Лидушка легкомысленно отмахнулась от злого старика и послала его куда подальше. Реакция Виктора была совершенно другая. Он сжал губы, нахмурил брови и рявкнул:
–Никуда ты древняя крыса не пойдешь, а будешь помогать в погрузке. Если вздумаешь убежать и настучать, я отстраню тебя от работы и сниму с рейса. Марш в кладовую!
Юрий Реут попытался, правда довольно робко, заступиться за проводника, мотивируя тем, что негоже таких почтенных людей заставлять потеть на тяжелой работе. Начальник почтового вагона уперся в него долгим, пронзительным взглядом и более спокойным тоном произнес:
– Пусть отрабатывает прежние грехи…
Если еще не надоела почтовая тема, которая, кстати, скоро заканчивается, то пущусь в пояснения. К счастью, мне не запомнились имя, отчество и фамилия этого проводника, недобрая слава о котором гремела по всему московскому узлу связи и не только. Возраст его превышал возраст полумертвого генерального секретаря Брежнева. В рейсе с ним мне удалось (неудачное слово) побывать лишь однажды, но достаточно оказалось и этого. До 1939* года он служил в НКВД проводником-слугой спец вагона, который перевозил чекистских руководителей. Старик постоянно вспоминал Дзержинского, Менжинского, Ягоду, Ежова, Бермана, Благонравова и прочих, нудно смакуя подробности. Азартно и увлеченно рассказывал, как строил в 1937 году дом себе, размером 6х8 метров, на освободившемся участке некоего «врага народа», как дом этот сожгли в 1938 году, а он назло всем, стал возводить еще больший, уже размером 7х9 метров. В итоге, новому наркому Берии, что-то не понравилось, и холуй-проводник едва избежал ареста и был сослан в почтовое ведомство. Семьи он не завел и тихо помирал на своей малопрестижной, но хорошо оплачиваемой работе, регулярно наушничая, чтобы его не отправили на пенсию. В работе отличался леностью и скулежом.
Не могу пройти мимо Реута. Они с проводником одного поля ягода. Юный Реут состоял в личной охране Генриха Ягоды. При карликовом наркоме Николае Ежове чуть было не попал под каток репрессий и мог запросто оказаться в ГУЛАГе, но был к его неописуемому счастью переведен в Алма-Ату, а затем, уже в 1939 году попал за мелкую провинность в спецсвязь.
Оба деятеля (так и хочется назвать их сообщниками-сослуживцами) относились друг к другу с холодноватой предрасположенность. По логике они бы могли встречаться прежде, но никогда о подобном событии ни мне, ни другим моим знакомым слышать не приходилось, или эти чекистские подпольщики старательно соблюдали тайну.
Старички-плохички немало попортили крови коллегам, но все же надеюсь, что на них нет крови невинных жертв.
Отправка на маршрут в июне-июле, одно удовольствие, с точки зрения работы – почты почти нет, не то, что под Новый год, когда не знаешь, за что хвататься.
Лида увязалась за «Семеном», а вслед за ней и Юрка пошел вроде бы помочь, на самом деле смылся от Реута. Вся погрузка заняла 15 минут, но они еще как минимум час торчали в кладовой непринужденно болтая.
– Какие у тебя плечи – восхитилась подпитая дама, глядя на Виталия.
Тот посмотрел на ее солидные налитые бедра и подумал: «А у тебя задница!»
– Да, а у меня попа хороша! – проследив за его взглядом, Лида демонстративно похлопала себя по ягодицам.
Юрка с Виталием почти мгновенно нашли общий язык, а когда выяснилось, что оба уважают математику, о присутствии противоположного пола совсем забыли. Молодая женщина с некоторой долей недовольства отправилась в купе и улеглась на место начальника.
Суровый Виктор проводника так и не отпустил, заставив идти с собой в обменную кладовую.
…Состав плавно тронулся, оставляя перрон с провожающими. В своем купе кряхтел и охал безымянный проводник. Виталий приготовил Рязанскую корреспонденцию и отправился спать, улегшись ничком поверх одеяла и не раздеваясь.
– На койку бросился, как на меня – мечтательно-насмешливо прокомментировала обойденная вниманием дама…
За Саратовом, когда уже пересекли Волгу по длиннющему мосту, в районе Энгельса Реут вновь завел свою волынку о немцах. Что дескать именно тут располагалась столица республики немцев Поволжья и, возможно, его предки, или родственники на этом месте проживали. Виктор его оборвал довольно резко:
– Какой ты немец? Всех немцев выслали еще в июне сорок первого года, а ты продолжал свою службу и был допущен к секретам. Да мало того, если ты забыл, то напомню, благо много наслышан от стариков, как ты брал мешки с солью в Аральске почти даром, а продавал ее стаканами за бешенные деньги. Может не так?
Реут обиженно засопел и пробубнил:
– Всем тогда тяжело было, не хочется даже вспоминать. Вам, молодежи то время не понять.
– Я с сорокового года рождения, голод помню прекрасно и, что соли не было, тоже помню.
Поезд несся дальше с непривычной для Виталия скоростью и редкими остановками, в основном для замены бригады тепловоза, или самого тепловоза, что случалось гораздо реже. Машинисты не ездят, как правило, более ста пятидесяти-двухсот километров.
И вновь авторское отступление. Я вспомнил фамилию Виктора – Бабкин, мысленно крикнул ура, но тут, негодная память услужливо преподнесла мне ФИО проводника. Помысля, лежа на спине, я решил оставить его безымянным – ведь бывают безымянные герои, а уж субъекты, прожившие паскудную жизнь, вообще не достойны воспоминаний…
Проводник с заспанной, лисьей физиономией прошаркал в своих обшарпанных тапках в канцелярию и с робкой осторожностью, вставил несколько слов о войне.
Виктор Бабкин с озорной усмешкой повернулся к нему вполоборота и схохмил:
– Ты, по-старому, называешься ямщик. По логике, ты должен сидеть на краю вагона, на крыше и нахлестывать тепловоз кнутом.
Проводник укоризненно покачал головой, осуждая своего начальника, а Юрий Реут развел руками, кисловато улыбаясь – мол, что с него взять?
На алма-атинском маршруте работа достаточно спокойная и всегда хватает времени на любые непринужденные разговоры. Витя, продолжил тему войны несколько в ином ключе:
– Хватит о личном. Ну, вспомните, когда вскрыли гробницу Тимура?
– Давно небось? – ответил «Король Семен» своим вопросом.
– Пятьсот лет ее не трогали, боялись надписи, которая гласит: «Кто вскроет гробницу – тот развяжет самую страшную и кровопролитную войну в истории». Так вот, туда проникли советские археологи 19 июня 1941 года. Совпадение? Конечно, зато какое!..
Прости меня утомленный читатель. Мною обещана была алма-атинская любовь, а ей и не пахнет. Норовистое произведение пытается выскользнуть из-под моей власти и направиться своим, бог знает каким путем. Нет, я соберусь с силами и заставлю повесть скакать по указанной дороге. Будет любовь, обязательно будет, но прежде поведаю газетный анекдот и математическую задачу.
За Актюбинском, а расслабленном состоянии позднего утра, Виктор, прихлебывая чай, подозвал к себе Виталия с Юркой и рассказал им оригинальный анекдот:
– Представьте себе фотографию: Красная площадь, на фоне мавзолея и кремлевской стены, два мужика в рваной одежде, с огромными фингалами и перекошенными от злости лицами, точнее, что от лиц осталось, отчаянно дерутся. К этой фотографии требуется лучший комментарий; даже объявлен конкурс. И вот, один мужик его выиграл. Жюри решило повторить, он снова оказался победителем. Этот конкурс повторили десять раз, а триумфатор все тот же. Организаторы взмолились: «Ну, где ты слова такие находишь?» Мужик великодушно поделился секретом: «Я открываю любую газету, на любой странице и подходит любой заголовок». Давайте проверим.
«Семен» метнулся в кладовую, быстренько вытащил из перетянутой крест-накрест пачки газету «Труд» (что довольно просто) и нетерпеливо вернулся обратно. Юрка недоверчиво перехватил газету и развернув прочел: «Началась битва за урожай» Посмеялись. Стали листать дальше: «Экзамены позади», «Прием посла Индии», «Слет станкостроителей», «Летний оздоровительный отдых», «Железнодорожники отозвались на призыв партии» и т.д.
