Гессенская волчица

Глава 3

«Повторяя данный Родителем НАШИМ священный пред Господом Вседержителем обет посвятить по завету НАШИХ предков всю жизнь НАШУ попечениям о благоденствии, могуществе и славе России, МЫ призываем НАШИХ верноподданных соединить их молитвы с НАШИМИ мольбами и повелеваем им учинить присягу в верности Ея Императорскому Величеству Государыне Императрице Александре Феодоровне, которой и надлежит вступить на Прародительский Престол Российской Империи и нераздельных с нею Царства Польскаго и Великаго Княжества Финляндскаго в случае НАШЕЙ смерти, ежели Богу не угодно будет благословить наш брак рождением Сына.

Дано в Санкт-Петербурге, во 2-й день Апреля, в лето от Рождества Христова тысяча восемьсот девяносто пятое, Царствования же Нашего в первое.

На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано: «НИКОЛАЙ»…

* * *

Смятая газета лежала на зелёном сукне стола. Великий Князь Владимир Александрович был в ярости и не мог найти себе места… Утренние петербургские газеты вышли с Высочайшим манифестом о порядке престолонаследия, который у многих вызвал шок. Великий Князь не был исключением, он был шокирован безрассудством своего царственного племянника. Фактически Императрица Александра Фёдоровна объявлялась наследницей престола. Самое главное – с Владимиром Александровичем никто даже не счёл нужным посоветоваться.

А ещё газеты пестрили царскими указами и приказами, из которых следовало, что столь уравновешенная система власти, созданная покойным Александром Третьим, была изменена за одну ночь. И всё это из-за сопливой гессенской девчонки. С лёгкой руки Великой Княгини Марии Павловны молодую Императрицу при дворе уже успели прозвать «гессенской мухой», но кто же знал, что муха эта окажется такой назойливой…

После смерти Александра Третьего молодой Император до сей поры не сделал ни единого шага, не посоветовавшись предварительно со своими дядьями, Владимиром Александровичем и Алексеем Александровичем. Тем паче, что Николай Второй вовсе не горел желанием что-либо менять в государстве, считая созданную покойным царём систему близкой к идеалу. И вдруг за одну ночь всё это рухнуло, а он, Великий Князь, Главнокомандующий русской гвардией, узнаёт обо всём этом из газет… С ним даже не сочли нужным посоветоваться…

Прочитав газетные сообщения, и получив доставленный курьером из Зимнего дворца «Высочайше утверждённый порядок присяги» за подписью нового министра двора генерал-адъютанта Рихтера, Великий Князь уже был готов подать в отставку со всех постов в знак протеста против такого дерзновенного нарушения всех устоев. Рассудительная Мария Павловна уговорила его не принимать скоропалительного решения. Великому Князю пришлось согласиться с высказанным женою мнением, что отставка удалит от двора не только его самого, но и его сыновей, а великокняжеская чета всё ещё не переставала надеяться, что настанет тот день, когда если не сам Владимир Александрович, то его сын будет коронован короной российских императоров.

Немного успокоившись, Владимир Александрович вызвал камердинера и приказал подать парадный мундир. Облачившись в свитский мундир с эполетами, аксельбантом и орденами, надев через плечо голубую муаровую ленту³², Великий Князь накинул роскошную «николаевскую» шинель с бобровым воротником, и вместе с Марией Павловной выехал в Зимний дворец. Хотя от великокняжеского дворца до Зимнего было рукой подать, Великий Князь потребовал карету.

Ночью выпал снег. День стоял ясный и холодный. Дворцовая набережная патрулировалась конными разъездами кавалергардов, у Дворцового моста стоял пикет семёновцев.

