Золотая ангулоа

– При желании я ещё вчера мог бы опустошить ваши сейфы. А Станиславу Саблинскому, я имею в виду вашего козлобородого, сообщите: если он не одумается, то перед казнью ему выдавят глаза и выдерут его паршивую бороду. Да, забыл сообщить: у вас исчезло несколько наиболее одиозных фигур, в том числе один из ваших фальшивых морячков, непосредственных участников похищения. Не ищите их: они больше не существуют в природе. Если у вас не хватит мозгов, этот список будет возрастать – лавинообразно. – Берегитесь, крысы! – повторил Белогорский. – Я всё сказал.

Закончив свой затянувшийся ответ столь эффектной фразой, алмазный король откинулся на спинку кресла, докурил сигарету, вытряхнул из пачки ещё одну и щёлкнул зажигалкой. Встал, прошёл к окну и, продолжая курить, уставился на заснеженные московские улицы. Его душила неутихающая ярость. Крысы! Отрезать руки вознамерились! Юльке! Ну, погодите!

Когда он впервые увидел племянницу? Одиннадцать… да, ровно одиннадцать лет назад. Точно также тогда выпал глубокий снег.

…За ней отправили старую, разбитую «копейку», которая не отапливалась и гремела всеми своими частями даже на ровной дороге. Ему интересно было увидеть, как она отреагирует на этот «рыдван», который, по его замыслу, должен был символизировать её будущее.

Он стоял у окна вестибюля, когда старая развалина на четырёх колёсах чихнула и заглохла перед подъездом. Бронислав Арнольдович отступил в угол и смиренно склонил голову. Дверь отворилась, и в вестибюль вошла высокая длинноногая девчонка в коротком пальтишке, из которого давно уже выросла. Сделав несколько шагов, она остановилась, озираясь в полутёмном зале и не зная, что делать дальше.

Бронислав Арнольдович выдвинулся из своей засады.

– Юлия Иннокентьевна? – подчинённо спросил он.

– Ой, здравствуйте и простите! Я вас сразу не заметила, – ответила девушка. – Да, я Юлия Белогорская. Для Иннокентьевны я ещё слишком молода, поэтому не надо величать меня по отчеству. А вы кто будете – мажордом?

Алмазный король склонился в поклоне.

– Ну, наподобие этого.

Он принял у неё шапку и пальто, провёл в помещение, предназначенное для прислуги, и предложил сесть на стул возле квадратного стола, застеленного простенькой скатёркой.

– А как вас звать? – спросила она.

– Как меня звать?.. Э-э, Борис Михайлович. Благополучно доехали? Не замёрзли? Этот скупердяй, ваш дядя, пожалел машину получше, с хорошим отоплением.

– Вообще-то, я продрогла.

– Тогда, может, чайку желаете-с? У меня всё готово.

– С удовольствием выпила бы чего-нибудь горячего.

Он налил ей чаю, придвинул поближе сахарницу, вазочку с вареньем, конфеты, печенье.

– Почему же вы себе не налили? Одна я пить не буду. Давайте я сама вам налью. Вы не будете возражать, если я за вами немножко поухаживаю? Нет?

Приставив второй стул, она усадила на него мнимого мажордома.

– А где сейчас мой дядя? – спросила девушка. Она надкусила конфету и отпила из стакана, – он обещал, что сам встретит меня.

– У Бронислава Арнольдовича важное совещание, которое во многом определит будущее компании. Потому не судите его слишком уж строго.

– Я и не осуждаю, – сказала Юлия, с удовольствием попивая чай. – Дела есть дела. Было бы странно, если бы он оставил их из-за какой-то девчонки. А мой дядя, он всегда такой скупердяй, как вы выразились?

– Не всегда, но иногда на него нападает.

– Но в зарплате-то хоть он вас не обижает?

– Что вы, зарплатой я доволен, иначе не держался бы за это место.

– А вы держитесь за него? – Юлия с хитрецой улыбнулась.

– Держусь обеими руками.

– Он вам не грубит, не оскорбляет вас?

– Нет, помилуй бог, никогда.

– Точно нет? А то ведь эти миллиардеры, сами знаете, из грязи в князи, и пошли-поехали куролесить.

