Конечно, на смех образца нет. Смех входит, как главнейшее средство, и в юмор, так же как входят в него: незлобивость, приличие, наблюдательность и доброе здоровье – украшение жизни. Признаюсь: в трех приведенных мною случаях русского смеха я совсем не ощущаю присутствия юмора, как не вижу его и в знаменитой чеховской «Хирургии», и в чеховском доге Неро, сожравшем щенят. Что и говорить: у нас было много талантливейших писателей, составляющих нашу вечную национальную гордость, но юмор нам не давался. «От ямщика до первого поэта мы все поем уныло». Из наших предшественников обладали юмором: молодой Гоголь, здоровый еще, не помраченный Успенский, порою – Чехов, Лесков в «Соборянах», в громадной степени Лев Толстой, который им не дорожил. Величайшей заслугой «Сатирикона» было привлечение Саши Черного в редакционную семью. Вот где талантливый, но еще застенчивый новичок из волынской газеты приобрел в несколько недель – и громадную аудиторию, и широкий размах в творчестве, и благородное признание публики, всегда руководимой своим безошибочным инстинктом и своим верным вкусом. Она с бережной любовью поняла, что в ее душевный обиход вошел милый поэт, совсем своеобразный, полный доброго восхищения жизнью, людьми, травами и животными, тот ласковый и скромный рыцарь, в щите которого, заменяя герольда, смеется юмор и сверкает капелька слезы. И дружески интимной, точно родной, стала сразу читателям его простая подпись под прелестными юморесками – Саша Черный. Я помню, как Александр Михайлович Гликберг приехал из Берлина в Париж. Ох, уж это время! – неумолимый парикмахер. В Петербурге я его видел настоящим брюнетом, с блестящими черными непослушными волосами, а теперь передо мной стоял настоящий Саша Белый, весь украшенный серебряной сединой. Я помню его тогдашние слова, сказанные с покорной улыбкой: