Участковый. Ментовские байки. Повести и рассказы. Книга первая

– Ух, ты! Всё как на ладони. Алкашей пока не наблюдаю. Всё, хана им! Они и не подозревают, каким боевым секретным оружием мы отныне вооружены.

– Обалдеть! – смотрит в бинокль следующий коллега, старшой нашей группы.

Наставник медленно прочёсывает секретным окуляром всю площадь сада. Он также не сдерживается:

– Да! Нам и ходить там теперь ни к чему. Высмотрим, как орёл свои ягнята, и по-быстрому до них. Попались кудрявые! Верю, хлопцы, нарубим мы сегодня «палок». Никому в голову прежде не могло такое прийти, чтобы алкашей с помощью такой техники выявлять!

Старший участковый суёт мне обратно в руки изделие, уступая место у окна:

– Давай-ка, становись, Сеня, на капитанский мостик и делай свою работу. Высматривай клиентов. У меня тут накопилось… вынести три постановления об отказе в возбуждении уголовного дела… а посему я сажусь за печатную машинку, чтобы по твоей команде идти брать нарушителей.

У Артамонова тоже нашлась куча важных бумажных дел. И в моей папке их было уже не меньше, но не им, а мне пришла в голову затея с биноклем. Становлюсь с ним у окна, начинаю высматривать граждан, пришедших отнюдь не для прогулки по дорожкам с малыми детьми. Дядь Юра печатает на машинке, а Василий отписывает накопившиеся в папке бумаги. Начинаю комментировать происходящие в саду факты и события:

– Вижу молодую мамочку с двойной коляской. Рядом гуляют ещё трое малышей…

– Сеня, не мешай! Мы заняты делом!

В это время в саду появляются наши коллеги по цеху – участковые из соседнего опорного пункта.

– Внимание! В саду появились конкуренты по «палкам». Наблюдаю старшего участкового капитана Ремеслова, лейтенантов Мотуна и Шамбасова, а со стороны Орехового бульвара в сад входят старший участковый Арсенин с архаровцами Чупаленковым и Смыковым.

Артамонов, оставив служебные бумаги, подходит ко мне. Он желает убедиться лично. С большим удовольствием передаю поисковый инструмент шестикратного увеличения, как пост дневальному в армии.

– Действительно, вижу Арсенина и его подчинённых. Возле продовольственного начеку Посин, Орлов и Чупринский. Все в сборе. Не видать лишь алкашей в саду. Это огорчительно!

– Вася, ты не огорчайся, просто рановато ещё, клиенты подтянуться к десяти, – говорит старший, не отрываясь от печатной машинки.

– Знаю, знаю… подтянутся, когда откроются вино-водочные! Но как утомительно в засаде!

Я снова становлюсь у окна и со своего наблюдательного пункта высматриваю чуть не каждый метр солнечного осеннего сада. Не проходит и десяти минут, как я громко подаю команду:

– Внимание! Группа из трёх трезвенников располагается возле развесистой яблони. Один из них достаёт из кармана нечто напоминающее поллитровку! Как есть она!

Старший участковый строго предупреждает:

– Не до шуток, Сеня! У меня горят сроки ещё двух отказных материалов.

Опять навожу оптику. Мужики расселись, постелив на траву газету, разложили закуску: нарезанное сало кусками с палец толщиной, с белым и чёрным хлебом, огурцы, порезанные вдоль, и луковицы золотистого оттенка, от трёх до пяти штук. Откупорили ножом бутылку казёнки.

Докладываю:

– Два мужика лет под сорок и среди них зелень лет не более двадцати. Разливают по гранёным стаканам, опыт чувствуется.

Наставник, подойдя, берёт бинокль.

– Чуть правее бери, от конторы и наискосок, вот…

– Теперь вижу. Надо поспешать, а не то Арсенин или Посин со своими перехватят, им там вдвое ближе!

Спешно собираемся. Старшой командует:

– Бинокль оставить здесь. Захватить папку с протоколами. Рации выключаем, прячем под пиджаки.

Выходим и быстрым шагом направляемся к яблоневому саду.

– Ну, теперь не так бегом! По всему – успеваем, уф! Пускай уж теперь хоть выпьют нормально, – слышу голос Артамонова, когда до места захвата остаётся метров двадцать.

