Выбор

Власов младший вскинул брови от такой осведомлённости англичанина, уже поставив себе задачу вычленить того, кто сливал информацию об агентстве, пусть даже на это уйдёт уйма времени и финансов.

– Кристиан…, выдал взрослый англичанин, и подметил, как сын сразу же раскрыл рюкзак, достав несколько плотных по содержанию папок из красивой крафтовой бумаги с зажимами. Сын передал отцу распечатки данных, закрыл рюкзак, закинул его на плечо и слегка улыбнулся, глядя в голубые глаза юного Власова. Тот опустил пистолет, и засунув его в держатель, спокойно ответил, – здесь свидетелей точно нет.

Кристиан Берковский снова пожал плечом и подняв левую руку, сжал кулак.

Из тени леса вышли с закрытыми лицами. Одетые были они в камуфлированную тактическую форму, окрашенную в цвет здешнего осеннего леса. Двое бойцов держали снайперские винтовки, закинутые на плечи, а их напарники автоматические винтовки с толстыми насадками глушителями. Кристиан Берковский разжали сжал кулак два раза и повернувшись, увидел, как бойцы снова скрылись в подлеске так, что их стало и вовсе незаметно.

Игорь Клементьевич, пристально смотря Берковскому старшему в глаза и оторвавшись на это действо, сухо выдал, – что сделано, то сделано. Итак.

Берковский старший моргнул тёмно-синими глазами, и протянул первую папку главе агентства. Власов старший принял её и открыл так, чтобы сын видел её содержимое. Файлы формата А-четыре, фотография персоны и описание на несколько страниц, содержащая полезные данные, острые и компрометирующие факты. По мере перебирания личных дел Власов, забыв об окружающей природе, её ласковой для уха какофонии, ни смотря на тёплые порывы воздуха, вскидывал бровь, хмыкал, а иногда так хмурил брови, будто не верил собственным глазам. Множество тех, кто оказался в перечне были предателями и врагами системы современного российского государства, прислуживая западным хозяевам.

– Однако…, – тихо проговорил Власов старший, передав папку сыну и принимая вторую.

Берковский старший, видя, как глава агентства начал листать вторую папку с данными, дополнил, – здесь мы привели тех, кто сможет напрямую или косвенно войти в состав команды, на кого нужно обратить внимание, завербовать, обучить, кому можно доверится в системе вашего государства и в разных странах с учётом текущих и будущих интересов и процессов.

Власов старший, быстро пролистав бумаги и перечень, кивнул и передал вторую пухлую папку сыну.

Англичанин кивнул и протянул через узенький журчащий ручей третью папку со словами, – это список наших предприятий и организаций, которые могут быть вам полезны в технологических изысканиях, проектировании и создании механизмов. Знаю, вы ищите частную судостроительную верфь для сугубо анонимного заказа изделия, которое, кхм, будет крайне технологичным и аутентичным…

Власовы снова подозрительно переглянулись и не скрывая неприятной разрежённости Олег Игоревич процедил, – вы слишком осведомлены. Мы же про вас практически ничего не знае…

– Вы правы, Кристофер, – перебил юного отпрыска Игорь Клементьевич, учтиво кивнув англичанину, – но пока этот заказ отложен ввиду слишком больших финансовых издержек, и их выделение на создание судна сейчас заняло менее значимый приоритет, так что…

– …поэтому, – перебил Власова старшего глава древнего рода, говоря мягко, приятным бархатистым голосом с английским акцентом. Передав очередную тонкую папку и дождавшись, пока чекист её откроет и начнёт изучать, дополнил, – мы позаботились об издержках, организовав специальный фонд в семейном банке в оффшорной зоне, куда теперь у вас будет доступ. Та цифра, которую вы идите, покрывает расходы на создание нескольких судов…

Власов старший многозначительно посмотрел на двух англичан, и показал лист с данными и цифрам сыну. Юный агент, глянув на цифры, прокашлялся, – кхе-кхе, так просто?

