Золотая ангулоа

Он ещё надавил на спуск и закрыл глаза. Сейчас решатся все его проблемы. В мозгу шевельнулась мысль об Анатолии Дмитриевиче и остальных жителях города. Все, все чужие, холодные, равнодушные, занятые только собой и своими делишками. И город тоже чужой. И Рябиновка. Непонятно, зачем он родился на белый свет. И что вместо него, нынешнего, будет на том свете, когда он уйдёт отсюда? Душа? Из чего она состоит? Не из желания же поесть или других, чисто физиологических потребностей? Что останется от него, когда он грохнет себя? Вера в Бога? Не так уж часто в последнее время он думал о нём. Наверное, ничего не останется. Вспомнилось чьё-то изречение: «Куда уходят умершие? Туда, где находятся не родившиеся». То есть в никуда. В пустоту, в чёрную дыру. Кажется, до того, как курок перевалит через невидимую критическую черту и под воздействием пружины соскочит вперёд, осталось чуть-чуть.

В это мгновение отворилась дверь и на пороге возникла Варвара Степановна.

– Костя! – крикнула она и бросилась к нему.

Костя дожал спуск. Сухо щёлкнул боёк. Курок вернулся в исходное положение и вновь устремился вперёд, на этот раз к донцу патрона, подставленного повернувшимся барабаном. Варвара Степановна ударила раскрытой ладонью по кисти руки племянника, стараясь поскорее отвести дуло от его виска, револьвер вылетел из пальцев, прогремел выстрел, и в лежавшей на кровати подушке появилась дырочка. Кисло запахло пороховым дымом.

Костя сидел бледный, как изваяние, не открывая глаз. В сущности своей он был уже убит.

Варвара Степановна подобрала с пола револьвер.

– Ах, дурак! Вот дурак так дурак! – взахлёб закричала она, придерживаясь за край стола. – Надо же, что удумал! Это в тридцать пять-то лет! Для того я тебя на ноги поставила, чтобы ты стрелялся! Да где наган-то нашёл?! Искал, выходит… У-у, дуралей! Что бы мать твоя сказала, была бы жива?! А обо мне ты подумал, меня ты пожалел?! А это ещё что? Записка! «Прости, тётя Варя», – прочитала она вслух. – У-у, ирод! И это, называется, подумал обо мне! И это, называется, пожалел!

Держа револьвер за ствол, она уставилась на него, не зная, что с ним делать.

– Надо же, какое лихо удумал, – повторила Варвара Степановна уже затухающим голосом и сквозь слёзы посмотрела на племянника,

– Костя! – снова закричала она и заплакала навзрыд. – О господи!.. Поклянись, поклянись, что не будешь больше стре… стреляться и выкинешь всякие мысли о… о… О, горюшко моё!

Поставив локти на стол, Костя уткнул лицо в ладони и промычал что-то нечленораздельное. Не добившись от него толку, Варвара Степановна выбежала из дома, стукнула калиткой и посмотрела по сторонам. Убедившись, что никого поблизости нет, подошла к берегу, села в лодку и на середине озера бросила револьвер в воду. Посидела с минуту задумавшись, вытерла слёзы и погребла к берегу.

Постояв в сенях и поплакав ещё, вернулась к племяннику и села напротив.

– Значит так, Серьга, – без всяких предисловий, чеканя слова, начала она, – хватит тебе оставаться на огороде. Одиночество – это такое… Что только в голову не взбредёт. Как это я раньше не сообразила! Молодому тоскливо одному здесь, а от русской тоски, не зря сказано, весело и удавиться. Напрасно я тебя сюда затащила. Надо тебе устраиваться куда-нибудь на работу, пусть и грошовую. Всё на людях будешь, всё с кем-нибудь словом перемолвишься. Глядишь, и подыщешь там кого-нибудь по душе.

– Хотя нет, погоди, – она взяла газету с рекламными объявлениями. – Вот, предлагают путёвки в дома отдыха. Прежде, чем устраиваться на работу, надо тебе сменить обстановку, как следует отдохнуть… Нет, милок, отставим пока и с домом отдыха. Видишь, смотри ниже, в рамочке написано о круизе по Средиземному морю. Вон картинка какая, а корабль-то! Я думаю, это самое подходящее будет. Съезди, развейся. Деньги – вот они, бери, сколько хочешь, солить их нам что ли!?