– Ладно, постоим минуту, передохнём.

Сорокалетних, предъявив им корочки, повязали мирно. Двадцатилетний вскочил и, как прыткий конь, рванул в галоп. Я дёрнулся было за ним, но наставник остановил:

– Нашёл с кем соревноваться, этот спринтер, видать, только что из армии.

Доставляем мужиков в контору и в течение получаса оформляем их по сто шестьдесят второй – за распитие. Составляем протоколы, пишем рапорты, затем оказываем помощь дежурному Чиркову – пробиваем задержанных по милицейским учётным картотекам.

Один из мужиков, со скуластым лицом, просит о снисхождении к нему:

– Начальник, вину я осознал и готов понести наказание, уплатить штраф сегодня же. Только не гоните сведений по месту работы, я первоочередник на квартиру. Сами понимаете, придёт сообщение из милиции, задвинут меня в конец очереди.

Наш старший отвечает работяге со всей откровенностью:

– Причина уважительная, только этот вопрос не в моей компетенции. Изложишь просьбу дежурному, не я, а он будет составлять на тебя карточку, чтобы отослать сообщение на работу.

Выходим из отделения милиции на проезжую часть Орехового проезда. Проходим метров пятьдесят параллельно саду. Погода, как на заказ. Сентябрь месяц, ярко светит солнышко, и пока ещё можно погреться. Хорошо-то как! Народ вовсю повалил в сад. Кто так прогуливается, кто с малыми детишками, кто выгуливает собак. Я и сам не прочь здесь прогуляться со своими дочурками, но они на другом конце города, на севере. А тут южная окраина, и отец думает об их светлом будущем. Конечно, бывает на душе и скверно, но тут нет одной правды, сегодня ты кому-то навредил, завтра кого-то спас. А, может, уже и сегодня… Кто знает, что наделали бы эти трое, если бы вдрызг напились и устроили драку, обидели женщину, ребёнка? Наша служба, значит, кому-то нужна?!

Под яблонькой обнаружили ещё четверых выпивох. Два квадратных метра травы устлали газетами, разложили закуски: помидорчики с огурчиками, нарезанный хлеб, колбасу, селёдку, зелёный лучок. Гранёные стограммовые стаканчики были как раз наполнены до краёв, и их трое рабочих мирных человека держали на вытянутых руках, слушая тост низкорослого толстого мужика, тоже, видать, из рабочих, который с посудинкой заканчивал поздравительную речь:

– Михалыч, за твоё здоровье!..

Именно в этот самый момент старший участковый инспектор громко объявил:

– Милиция! И, пожалуйста, не дёргаться, мужики!

– Но выпить-то можно?

– Пейте, раз налили.

Трое выпили. Виновник торжества Михалыч, лет шестидесяти, с большой залысиной на макушке, спокойно сказал:

– А чего нам дёргается, товарищ капитан. Вас мы хорошо знаем. Вы – дядь Юра, работаете в опорном вместе с майором «Анискиным». Он, слышно, недавно на пенсии. Мы, рабочий класс, его уважали…

– За справедливость уважали, – сказал второй, выпив и потянувшись к закуске. Другие двое выпивших последовали его примеру.

– Ладно. Что за повод у вас?

– День рождения… Мы хотели дома, никому не мешать, но тут одно обстоятельство… Дайте только минуточку, я сейчас всё объясню.

Именинник хочет аккуратно поставить свой гранёный стаканчик на газету, но водка пролилась.

– А! На счастье!.. – Михалыч вынимает из пиджака паспорт, встаёт на ноги, протягивает документ.

– Убедитесь сами, товарищ дядь Юра, у меня не простой день рождения, а юбилей. Шестьдесят. Я работал на «ЗИЛе» мастером. С завтрашнего дня я – пенсионер.

– Ну, что ж, желаем здравствовать долгие годы на пенсии.

– Спасибо большое.

– Но ведь вы, Алексей Михайлович, нарушаете. Отпущу вас и сам нарушу закон?

– Если вы власть, тогда вам и решать.

– Мы не та власть, чтобы за всё решать. Но и не та, чтобы карать. Сейчас выпейте, мы подождём, покурим, а затем всего-то отведём вас в отделение, как нарушителей общественного порядка, распивающих спиртные напитки в многолюдном месте. Возьмите, Алексей Михайлович, свой паспорт.

– Ну, вы уж как-то помягче, в протоколе, товарищи.

– Само собой. Только и вы потом не заявите, что позволили вам дальнейшее распитие.

– А, может, разойдёмся все, и забудем, а? – сказал один из собутыльников.

– Тут вот что тогда получается, – говорит наш старший группы. – Мы даём вам выпить, закусить, чуть не наливаем вновь, потом отпускаем вас восвояси… Сколько раз мы становимся нарушителями?.. А?.. Далее, вы меня узнали. В следующий раз я застаю вас за правонарушением, вы опять ко мне – знаю вас, дядь Юра, помните, вы нам налили, да ещё благословили, так что нет у вас, дядь Юра, теперь никакого против нас авторитета и права забирать в контору. Сам нарушитель. И злостный!

Юбиляр усмехнулся и согласно покачал головой:

– А и впрямь! Чего носы повесили, составят протокол и – по домам. День-то какой! Праздник!

– Вот именно! Ну, закусили, собирайтесь, надо идти…

– И ещё просим учесть, – сказал Артамонов, – вас тут таких, с разными добрыми поводами много, поверьте. Это уже явная опасность и людям, и вам самим, уж поверьте мне.

– Да, в этом загвоздка! – вставил слово и я, как-то много сразу сообразив.

– Но ведь всё равно рейды не каждый день? – ещё пытался как-то оправдать своё распитие на природе один из четверых.

– Да, но сегодня – рейд! Считайте – превентивная мера!

За восемь часов работы только одна наша группа доставила в отделение за распитие спиртного шестнадцать граждан и трёх гражданок, в основном, весьма непрезентабельного вида. В конторе было пять общественных пунктов охраны порядка. В каждом из них работали по три-четыре участковых инспектора. В «пьяном рейде» принимали участие три экипажа патрульно-постовой службы, плюс пешие, постовые милиционеры. К концу погожего выходного сентябрьского дня в отделении милиции, расположившемуся в многоэтажке по Ореховому проезду, было не протолкнуться. Полнёхонький «обезьянник» орущих и матерящихся пьяных мужиков и женщин. Казалось, ещё пару часов и в конторе яблоку негде будет упасть, а милиционеры продолжали приводить в пешем порядке и привозить на милицейских автомобилях всё новых и новых нарушителей алкогольного законодательства.

Наставник дядь Юра и капитан Артамонов сочли нужным незаметно ускользнуть из конторы в опорный – заниматься неотложными бумажными делами. Меня, как молодого, но уже с опытом работы, оставили в помощь дежурному Чиркову.

Строчу на задержанных лиц, как с пулемёта, административные протоколы по сто шестьдесят второй КоАП. Составив очередную бумагу, пробиваю нарушителей по центральному адресному бюро и зональному информационному центру.

Среди нескончаемого гама и шума, стоящего в конторе, вдруг слышу голос капитана Чиркова:

– Прекращайте таскать! Пожалуйста! Уже оформлено более ста человек! Мне к завтрашнему вечеру не сдать такого дежурства!

Превентивная мера явно задалась.

Глава 8
Пинкертоны в поисках преступлений

Идут дни за днями, и время от времени то брошенное вскользь слово товарища, то назидание наставника, то отчёт или доклад на совещании или собрании пополнят эрудицию и опыт участкового.

– Как оперативный работник уголовного розыска, так и участковый инспектор милиции ответственен на своём участке, в первую очередь, – за раскрытие преступлений! – слышу я на оперативном совещании наставление начальника уголовного розыска. – Плох тот оперативный работник, который не имеет в жилом секторе своих глаз и ушей. С помощью информаторов-осведомителей нами раскрывается большая часть и совершаемых, и ещё только готовящихся преступлений…

– Своей агентурой опытный оперативник обзаводится сам, – говорят мимоходом, в курилке, старшие товарищи. – Опер никогда агентурную сеть не сдаст и не передаст даже по наследству – в случае повышения в должности. Это – закон! Запомни!

– Спасибо, коллеги, запомню.

– За семьдесят процентов преступлений совершаются ранее судимыми лицами, после отбытия срока наказания, – докладывает на собрании замначальника милиции майор Божков. – Не найдя себя в обществе, они берутся за старое ремесло. Карманник заглядывает в чужие карманы, извлекая кошельки, а квартирного вора притягивает, как магнитом, чужое носимое и перевозимое имущество, – продолжает далее шеф нашей службы. – Эти категории преступников, за редким исключением, не идут на убийство, грабёж или разбой. У каждого судимого своя статья «ука» и наработанная им, в том числе в местах не столь отдаленных, соответствующая квалификация…

– Семён, ты хорошо сработался со своим опером? – интересуется у меня наставник, входя в опорный пункт с «примой» во рту, когда я за своим столом сижу за составлением протокола – заранее, стопроцентно, обеспеченного золотом успеха.

Я тут же отчитываюсь:

– С майором Кусковым Борисом Михайловичем работаю в тесном рабочем контакте после ознакомления меня с картотекой на судимых лиц, проживающих на нашей территории… то есть, на земле… э-э-э, то есть, на нашем участке! «На участковой терра инкогнита» – домысливаю про себя.

– Гм, гм…

– Ежедневно обхожу уже не менее пятидесяти квартир, знакомлюсь с населением, оставляю свои визитки… на каждой указаны моя должность, фамилия, а также телефоны в дежурную часть милиции и опорный пункт!

– Небось, тоже не терпится в Беллинсгаузены? Побить рекорды покорения земель неизведанных?!.. И без всякой связи с далёкой Родиной? Ты вот что, задержись-ка, что скажу… Дело тут вот в чём, – потом дружески доводит до сведения, – вчера в любимом тобою «шесть на восемь», ну, в сорок восьмом, совершено мошенничество. А тебя не вызвали потому, что ты живёшь без телефона.

– Да и был бы, так что ж? У меня в этом месяце выдался, наконец, первый выходной! Я и моя семья имеем право…

– Ну, не гоношись! Борис Михалыч только что просил тебя связаться с ним. Так что, прежде, чем уйдёшь отрабатывать жилсектор, уважь старого опера, созвонись. А ещё лучше – загляни прямо в кабинет.

– Позвольте поблагодарить за информацию.

– Посмотрите на него! Нет, выходные тебе явно вредны. Можешь так и передать свой любимой жене!

– Разрешите, дядь Юра, исполнять?

– Если про жену, так и спрашивать нечего. Исполняй и всё. А если по делу – то мы с тобой не в армии, а в милиции, и мы – коллеги! Может, и мне с тобой начать официально: товарищ старлей, то да сё, извольте исполнять! Понравиться вашей светлости такое обхождение?

– Итак, зайти к Борису Михайловичу? Есть исполнить! – Весьма довольный своим характером, с хорошим настроением после выходных, с любовью в сердце к своим старшим товарищам, со всё большей симпатией к своей работе покидаю опорный и направляясь в контору.

Постучавшись, захожу к своему оперу. Кусков разговаривает по телефону. Привстав и пожав мне руку, кивает на стул и прикладывает палец к губам.

«Ага! Дескать, у меня важный разговор, садись и помалкивай! Ну, ну!..» – размышляю я в хорошем настроении. В ожидании пролистываю свой толстый блокнот. В нём аккуратно выписаны мною из «паспорта» административного участка фамилии всех судимых жилсектора. Наконец, трубка положена.

– Как наши дела, Семён? Познакомился со всеми нашими подопечными, кто на административном учёте? Да?.. Молодец!.. Давай-ка, выкладывай, кого и когда проверил, меня сейчас интересуют судимые из сорок восьмого.

«Кто бы сомневался! В „шесть на восемь“ любимейшая из работ!»

Честно докладываю старшему оперуполномоченному, как на исповеди в церкви:

– Я познакомился не во всеми, но почти со всеми судимыми. С одними побеседовал, отписал вам рапортом… Зураб Баграношвили, кличка «Зуб», статья сто сорок шестая, часть вторая. Насосов Виктор, погоняло «Насос», сто сорок четвертая, часть вторая. К «разбойнику» Варламову, из сто сорок пятой, захожу еженедельно. А вот к Петелькину, погоняло «Петля», судим по двести девятой плюс сто девяносто восьмой, – тунеядство и неуплата алиментов – захаживал неоднократно, но постою на лестничной площадке и ухожу восвояси. Не открывает мне дверь, подлец!

– Понятно. Не уважает… А ты пробовал вызвать его повесткой в милицию или в опорный? За неявку к должностному лицу, как представителю власти, у него могут появиться на лбу крупные неприятности, как думаешь?

– Неприятности, думаю, у него будут!

– Так, не открывает, говоришь, дверь?.. Тогда так, повестки посылай почтой, с уведомлением о вручении любому взрослому домочадцу. Корешок повестки, сам знаешь, документ официальный, подошьём к делу и за неявку направим тунеядца прямёхонько в суд. Как думаешь, ему понравится?

– Никак нет, никак не думаю, всё должно быть законно!

– Что с тобой?.. Я говорю, Петелькин может схлопотать новый срок, – смотрит на меня с прищуром Кусков.

Я пытаюсь оправдаться:

– Повестки я оставляю в квартирах лицам, не работающим более трёх месяцев, которым хочу вынести официальное предупреждение за тунеядство. Но теперь я обязательно воспользуюсь вашим советом и буду слать их и уголовникам.

– Бывшим уголовникам, а ныне таким же гражданам, как мы с тобой, раз уж по закону.

– Как мы с вами! Так точно!

– Что-то ты сегодня какой-то странный, будто схлопотать хочешь… И вот что… каждый свой шаг, Семён, со мной согласуй! Парень ты, как видно, въедливый, и будут к тебе бегать, как миленькие, как говорится, и алкоголики, и братцы-тунеядцы.

Повернувшись на стуле, опер открывает массивный сейф, подпирающий стену, и достаёт папку. Кладет её перед собой на стол и извлекает две фотокарточки.

– А теперь гляди внимательно. Позабавься этой хитрой рожей… мошенник номер один, и он на нашей с тобой земле. – Оперативник придвигает поближе ко мне две чёрно-белые фотографии человека в анфас и в профиль. Рожа мошенника и впрямь хитровата, нагловатое лицо, уши оттопыренные, лопухами. – Фамилия Пташечкин и имя не так себе – Арнольд Эдуардович, не забудешь. Кличка «Хитрый Лис», и другого погоняла подбирать не надо. Судим по двести девятой – за тунеядство, и дважды по сто сорок седьмой – за мошенничество. Гляжу, ты видишь эту рожу впервые? Говоришь, квартиру его ещё не посетил?

– Не посетил, но личность знакома, выписал из «паспорта» административного участка.

– Слушай дальше, – продолжает Кусков. – «Хитрый Лис» он или нет, нам пофиг, мы ему хвост заморозим.

– Это волку хвост замораживали…

– Кто?

– Ну, хитрый лис, или лиса, один этот… пофиг.

– А! Да, вспомнил. Так вот, наш «Лис» умудрился до первой своей ходки фиктивно сбыть одну комнату в квартире вместе с родной матерью, что была там прописана. Второй раз продал одновременно двум лохам с нашей же земли ушастого «Запорожца» своего отца, инвалида Отечественной, к счастью, уже этого не увидевшего.

– Получив от каждого задаток, Арнольд вновь испарился? – предугадываю ход мыслей оперативника.

– Вот именно! Объявили в розыск. Через неделю «Хитрый Лис» был пойман и посажен. Освободился неделю назад и уже умудрился вчера, в воскресенье, пока ты нежился в отпуске, успешно продать металлический гараж жильцу из соседнего, пятидесятого дома.

– Это был законно заслуженный выходной. Первый за месяц!

– Все это знают, но никто этим не бравирует так, как ты!..

«Завидуют! Знают, как я люблю свою семью!.. И зачем всем растрепал?..»

– Слушай далее. Отцовский гараж у него конфисковали, так он провернул сделку с таким же соседским, подыскав богатенького лоха-буратино. Досадно мне… Но глухого «висяка» тут не допущу… Значит, говоришь, не встречался с ним и в квартиру не заходил?

Открываю блокнот с записью посещения квартиры.

– Смотрите, вот… запротоколировано вчерашним вторым числом. Смотрите, смотрите… Дом сорок восемь-два, квартира сто восемьдесят пять, время посещения – семнадцать пятнадцать. Записано: дверь не открыли. Записано: пятое число, двадцать один, ноль пять. Записано: звонил, дверь заперта, но в окне горел свет. Ещё следовало бы записать: нелюди все, кто там живёт!