– Так просто, – добавил юный Берковский, прищурив тёмно-синие глаза, изучая поведение Власова младшего. В нём дышала мощная энергетика и аналитический ум, скрываемый за напускной бравадой и лёгкой бестактностью. Вдохнув аромат осеннего леса, англичанин продолжил, – дополнительные средства, указанные в статье недвижимость надо направить на приобретение земель, производственных мощностей, фабрик и научно-исследовательских предприятий, которые будут генерировать технологии различного спектра и сопутствующие от их использования финансовые ресурсы и прибыль.

И прервавшись, глядя на передачу очередной крайне важной папки от отца к сыну, Берковский старший протянул последнюю со словами, – а это, джентльмены наш первый совместный проект, для закрепления общих намерений о сотрудничестве.

Власов старший принял лёгкую тонюсенькую папку, отстегнул зажим и открыл её. Вглядываюсь в изображение и текст с приведёнными данными, Власов старший насупился и медленно показал содержимое сыну. Юный шатен с горящими голубыми глазами плотнее приблизился к отцу и чуть наклонил голову для лучшего простора.

Повисла тишина. Бегая аналитическим взором на пару с отцом по тексту, Власов младший поневоле открыл рот, сам того не ожидая от себя. Он многое знал, что было способно ввести обывателя в глубокий ступор, но это. В итоге оторвавшись смущённым взором от последнего предложения в тексте и причудливого изображения, Олег Игоревич прошептал, – как?

Берковский старший тихо ответил, – мы сами не знаем. Поэтому настал момент обратиться к вам за помощью.

– Самостоятельно мы это не осилим, – добавил Кристиан Берковский, слегка сощурив глаза от солнца, заливающего уединённую поляну среди густого леса, – и приступать к решению задачи нужно в ближайшее время.

– …иначе нельзя, – тихо ответил Власов, прогоняя фантастический текст у себя в голове через призму накопленного опыта. Внимательно посмотрев на Берковского юного, а за тем вопросительно в глаза старшему англичанину, Игорь Клементьевич тихо выдал, – так всё же кто вы?

Берковский старший хитро улыбнулся и нарочито медленно потянулся рукой во внутренний карман пиджака. Власов младший по наитию быстро потянулся к кобуре, но Берковский младший снова поднял руку и быстро сжал кулак. Юный агент улыбнулся и отстранил руку от кобуры, увидев, что старший англичанин спокойно вытащил из внутреннего кармана стильно пиджака одну единственную визитку. С доброй улыбкой протянув её Власову старшему, он добавил бархатистым голосом по-русски с английским акцентом, – Игорь Клементьевич, ждём вас на следующей недели в гости. Изучите прежде все материалы, обсудим стратегию и тактику, и вектор развития партнёрства.

И более улыбнувшись ровным рядом белых зубов, Берковский старший, выдал, – смею заметить, мы к вам благосклонны, и доверяем вам.

Власом старший, выдерживая битву взглядов понимал, что они только что попались на очень мощный крючок, с которого так просто не соскочишь ввиду крайней осведомлённости рода Берковских об агентстве.

– Но как? Кто, когда, зачем? – опять подумалось главе агентства. Кивнув, Игорь Клементьевич заключил, быстро глянув на твердую как пластиковая карта визитку, но слегка бархатистую на ощупь, – аналогично!

Англичане как по команде улыбнулись, синхронно кивнули и старший сказал, – более не смеем вас отвлекать от столь прекрасного занятия, – у снова хитро улыбнувшись Кристофер Берковский уточнил, – белые или лисички?

– Белые… – выдал Власов старший, глядя в тёмно-синие глубокие глаза английского лорда.

– Прекрасный выбор, – ответил старший англичанин, подмечая краем глаза летавших рядом щебечущих птиц. Он повернулся и сын вместе с ним, но Власов старший его остановил, спросив, – вас подкинуть до аэропорта?

– Спасибо, не стоит, мы знаем путь. К тому же мы тоже любим собирать грибы, лисички в почёте. С маслом, приправленные луком, чесноком и этой, эмм… петрушкой, жаренные на сковородке, – полубоком ответил Берковский старший, чуть пропустив сына вперёд. Младший, зашагал в кромке леса.

Власов старший решил проверить кое-что, сказав, – да вы наполовину русский!

Англичанин загадочно улыбнулся, и оглядев редкого окраса глазами живописную поляну и осенний лес, ответил, – не я. Родители моей жены.

– Теперь и вы! Это заразно! – аналогично загадочно улыбнулся Власов старший, глядя на превосходный крой одежды для охоты, – сфера что находится…

– …пусть будет у вас, – улыбнулся англичанин, – о ней никто не должен знать. До встречи!

– Так точно! – кивнул Власов и ещё долго смотрел в сторону англичан, которые скрылись в тени хвойно-лиственного подлеска, двинувшись в сторону припаркованных автомобилей в соседней вымирающей деревне, которую в том числе выкупило агентство С.Р.Т.

Власом младший тронул отца за локоть, пока тот перевёл взгляд на белую визитку смотря на тёмно-синий восьмигранник и фамильный герб, как это было принято у родословных англичан. А на обратной стороне только телефон. Власов старший убрал визитку во внутренний карман куртки. Посмотрев на сына, он тихо ответил, – пойдём сын. Поход за грибами окончен…

И Власов старший двинулся в сторону кромки леса, к оставленным рюкзакам. Сын, поравнявшись с отцом и шуршав листве сапогами, на ходу взвесив стопку папок, шепнул, – нас только что завербовали, или мне показалось?

– Я думаю над этим, – кивнул глава агентства, прищурив голубые глаза, бегающие по опушке, будто ищущие ответы на рождающиеся вопросы от перечня информации и предстоящих задач.

Власом младший, вороша сознание, добавил, – последняя задача, это… конечно…

– …обсудим в конторе, – быстро перебил отец.

Добравшись-таки до походных рюкзаков, и собрав разложенную провизию и уложив папку с крайне секретными данными, в итоге Игорь Клементьевич глянул в корзинку с утренним уловом грибов, и философски усмехнулся, – лисички, твою мать!

Обыденность

Российская Федерация, Москва.

30 марта 2009 года, 23.32

Квартирка Александра Сокольского

– Чёрт побери, как же болит голова! – мысленно проговорил молодой брюнет, сидевший на диване, – достало! – бранился юноша едва слышно, ощущая пульсирующую зубную боль. Она огнём разливалась по челюсти и слово молот ударяла в левую часть черепной коробки. Та и без того устала за долгую напряжённую неделю.

Понедельник, ближе к полуночи разболелся зуб мудрости. Да так разболелся, что на время все глобальные проблемы человечества и отдельных лиц показались ему сущей безделицей по сравнению с этим беспощадным испытанием здоровья, силы воли, и наконец, терпения. Ведь такую мучительную боль терпеть больше было нельзя.

– …надо что-то делать, иначе я сума сойду! – размышлял юноша, с задумчивым и напряженным видом, потрогав больную сторону рукой.

Побродив томным, и в тоже время озабоченным острой болью взглядом, Александр Сокольский хаотично соображал, как бы от неё избавиться.

– Угораздило же в столь поздний час ей проявиться! – с легкой ироничной ухмылкой процедил сквозь зубы юноша, – надо быстро это решать! Хотя, как быстро решать?

На часах, уже переведенных на летнее время, мигала цифра, указывающая на то, что все клиники уже закрыты. До круглосуточных ехать не ближний свет, несмотря на удачное расположение места жительства. К тому же, последняя таблетка, имеющаяся в арсенале домашних лекарств, никак не действовала.

И похоже, даже не собиралась.

С этими, весьма оптимистичными мыслями, посидев недолго в скованной позе, юноша встал с дивана цвета сочной травы и пошатывающимся шагом побрел к шкафу. При этом он едва не споткнулся о здоровенную гантель, которой размахивал весь вечер в порыве сжечь и без того недостающие калории.

Несмотря на вес всего в шестьдесят семь килограмм и рост примерно около ста семидесяти семи сантиметров, парень имел спортивную фигуру и не капли лишнего веса. К тому же, всю сознательную жизнь он был очень подвижен. Сказывалась огромная приверженность к спорту, в основном к экстремальному, за что очень сильно переживали родители Александра, и вечно говорили ему, чтобы он берег себя и в частности голову, и без того странную для всех.

Грузный шкаф достался по наследству от прабабушки, как и всё, что находилось в его маленькой квартирке отдавало старинной советской эпохой. Конечно, это было немного не современно для него, но он был рад тому, что и это есть.

Медленно, со скрипом поворачивая к себе дверцу, на которой было расположено больше зеркало с вкраплениями трещин и патины от прошедших десятилетий, Александр взглянул в него.

Ужасно.

Карие глаза почернели, и уже не отдавали блеском шоколадного оттенка. Они были насыщены дьявольской чернотой. Вокруг зрачков пустили паутинку полопавшиеся маленькие сосуды. Посмотрев в глаза и не отыскав там надежды на облегчение, он стал дальше просматривать в себе признаки внутренней боли. Под озорными в обыденной жизни глазами, а теперь совершенно бесчувственными, залегли круги синевы. Толи от вечного недосыпания, заданного столичным ритмом жизни, толи от внутренней боли. Лицо треугольной формы побледнело больше обычного, излучая далеко нездоровый и обеспокоенный вид. Бывало время, когда кожа всегда была смуглой даже самой холодной зимой, сейчас же на бледном лице ввалились щеки.

Сокольский набрал в грудь побольше воздуха и надув ввалившиеся щеки, стал медленно выпускать воздух через маленькое отверстие тонких сжатых губ. Ему думалось, что вот он выдавит весь воздух, а с ним и ноющую боль, мелкие неурядицы, накопившиеся за неделю, усталость и просто тоску. Ещё он сожалел о том, что мысленное избавление от боли ему так и не удалось.

Вытравив из себя остатки воздуха, постояв в позе порабощения и преклонения перед здравым смыслом, Сокольский ехидно улыбнулся, скорее не из-за недовольства своим болезненным видом, а из-за нагнетаемой им самим ситуации…

– Да, уж красавчик! Надо идти в аптеку, – твердо решил для себя Александр.

Не закрывая дверцу шкафа, он подошел к стене и включил яркое освещение. На потолке висела люстра, сделанная из металла и деревянных элементов. Возрастом она превосходила новоиспечённого владельца квартиры раза в два. В свете яркой обстановки озарился гармоничный порядок. Все вещи были четко определены по своим местам и с расчётливой необходимостью.

Большой угловой компьютерный стол, простенький, но уютный был единственной современной вещью, относящейся к разряду мебели. Остальное же походило на собрание антиквариата, и находилось в достойном состоянии.

На столе был расположен монитор, среднего размера, конечно немого мелковат для своей ниши, но вполне удобный в использовании. Перед монитором красовалась маленькая сувенирная машинка, подаренная Александру другом на восемнадцатилетние. Остановивши на ней взгляд, юноша сказал про себя, – неужели прошло четыре года? Как же быстро летит время, чёрт побери!

Но это была далеко не единственная сувенирная модель из малочисленной коллекции. Было еще три, размером побольше, но это были особые модели, кстати, тоже подаренные в разные года и разными людьми, знающими пристрастие Александра к определенному автопрому.

Среди коллекции машин, хотя, как можно назвать коллекцией всего четыре экспоната, имелись различные сувениры из разных уголков планеты. Все они, по мнению хозяина пытались украсить экстерьер рабочего места, ни грамма не перегружая своим присутствием фон. На краю верхней полки красовался небольшой флажок, носивший название учебного заведения, которое Сокольский закончит лишь в следующим году. Из-за смены факультета и специальности был потерян год, но Сокольскому нравилась учёба, и это можно было сказать по тем стопкам книг, которые имелись и постоянно накапливались на серванте по соседству.

Сокольский обождал читать книги по вечерам, в тихой домашней обстановке, сидя на диване, который жил в этой квартире, но к современности сохранил достойный вид, хотя и носил зеленый цвет и был сделан из странного грубоватого материала.

Каждое утор и вечер постель собиралась и разбиралась, занимая в среднем около полторы минуты времени. Сокольский, у которого в крови была тягота к аналитике и статистике, подсчитал, что при его образе жизни, а этот образ жизни был окрашен разъездами, частыми пребываниями вне дома он тратил около десяти часов в год на сборку и разборку постели. Не мало. Зачем?

Слева от дивана-кровати почти вплотную стояла тумба, где хранились постельные принадлежности, забавно иерархически расформированные внутри. Тумбочка эта, к тому же служила хорошей платформой для полезных вещей. К слову, на ней стояла зеленого цвета советской эпохи настольная лампа, имевшая схожий с диваном оттенок, а впрочем, и все стулья, находившиеся в комнате. Дальше этой лампы стояли тарелки на подставках, изображающие флаги разных государств, привезенные Сокольским из разных стран.

Вокруг тарелочек были разложены ракушки и кораллы, поднятые со дна океанов и морей, и порой незаконно вывезенные из стран. Вечерами, Сокольский усаживался в левом углу дивана, и, вытянув ноги, включал с лампу для чтения, придающую страницам книг тёплый оттенок и особую магию букв. Открывая книгу, он начинал путешествие по линии сюжета и формировал образы персонажей в голове.

Вообще, вечерами в комнате горела одна лишь лампа. Яркий свет Сокольский не любил. Приглушенный свет, подчеркнутый легкой музыкой, доносящейся из динамиков музыкальной системы создавал атмосферу умиротворенности, настраивал на позитивное мышление.

Сейчас же этого позитива и след простыл. Всё унесла эта проклятая зубная боль. Даже яркий свет не прогнал её восвояси.

– В магазин что ли зайти? Тортик… – еле слышно сказал Сокольский, и удивился, когда боль на мгновение отступила.

Но это был мимолетный приступ такого удовольствия, что, когда возвратилась боль, Сокольский пожалел, что не имеет пульт для остановки времени под рукой. Потрепав себя по густым, темным, даже скорее чёрного цвета волосам он задумался о том, как ему одеться. Резко развернувшись посередине комнаты, он подошел к шкафу, мимолетом посмотрев на часы.

Открыв всю ту же дверцу шкафа, Сокольский вытащил оттуда недавно купленные синие джинсы. Белая футболка, которая подчеркивала жилистые плечи уже сидела на нём.

– …свитер? – с задумчивым видом всматривался юноша в полки шкафа, мысленно перебирая вариации одежды.

Вообще, он часто отпускал в пространство фразы и мысли, когда находился у себя дома, один. Ему всегда хотелось вести оживленный и насыщенный красочными изречениями диалог, но, к сожалению, поговорить ему было зачастую не с кем, в своей квартирке. Разве что только звонки и переписки с друзьями и сокурсниками по университету.

Но сейчас было поздновато для звонков, и оставалось лишь посылать интеллектом сигналы в космос. В последнее время его преследовали пока непонятные ощущения о приближении чего-то грандиозного, чего-то таинственного. Чего-то, что изменит его жизнь, кардинально. Раз и навсегда. И это ощущение нарастало странным образом весь предшествующий год. С мыслями о неизбежности похода в аптеку Сокольский снова глубоко вздохнул и потянул руку в полку.

Выудив бархатный свитер коричневого цвета, похожего на цвет его глаз, Сокольский натянул на себя еще одну раритетную вещь, уже из категории одежды.