Карета Великого Князя подъехала к Салтыковскому подъезду. Владимир Александрович и Мария Павловна поднимались по лестнице, когда им встретился Великий Князь Николай Николаевич. Владимир Александрович резко остановился, и, даже не поздоровавшись со сво-им двоюродным братом, высказал ему всё, что у него накипело с утра:

– То, что сделали ты, Павел и Константин, это хуже, чем заговор. Это просто безумие!!! Вам что, так захотелось повторения 1825 года? Но вы забыли, что тогда, слава Богу, Россию спас от новой смуты наш дед Николай Павлович!!! Кто будет спасать нас от новой смуты теперь? Вы ночью, по-воровски…

Голос Владимира Александровича гремел так, что придворные старались поскорее куда-либо спрятаться, лишь бы быть подальше от великокняжеского скандала. Он кричал и буквально задыхался от возмущения.

– Как вы смели забыть о своём долге? Как вы смели скрыть от меня и Алексея? Это вы вместе с Аликс подбили несчастного Ники на это безрассудство, и теперь по вашей вине Россия стоит на краю пропасти! Ники всегда прислушивался к моему мнению, и без подсказки со стороны он бы никогда не решился…

Николай Николаевич молча слушал яростную тираду. Одетый в парадную генеральскую форму Лейб-Гвардии Гусарского полка, он выглядел не просто торжественно, а даже величественно. Белый ментик с бобровой опушкой, расшитый золотом алый доломан, бобровая шапка с султаном – всё это органично дополняло импозантную долговязую фигуру Великого Князя. Казалось, что он абсолютно спокоен, и только хорошо знавшие Великого Князя люди могли бы определить, что он взбешён. Его властное, строгое, гордое лицо было искажено.

– Так это я виноват, что вы с Алексеем постоянно орали на Николая? – отозвался Николай Николаевич. – Это я виноват в том, что Император не хочет вас видеть? Ты не давал ему даже слова сказать, обращался с ним, как с мальчишкой!!!

– Но позволь…

– Не позволю! – голос Николая Николаевича, резкий, громкий, немного гортанный, звучал злобно, враждебно, с какой-то полупрезрительной небрежностью. Взгляд его глаз был пристальный, хищный, ничего не прощающий.

– Никто не смеет упрекнуть меня в том, что я исполнил Высочайшую волю! – воскликнул он. – Это мой долг, долг Великого Князя и долг русского генерала! И я его исполню!

Владимир Александрович, всегда гордый и самоуверенный, не выдержал такого напора, стушевался и проследовал вверх по лестнице. Мария Павловна последовала за ним, гордо задрав подбородок. Когда они вошли в Арапский зал, там уже собралось довольно много народа. Собрались практически все царские родственники. Мужчины в парадных мундирах, сверкающие орденами, золотым шитьём и эполетами. Дамы в русских платьях и кокошниках, с красными орденскими лентами.³³ Несмотря на всё это внешнее великолепие, обстановка в зале была нервная, тревожная.

Старейший член Императорского Дома, председатель Государственного Совета Михаил Николаевич, великан с седеющей бородой и красно-сизым носом, крепко сжимающий в руке фельдмаршальский жезл, был вместе с сыновьями, Сергеем и Георгием.

Генерал-адмирал Алексей Александрович, которого на флоте давно уже прозвали «семь пудов августейшего мяса», еле слышно беседовал с герцогом Евгением Лейхтенбергским,³⁴ рогоносным мужем своей многолетней метрессы, прекрасной Зины Скобелевой.

Великая Княгиня Александра Иосифовна, «тётя Санни», когда-то одна из первых придворных красавиц, а теперь совсем седая строгая старуха, общалась со своей невесткой Елизаветой Маврикиевной. Огромные голубые глаза, пышные волосы, прямой нос и красивый рот и сейчас делали Александру Иосифовну необычайно обаятельной.

Пётр Николаевич, спокойный, уравновешенный и застенчивый человек, стоял рядом со своей женой Милицей, дочерью черногорского князя Николы, поклонницей сочинений восточных мистиков, оккультных наук и спиритизма.

Особняком ото всех держался принц Александр Петрович Ольденбургский,³⁵ который не входил ни в какие дворцовые коалиции. Он стоял в сторонке, с женой Евгенией Максимилиановной и сыном Петром, скромным и неприметным гвардейским поручиком.