Внимательно выслушав меня и прокомментировав: «Да-а, толк от тебя будет», оперативник вынимает из розыскного дела какую-то бумагу:

– Нелюди, говоришь? А это видел?! Из медицинского заключения: «Пташечкина Елизавет Селиверстовна, двадцать пятого года рождения… страдает нейросенсорной тугоухостью, вызванной неправильным функционированием волосковых клеток в результате аномалии черепно-слухового нерва…» Кусков победоносно положил медицинское освидетельствование Пташечкиной обратно в папку.

– Полностью признаёшь своё поражение?

– Да, вынужден с вами согласиться, – вздохнул я, чувствуя, что настроение начинает улетучиваться. Ещё учиться и учиться, и выходного дня, вероятно, я и в самом деле ещё не заслужил.

– Говорить она может, но растягивает слова или произносит их очень громко.

– Что, и через дверь? Согласен! Но она же должна сначала сказать гостю «Здрасьте!»

– Ничего, пообвыкнешь. Я общался с ней сначала путем написания записок. Я – ей, она – мне. И так даже удобнее, чем кричать в квартире друг другу в уши. Только в общении с ней учти ещё одно обстоятельство: баба Лиза женщина слезливая, растрогать её пустяк, сына не ругай, она за ним пылинку сдувает, сама ходит в магазин, убирает в квартире, чистюля та ещё, ежедневно моет полы и всюду протирает пыль.

– Вам не кажется, что это слишком? Она всюду старается стереть следы присутствия сына, как с места преступления!

– В общем, советую тебе, Семён, тоже наконец успокоиться и общаться с ней посредством ручки и бумаги, а уж как попасть в квартиру, надеюсь, учить тебя не надо.

«То есть, как учить не надо? Проникнуть в квартиру к ней, что ли, чтобы напугать её до самых слез?!»

Розыскник прячет оперативно-розыскное дело Пташечкина в сейф, запирает его, после чего ставит следующую задачу:

– Вчера мы доставляли Елизавету Селиверстовну к следователю, он кой-как допросил её. Задержание Арнольда вопрос времени, сейчас у кого-то из дружков, а твоя задача такова: первое, обойди поквартирно весь дом, второе, опроси жителей всех трёх подъездов. Потрудись сегодня, как пчёлка, желательно, вечером, когда все жильцы уже по домам. Может, кто-то видел «Лиса» в гараже или возле него, когда он разговаривал с покупателем, тогда фиксируй показания на официальном бланке. Третье… всех жителей, кто ничего не видел, не слышал и даже до сих пор ничего не знает о происшествии, а таких, поверь, окажется большинство, всё же, возьми на карандаш, ну, перепиши, хотя бы, фамилии. Потом с рапортом ко мне, подошью его в «оэрдэ». Следователя, ведущего дело, в первую очередь интересуют прямые и косвенные свидетели преступления, а выявишь таковых, в чём я, прости, сомневаюсь, тут же опрашивай письменно.

– Чего уж там, свои же люди.

– Да ты погоди… Следователь, сам понимаешь, работник кабинетный, землю нашу не топчет… задача-то хоть ясна, «Пчёлкин»?

– Ясна, как божий день!

– Хочу спросить: как ты думаешь, ты соответствуешь этому прозвищу? Или следовало назвать «Жаворонок»?

– Почему это?

– Высоко взлетел и писклявишь оттуда звонким голоском.

– Виноват, исправлюсь. «Пчёлкиным» я вполне доволен.

– Вот теперь, давай, и лети-кружи, куда надо. Без мёда советую не прилетать.

Всегда серьёзный и уверенный в себе, Кусков вдруг тоже улыбнулся. Видя это, я решил приподнять его настроение ещё больше:

– Я бы не обиделся и на «Пчёлкин-Палкин»! Посудите сами, Борис Михайлович, я ежедневно приношу начальству протоколы-«палки», нередко уголовные дела… по двести девятой «ука» – тунеядство, по сто девяносто восьмой – неуплата алиментов… по сто двенадцатой – нанесение побоев, по двести шестой – хулиганство…

– В общем, пока я тебя тут сам по двести девятой – за тунеядство – не закрыл, иди работай. – Кусков встал и пожал мне руку. – Если всё сделаешь, как прошу, то похлопочу, чтобы тебя пару выходных из дома не вызывали, вижу, что тебе и впрямь надо как следует отдохнуть. А руководство тебя ценит.

– Спасибо!

Всё так хорошо складывалось, но настроение резко улетучивалось. Одно дело строить планы, даже с добрым начальством, другое – идти их выполнять. Да и бравировать тоже стоит и своих нервов и сил.

В послеобеденное время, не дожидаясь вечера, начинаю обход дома «шесть на восемь». В каждой квартире, как положено, представляюсь участковым, вручая жильцам визитку. И задаю по ходу дела вопрос:

– Вы не видели в это воскресенье двух граждан, беседовавших возле гаражей, расположенных у вашего дома со стороны подъездов?

Поясняю, что один из них является их соседом, и многие должны бы его знать. В чём там дело? А в том, что он мошенник, ухитрившийся продать нашему жителю микрорайона не свой, а соседский гараж.

– А-а, а мы думали машину, как свою первую…

– Я тоже сначала так думал. Так что?..

Но большинство только возмущаются: «Да как такое, вообще, может быть? Кто же этот ловкий мошенник? А как же он выглядит? А из какой он будет квартиры? И как, позвольте поинтересоваться, его зовут?..» Ля-ля-ля, ля-ля-ля…

Но я вынужден отвечать на самые разные вопросы. Завязывается беседа, которая длиться, порой, по десять-пятнадцать минут в одной квартире. Некоторые жильцы, подкованные не хуже следователей и адвокатов, задают и каверзные вопросы:

– Товарищ участковый, а ответьте, вот, пожалуйста: как так можно было тому-то, вот, человеку покупать гараж, не потребовав у продавца документы на его владение? Как же так мог тот лох-покупатель отвалить этому ловкачу такие бабки, даже не осмотрев гаража? – Всё это скептически спрашивает конкретно главный инженер одного завода – Рухлинский Юрий Гаврилович.

Что-то я оставляю без ответа, когда это явно следовало бы адресовать не мне, а самому потерпевшему. На что-то отвечаю:

– Потерпевший гараж осматривал, мошенник предусмотрел и этот вариант, он даже вручил покупателю один экземпляр ключа от навесного замка… И, вот, потребовал часть денег – авансом. А документы, со слов потерпевшего, пообещал предоставить, когда тот поставит в этот гараж свой автомобиль.

Эту информацию предоставил мне лично старший оперуполномоченный Кусков. В целях профилактики преступлений подобного рода на моём участке я счёл нужным доводить её до всех жителей дома.

– Гад! Всё предусмотрел! – Это возмущается неравнодушный инженер завода. – Хотя… совершенная белиберда!..

Я мысленно соглашаюсь, представляя, что потерпевший видел перед собой идиотическую обстановку, и как тот идиот этого совершенно не заметил. «Белиберда, точно!» Ещё раз повторяю свой вопрос: выдел ли главный инженер в воскресенье возле стоящих во дворе нескольких гаражей двух чужих или каких-либо двух знакомых человек?

– Извините, никого не видел, хотя, скрывать мне нечего, выходил из дома в магазин за продуктами, проходил мимо гаражей и, естественно, видел многих, – отвечает, наконец, честно инженер и закрывает входную дверь.

В другой квартире, как только речь зашла о страшной судьбе гаража, стоящего во дворе, средних лет женщина интересуется следующим образом:

– Скажите, а этого «продавца» зовут, случаем ли, не Арнольд? Не тот ли это, у которого глуха мать?

Подтверждаю, что мошенника так и зовут, Арнольд, а его мать с именем Елизавет, без «а» в конце имени, как императрицу Елисавет Петровну. И она, в самом деле, мало что слышит, так что, порой, приходится с ней общаться записками.

– Так это и не он! Арнольд – в тюрьме! – чуть не торжественно огорошивает меня женщина, но я, зная, что он с откидки, ничуть не огорошиваюсь. – Так, говорили ж, он незаконно продал комнату в своей же квартире…

– Да, потом отсидел, вышел, и тут же в память об отце продал его «Запорожец» вместе с гаражом. Но потом он опять как сел, так и вышел. Или это противоречит здравой логике?

