На другой день Горбачев встал с зарею, но уже застал хозяина в саду, за работой. На нем был белый широкий халат, как на хирурге или живописце. Утро было яркое и прохладное. Казалось, что остатки ночного тумана еще висят, цепляясь за кусты, и деревья, и травы, и тают на солнце в радужных переливах.
Удивительный аромат – нежный и прекрасный – отчетливо стоял в воздухе. Он как будто давно уже был Горбачеву известен, близок и радостен, но он никак не мог его узнать, а только ловил его жадными ноздрями.
– Чем это так прелестно пахнет, Федор Алексеевич?
– Ах, господи, да неужели забыли! Резеда, мой друг, резеда! Самый милый, самый любимый и самый застенчивый русский цветок: резеда, сохранившая в путях на север свое персидское наименование. В нашем доме она играет роль семейных пенатов. Однако здравствуйте. С добрым утром! Смотрите, вот идет мой сотрудник и пайщик, урядник славного донского войска станицы Раздорской, Петр Евстафич Гладков. Прошу любить и жаловать. Познакомьтесь, господа. Вы, Гладков, принесли бы нам всем троим кофе сюда в сад, а я покамест покажу моему приезжему другу наше хозяйство.
Они пошли смотреть хозяйство. Оно было больших размеров: в два гектара, чуть поменьше двух русских десятин, но Горбачев должен был откровенно сказать, что еще ни разу в жизни, ни в любительских фермах, ни в агрикультурных школах, ни в садах и цветниках профессионалов, ни на хозяйственных выставках он не видывал такого чудесного соединения упорной творческой работы, математической практичности, вкуса, знания красоты и восторженной любви к делу, как на вилле «Резеда».
Серебрянников водил его по узеньким дорожкам, геометрически пересекавшим его владения, и давал объяснения таким же ласковым, нежным и глубоким тоном, каким говорят матери, показывающие своих обожаемых грудных детей.
– Нет, вы присмотритесь-ка! Ни один квадратный дюйм у нас не вдовствует, не пустует и не затеняет соседей. Только что снимем ранние весенние овощи – сейчас же обильно удобряем истощенную землю и уже заботливо подготовляем ее к летнему и осеннему материнству. Поглядите, как мы жадное заботливо бережем каждый кусочек места. Вот, например, курятник. В умелых руках основательное куроводство – это верный и солидный источник дохода. А кроме того, куриный помет – незаменимое удобрение для многих деликатных цветов и для тонких овощей. Но курятник, видите ли, к нашему огорчению, занимает не менее чем шестнадцать квадратных сажен. Этакая досадная утрата. Но мы все-таки перехитрили чертов курятник. Мы на его плоскую крышу навалили аршинный слой лучшего чернозема, утрамбовали его и посадили в нем самые редкостные сорта салатов, нуждающихся в заботливом попечении. Ну, я вам скажу, и всходы же у нас были на курятнике. Просто великолепие!
С такой же строгой экономией света, воздуха и места развели мы наш плодовый сад. Смотрите: все яблони у нас карликовые, не выше, как по бедро взрослому человеку, и это все один и тот же сорт – изумительный кальвиль. Царь всех яблоков, который в разрезе благоухает лучшей клубникой. А в промежутках между яблоньками тянутся шпалеры, на которых медленно и сладостно зреют, вися, первоклассные, гигантские груши – дюшес.
Поглядите на наши парники, на наши оранжереи, на стеклянные колпаки, охраняющие самые нежные и чувствительные ростки. Обратите также внимание на то, что на окраинах, где солнцепек, стены густо вымазаны ярко-белою краской. Там, на трельяжах, доходят томаты, персики, сливы ренклоды, абрикосы и мандарины, впитывающие в себя отраженное, усиленное, горячее солнце. Дальше в огороде вы увидите, что у нас ни одна полоска земли не лежит втуне. Вот эти валы артишоков. Здесь выращиваются, под прикрытием, дыни канталупы «Женни Линд» и «Генерал Прескотт». Дальше вы видите стройный ряд лип. Это – приют для наших пчел. Четырнадцать ульев у нас, под присмотром казака Гладкова. В оранжерее мы выгоняем ананасы и – не без успехов: у нас охотно их берут большие фруктовые магазины и шикарные рестораны, потому что наши гораздо ароматнее, чем привозные африканские. И наконец, у нас не остаются без дела обширные погреба в нашем доме: там мы выращиваем шампиньоны – для себя и на продажу. И я без хвастовства могу сказать, что дела наши идут отлично: за тринадцать лет существования ферма уже имеет десять золотых медалей и множество похвальных листов. Клиентура наша тверда и обеспечена: продаем все, что выращиваем. Прошлый год дал чистых двести тысяч с лишком. А почему? Потому что все мы – суть работающие на паях: у меня четыре пая, у Гладкова – два, у жены его (отличная работница) один, у прачки (она же кухарка) один. Остаются два пая на наем случайных работников и на хозяйственные мелочи. Эта паевая система – лучший рецепт для вдохновенной работы.