Военного трибунала выступил полковник Грачев, который специально прилетел для этого в Афганистан. Затем слово предоставили военному прокурору. Прокурор говорил долго и нудно. Он повторил все то, что уже сказал Грачев. В заключение своей речи он попросил у суда для него пять лет лишения свободы, так как считал все его преступления доказанными.

Наконец, суд предоставил Крылову последнее слово. Он говорил, не слыша своих слов. Лицо судьи было непроницаемо и ему казалось, что его слова не долетают до его ушей, растворяясь в этом душном спертом воздухе. Не смотря на его заявления о привлечении в качестве свидетелей военнослужащих отряда, суд просто проигнорировал их и отказал ему в этом.

Когда заседатели вышли в совещательную комнату, к Александру подошел полковник Грачев. Два солдата из состава конвоя попытались остановить его, но, нарвавшись на его грозный вид, отвернулись в сторону, сделав вид, что ничего существенного не происходит.

– Ну, что теперь скажешь, лейтенант? – произнес он, смакуя каждое свое слово. – Теперь ты понял, что в жизни главное – не служить, а служить в Главном политуправлении.

Взгляд Крылова упал на его орден, который матово поблескивал на правой стороне его кителя.

– Ты угадал, это – за рейд по тылам душманов. Вот так нужно служить, Крылов.

Грачеву было весело, и он громко засмеялся над своей шуткой.

– Ну, ты и сука, полковник.

– Выходит, ты так ничего и не понял, лейтенант. Мне жалко тебя.

– Ты меня не хорони, Грачев. Я еще молод и надеюсь, что выйду из зоны. Вот тогда мы и посмотрим, кто из нас был прав.

Лицо его побелело. Он не на шутку испугался последних слов Крылова. Он хотел что-то ответить ему, но секретарь суда громко объявила о появлении суда. Присутствовавшие в зале суда люди встали с мест.

Вердикт суда сразил Александра наповал. Суд признал его виновным, лишил воинского звания, наград и приговорил к трем с половиной годам лишения свободы. Крылова вывели из зала суда и повели к стоявшей во дворе автомашине. Он шел, словно на автопилоте, ничего не соображая и ничего не понимая. Все его мысли по-прежнему крутились вокруг зачитанного судьей приговора. Из всего того, что говорил судья Александр, запомнил лишь срок приговора и то, что у него по закону есть десять суток, чтобы обжаловать это решение суда. Когда его привезли обратно в камеру, он попросил офицера конвоя, чтобы он предоставил ему бумагу и ручку.

– Никак, решил писать протест на приговор? – поинтересовался он у Крылова. – Бесполезно.

– Да? А почему?

– А потому, что ворон ворону глаз не выклюет. Не ты первый, не ты последний.

Он весь вечер и всю ночь писал кассационную жалобу в Верховный суд СССР, объясняя им все обстоятельства своего дела. Он старался описать все, что произошло с ним, до мельчайших подробностей. Написал он и о том, что, не смотря на его ходатайства, суд отказался допросить свидетелей по его делу, которые смогли бы внести какую-то ясность по всем этим незаслуженным обвинениям в его адрес.

Закончив писать, Крылов трижды переписал свою жалобу, одну он адресовал в Верховый Суд СССР, вторую – Генеральному прокурору Советского Союза, а третью – он адресовал Ольге. В ней он попросил ее найти Белоусова Андрея и все ему рассказать. Он знал почему, но почему-то был уверен, что тот ему обязательно поможет.

Запечатав написанные обращения и подписав адреса на конвертах, Александр лег отдохнуть. Теперь все его надежды на справедливость были связаны с Верховным Судом и Генеральной прокуратурой. Он еще верил в торжество правды и всячески себя подбадривал в этом. Передав все эти письма через конвоира в секретариат военного трибунала, он стал ждать реакции на них со стороны вышеперечисленных органов.

* * *

Рано утром Крылова разбудила зычная команда конвоира.

– Встать! С вещами на выход! – прокричал он. – Быстрей, быстрей!

Александр быстро вскочил с койки и выполнил его команду, еще не понимая, почему его разбудили так рано. Быстро схватив свой небольшой мешок, в котором находилось сменное нижнее белье, зубная щетка и мыло, он выскочил из камеры и повернулся лицом к стене.

– По коридору, бегом марш! Быстрее, быстрее! Что, бегать разучились, сволочь? – неслось в спину.

Он попытался остановиться около уже знакомой ему двери, где сидели следователи, но сильный толчок стволом автомата в спину погнал его дальше по этому коридору. Наконец, он оказался вне стен этого старого серого здания. Из-за высокого забора с колючей проволокой поверху были видны вершины гор, окрашенных в золотистые тона. Где-то взахлеб пела какая-то маленькая птичка, то ли прощаясь с ним, то ли наоборот здороваясь с ним.

– Слушай, ты, куда меня ведешь? – спросил он конвойного. – Ты можешь мне что-то сказать?

– Давай, двигай быстрее, арестантская харя! – услышал он у себя за спиной. – Сейчас сам все узнаешь!

Он хотел оглянуться, так как не совсем понял эту команду. Моментально последовал сильный дар прикладом в спину. Во дворе здания стоял армейский фургон зеленого цвета. Одна из дверей его была открыта и около нее стояли двое – солдат и офицер.

– В машину! – скомандовал ему капитан. – Двигайся быстрее! Дважды команды повторять не буду! Понял?

Крылов быстро забрался в кузов машины, и та, поднимая облака пыли, быстро помчала в сторону знакомого ему аэродрома. Машина резко замерла около готового взлететь в небо вертолета. Александр моментально все понял – его, похоже, перевозят в другое место. Передав его с рук на руки другому конвою, вертолет быстро взлетел и взял курс на Кабул.

Все время полета Крылов, не отрываясь, смотрел на территорию, проплывающую под брюхом винтокрылой машины. Из кабины пилота вышел молоденький второй пилот и, взглянув на конвой, направился в его сторону. Его остановил оклик конвойного:

– Назад! Общение запрещено!

– Слушай, сержант! Это же старший лейтенант Крылов! Вы хоть знаете, кого вы конвоируете?

– Я сказал, нельзя, значит нельзя! Мне все равно, кто он! Он – осужденный.

– Гады, вы все! – прокричал лейтенант, стараясь перекричать шум работающего двигателя. – Да вы знаете, сколько за его голову давали духи? А вы взяли и осудили его. Сволочи!

Лицо сержанта вспыхнуло. Он молча передернул затвор автомата и направил его на пилота. Тот повернулся и исчез в кабине.

В Кабуле Александр пробыл около недели. Условия содержания были ужасные. Грязь, полная антисанитария царила в камере. Все его тело ныло и чесалось от укусов земляных блох и клопов

– Терпи, братишка! – посоветовал ему сокамерник. – Скоро нас всех отправят в Союз.

– А ты за что здесь? – спросил Крылов его.

– За коммерцию, – как-то буднично ответил тот. – Продавал афганцам продовольствие, а на вырученные деньги скупал антиквариат, технику. Через знакомых пилотов все это гнал в Союз. Если короче, то делал неплохие деньги. Пока делился с начальством, все было нормально, все были при своих интересах. Стоило только один раз не поделиться с ними, и я оказался вот здесь – на нарах.

– И сколько тебе дали за эту коммерцию?

– Два года, – ответил он. – А что? Мало?

– Как тебе сказать, я – не юрист и не могу судить об этом, много это или мало. Два этих года тоже нужно прожить.

– Ничего, проживем! Все покупается в этом мире, в том числе и правосудие. А деньги у меня есть. Скорей бы отправили нас отсюда, а там держись за меня, не пропадешь.

Потом были Термез и Ташкент. Поздно ночью его неожиданно подняли и погнали на вокзал. Там посадили в поезд, который помчал его в Нижний Тагил.

* * *

Урал встретил поезд тридцатиградусным морозом. За окном ветер гнал поземку. Ветер натужено свистел в щелях неплотно закрытых окон.

«Холодно, – подумал он. – Холодно».

Крылов уже стал привыкать к этим перегонам, грозным крикам конвоя, к рычанию и лаю конвойных собак. За стеклом показались станционные постройки. Состав резко дернулся и замер на месте. Опытные заключенные быстро вскочили со своих лежанок и стали быстро одеваться. Из-за стенки вагона были слышны команды и надрывный лай собак. Александр открыл глаза и посмотрел в потолок. На улице было темно, и лишь небольшой пятачок около их вагона был ярко освещен прожектором и фарами стоящих «воронков».

«Похоже, приехали», – подумал он, быстро натягивая на себя свитер.