* * *

Так он оказался на теплоходе «Адмирал Сенявин». Женщину, с которой он сидел теперь в полутёмном каменном мешке, он увидел на второй день плавания. В первый же день он почти до вечера пробыл возле кормового поручня и неотрывно смотрел на море, любуясь его красотами, наблюдая за прыжками тёмных эластичных дельфинов, то ленивыми, то стремительными, и никого не замечая вокруг.

И вот… Она была так хороша, что у него затрепетало и неровно забилось сердце. И это при не прошедшей ещё депрессии… Костя удивился, как не разглядел её раньше, она выделилась бы и в многотысячной толпе.

Судя по выражению её лица, манере держаться, она из тех, кого причисляют к сливкам общества. И это чудо природы находилось всего в нескольких метрах от него. Веяние ветра донесло тончайший, головокружительный запах женских духов.

Костя был потрясён, но уже в следующее мгновение решительно взял себя в руки и запретил даже думать о ней – эта женщина была не для него.

Повернувшись на сто восемьдесят градусов, он медленно пошёл вдоль борта, хмурясь и рассеянно похлопывая ладонью по поручню. Немного дальше, на переднем сегменте палубы, стояли несколько весьма миловидных дам, привлечённых каким-то зрелищем. С двумя он был уже знаком; одна из них махнула ему рукой, приглашая присоединиться к ним, но он, рискуя прослыть бестактным, оставил приглашение без внимания.

В последующие дни он не раз ещё видел незнакомку в числе других пассажиров, даже поймал на себе её секундный отстранённый взгляд, а однажды, прогуливаясь по верхней палубе, едва не столкнулся с ней.

Вспыхнув, она отпрянула от него, во взгляде сверкнули искры негодования.

– Вам не кажется это смешным?! – воскликнула женщина, сопровождая слова издевательской улыбкой.

Костя непонимающе захлопал глазами.

– Смешным и жалким!

– Что вы имеете в виду, мадам? – растерянно пролепетал он.

– Весь этот маскарад! Изменили причёску, надели кургузый пиджачок и думаете, вас не узнать! Когда вы избавите меня от своих преследований? Говорю ещё раз: вы мне неприятны и я никогда, слышите, никогда не стану вашей женой! Неужели это нельзя понять?!

– Но я вовсе не…

– Я села на этот теплоход, только чтобы находиться подальше от вас, не видеть вашу… ваше лицо. Но вы… вы!

Она топнула ногой, закусила губу и, демонстративно отстраняясь от него, прошла мимо. По палубе чётко застучали, затихая вдали, её каблучки.

Ничего не понимающий Костя пожал плечами и, округлив глаза, недоумённо посмотрел ей вслед. Вот так номер! Что позволяет себе эта фря?! Думает, если она такая сдобная, то ей всё можно?! Ну уж нет, извините, ничего не выйдет!

Склонив голову и опустив глаза, он осмотрел пиджак и провёл по нему ладонями. Тоже мне – кургузый! Немного в стороне мелькнул чей-то насмешливый взгляд, и неприятное впечатление от произошедшей стычки ещё больше усилилось. Ох уж эти московские штучки! Почему-то он решил, и не ошибся, что незнакомка именно из Москвы.

Стараясь принять равнодушный вид, Костя замурлыкал себе по нос песенку, пару минут назад услышанную им в баре, и продолжил прогулку. Вот стервоза! Как объект внимания незнакомка для него и прежде не существовала, а теперь – тем более. Но на некоторое время настроение было испорчено.

«Сенявин» бороздил воды Средиземного моря. После Стамбула они заглянули в Афины, потом любовались красотами Неаполитанского залива, после чего, обогнув Апеннины и пройдя мимо Сицилии, направились к берегам Африки. Побывав в Тунисе, корабль повернул в сторону Франции.

Пассажиры наслаждались поездкой. В России уже лютовала зима, а они лежали в шезлонгах под лучами ласкового южного солнца и не могли насытиться его благотворными лучами. Время проходило в перерывах между завтраком, обедом и ужином, за столом течение его вообще не замечалось, настолько все были увлечены поглощением различных блюд, по вкусу являвшихся шедеврами поварского искусства. Вечерами – балы, оркестры, прекрасное пение Нино Гиташвили и Виктора Перовского, заключивших контракты до окончания круиза. Круглосуточная работа баров с несметным количеством напитков полностью удовлетворяла потребности охотников до них.

Всё это время Костя оставался на обочине развесёлой круизной жизни, лишь слегка соприкасаясь с ней. Несколько мало значащих знакомств, два-три танца в течение бала с довольно соблазнительными особами – он очень даже неплохо танцевал, так как в юности брал уроки в школе танцев, проявив незаурядные способности. Среди пассажиров было пять-шесть отменных танцоров. Он был одним из лучших среди них, а в танго просто неподражаем. Немного выше среднего роста, стройный, недурён лицом – партнёршам, ошеломлённым пластичностью его движений, он представлялся весьма интересным, с долей загадочности, кавалером, и они хотели продолжения завязавшихся отношений.

Он видел их амурный настрой, но, возможно, из-за душевной раны, нанесённой Анной, а может, в силу своего характера, деликатно отклонял их притязания на свою особу и оставался на достаточно далёкой дистанции. Разочаровавшись его нерешительностью и не желая напрасно терять время, большинство его поклонниц переключались на других мужчин, более расположенных к кратковременным романам.

Один-два бокала хорошего сухого вина в течение завтрака и на ночь, крепкий сон в удобной постели одноместной каюты, созерцание морских красот, чаще всего в ранние утренние часы, плавание в открытом бассейне, лёгкий, ни к чему не обязывающий флирт с донимавшими его женщинами – вот, пожалуй, и всё, чем он в основном занимал свой досуг. Чувствуя, как в поездке истаивает душевная подавленность, угнетавшая его последние год-полтора, Костя не жалел, что отправился в плавание.

В Марселе они должны были простоять три дня. Пассажиров посадили в автобусы и повезли показывать местные достопримечательности.

В центре города, кажется, на бульваре Ла-Канебьер, довольно узком и небольшом, группу, в которой находился Костя, высадили, чтобы ошеломить видом на знаменитую базилику Нотр-Дам-де-ля-Гард, и вот тут…

Увидев, что шнурок его туфли волочится по асфальту, он наклонился, ухватил тесьму и в одно мгновение завязал на бант. Быстро выпрямившись, покачнулся, шагнул куда-то в сторону, стараясь удержать равновесие, и вновь едва не столкнулся с той самой женщиной, которая так бесцеремонно отчитала его на борту «Сенявина». Вместе с другими экскурсантами она вышла из второго автобуса и проходила мимо Кости, не замечая его.

– Осторожнее! – воскликнула она. – Вы чуть не наступили мне на ногу.

В этот момент послышался шум мотора, возле тротуара остановился автомобиль, и из него вышли двое в морской форме. Один из них приблизился к незнакомке, козырнул и сказал:

– Юлия Иннокентьевна?

– Да, а в чём дело?

– Разрешите представиться: Николай Перфильев, четвёртый помощник капитана теплохода «Адмирал Сенявин». Несколько минут назад поступило сообщение. С вашим дядей случилось несчастье. Просим вернуться на корабль. Заберёте вещи – и в аэропорт. Через полтора часа вылет в Москву.

– Несчастье? С дядей? Но почему мне не позвонили?

Юлия Иннокентьевна начала шарить по своей сумочке, нащупывая замок: видимо, она хотела достать телефон.

– Не знаю, почему вам не позвонили. Садитесь в машину – нельзя терять ни секунды. С Москвой свяжетесь по дороге.

Человек, назвавшийся четвёртым помощником капитана круизного судна, сделал движение, как бы собираясь направить женщину к машине, но она сама забралась в салон и опустилась на заднее сиденье.

– Борис Михайлович, а вы что стоите?! – обратился к Косте человек в морской форме. – С президентом вашей компании несчастье, а вы… Прошу! – он указал на открытую дверцу машины.

– Но я не Борис… – запротестовал Костя.

– Знаем, мы всё знаем, – его ловко впихнули на заднее сиденье, и он очутился рядом с Юлией Иннокентьевной. Люди в форме сели следом: один рядом с шофёром, второй – справа от Кости. В то же мгновение машина сорвалась с места и помчалась по улице.

– Это какое-то недоразумение! – воскликнул Костя, обращаясь к Перфильеву. – Я не…

Он вдруг вспомнил, что видел его на круизном судне. Да-да, видел, только там этот господин был обычным пассажиром. Никакой это не помощник капитана…

– Вы не тот, за кого себя… – начал было он разоблачительную речь.

– Перестаньте, – сказала, брезгливо поморщившись, Юлия Иннокентьевна и отодвинулась, чтобы не соприкасаться с ним.

– Да уж, перестаньте, Борис Михайлович, – фамильярно произнёс моряк, сидевший рядом с Костей, и ладонью хлопнул его по бедру; сквозь хлопок почувствовался лёгкий, как от иголки, укол. Костя успел заметить, что Юлия Иннокентьевна достала телефон, поднесла его к уху и сказала: «Алё, Алевтина Григорьевна?» Затем перед глазами у него поплыло, и он потерял сознание.

* * *

Очнулся он уже в этом сарае. Юлия Иннокентьевна, раскинув руки, без чувств лежала в противоположном углу. В себя она пришла только минут через пятьдесят, и у Кости было достаточно времени, чтобы рассмотреть её. Но разве можно изучать черты женщины, находящейся в столь беспомощном состоянии!.. Нет конечно. Поэтому он не воспользовался своим преимуществом. Ко всему прочему, он почти сразу понял: с ними случилось нечто ужасное, и тем более ему стало не до любования женскими прелестями.

Почувствовав себя способным держаться на ногах, он подошёл к двери и несколько раз подёргал за скобу. Убедившись, что дверь замкнута, принялся стучать, а когда это ни к чему не привело, прильнул к оконным прутьям и крикнул, чтобы кто-нибудь пришёл и выпустил их. Прислушался. Снаружи доносились только птичьи клики и какой-то отдалённый монотонный шум. Он снова крикнул, потом ещё и ещё…

Никто так и не появился. Костя вернулся к дверному полотну и загрохал в него ногами – всё было бесполезно. Доведя себя до крайнего утомления, шагнул к подстилке, сел и бездумно уставился в каменную стену.

Мысль о похищении возникла внезапно. Точно, похитили! Но зачем? Какой интерес заниматься им, мелким торговцем цветами, недавним инвалидом, причём во Франции? Если на то пошло, гораздо проще это было сделать прямо в Рябиновке. Непонятно всё это… Если за него хотят получить выкуп, то много ли может дать несчастная Варвара Степановна? Даже если продать дом с тепличным хозяйством, окупит ли вырученная сумма затраты на организацию и проведение операции с похищением? Может и окупит, но то, что останется сверх всего, будет таким мизером! Нет, тут не выкуп, тут что-то другое. Неужели их хотят пустить на органы?!

От тягостных размышлений его отвлёк шорох в противоположном углу сарая. Он повернул голову и увидел, что Юлия Иннокентьевна сидит, прислонившись к стене, и смотрит на него подозрительным взглядом. Заметив встречный взгляд, она одёрнула юбку, ухитрившись натянуть её на колени, и сказала:

– Это ваших рук дело?

– О чём вы говорите?

– Об организации похищения.

– Господь с вами, мадам! Да я в таком же положении, что и вы.

– Вы лжёте.

– Зачем мне лгать?

– Затем! Вы лживы от природы и способны на любые проделки. Я всегда удивлялась, почему мой дядя терпит вас.

– Я лгу, я способен на проделки! И такие слова бросать в лицо совершенно незнакомому человеку! Ну знаете, всему должен быть предел.

– Хватит притворяться! Вы всегда…

– Да кто притворяется-то?! – Костя был вне себя от возмущения. – Что вы привязались ко мне?! Сначала на корабле, теперь здесь. Да если бы я организовал похищение, разве сидел бы я вместе с вами в этой тюрьме?!

Всё так же подозрительно глядя на него, женщина некоторое время молчала, видимо, обдумывая ситуацию.

– Ну, если не вы, то… Скорее всего, они намерены получить выкуп за нас обоих.

Костя прямо-таки подскочил на своей постели.

– Какой выкуп, что вы городи… Что вы говорите! С меня и взять-то нечего. У меня дома-то своего нет, живу у…

– Дома у него нет, жить ему негде! – женщина ехидно и зло рассмеялась. – А просторная двухуровневая квартира на Кутузовском, а вилла возле «Холмогоров», не помню уж, сколько там у вас гектаров земли, а поместье в Алексеевском районе, а ещё вилла в Андалузии, замок в районе Мантре – это кому принадлежит? А дорогущие автомобили, самолёты, вертолёты, да много чего ещё! Сколько можно прикидываться, Борис Михайлович, вам не надоело? И не старайтесь изменять свой голос. Право, это нисколько вас не красит. Говорите обычным голосом – таким, какой мы все, хорошо знающие вас, привыкли слышать.

– Опять Борис Михайлович! Как я понимаю, вы решили поиздеваться надо мной?! Или, может быть, это вы с ними заодно?!

– С кем?

– Ну, с этими… похитителями.

– Я заодно с похитителями! Вот это новость! Борис Михайлович, постыдились бы, подумайте, о чём вы говорите! Когда вы только угомонитесь? Увязались за мной в такую даль, испортили мне поездку и даже здесь, в этом затхлом сарае, ломаете комедию. Ну что вы пялитесь на меня, как на …?! В конце концов, непристойно так смотреть на женщину.

– «Пялитесь»! Экое слово-то нашли – постеснялись бы незнакомого человека. Обвиняете меня бог знает в чём и вдобавок оскорбляете.

– Я вас оскорбляю?! Да вы…

Наверное, они долго бы ещё препирались, но снаружи послышались шаги, заскрежетал засов, заскрипели петли, дверь отворилась, и к ним вошли несколько человек, и с ними один из тех, кто усаживал их в машину на улице Марселя и назвался Перфильевым.

Им велели подняться, поставили рядом, плечом к плечу, и заставили говорить в видеокамеру, умоляя какого-то Бронислава Арнольдовича о выкупе.

Юлия Иннокентьевна без промедления произнесла требуемые фразы, а Костя опять стал объяснять, что, мол, это недоразумение, что его принимают за кого-то другого. Не дослушав, его с размаху огрели резиновой дубинкой по печени. Хватая ртом воздух, он рухнул на колени и повалился на каменистый грунт, служивший полом. Отдышавшись, встал на ноги и повторил всё, что ему продиктовали.

– Вам больно? – спросила Юлия Иннокентьевна, когда они остались одни и Костя скорчился на своём тюфяке. В её голосе послышалось сочувствие, но он ничего не ответил. Ему действительно было нехорошо, и он не желал участвовать ни в каких разговорах.

Женщина тяжело вздохнула и тоже замолчала. До самого вечера они не произнесли больше ни слова.

* * *

Это было позавчера. В тот день за Костей приходили. Вывели из сарая. Когда он замедлил шаг, чтобы осмотреться и получить более полное представление о местности, его ткнули в спину прикладом автомата и велели не оглядываться.

Они шли не долго, не больше минуты. Боковым зрением он разглядел слева водную поверхность – какую-то бухту – и стоявшее у коротенькой пристани, протяжённостью тридцать-сорок метров, судно с мачтами и свёрнутыми парусами. С правой же стороны возвышались тёмные отвесные скалы. Подошли к низкому невзрачному домику вроде горной сакли, прошли в дверь и очутились в довольно тесной прямоугольной комнате с голыми стенами и опущенными на окнах жалюзи. В задней глухой стене выступал ещё один дверной проём, за которым, видимо, было второе помещение. За пустым столом возле окна сидел худощавый человек с бородкой клинышком. Немного в стороне в плетёном кресле возлежал уже знакомый Перфильев, только в этот раз, как и на «Сенявине», он был в обычной гражданской одежде.