Каждый желающий может проверить правоту Вити и убедится, что чем нелепее заголовок, тем лучше он подходит к этому фото…
Скучающая молодежь развлекала себя математическими задачками. Юрка окончил мехмат МГУ (благо папа профессор-математик), но скоро понял, что ученого-математика из него не получится. Тем не менее любовь к предмету осталась, а тут встреча с природным деревенским математиком. Особо его поразило решение Виталием одной средне школьной задачи неожиданным образом. Суть сводилась к следующему: в комнате сидят люди на стульях и табуретках. У каждой табуретки по три ножки, а у стула четыре, у человека естественно, две. Всех ног – пятьдесят. Сколько имеется людей, табуреток и стульев? «Король» задумался минут на восемь-десять, и недоученный Юрка уже потирал руки, желая преподать урок в назидательной форме, но выложенные три варианта решения ему понравились. Первый предусматривал стандартный ответ: 9 человек, 4 табуретки и 5 стульев, второй же предполагал эфемерное присутствие стульев – (10х2) +(10х3) +(0х4), а третий эфемерное присутствие людей – (0х2) +(10х3) +(5х4).
За Манкентом, что уютно раскинулся чуть дальше Чимкента, двойная сцепка тепловозов, осторожно миновав так называемый Чертов мост над ущельем, натужно взревела и поезд серпантинными зигзагами стал подниматься в горы.
От Чимкента до Алма-Аты чуть меньше восьмисот километров и шесть остановок – Манкент, Тюлькубас, Джамбул, Луговая, Чу, Отар. Обмен, начиная от Туркестана – закрытый. Легкое, приятное времяпровождение, а подъем в горы спасает от жары…
В шесть вечера Юрка с Виталием горячо попрощались, чтобы никогда больше не встретиться.
Кто-то задастся вопросом: «Зачем автор постоянно поминает какого-то Юрку?» Бывает каприз чинуши. В данном случае, это не то, чтобы каприз, а мое желание, как-бы встретиться с ним вновь. В отличии от главного героя, мне довелось общаться с профессорским потомком более продолжительное время. Это мы с ним стремительно летели через всю канцелярию во время аварии 8 октября 1982 года в Мичуринске, Тамбовской области. Юрка в полете чуть опередил меня и, возможно, спас мне жизнь, врезавшись головой сейф, а я протаранил его тело и отрекошетив, завернулся спиной вокруг табуретки.
Иные кандидаты писарско-штабных наук с партийно-продскладовским стажем, сухим, казенно-мертвым языком прославляют таких убожеств, что не вспомнить хорошего человека, простого хорошего человека грех.
С раннего утра, прошествовав через привокзальную площадь с монументальным памятником Калинину, откуда начинался Коммунистический проспект, одна из главных магистралей города, Виталий поднялся до близкой Ташкентской улицы в поисках магазина. Ему посоветовали словоохотливые прохожие прогуляться один квартал до пересечения Ташкентской и Мира, где оказался вполне приличный гастроном. Улица мира уходила далеко вверх и терялась в горах Заилийского Алатау. Все улицы Алма-Аты параллельные Коммунистическому проспекту устремляются снизу вверх в горы, которые видны и всегда начинаются в черте города. По улице Мира несильным потоком текла вода (случается и очень сильно) – последствие дождя в предгорьях, а путь ему, занимая всю ширину тротуара, преградила лужина. Навстречу «Семену» спускалась молоденькая женщина в пестром, но неярких цветов халатике очень умеренной длины. Виталий отошел на пару шагов и, почти без разбега перелетел мокрое препятствие.
– Ой! Думала вы меня обрызгаете. Дама младшего взрослого возраста оказалась крайне симпатичной брюнетистой шатенкой и с первых секунд расположила к себе потомка агронома.
– Лужа-то большая – улыбнулась она с легким кокетливым изумлением.
– Ерунда, метра три всего.