– Крылов! – услышал он свою фамилию и, схватив небольшой вещевой мешок, устремился к выходу из вагона.

Александр быстро бежал к выходу, не останавливаясь, потому что здесь нельзя было задерживаться. Конвой из Тамбова отличался особо жестким отношением к осужденным. В лучшем случае он мог получить сильный удар прикладом по любому месту его тела, в худшем – на него могли натравить одну из громадных собак, которые рвались с поводков и норовили вцепиться в человеческую плоть.

Крылов выскочил из специального вагона и, увидев сидевших на корточках заключенных, сразу же принял подобное положение. Солдаты внутренней службы были одеты в белые армейские полушубки, на ногах практически у всех были серые валенки. Их было человек пятнадцать – семнадцать. Они стояли полукругом, направив на них свои автоматы.

– Шаг влево, шаг вправо, прыжок, расценивается как попытка к бегству. Конвой стреляет на поражение! Всем понятно? – изрек молоденький лейтенант, постукивая своими хромовыми сапогами.

Ему было очень холодно и неуютно в серой офицерской шинели. Он постоянно прятался от ветра за широкими спинами солдат конвоя и похлопывал одетыми в черные перчатки руками. Неожиданно он остановил свой взгляд на Крылове.

– Ты что уставился? Может, тебе не все понятно? Если еще раз посмотришь на меня, то получишь по морде. Ясно, вошь арестантская?

Александр оторвал свой взгляд от его начищенных до блеска сапог и снова посмотрел на офицера. Перед глазами все поплыло и он, схватившись за разбитое ударом сапога лицо, упал в грязный серый снег. Когда он открыл глаза, перед ним стоял все тот же лейтенант. Носок его начищенного до блеска сапога был в его крови.

– Надеюсь, ты хорошо усвоил этот урок! – произнес он и громко рассмеялся. – В следующий раз получишь сильнее.

Крылов сплюнул на снег два выбитых ударом сапога зуба и снова посмотрел на него.

Очнулся он уже в больничной палате. Ему трудно было дышать. Он хотел повернуться на бок, но сильная боль моментально сковала его тело.

«Похоже, сломаны ребра – подумал он. – Поэтому и дышать трудно».

– Вот и очнулся! Значит, будешь жить, – услышал он незнакомый мужской голос. – Я уж думал, что ты совсем окочурился. Похоже, сильно на тебе оторвался лейтенант.

– Где я? – спросил Крылов нагнувшегося к нему мужчину. – Как я тут очутился?

– Ты в больничной палате специального учреждения УЩ-349/ 13 города Нижний Тагил. Приходилось раньше бывать? Вот и мне…

– Что это за учреждение?

– Это специальная исправительная колония, в которой отбывают свой срок бывшие сотрудники правоохранительных органов и военнослужащие Советской Армии. Что? Ни разу не слышал об этой колонии? Ничего, не только услышишь, но и почувствуешь, что это такое. Ты знаешь, ты был весь синий, как баклажан. Одна сплошная гематома.

– Я ничего не помню. Я просто посмотрел на молодого лейтенанта и больше ничего не помню.

– Не ври мне, парень. Насколько я знаю, он до этого выбил тебе два зуба, но ты снова посмотрел на него. Дерзость здесь не приветствуется.

– Не помню. Помню только блестящий сапог и все.

Мужчина засмеялся.

– Благодари бога, что так легко отделался. Могли бы совсем затоптать. Здесь, брат, прав тот, у кого больше прав. Ты за что осужден?

– Не знаю. Мне кажется, ни за что.

Мужчина снова улыбнулся. В его глазах сверкнул какой-то хитрый огонек.

– Здесь все сидят ни за что. В чем тебя обвинили?

– В невыполнении приказа, унижении старшего по званию начальника. А, если короче, то за личные неприязненные отношения с дальним родственником одного крупного воинского начальника.

– Да, не повезло тебе, брат. Эти люди хорошо помнят и никогда не забывают нанесенные им обиды. Я слышал, тебя притащили сюда из Афганистана?

– Да. Все там и произошло.

Мужчина нагнулся надо ним и приложил к его пересохшим и разбитым губам стакан с водой.

– Вот, попей немного. Наверное, пить хочешь?

Александр сделал несколько глотков и почувствовал сильную боль. Закрыв глаза, он снова провалился в небытие.

* * *

В больничке Крылов провалялся около месяца. Врач, который осматривал его перед выпиской, похвалил.

– Ты молодец, Крылов! Сразу чувствуется, что ты бывший разведчик. У тебя необычайное желание жить, а это здесь самое главное. Я думал, что ты не выживешь, а ты оклемался. Пока я тебя освобождаю от тяжелых работ, но ненадолго. Думаю, что через неделю, ты совсем окрепнешь.

Александр поблагодарил его за заботу и лечение и вышел из палаты. Накинув на себя черную телогрейку с пришитой на груди биркой с фамилией и номером отряда, он вышел из здания больницы и, медленно шагая, направился к себе в отряд.

Неожиданно из-за угла здания вышел мужчина в форме майора внутренних войск. Крылову сразу же бросилось в глаза его лицо, покрытое следами перенесенной оспы.

– Ты что, козел? Порядка не знаешь? Передвигаться по территории учреждения в одиночку строго запрещено!

– Извините, гражданин начальник. Я только что вышел из больницы и еще не знаком с внутренним распорядком учреждения. Сейчас следую в свой отряд, хотя не знаю, где он находится.

Он взглянул на бирку и сразу все понял.

– Вон, видишь те каменные корпуса? Вот туда и двигай.

– Спасибо, – поблагодарил Крылов его и, ускорив шаг, направился в указанном направлении.

Он осторожно переступил порог и вошел в помещение в сопровождении начальника отряда, старшего лейтенанта. Он был небольшого роста, в стоптанных сапогах. Форма висела на нем, словно на вешалке. Остановившись в дверях на минуту, Крылов стал внимательно рассматривать лица заключенных, которые находились в помещении. До того, как войти в помещение, он хорошо усвоил наставления, которые ему дал бывший начальник финансовой части УВД, оказавшийся в местах лишения свободы за хищение денежных средств.

– Ты, Крылов, не смотри, что здесь отбывают наказания генералы и рядовые милиции, внутренних войск и офицеры Советской Армии. Это – зона, и внутренние порядки здесь те же самые, что и на других «воровских» зонах». Здесь – есть свои «паханы», «авторитеты», «шныри» и «обиженные». Так что держи ухо востро. Не спеши здороваться за руку, можешь ошибиться и пожать руку «петуху», тогда сам станешь таким же «обиженным», как и он. К «блатным» не рвись. Ты – боевой офицер, а не преступная пыль. Сразу же определись, кто ты по «жизни». Рекомендую пойти к «мужикам». К работе привыкнешь быстро, да и время за работой пролетит быстрее, чем в штрафном изоляторе. И запомни еще одно: как бы больно не было, не стучи никому, а иначе можешь не дожить до освобождения. Здесь тебя не спасут навыки рукопашного боя, зарежут ночью, как свинью, тихо и спокойно.

Начальник отряда толкнул Александра в спину, а сам повернулся и отправился обратно.

– Привет честным сидельцам! – произнес Крылов. – Где у вас здесь можно приземлиться?

– У параши! – произнес один из заключенных и спрыгнул с верхней койки.

Все громко засмеялись, но громче всех смеялся именно тот, который предложил ему это место.

– Ты кто такой? – с угрозой в голосе спросил он Крылова, подходя к нему вплотную. – Какой масти будешь?

– Разве не видишь, мужик, – коротко ответил Александр. – А, ты из каких будешь, дяденька? На авторитета вроде не тянешь?

Крылов повернулся на окрик. Ему махал рукой один из заключенных.

– Эй, мужик! Иди к нам! У тебя, похоже, первая ходка, вот ты и мечешься по углам?

– Да, – коротко ответил Крылов и направился в их сторону.

Несмотря на небольшой рост, мужчина был неплохо скроен. У него была большая могучая грудь, и можно было подумать, что он всю свою жизнь проработал кузнецом. Неожиданно дорогу Александру преградил все тот же заключенный, что спрыгнул с койки.

– Ты, что сука, не уважаешь пахана? Сначала ты ему должен представиться, а уж только затем, с его разрешения, ты должен идти туда, куда он тебе укажет.

– Извини меня, но мне не нужно указывать, куда мне следовать. Я и так хорошо знаю свой маршрут. Да и ты, как указатель, мне тоже не нужен.