– Мы приняли вас за Бориса Михайловича Камцева, – сказал человек с бородкой, окинув Костю продолжительным зорким взглядом, – за Камцева, вице-президента компании «Алмазы севера» – опору и сподвижника Бронислава Арнольдовича Белогорского, алмазного короля, одного из богатейших людей России. Как вы, наверное, догадываетесь, Камцев тоже не из бедных, на его счетах – сотни миллионов, помимо всякой недвижимости и разных ценных бумаг. Так вот, мы хотели получить за вас и ту даму, – он кивнул головой в неопределённом направлении, вероятно, имея в виду оставшуюся в сарае Костину сокамерницу, – по пятьдесят миллионов долларов. Нам пришёл ответ: за Юлию Иннокентьевну, любимую племянницу Белогорского, выкуп будет готов, а что касается вас… Мы узнали – Камцева на теплоходе «Сенявин» не было, и сейчас он находится на территории России. То-то мы всё думали, где ваша охрана, неужели она так умело маскируется. Естественно, встаёт вопрос: кто же тогда вы? Расскажите о себе.

Костя немногословно поведал. Кто он, откуда и как оказался на круизном теплоходе.

– М-да, – выслушав его, произнёс человек с бородкой, – собственно, ничего, кроме мимолётных иллюзий, мы не потеряли. Ведь на первых порах мы только на племянницу Белогорского и рассчитывали. Вас мы взяли по ошибке.

– Как же быть с ним? – спросил Перфильев и изучающе взглянул на Костю. – Может, использовать в качестве двойника? Хотя бы в разовом порядке.

– Да ладно вам… Какой ещё двойник, – равнодушно ответил «клинобородый», очевидно, главный среди людей, окружавших его. – Нет, пусть всё идёт по прежнему сценарию.

Костю повели обратно, и по пути он, не поворачивая головы, более подробно рассмотрел и сарай, в котором их содержали, и бухту, и холмы, и горы на востоке.

Всё окончательно встало на свои места. Он и в самом деле жертва недоразумения. Его перепутали с другим человеком, и вот он здесь, на краю Сахары, на берегу океана. Этот Камцев, с которым они, видимо, похожи как две капли воды, хорошо знаком с Юлией Иннокентьевной, чем-то ей антипатичен, отсюда её нападки на корабле, да и в сарае тоже.

От раздумий над превратностями судьбы его вывел голос племянницы Белогорского.

– Ну и зачем вас вызывали? Надеюсь, вас там не били?

– Нет, не били, просто со мной беседовал один интеллигентный на вид человек.

– О чём?

– Так, о смысле жизни, о том, как иногда она, жизнь, смеётся над нами.

– Я серьёзно спрашиваю.

– А я серьёзно отвечаю.

– Вы невыносимы.

– Я это запомнил – я не впервые слышу от вас эти слова.

– Вы, может, и чаи с ними распивали?

– Нет, чай мне никто не предлагал.

– Но о чём-то всё же шёл разговор?

– Шёл… О том, что если бы Борис Михайлович Камцев женился на вас, то ему бы крупно не повезло.

– Вы шутите? Такого разговора быть не могло.

– Отчего же. Жизнь такая штука – в ней может произойти всё, что угодно. И мне не до шуток.

– Вы заговорили совершенно по-иному. Какой-нибудь час назад вы не были таким.

– Возможно, и не был. Всё течёт, всё изменяется, в том числе и мы сами. Совсем недавно вы кривились при одном моём слове, а сейчас не брезгаете первой заговаривать со мной.

– Вы так и не ответили на мои вопросы.

– Да нечего отвечать, нечего.

– Так уж и нечего!

– Они перепутали меня с другим человеком.

– С кем? С Камцевым?

– Возможно. Да что возможно – именно так и есть. У меня уже ум за разум заходит – прошу вас, оставьте меня в покое.

* * *

…Дверь заскрипела, и Костя открыл глаза. Кажется, он задремал. Он медленно повернулся и сел.

У двери, прислонившись к косяку, стоял охранник с бутылкой в руке. Зачем он здесь? Ведь до доставки пищи ещё не скоро. Хотя какая пища! Их же должны утопить. Дихлофос приходил какой-нибудь час назад. И впять. Ах да, он же говорил, что вскоре снова придёт.

Женщина сидела в противоположном углу, поджав под себя ноги. Пройдясь по ней глазами, охранник посмотрел на Костю.