– Вы спортсмен, наверное?
– Ну, в общем, да, но бросаю уже, надоело.
– Я тоже бросила, но давно, а вообще была мастером спорта по гимнастике. У меня габариты великоваты для гимнастки, тяжело выступать с моим ростом на брусьях и опорном прыжке. Вы говорите как-то не по-нашему. Что, не местный?
– Москвич, точнее из Московской области.
Они, непринужденно болтая, почти как старые знакомые вошли в магазин. Кстати, познакомились они уже внутри магазина у витрины кондитерского отдела. Женщину звали Римма. Даже в домашних тапочках, она чуть возвышалась над Виталием. Слегка распахнутый снизу халат обнажал аппетитные ножки на опасную высоту. Римма проследила его взгляд, поправила полы халатика и изменила ракурс из скромности, или нежелания провоцировать преждевременный соблазн. У московского госты зашумело в голове и начисто отключилась сообразиловка. По телу побежала теплая волна, колени стали подрагивать, а в сердце происходили странные процессы, и оно временно замирало. Он начисто забыл зачем пришел и смутно понимал, где находится.
Пара надолго задержалась в прилавок, мешая ранним покупателям и неизвестно, сколько времени еще простояли бы, но Римма, застеснявшись своего халата и домашних тапочек как бы очнулась и быстро купила необходимые ей продукты. Рассовывая в два пакета свои приобретения и поглядывая на нового знакомого, поняла, что тому не по себе, он явно хочет пообщаться еще, хотя бы поговорить.
– Знаете, что, я живу в этом доме, улица Мира 50, квартира 17, пятый этаж, первый подъезд, если у вас будет время, запросто заходите, даже буду рада, если заглянете ко мне в гости.
– Да я с удовольствием.
– Тогда берите пакеты, и мы пойдем пить чай.
Виталий заволновался:
– Может неудобно? Мешаться буду еще. И, если идти, хоть торт куплю к чаю.
– Дома никого нет, а вот торт имеется, так что ничего не надо…
Квартира оказалась обычной трехкомнатной хрущевкой 57 кв. метров площадью с тесной, но уютной кухней и небольшим балконом, приспособленным для сушки белья и хранения всякой всячины. «Его величество» усадили на новый диван бежевой расцветки и сунули в руки альбом, пока хозяйка готовила к подаче на стол чай и сладости Виталий рассеянно разглядывал фотографии с неотступной мыслью: «Как я сюда попал и что здесь делаю?»
Попили чай. Чайная ложечка, предательски подрагивая в руке звенела о фаянс чашки, выдавала его волнение. Выяснилось, что у Риммы Стрельцовой трое детей, шестилетняя Олеся, Андрей – трех лет и годовалая Таня. Бывший муж – военнослужащий, приживает в военном гарнизоне в поселке Гвардейский, недалеко от Фрунзе, который раньше назывался Пишпек, а ныне Бишкек.
Поговорили. Как-то само собой поцеловались, вначале робко-осторожно, а потом со страстью на всю катушку.
«Бубенный Семен», задыхаясь, мягко отстранил Римму:
– Я сейчас, я скоро приду и кинулся к выходу.
Грудь Риммы вздымалась от глубочайших вздохов не хуже, чем у штангистов. Она растерянно соображала: «Испугался что ли?»
Виталий явился через двадцать восемь минут, помытый и переодетый. Никогда раньше, не страдая от комплексов в общении со слабым полом, он зачем-то, сам не зная зачем, решил предстать перед дамой в свежем виде и подать себя лучше, чем есть на самом деле…
Счастливая Римма, ненавязчиво лаская его спустя минут сорок, тихо спросила:
– Ты почему убежал?
– Помыться хотел, как-то неприлично в таком виде…
– Глупенький, пока ты бежал, опять вспотел, помыться мог бы и тут, в ванне, или под душем.