Великая Княгиня Елизавета Фёдоровна что-то говорила молодой Императрице. Александра Фёдоровна слушала сестру невнимательно. Пустой и напряжённый взгляд, пятна на щеках, всё это свидетельствовало о том, что все мысли её сейчас только о несчастном муже, что происходящее вокруг доставляет ей невыносимые страдания.

У самой двери в Малахитовую гостиную стояли Константин Константинович в преображенском мундире и Павел Александрович в тёмно-зелёном гродненском доломане с ментиком, оба с новенькими генерал-адъютантскими аксельбантами. Рядом стоял Великий Князь Дмитрий Константинович, долговязая каланча в мундире Конно-Гренадерского полка.

Владимир Александрович размашистым шагом подошёл к ним и громко спросил:

– Где Сергей?

– Он у Николая, вместе с Воронцовым-Дашковым и Рихтером, – ответил Павел Александрович. – У врачей неутешительные прогнозы. Николаю всё хуже и хуже. Сергей очень долго сидит у него, что-то обсуждают.

– И что, вы готовы принести присягу Аликс? – снизил тон Владимир Александрович. – Ежели случится новая смута, вы все будете отвечать перед Богом!

– Гвардия уже приведена к присяге Аликс, – тихо сказал Константин Константинович. – Как и весь гарнизон Петербурга… Сейчас нужно не скандалить, сейчас всем нужен мир и согласие.

В это время в зале появилась Императрица Мария Фёдоровна, в сопровождении Михаила и Ольги. Ни на мгновение не останавливаясь, она проследовала прямиком к Александре Фёдоровне.

– Ты очень зря радуешься тому, что мой несчастный сын сделал это безумство! – голос вдовствующей Императрицы дрожал от негодования. Трудно было представить, что эта хрупкая, грациозная, быстрая женщина может превратиться в злобную фурию, готовую выцарапать глаза любому, кто посмеет посягнуть на благо её детей. – Что же ты задумала такое? Украсть престол у моих сыновей?

– Ваше Величество, я поступаю так, как хочет мой муж и Ваш сын, – робко отозвалась Александра.

– Не ври мне, – перебила Мария Фёдоровна. – Твой муж лежит на смертном одре, а ты, вместо того, чтобы молить Бога о его спасении, плетёшь интриги!!! А эти смутьяны, – махнула она рукой в сторону Павла Александровича и Константина Константиновича, – рады стараться, услужить тебе… Был бы жив Саша… Я не стану тебе присягать!!! Не стану!!! Боже, если ты меня слышишь, не позволь случиться узурпации!

В зале воцарилась мёртвая тишина. Открытый протест Марии Фёдоровны находил поддержку в душах большинства присутствующих, но поддержать эту смелую женщину почти никто не решился.

Вдовствующая Императрица, не обращая внимания на застывших у дверей дворцовых гренадеров, ворвалась в гостиную. Николай лежал на топчане под пледом. Бледное лицо и глубоко запавшие глаза свидетельствовали о том, что этому человеку довелось пройти через сильную боль. Рядом с топчаном сидел Великий Князь Сергей Александрович, нервно теребя пальцами наконечник аксельбанта. Министр внутренних дел граф Воронцов-Дашков и министр двора Рихтер стояли рядом. Лейб-хирург Вельяминов возился у столика с медицинскими принадлежностями.

– Ники, как ты мог это сделать? – обратилась к Императору Мария Фёдоровна. – Кто надоумил тебя на это безумие? Я не позволю этой гессенской гордячке узурпировать русский престол! Я не стану ей присягать и детям своим не позволю! Ники! Прошу тебя, одумайся, отмени свои указы, пока не поздно! Или ты хочешь ввергнуть Россию в смуту? Умоляю, отмени свои указы! Твоё слепое безрассудство приведёт Империю в пропасть. Всем святым заклинаю тебя, Ники, спаси Россию!

