Россия в поворотный момент истории

Такое попрание самих основополагающих принципов человеческого сообщества унижает и бесчестит Россию в глазах всего мира, и мы возвышаем свой голос в защиту чести и достоинства России».

Эта резолюция оказала колоссальное влияние на Россию и, что было еще важнее в то время, произвела глубокое впечатление за границей. Процесс Бейлиса вызвал резкий всплеск антирусских настроений в Европе и США, став ярким примером антипатриотической деятельности правящей верхушки накануне Первой мировой войны. Президент Вудро Вильсон и прежде не проявлял ни сочувствия к России, ни понимания ее проблем. Дело Бейлиса оказалось последней каплей. Когда разразилась война, американское правительство заняло по отношению к России враждебную позицию, решив не оказывать ей помощи – ни финансовой, ни какой-либо еще.

Организаторов процесса реакция общественности привела в ярость, и 25 видных юристов, поддержавших резолюцию, предстали перед судом. В их числе был и я. Наш процесс открылся в Санкт-Петербургском окружном суде 3 июня 1914 г. и продолжался до 6 июня, когда до начала войны оставалось менее двух месяцев. Симпатии прессы и публики, вне зависимости от их политических настроений, были целиком на нашей стороне. Несколько ранее В. Шульгин, вождь правого крыла в Думе, подверг дело Бейлиса разгромной критике в консервативном издании «Киевлянин». По своим политическим взглядам Шульгин был известен как антисемит, но перед лицом позорного процесса Бейлиса не смог промолчать и он, за что впоследствии также был приговорен к восьми месяцам заключения.

Поскольку в новом уголовном кодексе 1903 г. не имелось статей, применимых к нашему «преступлению», нам вынесли приговор согласно статье 279 закона времен Екатерины II, как «клеветникам», рассылающим анонимные письма. Двадцать три моих коллеги были приговорены к шестимесячному заключению в крепости. Н.Д. Соколов, как главный сторонник, и я, как инициатор резолюции, получили по восемь месяцев заключения и были лишены права выставлять свою кандидатуру на выборах.

Масоны

Описание Толстым в «Войне и мире» роли и деятельности масонов в основе своей верно. В XVIII и начале XIX в. масонская организация играла ведущую роль в духовном и политическом развитии России, особенно после того, как в масонские ложи вступили Н.И. Новиков и многие другие выдающиеся политические и государственные деятели. Среди масонов были как верующие, так и вольнодумцы. Сперва Екатерина II терпимо относилась к деятельности масонов. Будучи сторонницей вольтерьянства и вольнодумия, царица не была обременена «религиозными предрассудками». Масоны вели просветительскую работу в такой форме, как основание типографий и распространение либеральных идей. Та извращенная картина масонства, которая сложилась даже у просвещенных представителей русской общественности во времена Николая I, не имеет почти никакого отношения к действительности.

Новиков впоследствии подвергся гонениям из-за того, что будущий царь Павел I попал под влияние масонов из числа своего ближайшего окружения, и у Екатерины II возникли основания считать, что масоны планируют сделать великого князя своим орудием. Эти гонения стали для русского масонства таким ударом, от которого оно так никогда и не оправилось. После восшествия Павла I на престол Новикова вызвали из ссылки в императорскую резиденцию в Гатчине, где он вскоре понял, что политика Павла – «гатчинского капрала» – не имеет ничего общего с его идеями.

Начало правления Александра I отмечено большим влиянием членов масонских лож. Главной задачей «общества» было сплочение образованной российской элиты с целью ликвидации абсолютизма и освобождения крестьян. Эта идея находила отклик у самого Александра I, который покровительствовал масонам. В их число входили такие выдающиеся деятели, как либерал Сперанский и герой Наполеоновских войн Кутузов. С ложами были связаны многие декабристы. После восстания декабристов в начале реакционного правления Николая I ложи были запрещены, но, вероятно, существовали в подполье. В начале XX в. возрожденные масонские общества содействовали укреплению связей между просвещенными вождями земства и городской интеллигенцией. В мое время масоны работали в России нелегально – не только потому, что до 1905 г. любую общественную и политическую работу приходилось вести подпольно, но и потому, что общественное мнение с подозрением относилось к любому объединению членов различных политических партий ради общих целей.

Первоначально я не собирался писать о русском масонстве. Но в последние годы в русской и иноязычной печати появился ряд «разоблачений», связывавших падение монархии и создание Временного правительства с тайной деятельностью масонских лож. Я считаю своим долгом опровергнуть подобную абсурдную интерпретацию великих и трагических событий, которые привели к величайшему поворотному моменту в русской истории. Поэтому с целью восстановления исторической правды я вкратце освещу эту тему^[30].

Покидая Россию летом 1918 г, я получил наказ поведать о сути нашей работы, не упоминая никаких имен, чтобы общественность получила представление о реальных фактах в том случае, если в печати появятся разного рода инсинуации. Настало время это сделать, так как Ю.Д. Кускова, давний масон и видная политическая деятельница, упоминала мое имя в тайных письмах двум друзьям и сообщила другому политическому деятелю о моем членстве в ложе.

Я получил приглашение вступить в ложу в 1912 г., сразу же после моего избрания в Четвертую Думу. После серьезных размышлений я пришел к выводу, что мои цели совпадают с целями общества, и принял приглашение. Должен подчеркнуть, что наша масонская организация была очень нетипичной. Во-первых, необычным было то, что она разорвала связи со всеми зарубежными организациями и принимала в свои ряды женщин. Более того, она отказалась от сложного ритуала и масонской системы степеней, сохраняя лишь необходимую внутреннюю дисциплину для поддержания высокого нравственного уровня членов и для неразглашения тайны. Членство в ложе никак не фиксировалось, и благодаря такой секретности цели и структура ложи сохранились в тайне. Изучая циркулярные письма департамента полиции, хранящиеся в Гуверовском институте, я не нашел в них никаких свидетельств о существовании нашего общества, даже в двух циркулярах, касающихся меня лично^[31]. Основу нашей организации составляли местные ложи. Верховный совет имел право создавать специальные ложи, помимо территориальных подразделений. Так, имелась ложа в Думе, писательская ложа и т. д. Каждая ложа после своего основания становилась автономной единицей. Другие органы не имели права вмешиваться в ее работу и в избрание ее членов. На ежегодных съездах делегаты от лож обсуждали свою работу и избирали Верховный совет. Генеральный секретарь от имени Верховного совета выступал с докладом о проделанной работе, в котором давалась оценка политической ситуации и предлагалась программа на следующий год. Порой между членами одной и той же партии случались острые стычки мнений по таким важнейшим проблемам, как национальный вопрос, форма правления и аграрная реформа. Но мы никогда не допускали, чтобы такие разногласия расшатывали нашу солидарность.

Такая внепартийная политика принесла замечательные результаты; в первую очередь следует упомянуть программу будущей демократизации России, которую на широкой основе осуществляло Временное правительство. Существует миф, принятый за факт противниками Временного правительства, будто бы ему вопреки общественному мнению навязала свою программу таинственная тройка масонов. В реальности же ситуация в России и нужды нашей страны обсуждались на съездах людьми, которые не пытались силой навязать друг другу собственную политическую программу, а руководствовались лишь своей совестью в поисках наилучшего решения. Мы ощущали пульс жизни страны и в своей работе всегда пытались воплотить чаяния народа.

Во время существования Четвертой Думы идея объединения ради общей цели приобретала все большую популярность. Повторюсь – все наши усилия были направлены на установление в России демократии на основе широких социальных реформ и федеративного государственного устройства. В последние гибельные годы распутинщины многие члены нашего «общества» считали, что монархия обречена, но это не мешало монархистам участвовать в общих начинаниях, поскольку вопрос о будущей форме правления был отложен перед лицом более насущных задач.

С началом Первой мировой войны нашу программу пришлось пересмотреть. Это была первая тотальная война, затрагивавшая не только армию, но и все гражданское население в целом. С целью достижения окончательной победы требовалось добиться примирения между всеми классами общества, а также между народом и верховной властью. Моя попытка заставить царя сделать шаг навстречу народу^[32], конечно, была наивной, но во всех прочих отношениях новая программа на военный период претворялась в жизнь. Основой для нашей работы неизменно оставалась безусловная защита отечества. Однако после Февральской революции разгорелись политические страсти, и межпартийное сотрудничество стало совершенно невозможным.

Полицейский надзор

«С е к р е т н о

Ц и р к у л я р н о

МВД

Департамент полиции

VI отделение

30 мая 1915 г.

Начальникам губернских, уездных и городских охранных отделений, жандармских управлений и офицерам отдельного корпуса жандармов, отвечающим за следствие по уголовным делам…

Ч а с т ь 2

Согласно донесениям, поступающим в Департамент полиции от начальников охранных отделений, осуществлявших наблюдение за Александром Федоровым Керенским, присяжным поверенным и членом думской фракции трудовиков, упомянутым в циркуляре Департамента за № 165377 от 16 января, во время его поездок по России в текущем году, противоправительственная деятельность данного лица, отмеченная в вышеупомянутом циркуляре^[33], подтверждена как тайным, так и гласным наблюдением за его деятельностью и связями. В результате наблюдения обнаружилось, что во время частых поездок по стране Керенский неоднократно встречался со многими партийными деятелями и видными членами общественных и политических организаций, известными своей неблагонадежностью, а в некоторых городах проводил совещания, на которых присутствовали эти лица.

В свете вышеизложенного придавая важное значение поездкам Керенского в провинции, Департамент полиции предписывает вам в соответствии с циркуляром № 165377 усилить наблюдение за деятельностью вышеуказанного лица как по обычным каналам, так и путем внедрения имеющихся в вашем распоряжении тайных агентов в круг доверенных людей Керенского, замеченных вверенным вам управлением, а также учредив за ним неослабное гласное наблюдение.

Полученные сведения, которые могут пролить свет на антиправительственную деятельность Керенского, а также на все его перемещения, должны быть представлены в Департамент полиции.

Подписано: заместитель директора Васильев

Составлено: заведующий отделом Дьяченко

Проверено: подполковник (подпись неразборчива)».

Во время своих поездок в качестве адвоката по политическим делам я никогда не ограничивался профессиональной работой, а всегда старался прислушиваться к настроениям народа и установить связи с местными представителями различных либеральных и демократических движений.

После моего избрания в Думу и вступления в масонскую ложу расширение размаха и повышение значения моей работы заставили тайную полицию проявить повышенное внимание к моей деятельности.

В 1915 г. полицейский надзор за моей работой в провинции был еще не таким жестким, как в Петербурге, и я почти не ощущал его. Однако в столице меня окружали и явные, и тайные агенты, которые вели за мной все более и более пристальное наблюдение.

Меня не волновала мысль об аресте, хотя меня наверняка бы арестовали в начале 1916 г, если бы не моя неожиданная болезнь, вынудившая на семь месяцев прекратить всякую политическую деятельность. Предвидеть арест было нетрудно – в сущности, я неизбежно подвергал себя такому риску при своем образе жизни. Но постоянное присутствие полицейских, которые день и ночь следовали за мной по пятам, вскоре начало действовать на нервы.

Однажды осенью 1915 г, во время дискуссии в бюджетной комиссии об ассигнованиях Министерству внутренних дел, я неожиданно решил подпустить шпильку министру^[34], рассказав историю, которая должна была позабавить депутатов Думы и в то же время продемонстрировать им, в каких условиях вынуждены работать члены оппозиции.

Когда мы начали обсуждение ассигнований на полицейский департамент, я поднялся и сказал министру:

– Сударь, мне кажется, что ваш департамент тратит слишком много денег. Разумеется, я крайне признателен директору департамента полиции за заботу о моей безопасности. Я живу в доме, расположенном в тупике, и всякий раз, как выхожу на улицу, по обеим ее сторонам стоят двое, а порой и трое человек. Догадаться об их профессии несложно, поскольку и летом, и зимой они ходят в галошах и пальто и держат в руках зонтики. Рядом с ними, на той или иной стороне улицы, дежурят извозчики на случай, если я захочу куда-нибудь поехать. Однако по различным соображениям я предпочитаю не пользоваться ими, а идти пешком. И когда я не торопясь иду по улице, за мной следуют двое телохранителей. Когда я ускоряю шаг, мои спутники начинают задыхаться. Иногда, завернув за угол, я останавливаюсь и жду, и тогда они выскакивают из-за угла и натыкаются на меня, после чего в крайнем смущении исчезают, и я остаюсь без охраны. Всякий раз, как я, чуть отойдя от дома, беру извозчика, один из тех, кто стоит на углу, бросается вслед за мной. В подъезде дома нередко беседуют друг с другом какие-то милые люди, также в галошах и с зонтиками в руках. Мне кажется, сударь, что к моей драгоценной персоне приставлено 15–20 человек, поскольку они часто сменяют друг друга и днем, и ночью. Вы можете догадаться, что вам от этих людей мало проку. Почему бы вам не приказать директору департамента полиции, чтобы в мое распоряжение выдали автомобиль с шофером? Тогда он будет знать все – куда, когда и с кем я отправился, – а мне тоже будет хорошо, поскольку не придется тратить массу времени на изнурительные разъезды по городу.

Мое выступление очень позабавило бюджетную комиссию, а Хвостов со смехом ответил:

– Если я дам вам машину, то придется предоставить их и всем вашим коллегам, а это введет казначейство в большие расходы.

Оба этих заявления были встречены оживленными аплодисментами.

Глава 6
Россия на пути к демократии

Недолгий период между роспуском Думы в 1906 г. и началом Первой мировой войны в 1914 г. обладал исключительной важностью и для России, и для Европы.

Однако на Западе господствуют искаженные представления об этом периоде. Когда Россия, истощенная и опустошенная войной, внезапно превратилась в тоталитарную диктатуру, почти все на Западе приняли этот кровавый переворот за нормальный возврат к «царизму», только на этот раз в «красной», а не в «белой» разновидности. В действительности же последние несколько десятилетий до начала Первой мировой войны ознаменовались бурными достижениями в экономической, культурной и политической жизни нашей страны.

В эпоху Первой Думы при дворе и в правительственных кругах велась ожесточенная борьба между двумя различными точками зрения. Одна группа, возлагавшая надежды на врожденное отвращение царя и его супруги к конституции, настаивала на возвращении к неограниченной монархии. При этом Союз русского народа играл роль «недовольного населения» и, действуя во многих провинциальных городах, забрасывал правительство требованиями о запрете Думы и отмене манифеста от 17 октября 1905 г. Вторая группа, состоявшая из тех, кто не совсем утратил чувство реальности, старалась доказать, что было бы безумием возвращаться к абсолютной монархии и что ликвидация органа представительной власти толкнет даже самые лояльные и умеренные слои населения в революционный лагерь. В любом случае, утверждали они, международное положение России не позволяет ей проводить ультраправую политику.

Вторая группа взяла верх. Вместо отмены представительной власти и конституции было решено таким образом изменить избирательный закон, чтобы большинство в Думе составляли представители высших классов, буржуазные, консервативные и умеренно прогрессивные элементы. В то же самое время немедленно началось осуществление фундаментальной земельной реформы, целью которой по примеру французов и немцев было создание нового «третьего сословия» процветающих земледельцев взамен исчезающего дворянства. Эти шаги предполагалось сопровождать жесткими репрессивными мерами в отношении явственно ослабевавшего революционного движения, распадавшегося изнутри.

В канун созыва Первой Думы в Петербурге был назначен новый министр внутренних дел. Им стал саратовский губернатор П.А. Столыпин, в то время почти никому не известный. Менее чем через три месяца, сразу же после роспуска Думы 8 июля 1906 г, его назначили председателем Совета министров, поручив исполнение описанного выше плана.

Невероятное возвышение Столыпина само по себе было знамением эпохи. Он происходил из провинциальной верхушки, не был вхож в петербургские придворные круги и никогда не занимал высших правительственных должностей в столице. Вся его карьера прошла в провинции, где у него не было недостатка в связях с видными деятелями общественности и земства.

Столыпин был прекрасно знаком с работой земств и понимал их значение. В Саратове, где меня впоследствии избрали депутатом Четвертой Думы, он считался либеральным губернатором. Он был очень ярким оратором, а благодаря авантюрному и амбициозному характеру идея о восхождении на самые верхи власти становилась для него особенно заманчивой. Столыпин не разделял взглядов своего предшественника Горемыкина, считавшего, что Дума – всего лишь «пустая говорильня». Напротив, в отличие от этого ограниченного и бездушного бюрократа, роль конституционного министра казалась Столыпину весьма привлекательной, а возможность выступать в парламенте, открыто дискутируя о жизненно важных вопросах с оппозицией, и управлять страной, опираясь на правящее большинство, – чрезвычайно многообещающей.

Столыпину было не занимать того бойцовского духа, который начисто отсутствовал у петербургских чиновников. Столыпин нравился царю за свою молодость, самоуверенность, преданность престолу и готовность исполнить план царя по противоправному изменению избирательного закона. Вожди Совета объединенного дворянства видели в Столыпине одного из своих – человека, который спасет систему дворянского землевладения от уничтожения. Октябристы и прочие умеренные конституционалисты, напуганные эксцессами революции, ухватились за него как утопающий за соломинку. Они приветствовали его программу, направленную на единение правительства с умеренной либеральной и консервативной общественностью с целью укрепить конституционную монархию и ликвидировать революционное движение. Столыпина считали русским Тьером (тот сплотил буржуазную Третью республику во Франции после поражения Коммуны в 1871 г.).

Однако Тьер при осуществлении своих планов опирался на крепкое французское крестьянство с хорошо развитым собственническим инстинктом. В России такое крестьянство еще не существовало и могло появиться лишь через несколько десятилетий.

Я всегда выступал против Столыпина и его сторонников. Вместе с другими оппозиционными деятелями я полагал, что главный тактический лозунг Столыпина – «Сперва умиротворение страны, а затем реформы» – не просто ошибочен, но и опасен для будущего страны. Русский посол в Лондоне граф Бенкендорф писал в Петербург, что в реальности умиротворить Россию можно лишь своевременными реформами.

Тем не менее, какие бы ошибки и даже преступления ни совершило правительство Столыпина, факт есть факт: Столыпин не намеревался ни восстановить абсолютизм, ни отменить народное представительство. Его целью было установление в России консервативной, но строго конституционной монархии.

Он мечтал о сильной, централизованной империи, экономически здоровой и культурно развитой. «Вам нужны великие перемены, – говорил Столыпин полусоциалистическому левому большинству во Второй Думе, – а мне нужна великая Россия».

Именно эта утопическая мечта бросила страну в пучину новых бедствий. Фатальной ошибкой Столыпина стала его неспособность понять, что в тогдашней России дворянство уже выродилось как политическая сила, в то время как средние классы, только-только начавшие выступать единым фронтом, не могли стать посредниками в отношениях между правящим меньшинством и трудящимися массами.

Правда, стремительное развитие городов и промышленности вело к тому, что городское «третье сословие» начало играть заметную роль в социальной и политической жизни страны. Но в деревне такой прослойки не существовало. Выборы в Первую Думу продемонстрировали, что крестьяне, которые по большей части вели натуральное, а не капиталистическое хозяйство, не могли сыграть роли социально консервативного класса.

В то же самое время система частного помещичьего землевладения явно шла к своему краху. Она стала настолько неэффективной в экономическом плане, что ее доля в сельскохозяйственном производстве составляла менее 10 процентов. Правительство и консерваторы, нравилось им это или нет, в конце концов были вынуждены признать факт естественного упадка дворянского землевладения. У них оставалась лишь надежда на то, что удастся удержать эту систему на плаву, обеспечив ей поддержку со стороны нового класса «крестьян-фермеров».

Как известно, подавляющее большинство крестьян в собственно России вело хозяйство на основе общинного землевладения. Собственником земли выступал не крестьянин, а община (мир). Сначала эту систему отстаивали славянофилы, а затем народники. Оба эти течения мысли утверждали, что слабо развитое у крестьян чувство частной собственности позволит России создать более справедливую форму национальной экономики, минуя ужасы западного капитализма. Требуя «национализации» или «социализации» земли, народники пребывали в уверенности, что крестьяне легко перейдут от общинного к коллективному землевладению. Однако в реальности крестьянская община того времени имела очень мало общего с идеальной общиной, какой ее представляли себе славянофилы и народники. С административной точки зрения община была очень удобна для полицейского контроля – как выразился Витте, она помогала надзирать за крестьянами как за малыми детьми, – а также для сбора налогов, поскольку за недоимки отдельных лиц расплачивалась вся община на пропорциональной основе. Власти превратили общину в оплот экономической отсталости и постепенно высосали из нее все жизненные соки. Более того, принудительное членство в общине неизменно вызывало раздражение у самих крестьян.

После сельских бунтов 1905–1906 гг. для всех стало очевидно, что принудительное членство в общине следует отменить. Предполагалось, что в результате система общинного землевладения рухнет… одни общины распадутся на частные земельные наделы, другие превратятся в сельскохозяйственные кооперативы – как решат сами крестьяне. Законопроект Первой Думы об аграрной реформе, предполагавший решить земельную проблему путем выкупа земли у помещиков и передачи ее крестьянам, позволил бы последним самим определить судьбу общинного землевладения. Это был разумный и демократический способ решить старейшую и наиболее фундаментальную социально-политическую проблему России.

Если бы такой законопроект был принят, спонтанным образом произошло бы социальное расслоение деревни, и из крестьянской массы несомненно бы выделилось буржуазное «меньшинство», ведущее фермерское хозяйство по французскому или немецкому образцу.

После роспуска Первой Думы земельной проблемой занялся Столыпин. 9 ноября 1906 г, примерно за три месяца до открытия Второй Думы, он воспользовался статьей 87 «Основных законов» (которая давала правительству право в чрезвычайных обстоятельствах издавать законы между сессиями Думы и Госсовета с их последующей ратификацией) и объявил о земельной реформе. Провозгласив свой закон о реформе, Столыпин продемонстрировал, что политической мудрости у него гораздо меньше, чем силы воли.

В руках Столыпина или, если выражаться более точно, в руках Совета объединенного дворянства, который поддерживал его, земельная реформа, будучи в основе своей здравой идеей, превратилась в очередное орудие классового угнетения. Вместо того чтобы покончить с принудительным характером общинной системы и с законами, ущемляющими гражданские права крестьян, и чтобы развивать свободное фермерство, за которое ратовал Витте, закон Столыпина принудительно разрушал общину к выгоде «буржуазного» меньшинства в деревне.

Реформа проводилась в жизнь крайне энергично, однако с полнейшим неуважением к самым элементарным нормам закона и справедливости. Правительство, «поддерживавшее сильнейших», экспроприировало общинную землю и раздавало ее тем зажиточным крестьянам, которые пожелали выйти из общины. Им выдавались лучшие наделы, что грубейшим образом нарушало право общины на владение землей. Вдобавок новым владельцам выдавались ссуды на развитие хозяйства, составлявшие до 90 процентов стоимости наделов.

Столыпин очень гордился своей ролью аграрного реформатора. Он даже призывал иностранных специалистов по земельной проблеме ознакомиться с работой, которую он и его правительство провели на селе.

В течение пяти лет – с 1907 по 1911 г. – система крестьянского землевладения претерпела колоссальную трансформацию. Каков же был итог?

Выступая в Четвертой Думе с речью, в которой подвергались резкой критике политические и экономические последствия Столыпинской реформы, я процитировал слова известного германского эксперта по аграрному вопросу, профессора Ауфгагена. Обследовав большое количество русских сел, он написал: «Своей земельной реформой Столыпин посеял в русской деревне зерно гражданской войны».

По словам Милюкова, профессор Приор, еще один зарубежный ученый, симпатизировавший Столыпину, также внимательно исследовал последствия земельной реформы и пришел к заключению, что ее цель не была достигнута.

Действительно, несмотря на все обещанные льготы и привилегии, к 1 января 1915 г. лишь 2 719 000 крестьянских хозяйств можно было зачислить в разряд частных владений (примерно 22–24 процента всех пригодных к обработке земель).