– Нет-нет, нисколько! Теперь понимаю! Да его теперь опять придется посадить. Я опишу вам его… Это такое хитрющее лицо!.. Чёрные вьющиеся волосы и очень запоминающиеся уши.

– Чем именно? – спрашиваю, делая запись.

– Какие-то они… то ли маленькие, то ли большие… как и его глаза…

– Тоже пронырливые?

– Ну, скажете тоже! Пронырливые уши! Ха-ха-ха!..

– Это же ваши показания… Или хотите ввести следствие…

Женщина быстро пытается ускользнуть, и я облегчённо вздыхая, успеваю в последний момент сунуть в щель между протянутых двух пальцев визитную карточку.

– Благодарю за сотрудничество.

– Пожалуйста!

Во многих квартирах жильцы сообщали, что об Арнольде и его похождениях осведомлены хорошо, но его давно не встречали. И каждый хотел заверить, что он, скорее всего, в тюрьме.

Один хозяин вышел ко мне на лестничную площадку, плотно закрыв за собой дверь. На поставленный вопрос отвечал не вежливо:

– Никого не видел, никого не знаю, вы милиция, сами и разбирайтесь, кто кого, где и как обул.

Свою фамилию процедил сквозь зубы:

– А Иванов Иван Иванович устраивает?.. А ваша визитка мне без надобности. Ещё есть вопросы?

– Спасибо за сотрудничество.

Он исчезает, а я заношу в блокнот номер квартиры и делаю пометку: «Некий Иванов Иван Иванович. Невежа и хам». «Займусь этим типом на досуге» – хочется ещё дописать, но я решаю так: расспросить о нём у наставника и поинтересоваться мнением опера Кускова.

К восьми часам вечера почти все жители дома мною опрошены, за исключением трёх квартир, где двери не открыли. Они остаются помеченными в блокноте галочками; я в них позвоню и постучу в другой раз.

Но результат моей работы, к сожалению, нулевой. Лишь в одной квартире молодой парень вспомнил, что встречал Арнольда пару дней назад в самую рань у подъезда. Записываю об этом, чтобы отметить данный факт в рапорте Кускову.

Уставший, с пересохшим языком, решаю напоследок заглянуть к своему доверенному лицу – историчке Марье Петровне, спускаюсь на первый этаж. Она, конечно, уже всё обо мне разведала, чем я тут над её головой занимаюсь. Сейчас напьюсь её густого чая с мятой и напоследок спокойно выслушаю её оперативные выводы про «Хитрого Лиса». В папке у меня для этого припасена коробка конфет «от Зульфии»…

На первой встрече с бывшим доверенным лицом бывшего участкового Черникова, ныне моей доверенной Марьей Петровной, мне удалось найти общий язык благодаря общей теме нелюбви к правонарушителям и профессиональной любви к истории. Пожилая женщина, бывшая школьная учительница, проживала одна и меня, как молодого участкового и не состоявшегося школьного учителя одновременно взяла на поруки. Мой интерес к Марье Петровне был также специфический. С одной стороны, я приходил к ней в квартиру с целью получения оперативной информации, с другой – поболтать. Марья Петровна знала всё про всех, кто мне был нужен и не нужен, кроме того, выписывала два научных исторических журнала. Порой, за чайными беседами у нас завязывались нешуточные дискуссии, нередко прерываемые дежурным по рации:

«Одиннадцатый», ответь «Воркуте».

Я дежурному: «На связи «Одиннадцатый».

«Немедленно проследуй по адресу: улица Шипиловская, дом шесть на восемь минус два, квартира сто пятнадцать. Предварительно, взлом входной двери… направлена оперативно-следственная группа. Как понял? Приём…»

«Понял, „Воркута“, следую на место…»

Почти опрометью выскакиваю и, сломя голову, мчусь на квартирную кражу. Ну, или там ещё для чего…

Сейчас же, уставший и невезучий в поисках мошенника по кличке «Хитрый Лис», я приплёлся к Марье Петровне с одним-единственным желанием – попить побольше горячего чая. Зимние вечера длинные, и прежде, чем идти с участка в отделение милиции для составления отчёта, приятно немного расслабиться в маленькой уютной кухоньке, хотя бы, и за трудным историческим диспутом.