Попутно соображая, что еще надо купить и сделать перед выходом, Сокольский медленно потянулся за шарфом. Навязав по-французски шарф, он оставил включенным компьютер, и было собрался идти в коридор, но остановившись на миг, решил все же его выключить, подумав при этом, – мало ли что…

Выключив компьютер и свет, окинув комнату взглядом, Сокольский взял сумку со стула и направился в коридор. Его часто спрашивали, зачем он постоянно таскает её, на что он отвечал интеллигентной улыбкой. Носил собой он обычно паспорт, большую тетрадь, для записей учебных и заметок. Всегда имелась пара ручек, карандаш, слегка притупленный временем, но не частым использованием в отличие от ручек, которые частенько сменялись. Во внешнем отделении лежал студенческий билет, там же находилась мелочь монетами, пару десяток бумажного образца и тряпочка для обуви, сложенная таким образом, чтобы не испачкать сумку. Всё в его жизни было интеллектуально взвешенно, просчитано и упорядоченно.

До этого вечера.

Италия, о. Сицилия около 20.32

Дом семьи Бино.

– Dio Mio¹! Дочь моя, я даже не знаю, что тебе конкретно посоветовать. Съезди в аптеку, купи обезболивающее, – с лёгким итальянским акцентом встревожено произнес довольно высокий и широкий в плечах мужчина в светлых джинсах и белой хлопковой рубахе с закатанными по локоть рукавами.

– Да пап, хорошо. Эта боль меня уже достала. Третий час мучаюсь, уснуть не могу. Проклятый зуб, чтоб его! – на другом конце провода отозвался мягкий, но слегка раздраженный голос, – не могу больше терпеть! Завтра обязательно к врачу поеду, пусть или выдернет его к чертям, или залечит. Хотя это вряд ли поможет ситуации, от него-то откололся приличный кусок.

– Как тебя угораздило, кроха моя… Мама тоже переживаем. Она, кстати, привет тебе передает. Будешь говорить? – ласково и отчетливо произнося каждое слово, говорил отец Кристины Бино.

– Да! Уже соскучилась за те пару недель, что вы торчите на этом бандитском острове, – с явной подколкой произнесла эту фразу взволнованная девушка, – когда в Москву?

– Скоро доча, обещаю. Как только уладим вопросы с недвижимостью, и ещё кое-что… – произнес её отец.

– Вечно ты папа в своем репертуаре, кое-что да кое-как, – с явным подтруниванием добавила дочь, – когда же ты оставишь свои скрытые штучки и будешь говорить открыто…

– Ну, ты же умная девочка, и понимаешь, что все телефоны прослушиваются, хотя то, что мы собираемся делать, носит абсолютно законный и честный характер. Просто это личное, и прочим ушам слышать это ни к чему, – медленно, словно читая книжку на ночь, произнес Массимо Бино.

– Знаю. Просто так хочется говорить открыто, без оглядки на конспирацию, – протараторила дочь Бино.

– Да, и мне. Но деньги любят тишину. Сходи в аптеку, только будь осторожна, возьми с собой сама знаешь что, и быстро домой, без приключений! – напутствовал отец Кристины, – мы приедем через недельку, а ты к тому времени надеюсь, успеешь залечить свой зуб. И да, не жуй больше гречку с камешками! – слегка усмехнувшись, заключил Массимо.

– Кто ж, мать, её знал, что так получиться. Я хорошо её перебрала перед, тем как сварить… – чуть со злобой отозвалась Кристи, подумав про то, что злиться только на себя.

– Верю, верю… – устало произнес Массимо, улыбнувшись добродушно, – всё, целую тебя родная моя, люблю, и помни, ты для нас с мамой единственный свет в этом Мире.

– И я обожаю тебя папка, люблю безмерно и целую. Чао! – в голосе Кристины послышались тёплые нотки любви.

Массимо повернулся, приложил ладонь к микрофону телефона и позвал свою жену, верную спутницу по жизни.

– Света! – чуть торопясь сказал Массимо, – иди, дочь хочет с тобой поговорить!

– Иду Макс, уже иду, где там моя прелесть… – нараспев произнесла мать Кристины.

На террасу большого дома вышла стройная женщина, приятной наружности, одетая в домашний халат кремового цвета, расписанного рисунком цветов. В её походке было что-то спортивное, и ещё бы, в прошлом мать Кристины уделяла довольно много времени спорту, занимаясь бегом, катаясь на лыжах и плавая. Впрочем, этим она занималась и по сей день, правда менее активно.

Светлана Александровна подошла к мужу, потянулась к нему на носочках и нежно поцеловала в губы. Массимо с наслаждением заглянул в бездонные карие глаза, и в миллиардный раз почувствовал, насколько сильно он любит свою жену.

– Держи милая, можешь не спешить, – с улыбкой произнес Массимо и передал жене мобильный телефон.

– Как скажешь дорогой, – с такой же влюбленной улыбкой ответила Светлана Бино.

Мать Кристины начала расспрашивать дочь о том, как она умудрилась повредить зуб поедая гречневую кашу. При этом она улыбалась, дивясь дочериной неурядице, но говоря четкие и серьезные фразы. Светлана научилась этому во времена советского детства – говорить серьезные вещи улыбаясь и наоборот. В ней присутствовала рассудительность дюжины людей и комичность сотни жителей туманного Альбиона.

Тем временем, Массимо стоял, обняв свою жену сзади, и наблюдал лучи уходящего солнца над водами Средиземного моря. Слегка изогнув шею, он поцеловал свою жену в макушку, при этом, глубоко вдохнув запах волос, которые, как и сейчас, с юных лет несли сладкий запах неведомых человечеству цветов.

Массимо был выше ростом на целую голову, и сейчас положил свой подбородок на макушку жене. Слегка прищурив глаза, он стал наблюдать прекрасные виды морских простор и оконечностей острова.

Большую часть сознательной жизни Массимо мечтал о таком вот виде, иметь убежище на побережье, семейный дом, купленный на законно заработанные средства. Они с женой долго шли к этой цели, вместе, однако, достигнув её некоторое время назад, решили на этом не останавливаться.

Вообще, Массимо Бино был наполовину итальянцем, а на другую половину русским. Жена обычно называла его Максом, как и привыкла с юных лет знакомства в университете. В деловых кругах он являл собой успешного архитектора и проектировщика, владельца собственной строительной компании, работающей на территории Европейского союза, пользуясь спросом у частных инвесторов. Имя же его звучало весьма оригинально, и придавало некий статус аристократичности. Вся его внешность говорила о безмерной силе воли и несгибаемости характера. Ростом он был чуть меньше двух метров, широкий в плечах, вечно загорелый, благодаря тому, что предки итальянцы жили на юге Италии. Погода, как известно в этих регионах всегда баловала теплом и солнцем.

Глаза отца семейства Бино имели темно-карий оттенок и никогда не изменялись в цвете от освещения или настроения, как это бывает у большинства людей. Лицо его излучало внутреннюю гармонию и внешнее ощущение успеха в жизни. Нос, глаза и губы были так идеально расположены по отношению друг к другу, что создавалось впечатление будто сам создатель при развитии плода в утробе матери начертил архитектуру будущего строения и выражение лица Массимо, а потом спокойно ушел заниматься своими обычными делами.

Взгляд его всегда был чуть с прищуром, изучающий, анализирующий, не упускающий ни капли лишней информации о состоянии пространства вокруг себя. От такого эффекта под глазами мирно покоились мимические морщинки. Ещё Массимо обладал и загадочной улыбкой, которой он часто любил награждать окружение. Хотя, как он сам говорил: «…я улыбаюсь, потому что я просто счастлив».

И право, он был действительно счастлив. У него было то, о чём мечтают, пожалуй, все в этой жизни: превосходная семья, которая состояла всего из трех человек, его самого, жены и любимой дочки. Больше родственников они не имели, даже дальних. Так сложилось и Массимо часто об этом жалел. Пожалуй, это было единственное, что его печалило в жизни. Он был единственным ребенком в семье, родители рано оставили этот Мир, не успев увидеть даже окончания его учёбы и Массимо временами печалился об этом, когда пускался мыслями в прошлое. О, как он хотел, чтобы его отец-итальянец нянчил свою внучку, его дочь Кристину, а мать Массимо, настоящая русская женщина помогала бы ему в этом, и Кристина бы познала, что такое любовь деда и бабушки. Но, увы.