– Я думал, ты прикидываешься, а ты, оказывается, и правда не тот, за кого тебя принимали. Всамделишный Камцев у себя дома. А ты так – никто, не пришей кобыле хвост. Но для тебя это не имеет никакого значения, всё равно пойдёшь на корм рыбам. Плохо только, выкупа за тебя не будет.

«К чему эти разглагольствования? – подумал Костя. – Он же присутствовал при моём допросе и знает всё от и до. Зачем начинать всё сначала? Просто для пустой болтовни? Или для того, чтобы лишний раз напомнить о моей близкой смерти и тем самым ещё больше психически пришибить? В прошлый раз зачем-то причислил к миллиардерам, теперь это…»

Оставив его, Дихлофос повернулся к Юлии Иннокентьевне, и губы его раздвинула непристойная улыбка. Пленница отодвинулась ещё дальше в угол и попыталась натянуть юбку на колени; лицо её словно застыло.

– Ну как, славнушечка, соскучилась по настоящему мужику, а? – охранник отпил из горлышка, сделал глоток, ещё отпил и поставил бутылку на пол. – Соскучилась, вижу. Хочешь, мы с тобой сейчас развеем скуку, – он медленно, не отводя взгляда, двинулся к ней. Женщина вскочила на ноги и прижалась к стене.

– Не подходите ко мне!

– Ну-ну, пташечка, не трепыхайся, упорхнуть тебе некуда. Не трепыхайся, говорю, – пьяно рассмеявшись, охранник схватил её за руки и притянул к себе. – Как, шибко я тебе нравлюсь? Что глазёнки-то вытаращила? Или испугалась чего? Не бойся, я с бабами аккуратно обхожусь.

– Помогите! – в ужасе закричала женщина. Она попыталась вырваться из мужских объятий, – о господи!.. Помогите!

– Не кричи, глупая, некому тебе помочь. И не напрягай ручонки-то, не напрягай, отломятся ещё, а мне ты нужна в целости. Смотри-ка, царапается! Вот голова садовая, тебе же сегодня каюк будет – не всё ли равно, какой ты пойдёшь на тот свет? Для кого ты себя бережёшь?

Всё происходившее потом было настолько страшно и безобразно, что Костя не мог вспомнить без содрогания.

В один прыжок он очутился возле охранника и обхватил его сзади, пытаясь повалить. Оставив женщину, Дихлофос без видимых усилий стряхнул с себя неожиданного противника и вытащил из кобуры пистолет. Чёрное дуло заглянуло Косте в глаза и заставило отступить. Но выстрела не последовало. На широком лице вертухая появилась ироничная улыбка, рука с зажатым пистолетом пошла вверх и в сторону. Костя пригнулся, чтобы поднырнуть под неё, однако, следя за пистолетом, он упустил из виду другую руку Дихлофоса. От удара пудовым кулаком в голове сотряслось, и он распластался на полу. Спустя сколько-то секунд из зыбкой пелены сарая выступил силуэт гигантской фигуры. Костя сделал усилие, чтобы откатиться в сторону, но опять не успел. От удара ногой по рёбрам перехватило дыхание. Затем последовали удары в живот и…

Когда сознание стало возвращаться, он услышал хрипы, возбуждённое дыхание и открыл глаза. В нескольких шагах Юлия Иннокентьевна из последних сил сопротивлялась навалившемуся на неё охраннику. Костя перевернулся на живот, отхаркнул кровь, поднялся на четвереньки и потащился к боровшимся.

Он потянулся, чтобы ухватить охранника за шею, но в последний момент заметил торчавший из незастёгнутой кобуры пистолет. Рифлёная рукоять удобно легла в ладонь. Удар по затылку, за ним второй, третий – Дихлофос обмяк и сделался недвижим. Кое-как спихнув тяжёлую тушу с женщины, Костя обессиленно упёрся лбом в пол. Он опять чуть не потерял сознание, так ему было дурно. Всё ему казалось нереальным, фантасмагоричным.

Услышав необычные муторные звуки, он поднял взгляд от пола. Женщина стояла на коленях и содрогалась в мучительных рвотных позывах.

Не зная, как помочь ей и боясь возникновения чувства «солидарности», Костя отвернулся, сел и отрешённо уставился на стиснутый в руке пистолет. Первый неосмысленный импульс был – избавиться от оружия, как от чего-то чужеродного, но… Ну уж нет, зачем избавляться, эта штука ещё может пригодиться. Оттянул назад затвор или кожух затвора – он не знал правильного названия этой детали – и увидел через открывшееся окошечко жёлтый патрон в канале ствола. Помедлив, вернул затвор на место и покачал пистолет на ладони, прикидывая его на вес. Он вспомнил, что их должны уничтожить, сбросить в море с вертолёта, вспомнил, что все дни, проведённые в сарае, думал о побеге. Вот и выдался для этого случай. Следовательно, надо бежать, сейчас или никогда.

Обшарив охранника, Костя вынул у него из кобуры запасной магазин.

Женщину уже не рвало. Отвернувшись к стене, она оправляла одежду, приглаживая юбку и застёгивая уцелевшие пуговицы на светлой порванной кофточке, и вообще приводила себя в порядок. Лишь редкие прерывистые вздохи выдавали её душевное состояние.

«Сильная, – уважительно подумал Костя, имея в виду характер женщины, – быстро приходит в себя».

Дихлофос, растянувшись поперёк сарая, лежал без движения и не подавал признаков жизни. Пошатываясь, Костя подошёл к двери, распахнул её и зажмурил глаза, отвыкшие от яркого света. Когда он разомкнул веки, его взору предстал тот самый тёмный холмистый пейзаж, который открывался из зарешеченного окна и который он видел, когда его вели после допроса.

– Куда вы? – надломленно донеслось из глубины сарая. Костя почувствовал – женщина стыдится происходившего минуту назад между ней и охранником.

– Надо посмотреть, что там снаружи.

– Я с вами.

– Как хотите, – Костя перешагнул через порог и крадучись двинулся вдоль стены. Пистолет снят с предохранителя, указательный палец на спусковом крючке. Оружие придавало уверенности, с ним можно было на равных постоять за себя. Он чувствовал, что силы возвращаются, и мог передвигаться уже достаточно быстро. Женщина почти неслышно следовала за ним.

Он осторожно выглянул из-за угла. В сотне метров стоял одинокий домик с пологой односкатной крышей, куда его водили на допрос. Как и сарай, он лепился к тёмной скальной круче, был одного цвета с ней, и его непросто было разглядеть и с воздуха, и откуда-нибудь со стороны: с моря его закрывал высокий обрывистый утёс.

Левее домика простиралась уже виденная им ранее укромная бухта, хорошо защищённая от волн естественным молом с зигзагообразным верхом. Лишь узкий фарватер соединял её с открытым морем. Даже в сильный ветер в ней должно быть относительно спокойно. Прямо напротив домика, у крохотной пристани, виднелся тот же самый двухмачтовый парусный корабль, с которого были спущены сходни.

– Так вы, стало быть, не Борис Михайлович, – услышал он сзади.

Костя оглянулся. От недавнего потрясения Юлии Иннокентьевны, кажется, не осталась и следа. Молодая женщина выглядела спокойной, в глазах её светился неподдельный интерес. Если бы не порванная на плече кофточка и проглядывавшая в отверстии ткани молочная кожа, ничто не напоминало бы о недавнем происшествии в сарае. «Ну и характер, – подумал он. – После такой передряги…»

– Это хорошо, что вы не Борис Михайлович, – не унималась женщина. – Как вы уже, наверное, поняли, я терпеть его не могу, и есть за что. Но внешнее сходство – удивительное. Вас отличают только некоторые интонации голоса и, может быть, едва заметная разница в цвете глаз – это я уже потом присмотрелась.

– Значит, вы присматривались.

– Да, присматривалась, а что тут такого? Я же говорю – я искала различия между вами.

Юлия Иннокентьевна высунулась из-за его плеча. Не оглядываясь, он отпихнул её назад, ощутив предплечьем тугую округлость её груди.

– Руки, руки, сударь! Что за безобразие! Не смейте прикасаться ко мне! То, что вы избавили меня от этого негодяя, не даёт вам право…

– Да перестаньте вы! – поморщившись, прошипел Костя. – Нашли время демонстрировать свой норов!

Женщина возмущённо фыркнула, но, видимо, не нашлась, что ещё сказать.