– Если Вы не заметили, Ваше Величество, то я как раз сейчас занят тем, что спасаю Россию, – тихо отозвался Император. – Спасаю от хаоса. Или Вы хотите, чтобы после моей смерти Георгий царствовал и управлял Россией прямо из Аббас-Тумана? Врачи воспретили ему приехать даже на похороны Папа́, петербургский климат губителен для его слабого здоровья. А ты желаешь, чтобы он царствовал? Или Мишка в свои шестнадцать лет годен для престола? Нет, я не могу, не имею права оставить престол тому, кто не способен править… Тем паче сейчас, когда Россия стоит перед опасностью…

– Ты не прав, сын мой, – яростно запротестовала Императрица. – То несчастье, которое произошло с тобой, оно не может поставить под сомнение преданность народа царю. Я уверена, что ты преувеличиваешь опасность, или кто-то наговорил тебе… Саша передал тебе царство, Богом ему вручённое, оставил тебе Россию сильную и неруши-мую, с мудрыми министрами и сановниками. А ты хочешь всё это по-ломать ради твоей Аликс!!!

Мария Фёдоровна сорвалась на рыдания:

– Мой бедный Ники, дай  Бог тебе силы и мудрость в это страшное время, чтобы найти необходимые меры, чтобы побороть это зло …

– Моё решение неизменно, моя дорогая Мама́! Ты правильно сказала, что Папа́ передал мне царство, и я хорошо помню, как он сам принял власть после злодейства первого марта, среди смуты… И его святой пример… укрепляет меня и даёт мне силы сейчас… и надежды… Я обещал ему охранять самодержавие…

Николай говорил сбивчиво, как будто спешил высказать всё, что у него накопилось:

– И то, что я делаю, я делаю даже не ради Аликс, которую очень люблю, а делаю ради России. Я несу ответственность за судьбу моих подданных пред престолом Всевышнего. Я знаю, что очень скоро умру… Но я чувствую, я знаю, что я не один, что за меня молится кто-то, который очень близок к Господу Богу… Я уверен, что дорогой Папа́ там, на небесах, понимает меня и поддерживает мои начинания.

– Минни, – обратился к Императрице Сергей Александрович, – сейчас не время для личных прихотей. Николай принял единственно верное решение, как бы кому оно не казалось безрассудным. Божья милость не оставит Россию, но если Аликс разрешится девочкой, что тогда? Ники принял решение на случай, если воля Господня призовёт его к ангелам, и, если так будет угодно Всевышнему, Аликс придётся исполнить свой священный долг. Разве Саша в случившихся обстоятельствах оставил бы трон больному Георгию? Про Мишу я и говорить не хочу, он ещё совсем юнец, мальчишка.

Великий Князь встал с кресла. Серо-зелёные глаза, под белесыми бровями, смотрели жестоко и колюче. Он стоял прямо, с поднятой головой, выпятив грудь, прижав локти к бокам, и пальцами вертел кольцо с драгоценными камнями, которое обычно надевал на мизинец.

– Сейчас нам всем нужна сильная направляющая воля, способная укрепить самодержавие, – продолжил Сергей Александрович. – Ники не только мой племянник, он, прежде всего, мой Государь. Я буду первым из верноподданных, охраняющих престол и самодержавие. Минни! Вы обязаны подчиниться воле Государя, Вашего сына. Памятью незабвенного Саши… Заклинаю! Поймите, что нам сейчас нужен внешний и внутренний мир. Россия должна развиваться, крепнуть и богатеть, а это возможно только при самодержавии. Саша был прав, когда говорил, что ежели рухнет самодержавие, то рухнет и Россия. И чтобы этого не допустить, не ввергнуть Россию в катастрофу, сегодня мы все обязаны исполнить наш долг! Вам негоже подавать другим пример непослушания! Вы русская Императрица! Ваш долг – поддержать Государя в столь трудный час!

Великий Князь говорил взволнованно, очень эмоционально, что было так непривычно для этого всегда строгого и исключительно холодного человека, чьи тонкие губы сейчас были сжаты в прямую линию.

Мария Фёдоровна не выдержала, рухнула в кресло, закрыла лицо ладонями.

– Поступайте, как знаете, – буквально простонала она. – Моё сердце истекает кровью. Я не могу убедить своего сына, я могу теперь лишь просить Господа облегчить последствия этого слепого безумия. Ты, Ники, ввергаешь Россию в пучину смуты. Ты возлагаешь на слабые плечи юной Аликс ярмо, которое она не в силах будет нести.

– Государь, – обратился к Николаю генерал-адъютант Рихтер, – всё уже готово для присяги. Прикажете начинать?

– С Богом, Оттон Борисович, начинайте …

Рихтер вышел из гостиной в зал и оповестил о необходимости проследовать во Дворцовую церковь. Александра Фёдоровна, закусив губы, первой, как и положено по протоколу, вышла из Арапского зала. Следом за ней, в порядке старшинства, медленно потянулись особы Императорской Фамилии.

В ротонде уже ожидали первые чины Императорского двора, которые возглавили шествие. За членами Императорского Дома следовали придворные дамы. При входе в церковь Императрицу встречало придворное духовенство с крестом и святою водою.

Александра Фёдоровна приложилась к кресту и проследовала к месту, указанному министром двора.

В церковном зале стояли гвардейские взводы со знамёнами и штандартами. Там же стоял небольшой инкрустированный стол с золотой чернильницей, на котором после присяги члены Императорского Дома должны были подписывать присяжные листы.

Сам Император остался в гостиной под присмотром докторов. Утренний врачебный консилиум пришёл к неутешительным выводам, и теперь врачи ни на минуту не отходили от Николая, периодически осматривали ногу.

По окончании литургии началась присяга. Посреди церкви поставили аналой с крестом и Святым Евангелием. Присягу в верности Государыне Императрице Александре Фёдоровне по очереди читали вслух, а затем ставили подписи и передавали присяжные листы престарелому министру иностранных дел князю Лобанову-Ростовскому,³⁶ для хранения в Государственном Архиве.

Все присутствующие на церемонии заметили, что вдовствующая Императрица и Великий Князь Владимир Александрович делали немалые усилия для того, чтобы дочитать присягу до конца. Мария Фёдоровна держалась стойко, но слёзы на глазах свидетельствовали, что Императрица невыносимо страдает. Владимир Александрович прочитал присягу быстро и отрывисто, как будто спешил поскорее исполнить столько неприятную для него обязанность.

Процедура приведения в присяге прошла в напряжённой зловещей атмосфере. Мысли большинства присутствующих были лишь о том, как долго ещё проживёт несчастный Император. После похорон Александра Третьего прошло всего пять месяцев, и снова призрак смерти бродит в царских покоях.

После принесения присяги все сразу же разъехались по домам. Никаких банкетов и салютов, никаких торжеств не было. Всё прошло нервно, скомкано и напряжённо.

По возвращению в Аничков дворец Мария Фёдоровна удалилась в кабинет и стала писать письмо в Копенгаген своей матери, королеве Луизе.

«Ангел мой, мама! Большая жертва принесена мною сегодня. Вместе с остальными членами Императорского Дома я приняла присягу в верности моей невестке Аликс. Если бы ты знала, как тяжело было мне исполнить этот ужасный долг. Если бы милый Саша был жив, он бы никогда не допустил такого моего унижения перед этой гордячкой, моей невесткой. Она уже узурпировала престол. Она уговорила моего бедного Ники сделать её де-факто наследником русского престола. Бедный Ники! Я присутствовала в церкви только ради моего несчастного сына в столь трагический момент его жизни. Ты не представляешь, как моё разбитое сердце истекало кровью при виде Аликс, которая стояла с таким видом, будто она полновластная хозяйка России. Нас ждут тяжкие времена».

Глава 4

Россия ждала чуда, но чуда не случилось. Император Николай Александрович скончался 6-го апреля 1895 года в два часа 25 минут пополудни, пробыв больше суток в беспамятстве. Лучшие столичные доктора оказались бессильными, вся русская медицина оказалась бессильной перед природой. Безжалостная гангрена очень скоро победила усилия докторов и сопротивление молодого царского организма. Император умер, так и не приходя в сознание, в горячечном бреду, то и дело повторяя одно и то же слово – «смерть».