– Ваш дядя, на мой взгляд, вполне вежлив в обращении с подчинёнными.

– А с не подчинёнными?

– Ну тут, пожалуй, по-разному, в зависимости от ситуации. Но, как мне представляется, вашего дядю трудно вывести из себя и он практически всегда остаётся таким, каким его привыкли видеть в повседневной обстановке.

– А вы знаете, – сказала Юлия, понижая голос и слегка подаваясь к «мажордому», – я ведь побаивалась встречи с дядей, да и сейчас боюсь. Хорошо, что прежде я встретила вас. Рядом с вами я как-то психологически подготовилась к встрече с ним. С вами-то мне легко, свободно, будто мы сто лет уже знакомы. Каково-то будет с Брониславом Арнольдовичем? Хорошо бы он походил на вас – хотя бы характером.

Слушая племянницу, алмазный король не отводил от неё глаз, восхищался её свежей девичьей красотой и жалел, что не удосужился познакомиться с ней раньше.

Напившись чаю, они поехали в офис компании, не в драндулете, а в роскошном лимузине, в котором было тепло и комфортно.

Юлия распахнула пальтишко, прижалась бочком к «мажордому», взяла его под руку и спросила, где старенькая машина, в которой её привезли.

– Не знаю, – честно ответил «мажордом». – Возможно, её от подъезда отправили прямо на свалку.

– А этот лимузин? Это вы постарались?

– Я.

– И вам не страшно? Вдруг ваш начальник рассердится за самоуправство.

– Я думаю, он простит меня.

– Ой, какой вы чудесный! Я постараюсь всегда быть с вами – вы моя опора. Можно я вас поцелую? – не дожидаясь согласия, Юлия чмокнула «мажордома» в щёку. – Если что, я на вас надеюсь, вы уж меня поддержите.

Они прошли в президентский кабинет, где Бронислав Арнольдович и представился в качестве его хозяина. Племянница страшно смутилась и стала просить прощения за недавнее панибратство.

Алмазный король обнял её за плечи и сказал:

– Ты была превосходна. Я увидел тебя такой, какая ты есть на самом деле. Ты мне понравилась, и я надеюсь, мы всегда будем друзьями.

Потом было всякое. Но никакие конфликты, периодически возникавшие между ними, не могли разбить взаимной симпатии, возникшей в их первую встречу.

…Вернувшись за стол, Бронислав Арнольдович позвонил секретарю и велел передать своему помощнику, чтобы все сегодняшние дела тот взял на себя. Закурил ещё одну сигарету. Затем ещё одну. Кабинет наполнился дымовой завесой. По истечении полутора часов – за окнами уже стемнело – снова позвонил секретарю и попросил принести чаю.

Когда секретарь, миловидная женщина тридцати шести лет, принесла поднос со стаканом, он извинился за табачный перегар и с оттенком восхищения улыбнулся.

– Алевтина Григорьевна, вы выглядите как именинница. Что с вами случилось? Вы похорошели, помолодели, вам ни за что не дашь больше двадцати пяти.

– Вы, Бронислав Арнольдович, и сами выглядите прекрасно. Может, вы первый поделитесь секретами неувядаемой молодости?

– Поделюсь, охотно. Принесите ещё стакан чаю, и вот за чайком, рядком да ладком мы и потолкуем.

Когда Алевтина Григорьевна принесла свой стакан, он долил ей и себе из той же бутылки, из которой угощал начальника безопасности, и начал с того, что похвалил секретаря за многолетнюю плодотворную работу.

– Я думаю, пора вам повысить зарплату.

– Ну, пора так пора. Повысите – отказываться не буду, – Алевтина Григорьевна больше года была его любовницей, он души в ней не чаял, и она терпеливо ждала, когда он сделает ей предложение. По её наблюдениям, к этому всё и шло, – А эта бутылочка! Если я ничего не путаю, ей скоро уже полгода.

– Пять месяцев. Что поделаешь, у меня не так много друзей, и пить – не с кем. Вот она и стоит.

– Но вы пьёте со мной. Кто я для вас – друг?

– Сам не знаю, что вы для меня значите. Возле вас я отдыхаю душой. Дайте мне ваш локоток, – он приложился к её локтю губами. – Вы Нефертити, божественное проявление в роли моего секретаря.

– Бронислав Арнольдович, это уж слишком. Не забывайте – мы на службе.

– Я не забываю. Если бы не это, я много бы чего ещё вам наговорил.

Секретарь была в курсе переговоров с бандитами и после нескольких обменов любезностями спросила:

– Не круто вы с ними, Бронислав Арнольдович?

– В самый раз. Мягкостью их не проймёшь. Во многом это риторика, но есть и фактура. Я напугал их, и они вернут мне мою Юлию. Должны вернуть. Ну, а если нет!..

Лицо Белогорского окаменело, глаза стали наливаться чёрной ненавистью. Таким Алевтина Григорьевна своего шефа редко видела. В эти мгновения она начинала бояться его.

Но Белогорский вдруг откинулся на спинку кресла и рассмеялся, гнев его как рукой сняло.

– А знаете ли вы, дорогая Алевтина Григорьевна, что наши дорожки с Саблинским, он же Сабля, стали пересекаться почти двадцать лет назад?

– Нет, не знаю, тогда я даже с вами не была знакома. Да я и была-то тогда всего лишь подростком.

– Так вот, в то время мы только вставали на ноги, вся прибыль шла на развитие производства. Однажды мне даже пришлось заложить квартиру, чтобы завершить важное дело. И тут, как снег на голову, ко мне являются несколько молодчиков во главе с Саблинским и предлагают свою «крышу». Вы знаете, что это такое. Я вижу, дело плохо и соглашаюсь на все их условия. Только они за дверь, я связываюсь с Виктором Петровичем. Мы были с ним…

Лежавший на столе мобильник засветился и издал вибрирующий сигнал, президент взял телефон и заговорщицки подмигнул секретарю.

– Виктор Петрович, лёгок на помине. Из Франции, – и обратился к далёкому собеседнику:

– Слушаю… Оперативно, весьма. Продолжайте поддерживать с ними связь. Завтра? Где? В районе Лазурного берега? Ну хорошо, пусть недельку побудет там, снимет стресс, а после – прямиком в Москву.

Он отключил телефон.

– Всё, дорогая Алевтина Григорьевна, завтра Юлию Иннокентьевну примут наши друзья.

* * *

Руководители преступной организации были взбешены осечкой с выкупом, но, чтобы новый могущественный враг не начал против них полномасштабную войну, решили отступить. Без какого-либо промедления были отданы соответствующие распоряжения.

Не успела яхта раствориться в морской дали, как, проскользнув вдоль горного хребта, возле бухты опустился скоростной маневренный вертолёт.

Из него выскочили двое: пилот Жан Марсо и бывший спецназовец Павел Клеменчук. У них было задание, полученное от Перфильева: забрать обоих узников. Мужчину предстояло сбросить в море, а женщину доставить на северный берег Африки, после чего её должны были переправить во Францию.

До того людей, похищенных с целью выкупа, никогда не оставляли в живых. Так же изначально предполагалось поступить и с племянницей Белогорского.

Ещё в воздухе, увидев пустой причал, Марсо и Клеменчук поняли: на базе случилось нечто чрезвычайное. Оказавшись на земле, они обнажили пистолеты и проверили домик, за ним – сарай. Везде было пусто.

– Ни яхты, ни заложников, ни охранника, – довольно чисто сказал по-французски Клеменчук, выходя из сарая. – Ничего не понимаю. Что ты скажешь обо всём этом, а, Марсо?

– Да тут много чего лезет в голову, – ответил пилот. – На базу могли совершить налёт. Яхту угнали. Заложников и охранника забрали с собой.

– Или прикончили всех и бросили в воду, – Клеменчук посмотрел на голубоватое зеркало бухты, простиравшееся перед ними. – Места много, глубина – дна не достанешь, попробуй найди кого-нибудь.

– Пленники были заперты, – стал рассуждать Марсо. – Охранник освобождать их не стал бы ни при каких обстоятельствах, мы хорошо знаем, что это за фрукт. Самим им вырваться было невозможно: мимо такого медведя, как Дихлофос, не пройдёшь.

– Но если на базу был совершён налёт, без перестрелки бы не обошлось. А тут ни одной стреляной гильзы.

– Да мы толком и не искали.

– Согласен, давай поищем ещё.

Держа оружие наготове, они прошли от сарая до домика и дальше до самого моря. Повернули обратно, вглядываясь в воды бухты. Обращали взоры и к скалам, словно пытаясь найти ответ у них.

– А если они сбежали втроём? – задался вопросом Клеменчук и посмотрел на пилота. – Сели на яхту и дали дёру.

– Нет, охранник на это бы не пошёл, – возразил Марсо, оглядывая скалы и их подножия. – Он прекрасно знает, что в случае побега его непременно найдут. При его-то внешности, без достаточного знания иностранного языка… Слишком приметная фигура. Не могу представить, чтобы Дихлофос решился на такие подвиги.

– Гм, не можешь представить! А ты забыл, какая кралечка сидела в сарае? Любому зубы заговорит. Не соблазнила ли она нашего «медведя»? Чтобы скрыться вместе с ним, а?

– Если так, то зачем им третий, который сидел с ней взаперти? Дихлофос не потерпит, чтобы возле его женщины отирался ещё кто-нибудь. Что они с ним сделали? Утопили в бухте? Или прогнали прочь? Твоё предположение, Поль, сомнительно. Риск ради романтического путешествия не для охранника. Я могу рискнуть, он – нет. Кроме выпивки и жратвы ему ничего не надо. Конечно, он может позариться на женщину, но только если она у него под боком и не надо никуда идти.

Клеменчук стал кричать, называя охранника и по имени, и по кличке, но ответом было только повторяющееся эхо, раздававшееся над бухтой и между скал. И вдруг Жан Марсо увидел среди камней гильзу, за ней – ещё одну, немного в стороне – третью.

– Ты видишь? – сказал он напарнику, собрав гильзы в ладонь.

– Вижу, что здесь была заварушка, – отозвался Клеменчук. – Выходит, никто Дихлофоса не соблазнял и никуда он с этой бабой не бежал.

Поиски продолжили, и в скором времени под одной из скал был обнаружен искалеченный труп охранника.

– Застрелен, – сказал Клеменчук, распахнув на мертвеце залитую кровью рубаху. – Под ключицу угодили. Судя по положению тела, получив ранение, Дихлофос упал откуда-то сверху, со скал. Если бы не это, мог бы в живых остаться, в нём же силы, силы-то сколько было! Автомат под рукой, рожок, смотри, наполовину расстрелян. Нашего друга не просто пристрелили – здесь был бой, – Клеменчук потрогал шею и грудь погибшего, – совсем ещё тёплый. Всё произошло недавно. Кто-то здесь побывал из чужих. Со стороны гор сюда не добраться. Значит, они прибыли морем.

– Или небом, – сказал Марсо и пояснил: – как и мы – на вертолёте.

– Хоть так хоть эдак, но среди них были моряки. Иначе яхту бы они не угнали. Но, думается, никакого вертолёта не было: с чего бы тогда возиться с яхтой, если по воздуху уйти и проще, и быстрее?

– Они могли прибыть на вертолёте, а потом разделиться, чтобы прибрать к рукам и яхту, и пленных.

Доводы Марсо прозвучали более убедительно, и это покоробило самолюбие Клеменчука.

– Ладно, – сказал он с едва заметной досадой, – как было на самом деле, уже не важно! Нам-то что теперь делать?

– Для начала позвоним шефу, – сказал Марсо. Он покатал гильзы между пальцами и поместил их в неглубокий застёгивающийся припоясной кармашек. – Нет, со звонком пока подождём. Пойдём посмотрим, нет ли где следов машины. Чем чёрт не шутит: вдруг эти «приятели» всё же пробрались где-нибудь между гор.

Они дошли до сарая, за которым до самых холмов простиралось неровное, но вполне доступное для проезда автомобиля открытое пространство. На тёмно-бурой, усыпанной камнями почве здесь и там виднелись длинные языки и плоские куртины более светлого наносного песка, но следов автомобильных шин не было видно.

– Можно звонить, – сказал Марсо, отрывая взгляд от унылого пейзажа. – Картина ясна, и мы ответим на все вопросы.

Они связались по рации с Перфильевым, в непосредственном подчинении которого находились, доложили обстановку и спросили о дальнейших распоряжениях.

На минуту на той стороне воцарилось молчание. Перфильев, контролировавший из района Малигви – того самого, что расположен на северном берегу Африки, – ход операции с заложниками, услышав сообщение, покрылся холодным потом. В своё время именно по его рекомендации была сокращена охрана базы возле бухты Систерос – так называлось место, где содержались пленники, – с тем, чтобы усилить вторую базу в шхерах Ариньо. Лишние люди у Систероса ни к чему, мотивировал он, всю прилегающую область контролируют воинственные племена Омара, верного союзника; союзник этот не гнушался ни пиратством, ни сухопутным разбоем. И вот на тебе, доконтролировались союзнички, ни дна им, ни покрышки.

С Омаром они взаимодействовали уже пять лет. По их наводке пират брал на абордаж проходившие вдоль побережья суда, забирал груз, если он представлял для него достаточную ценность, и получал миллионные выкупы за заложников. Взамен гангстерская организация использовала бухту Систерос, в поселениях племён отсиживались её шютцеры, попавшие в поле зрения Интерпола.

«Что же на самом деле произошло? – в смятении соображал он. – Неужели разведка Белогорского смогла обнаружить стоянку? Не может этого быть, слишком уж быстро. Всего несколько часов назад в арсенале алмазного короля фактически были одни угрозы и ничего более. Не считая…»

– Слушаем вас, – сказал Клеменчук, не дождавшись ответа.

– Немедленно отправляйтесь в разведывательный полёт над морем, – послышалось в приёмнике. – При обнаружении рядом с яхтой какого-нибудь другого судна… В общем, действуйте по обстановке. Только имейте в виду – свидетелей не должно быть. Если яхта одна, просто верните её в бухту. Возможно, никакого нападения со стороны не было, заложники сами вырвались на свободу и нейтрализовали охранника. В таком случае всё упрощается. Как только яхта окажется в ваших руках, мужика пристрелить – и за борт, на корм акулам. Белогорскую доставить сюда. Смотрите, с ней всё должно быть в полном порядке.

– Они вооружены.

– У вас в руках тоже не трещотки! Я полагаю, тебя не надо заново учить методике захвата?

– Не мешало бы кого-нибудь прислать для поддержки.

– У меня сейчас никого нет поблизости. Да и когда бы эта поддержка прибыла! Скоро ночь, и надо действовать незамедлительно.

– Ладно, управимся сами.

Марсо и Клеменчук, работая в паре, не впервые выполняли разные щекотливые поручения, связанные с уничтожением или похищением тех или иных личностей, и считались непревзойдёнными мастерами своего дела. Месяца два назад, правда, получив солидные наградные за ещё одну виртуозно проведённую операцию, они попали в бордель мамы Памелы, что на окраине Кастервиля, и там в пьяном угаре впервые ощутили на себе силу героина. С этого и началось. Но на работе это практически не отражалось, и камрады по-прежнему не сомневались в своих деловых качествах.

Свою «слабость» они тщательно и успешно скрывали, ибо знали, что от людей, сидящих на игле, организация немедленно избавлялась.

Ещё до переговоров с Перфильевым сначала у одного, затем у другого появились первые признаки ломки. Перед ними стояло достаточно серьёзное предприятие, и, чтобы быть в хорошей физической форме, Клеменчук свою дозу увеличил – совсем ненамного.

Марсо поднял вертолёт, и они полетели над морем, направившись почти точно по следу угнанной яхты. Вскоре, далеко у горизонта, показалось судно, шедшее на север.

– Как, ты готов? – перекрывая шум двигателя, спросил пилот у напарника.

– Я всегда готов, – ответил Клеменчук, чувствуя в себе мощный прилив активности. – Сейчас я могу горы свернуть.

– Ну, горы – это лишнее, – Жан Марсо рассмеялся. Он тоже испытывал физический и эмоциональный подъём, и дело, которым им предстояло заняться, казалось теперь детской забавой. – А вот захватить и повернуть яхту к берегу – то, что надо.

– Захватим, – сказал Клеменчук и, взявшись за крупнокалиберный пулемёт, ощутил, как оружие послушно подчиняется малейшему его усилию. – Захватим, Жанок, никуда они от нас не денутся, – волна нервной энергии захлёстывала его, и ему не терпелось поскорее разобраться с беглецами.

– Я всё думаю о мадмуазель Белогорской, – сказал, улыбаясь, Марсо и посмотрел на Клеменчука. – Какое у неё богатое тело! А губки! Яркие, сочные!.. А ножки, ножки какие у неё! К таким славным ножкам я ещё ни разу не притрагивался, честное слово. Я бы с удовольствием сделал её своей любовницей. На некоторое время, разумеется.

– У тебя этих любовниц и так пруд пруди. Эта кралечка, конечно, хороша и может запудрить мозги, но такие, как она, мне не по нутру. Мне нужны цыпоньки без выкрутасов.

– А мне по нраву женщины утончённые. Как Белогорская, например. Я сразу положил глаз на неё, как только увидел.

– Ха, нашёл утончённую! Ошибаешься, Жан, эта баба – хитромудрая и ловкая бестия. И тебе она точно не достанется. Ты же слышал, что сказал Перфильев.

– Конечно, не достанется. Потому что нет времени. Будь оно у меня, я сумел бы её уговорить. Именно уговорить, а не… Я предпочитаю очаровывать женщин, чтобы они сами вешались мне на шею. В таких случаях мне остаётся только проявить снисходительность и не отталкивать то, что само идёт в объятия. Иногда я даже тяну время, чтобы помучить их перед минутами наслаждения. Одна-две ночи, и я начинаю подыскивать следующую пассию. Увы, они быстро надоедают своими капризами.

– И ты ни разу не был женат? – спросил Клеменчук.

– Нет, не был. Я считаю, что слишком молод для этого. И я всё ещё недостаточно обеспеченный человек. Да и зачем жениться, когда и так каждую ночь я сплю то с одной, то с другой. Скажу без ложной скромности: в искусстве обольщения, развив природный дар, доставшийся мне по наследству от моего папаши, я стал настоящим гутенмейстером, специалистом высшего класса. Ещё не было женщины, которая устояла бы под воздействием моего обаяния. Мой взгляд, мои слова пьянят их, а известно – охмелевшая женщина себе уже не хозяйка.

Жан Марсо взглянул на часы.

– Сегодня в десять вечера меня будет ждать такая мадам! Фигурой – настоящая Киприда! И не только фигурой. Жена одного банкира. Я три недели пел ей дифирамбы, она сдавала одну позицию за другой и нынешней ночью готова полностью капитулировать.

– Какая-нибудь старая карга?

– Ты разве глухой? Я же говорю – Киприда. Она красавица и на четыре года моложе меня. Банкир же на тридцать с лишним лет старше этой… бесподобной. Старый хрыч женился на ней, чтобы на разных приёмах демонстрировать её прелести. Более чем уверен – она уже не один раз наставляла ему рога. Подошла моя очередь надкусить этот «запретный плод».

– Ты не успеешь к ней.

– Я позвоню, и она подождёт.

– И у тебя никого не было, пока ты её улещал?

– Ах, Поль, на тебя, видимо действует наркотик – ты не воспринимаешь, что я тебе говорю. Конечно были. Пора запомнить – без женщины я не могу провести ни одной ночи.

Яхта была почти под ними; Марсо сделал правый поворот, и вертолёт завис в двух сотнях метров над судном. Они увидели, как по палубе пробежал и нырнул в один из дверных проёмов мужчина с ручным пулемётом. В окне рулевой рубки промелькнуло женское лицо. И это все, больше ни одного человека.

– Пожалуй, никакого нападения, Поль, на нашу базу действительно не было, и заложники сами сумели вырваться из плена.

– Так оно и есть.

– Как бы этот скифец не наделал нам дел, – проговорил пилот, имея в виду человека, замеченного ими на палубе яхты.

– Я ему покажу дела! – возбуждённо ответил Клеменчук. – Один выстрел – и я превращу его в кашу. Да и что он нам сможет сделать своим «ручником»?