Родители жены Светланы тоже быстро уши из жизни. Отец Светланы, Александр, был типичным русским военным и под заказ карьеры оказался болен раком легких, потому что с детства и на службе смолил как паровоз, никогда не сетовал на недомогания, наотрез отказывался от медицинских обследований и каких-либо таблеток. Вот так и умер, сам себе героем, абсолютно здоровым в мыслях и счастливым душой. Задолго до смерти он успел познакомиться с Массимо и проникся к нему уважением и доверием. А ещё больше был рад за то, что дочь его смогла найти свою путеводную звезду в будущей жизни исполненной в ярких красках. Массимо и Александр Иванович часто общались, и Массимо, как настоящий джентльмен первым попросил руки своей будущей жены у её отца, на что старый чекист в отставке улыбнулся, обнял будущего зятя, похлопал по плечу, и сказал одну единственную фразу: «добро пожаловать в семью!».

После чего их взаимное доверие и уважение возросло ещё больше.

Семья, какое сладкое слово, и как оно много значит в жизни людей, ведь самое первое познание окружающего Мира и воспитание будущего человека начинается с семьи. Массимо всегда было жаль тех, кто не имел этого маленького счастья, тех, кто не имеет семьи. И может быть поэтому, когда его дела стали идти успешно и бизнес развивался, шёл так сказать в гору, часть прибыли он отдавал в русские детские дома. При этом, не просто переводя деньги на расчётные счета, а самостоятельно навещая заведения и покупая необходимые вещи, оплачивая бригады строителей, которые приводили в сносный вид потрепанные временем и постсоветской депрессией нулевых годов и без того уставшие строения. Делал так он потому, что он знал, как расходуются деньги, пожертвованные детским домам, и как они расходятся по карманам гнилой паутины жадной либеральной бюрократии. При этом Массимо никогда не ругал вслух действующие власти стран, не отпускал в их сторону язвительные фразы по поводу их алчности и высокомерия. Он всегда говорил то, что по-другому мир людей не может жить, и власть имущие не могут быть честной и абсолютно порядочной прозрачной структурой, здоровым организмом. Всю жизнь власть элит будет развиваться по законам собственного мира, мира коррупции и взяточничества.

Что касается обездоленных детей, то Массимо никогда не стеснялся и не боялся смотреть в печальные юные глаза, просящие о любви, сострадании и семейном счастье. Посему Массимо был доволен в жизни очень малым, доволен тем, что у него была и есть семья.

Сейчас Массимо вдруг вспомнил свою покойную тещу. Мать Светланы, Антонина была, как говорили ранее «одна из заправских русских женщин, жен военных», которая вечно суетилась и бегала сломя голову, когда в доме собиралось много гостей-сослуживцев. Она была весела и рассудительна, вечно наставляла мужа на то, что он должен уделят побольше внимания своему здоровью, и вечно говорила: «…ох уж эти упрямые вояки». Внешность у нее была самая что ни на есть благородная, и поэтому её внутренний веселый и задорный образ, да и манеры поведения никак не вязались с аристократичными чертами лица. В этом была её изюминка, та самая, что в своё время привлекла Александра Ивановича и привязала его к будущей избраннице сердца. Они всегда ладили и никогда не учиняли семейных ссор, решая все вопросы полюбовно, находя оптимальный компромисс.

После свадьбы Массимо и Светланы, Александр Иванович под гнётом новоиспеченной ячейки общества поддался уговорам сходит на обследование, и к великому сожалению молодой семьи и горьким слезам жены Александра, был обнаружен обширный рак легких на поздней стадии, названа приблизительная продолжительность жизни.