Александра Фёдоровна, которая была рядом с мужем до последнего вздоха и держала его остывающую руку в своих ладонях, не желала верить в страшное… Не могла поверить… Она молча сидела у топчана с телом, прикрытым простым офицерским пальто, и никто из родственников и придворных не решался отвести её от уже холодного трупа Николая. Обессиленная, измотанная, уставшая, Александра Фёдоровна не могла даже плакать. В прекрасных синих глазах не было ничего, кроме отчаяния и страха.

Застывшая, как мраморная скульптура, царица сидела у холодного тела, не отпуская руку мужа. Просидев так несколько часов, она упала в обморок, и докторам пришлось приводить её в сознание при помощи нюхательной соли.

Три дня тело Императора оставалось в Малахитовой гостиной, где он встретил свой смертный час. Бренные останки, покрытые императорской мантией из золотой парчи, украшенной чёрными двуглавыми орлами и подбитой горностаем, покоились на той самой постели, на которой почил царь. В гостиной беспрерывно служили панихиды, на которых подолгу стояли члены Императорского Дома, высшие сановники Империи и придворные. Потом тело поместили в парадный гроб, обитый малиновым бархатом, и торжественно перенесли в Большую Дворцовую церковь.

Всё это время убитая горем Аликс не отходила от гроба, лишь

изредка отлучаясь для короткого сна. Сергей Александрович и Элла по очереди дежурили подле неё, чтобы хоть как-то поддержать Императрицу в этот тяжкий час.

Сандро и Ксения навещали Аликс, несмотря на явное неудовольствие Марии Фёдоровны, которая ни разу не подошла к скорбящей невестке. Остальные же родственники сторонились молодой вдовы, не желая открыто конфликтовать с Гневной. Весь двор буквально застыл в ожидании, что же будет дальше, каков будет расклад сил после похорон Николая, и кто победит в этой борьбе характеров.

Несмотря на протесты врачей, считавших, что такая изнуряющая нагрузка вредна для хода беременности, девять дней и ночей Александра Фёдоровна бдела у гроба.

В последнюю перед похоронами ночь она пришла к гробу, абсолютно не обращая внимания на присутствующих, отрезала ножницами пышные локоны от своих прекрасных волос, бывших её гордостью и лучшим украшением, и положила их под руки мёртвому Николаю. Всё это вызвало очередные пересуды придворных.

15-го апреля, перед тем как нести гроб из дворца в Петропавловский собор, состоялась последняя панихида. А затем началось самое страшное для Аликс…

Печальное шествие прошло под колокольный перезвон и пушечную пальбу с Петропавловской крепости, от Зимнего дворца в Петропавловский собор. Огромные толпы народа благоговейно преклонялись и отдавали последнюю дань уважения своему царю. Похоронной процессии предстоял не очень длинный путь, но полиция и конные жандармы с большим трудом сумели расчистить улицы и теперь сдерживали всю это разношерстную массу, ибо число собравшегося народа явно превысило число тех, кто провожал в последний путь Александра Третьего. Ещё никогда в многовековой истории России не было такого, чтобы промежуток между погребением царей составлял чуть больше пяти месяцев. Мученическая смерть молодого монарха, погибшего от рук бомбиста, не могла оставить безучастным никого, ни блистательных сановников, ни мелких чиновников, ни простых обывателей.

Казалось, что сама природа провожает в последний путь молодого царя, согревая всех настоящим летним солнечным теплом, столь редким для апрельского Петербурга.

Похоронный кортеж, имевший огромную протяжённость, прошёл сквозь многочисленные построения войск в парадной форме, которые по приближении печальной колесницы с телом в Бозе почившего Государя Императора отдавали честь.