Крестьяне по большей части относились к Столыпинской земельной реформе неприязненно и даже враждебно по двум причинам. Во-первых, и это самое важное, крестьянин не хотел идти против общины, а идея Столыпина «поддержать сильнейших» шла вразрез с крестьянским мировоззрением. Крестьянин не желал становиться полусобственником за счет соседей.

Во-вторых, сравнительно свободная политическая атмосфера, порожденная Манифестом 17 октября, дала крестьянству возможность экономического развития с помощью кооперативной системы, которая более соответствовала крестьянскому менталитету.

Придя к власти, Столыпин предпринял меры по подавлению революционного движения и умиротворению страны. В этом отношении, как и в случае аграрной реформы, он также продемонстрировал сильную волю наряду с нехваткой политической проницательности.

Россия к тому времени успокаивалась сама по себе. Революционное движение отмирало естественным путем. Манифест 17 октября вымостил путь для свободы и плодотворной политической деятельности. Так называемые «эксцессы» революции, а именно ограбление банков на «нужды» революционеров, убийства мелких чиновников как «врагов народа» и пр, сперва вызвали в обществе замешательство, а затем негодование и резкое осуждение. Вместо того чтобы воспользоваться такими настроениями народа и ликвидировать остатки революционного взрыва, покончив тем самым с напряженностью и вернув страну к нормальной жизни, Столыпин предпочел сурово расправляться с теми, кого само развитие событий уже в достаточной степени обезвредило. Эти меры, первоначально призванные защитить страну от недолгого народного гнева, вскоре стали использоваться победителями в целях личной места. Чем спокойнее становилось в стране, тем больше людей подвергалось аресту, осуждению, ссылке и даже казни.

Столыпин рассчитывал заручиться поддержкой населения, твердо проводя свое «миротворение», но добился ровно противоположного: чем более решительной и жесткой становилась его политика, тем решительнее раздавались голоса протеста. Первые два-три года после роспуска Первой Думы нередко называли эпохой «белого террора». Сегодня такое определение столыпинской политики кажется нам довольно странным. После тех испытаний, которым тоталитарные режимы подвергли Европу и Россию, называть правление Столыпина террористическим – все равно что сравнивать выступление певца-любителя с таким несравненным мастером, как Шаляпин. Это сполна продемонстрировал тот факт, что число невинных заложников, расстрелянных в России за один только день после покушения на жизнь Ленина, совершенного в 1918 г. Дорой Каплан, многократно превысило число приговоренных к повешению так называемыми столыпинскими «скорострельными» полевыми судами за все восемь месяцев их существования. Более того, столыпинские репрессии были направлены против относительно небольшой доли населения, активно сопротивлявшейся правительству.

Но несмотря на это, все образованное российское общество, вне зависимости от классовой принадлежности и веры, негодовало при известии о каждой новой казни. Русское общественное мнение так яростно ополчилось на репрессии не потому, что сочувствовало революционному террору, который к тому времени деградировал до бессмысленных актов насилия, а вследствие своего традиционного неприятия смертной казни. Весьма многозначительно, что Россия была одной из немногих стран, в которых отменили смертную казнь за уголовные преступления.

Россия того времени не желала, чтобы правительство прибегало к жестокости и кровопролитию в борьбе с политическими противниками. Именно поэтому после учреждения столыпинских военнополевых судов Толстой написал свое глубоко прочувствованное воззвание («Не могу молчать»), в котором потребовал от правительства прекратить казни. Именно поэтому один из величайших парламентских ораторов того времени, умеренный либерал Родичев, с думской трибуны заклеймил Столыпина на всю Россию, назвав виселичную петлю «столыпинским галстуком». Именно поэтому сразу же после свержения монархии в 1917 г. правительство демократа-ческой революции, осуществляя одну из самых долгожданных и священных целей российского освободительного движения, со всеобщего одобрения отменило смертную казнь за все без исключения уголовные преступления. Именно поэтому в той духовной атмосфере, которой Россия дышала перед Первой мировой войной, столыпинская политика «умиротворения» провалилась столь же позорно, как и его земельная реформа, и вдобавок ускорила и его собственный трагический конец.