Он моментально понял, что для того чтобы «прописаться» в отряде, нужно определиться, как жить дальше. Если он сейчас послушает этого человека и обратится за разрешением на «прописку» к так называемому «пахану», то это автоматически будет означать, что он признает действующие воровские законы и слово «пахана» будет для него равносильно закону. Драться Крылову не хотелось, но еще больше ему не хотелось быть зависимым от этого меньшинства, которое именовало себя «отрицаловкой». Александр отодвинул в сторону этого «шныря» и хотел проследовать дальше, однако сильный удар в лицо моментально решил всю эту проблему. Крылов не дал ему возможности нанести следующий удар и, хорошо приложившись, двумя поставленными ударами отправил его в нокаут.

В помещении стало так тихо, что было слышно, как тикали напольные часы в кабинете у начальника отряда. С койки спрыгнул второй заключенный и достал из носка металлическую заточку. Перебрасывая ее из руки в руку, он медленным шагом двинулся в его сторону.

– Порежу, сука! Разрисую рожу как Павел Пикассо.

Александр видел, как в его глазах наряду со злостью, мелькали огоньки страха. Он явно боялся его и поэтому вел себя недостаточно уверенно.

«Когда ты атакуешь противника, ты не должен сомневаться в своем успехе. Если ты не уверен, что твои действия принесут тебе победу, лучше не атаковать, а просто ретироваться перед ним», – вспомнил он слова тренера по рукопашному бою.

Крылов вовремя успел увернуться от колющего удара противника. Лезвие заточки порезало ему щеку. Не смотря на обильно хлынувшую кровь, он успел его ударить раньше, чем тот смог нанести повторный удар. Мужчина тихо ойкнул и стал медленно оседать на пол, хватаясь руками за металлические спинки кровати. Ему не дали его добить. Все тот же мужчина ловко схватил Александра за пояс и рывком прижал его к панцирной сетке кровати.

– Все, все, хватит! – прокричал он. – Они и так получили все, что хотели. Теперь ты, Крылов, нажил себе врагов на всю оставшуюся жизнь.

«Интересно! Откуда он знает мою фамилию? – подумал он, но воздержался от своего вопроса. – Странно. Только переступил порог отряда, а обо мне уже знают?»

Он не стал вырываться из его крепких объятий. Когда он освободил его от своего захвата, то показал ему на пустую койку.

– Падай здесь. Меня зовут Сергей Иванович.

– Сергей Иванович, а откуда вам известна моя фамилия? – спросил Александр его.

– А с чего ты взял, что я знаю твою фамилию? – тихо ответил он, оглянувшись по сторонам, словно чего-то испугавшись.

– Так вы сами только что назвали ее!

– Никакой фамилии я не называл. Тебе это все показалось.

«Странно – подумал Крылов. – Сам назвал, а теперь отказывается от этого».

Александр расстелил на койке матрас и направился в туалет, чтобы смыть с лица кровь. Рядом с ним стоял первый его противник, который тоже смывал с лица кровь.

– Ну, сука, мы с тобой еще сойдемся на узкой дорожке! – прошипел он. – Посмотрим, кто кого?

Он ничего ему не ответил. Ему было вполне достаточно для прописки одной драки, и он не хотел больше драться, хотя желание врезать ему у Александра было.

* * *

Вечером Крылова вызвал к себе начальник отряда. Он вошел в его небольшой кабинет и бодро представился ему.

– Крылов! Мне доложили, что вы устроили драку в отряде? Это – правда?

– Вас неправильно проинформировали, гражданин начальник. Я не дрался, а лишь защищался.

– И кто напал на тебя, если не секрет?

– Я не помню, гражданин начальник. У меня так часто бывает. Провалы в памяти. Я афганец, контуженный.

– Смотри, Крылов! У меня есть хорошее лекарство от этих провалов памяти. Называется оно штрафным изолятором или помещением камерного типа. Там память моментально возвращается. Ты понял, меня?

– Все понял, гражданин начальник. Если что вспомню, обязательно вам доложу, – выпалил он.

– Вот возьми. Это тебе письма. Одно из Верховного Суда, другое из Прокуратуры СССР, а эти два, похоже, из дома.

– Спасибо, гражданин начальник.

Увидев его удивленный взгляд, он сразу догадался, в чем дело.

– Не удивляйся, Крылов. Здесь – колония, а это значит, есть специальная цензура. Все письма сюда и отсюда проверяются.