Музыка, трубачи, барабаны. Мрачные чёрно-зелёные мундиры пехоты и сверкающие кирасы кавалергардов, алые мундиры чубатых лейб-казаков и синие голландки с голубыми матросскими воротниками, «уланки» с квадратным днищем и конусообразные гренадерские шапки Павловского полка, медные щиты которых, многие – пробитые вражескими пулями, видели поля сражений у Прейсиш-Эйлау, Фридланда, Бородина, Кульма и Лейпцига.³⁷ Преклонённые знамёна и штандарты, сотни и сотни сверкающих на солнце штыков, палашей и шашек.

Траурное шествие подчинялось строгому ритуалу, который был разработан генералом Рихтером.

На рослых тёмно-гнедых кабардинских аргамаках с чёрными гривами и хвостами прошёл Собственный Его Величества Конвой, держа винтовки с упёртым в ногу выше колена прикладом и склонённым несколько вперёд стволом на слегка согнутой в локте правой руке.³⁸ Бородатые кубанские и терские казаки в расшитых жёлтым басоном длиннополых красных черкесках и белоснежных бешметах, высоченных мерлушковых папахах с алым верхом. Впереди взводов – офицеры с обнажёнными кавказскими шашками, залитые серебром металлического прибора и галунов.

Следом за конвойцами – литаврщик и хор трубачей Конной гвардии, усатые великаны на огромных шестивершковых³⁹ серых лошадях. Каски с Андреевской звездой схвачены под подбородком металлической чешуей, двуглавые орлы, распластав когтистые лапы и вздев к небу два горбатых клюва, точно плыли по воздуху на своих серебряных крыльях. Солнечные лучи ударяли в каски, чтобы отражаться ослепительными огнями. Громкое бряцанье тяжёлых палашей, стремян и

мундштуков.

Эскадрон царскосельских гусар в алых доломанах и роскошных белых ментиках, на тёмно-серых скакунах, сменялся шефскими ротами 1-й Гвардейской пехотной дивизии⁴⁰ в мундирах с траурным чёрным крепом. Дюжие богатыри-преображенцы, синеглазые семёновцы, бородатые красавцы-измайловцы и широколицые лейб-егеря мерно проплывали, ощетинившись синевой штыков.

Сорок придворных лакеев, придворные скороходы, гоф-фурьеры и камер-фурьеры украшали шествие своими роскошными парадными ливреями, густо покрытыми золотыми лентами с чёрными двуглавыми орлами.

За ними шагали шестнадцать пажей в расшитых золотым галуном придворных мундирах и белых штанах навыпуск. На их касках развивались тяжёлые белые султаны из конского волоса. Камер-пажи выглядели ещё наряднее – в белых лосинах, лакированных высоких ботфортах и со шпагами на золотых галунных портупеях.

Колыхалось множество знамён и штандартов. От каждой губернии было направлено по знаменосцу, несущему стяг с гербом губернии и ведущему лошадь со щитом, изображающим герб главного города.

Латник в позолоченных латах, на великолепном огненно-рыжем скакуне, с богатым чепраком, расшитым золотом, и таким же убором, следовал с обнаженным мечом в руке. Его сверкающий рыцарский шлем с откинутым назад забралом был украшен тремя перьями – чёрного, желтого и белого цветов – цветов Российской Империи.

Следом шёл пеший латник в чёрных латах, с обнаженным и опущенным вниз мечом, эфес которого обит чёрным флером. Забрало на чёрном шлеме рыцаря было опущено вниз.

Чиновники несли многочисленные гербы российских земель, Шлезвиг-Гольштейнский, Таврический, Сибирский, Финляндский, Польский, Астраханский, Казанский, Новгородский, Владимирский, Киевский, Московский.

Государственный Большой Герб, предшествуемый четырьмя генерал-майорами, несли два генерал-майора и два полковника, при двух ассистентах из штаб-офицеров.

Следом шли представители всех сословий и земских учреждений, члены самых различных императорских обществ, министры и члены Государственного Совета.

Мрачные герольды в супервестах, на груди и спине которых горделиво раскинули крылья шитые золотом орлы. Чёрные чулки и сапоги, четырёхугольные шляпы с букетом из перьев, перчатки с раструбом из чёрного бархата с серебряным гасом и бахромой.