Он нажал на спуск, пулемёт в его руках ожил, и перед носом корабля и рядом с бортом поднялась длинная цепочка фонтанчиков.

В то же мгновение пулемётным огнём ударили с палубы судна. За грохотом двигателя ни Марсо, ни Клеменчук не расслышали выстрелов противника, но они заметили и самого стрелка, прятавшегося за палубной надстройкой, и то, как работает пулемёт, направленный в их сторону. Одна из пуль задела фюзеляж, удар её почувствовали оба, и в носу машины, в левой части его, появилось округлое с вывернутыми зазубринами отверстие.

– Ах ты сучонок! – прокричал Клеменчук. – Будешь ещё корячиться! Да разве ты первый, кого мы разделывали под орех?!

Кровь, подогретая героином, волной ударила в голову, от вспышки ярости на секунду потемнело в глазах. Клеменчук довернул пулемёт, наводя его на человека, прикрывшегося надстройкой, и снова нажал на спуск. Пулемёт мощно заходил под руками. Неожиданно вертолёт тряхнуло, и он резко пошёл вниз, вероятно, попав в воздушную яму. Стрелка повело влево, прицел же стал смещаться вправо. Бывший спецназовец видел, что бьёт не туда куда надо, но уже не мог ни остановиться, ни направить ствол в нужную точку. Очередь прошила корабль от кормы до форштевня, круша всё на своём пути.

– Что ты делаешь?! – крикнул Марсо, меняясь в лице. – Ты убьёшь Белогорскую и потопишь яхту или приведёшь её в негодность. Мы поплатимся за это. Приказ был только остановить.

– Мало ли что при… приказано, ты видишь, как он лу… лупит по нам. Хочешь, чтобы на… нас укокошили?

– Ты перестал соображать, потому что вколол слишком большую дозу! Я поднимаю вертолёт и увожу его на расстояние, с которого ты мог бы достать яхту, а нас с неё – нет. Тогда мы с ними управимся…

Марсо начал выполнять манёвр. Он заметил некоторые нарушения в координации движений напарника, но продолжал надеяться на его многоопытность. Бывший же спецназовец действительно всё больше ощущал на себе воздействие передозировки: как-то с перебоями начало работать сердце, из-за сухости во рту перестал слушаться язык. Ускользало восприятие происходящего. Увидев высунувшуюся из-за палубной надстройки еле различимую фигуру пулемётчика, Клеменчук не удержался и опять прильнул к прицелу. Лента с толстыми, как сосиски, патронами торопливо пошла в приёмник пулемёта. Охотник за людьми был уверен, что в два счёта разделается со своим противником. Как разделывался со всеми предыдущими…… Вот только надо согнать серую пелену, возникшую перед глазами. Он напряг зрение, чтобы сфокусировать взгляд. Тщетно: очертания яхты и человека за надстройкой расплывались всё сильнее. Пилот удивлённо посмотрел на него, тем самым замедлив движение машины, и это их погубило.

Снизу также полоснули пулемётной очередью, пули прошили фюзеляж, пробили пол кабины, и Марсо с силой ударило в нижнюю челюсть; обливаясь кровью, хлынувшей из раны, пилот вскинулся и повалился вперёд, достав головой до приборной доски. Вертолёт, оставшийся без управления, стал переворачиваться вверх брюхом.

Клеменчук находился у открытой двери. Когда до него дошло, что происходит, он оставил пулемёт и, забыв о товарище, начал быстро смещаться в опрокидывающемся дверном проёме, стараясь удержаться на ногах.

Вертолёт падал, поверхность моря стремительно приближалась, угрожая гибелью. Сознание прояснилось, всё второстепенное исчезло, осталось только желание выжить. Взмахнув руками, Клеменчук оттолкнулся и выпрыгнул из кабины. Надо было преодолеть прозрачный, золотой в солнечных лучах, вращающийся нимб.

Ему почти удалось это сделать; его ударило лишь самым кончиком лопасти, но этого оказалось достаточно, чтобы превратить рослого сильного мужчину в подобие фарша. Сначала ему отрубило ступни ног. От дикой боли в горле Клеменчука зародился душераздирающий крик, но не успел он раскрыть рта, как был изрублен на мелкие куски.