Затем, предшествуемые шефским эскадроном «жёлтых кирасир»⁴¹ на караковых лошадях, офицеры несли на красных подушках все короны Российской Империи, которые символизировали различные царства, Польское, Грузинское, Сибирское, Астраханское, Казанское, Таврическое. Отдельно несли «Шапку Мономаха», потом следовали все императорские ордена и награды, царская корона, три государственных печати Российской Империи.

По обе стороны процессии двигался шпалерами батальон Павловского военного училища, служившего в русской армии рассадником специалистов шагистики и фронтовой службы, отличавшихся безукоризненной выправкой.

Певчие Александро-Невской лавры и Исаакиевского собора возглавляли многолюдную духовную процессию, имея в руках зажжённые свечи. Многочисленные придворные певчие, протодиаконы, священники с иконами и царский духовник.

Похоронную колесницу, которой правил самый старый возница двора Его Величества, тянули восемь вороных лошадей в чёрных попонах, а на голове у них были закреплены три пера национальных цветов. Царский гроб был закрыт роскошным покровом из золота и парчи, отороченным горностаем, на котором был вышит императорский герб. По обе стороны от гроба двенадцать генерал-адъютантов держали стойки балдахина, двенадцать генералов Свиты держали шнуры от балдахина, а двенадцать флигель-адъютантов – кисти.

По обе стороны печальной колесницы шли с факелами шестьдесят пажей, а восемь конюшенных офицеров вели лошадей, накрытых попонами.

И уже следом – огромная толпа венценосных особ, министров, сановников и свитских генералов, замыкаемая мрачным строем дворцовых гренадер в медвежьих шапках.

Александра Фёдоровна отказалась ехать в карете, несмотря на то, что чувствовала себя очень скверно. Она пешком шла за гробом, поддерживаемая Великим князем Сергеем Александровичем и Эллой. Императрица была очень бледна. Казалось, что она никого не замечает вокруг, глубоко погружённая в своё горе и серьёзность момента. Полы её длинного траурного платья волочились по мостовой, но это не вызывало у Аликс абсолютно никаких эмоций.

Вид этой молодой красивой женщины, раздавленной горем, вызывал двоякие чувства у окружающих. Одни не могли избавиться от той подлой мысли, внушаемой повседневной молвой, что именно после приезда Алисы Гессенской в Россию хоронят уже второго царя, что она пришла на престол «вслед за гробом». Другие, видя наполненные слезами глаза молодой вдовы и её безутешное горе, сами не могли сдержать слёз.

Великие князья, следовавшие за гробом вперемешку с представителями иностранных держав, держались весьма настороженно и неуверенно, явно опасаясь каких-либо внутренних конфликтов, которые могут вызвать публичный скандал.

Когда кортеж медленно пересёк Неву по мосту, соединяющему город с островом, на котором построена Петропавловская крепость, Александра Фёдоровна потеряла сознание и наверняка упала бы на мостовую, но Сергей Александрович удержал её. Это на некоторое время нарушило ход траурной процессии.

Лейб-медик Алышевский⁴² дал Императрице нюхательную соль, после чего та пришла в себя.

Ей казалось, что время бежит так быстро, неумолимо приближая тот страшный миг, когда её милого Ники скроет крышка саркофага.

Несчастная Аликс, отрешённая от всего мира, не замечала ни мучительных болей в пояснице, ни головокружения, ни то, как долго тянется панихида.

Митрополит Палладий⁴³ уже окончил отпевание, а Александра Фёдоровна никак не могла проститься с мужем и не разрешала закрывать гроб. Застыв в полуобморочном состоянии, как мраморное изваяние, она не позволяла продолжить погребение, а заполненные слезами прекрасные синие глаза выдавали её внутреннюю истерику…

Лишь после того, как Великий Князь Сергей Александрович несколько раз настойчиво повторил царице, что надо вспомнить о том, что теперь она – регент Российской Империи, и что нет никого выше её, кроме Бога, Александра Фёдоровна отошла от гроба.