Когда строгая, изыскано одетая красавица провожала его в Москву у бригады помертвели лица от изумления. Даже скрипучий безымянный не герой, прошамкал пару комплиментов, а Виталий, глядя на спутницу подумал: «Неужели с такими королевами кто-то лежит в постели? Ах да, я то лежал» …
Через четыре дня по приезду в Москву, он просился вновь в рейс на «восьмерке». Начальницей оказалась незамужняя девушка смазливой внешности и простого доброго характера. В любом другом случае романчик стал бы неизбежен, но многопрозвищный герой, находясь под чарами алма-атинки, толком даже не пригляделся к почти землячке Тане Саяпиной из Анциферово.
Возвратясь из второй романтической поездки подряд, Виталий Михайлович Королев забросил удочки насчет женитьбы. Домашние его, особенно мать с сестрой, бросились в яростную штыковую атаку, едва поняв, что у избранницы трое детей и она старше жениха на два года. Он сопротивлялся, мысленно перебирая возможные варианты, вплоть до переезда к любимой. На работе и слышать не хотели о его переводе на восьмерку, ехидно интересуясь:
– Правду говорят, что тебя в Алма-Ате цветами встречают? С этим пора заканчивать, твой маршрут – Джалал-Абад.
Татьяна, с обломком карательных органов, провели хорошую диверсионно-пропагандистскую операцию среди непосредственного руководства Виталия и путь на вожделенную улицу Мира для него оказался закрыт.
– Каюсь! Я тоже предложил по своему легкомыслию, забыть многодетную алма-атинскую принцессу. Жалею, да жалею об этом, потому хотя бы, что и десять лет спустя, и двадцать, и тридцать, он вспоминал о ней с тем же юношеским энтузиазмом и теплотой. Да простит мне Римма часть вины, лежащую на мне. Надеюсь, у нее все сложилось хорошо. Хотя кто знает?
В депрессивном состоянии, он отправился со мной и братом моим Мишкой на день рождения Сионовой Елены, девицы в меру вздорной и в меру глупой. Среди ограниченного числа гостей, уютно расположившихся на отаве за забором, на небольшой полянке между баней, кустами и оградой собрались девушки в легкомысленном возрасте до восемнадцати лет. Среди них скромно примостилась, почти полная копия Риммы…
Именинница усиленно «давила косяка» на меня, и я счёл за благо слинять с мероприятия. Секунд через двадцать, трезво оценив обстановку «свинтил» Мишка, который нагнал меня вскоре и до самого дома ворчал: «На ней только женись! (на Лене) Всю жизнь до пенсии заставят на них «горбатить».
Вот так, нечаянно, «Бубновый Король Семен» попал в случайный капкан и женился на копии своей незабываемой алма-атинской любови. Копию звали Надеждой.
У меня жгучее желание свернуть повествование и закончить на этом месте. Произведение, однако, бунтует и не сдается, и стремится как норовистая кобыла скакать по своему усмотрению дальше. Ладно, пойдем на компромисс и, прочеркнем пунктиром до развязки, тем более что до последнего прозвища Виталия остается еще пятнадцать лет, а до развязки 23 года.
В 1982 году родился Алексей Витальевич Королев и, наконец, помер, как он сам себя называл – Ленька Брежнев. Время, пришпоренное событиями, помчалось вскачь. Наши пути с героем на время разошлись, хотя отношения остались добрыми и дружелюбными.
С 10 ноября 1982 года по 11 марта 1985, сравнительно короткий срок, сменилось четыре правителя Советского Союза, от главного проводника коммунистической идеи, не знакомого, кстати, с самой идеей, Брежнева до самовлюбленного тщеславно-глупого Горбачева, со старцами доходягами посредине, едва живыми Андроповым и Черненко. Продолжалась афганская война, вытягивая ресурсы, не прекращалась коммунистическая болтовня, в которую уже никто не верил.
Летом 1983 года прошел первый чемпионат мира по легкой атлетике в столице Финляндии Хельсинки. Золото и серебро завоевали наши шестовики. Первым стал никому тогда не известный прыгун из Донецка Сергей Бубка – юный двадцатилетний парень, который впоследствии превратится в ярчайшую звезду мировой легкой атлетики. Маститый Константин Волков из Иркутска, как и на предыдущей олимпиаде, к собственному недовольству стал вторым. Он гарантированно получил бы звание олимпийского чемпиона, но СССР бойкотировал лос-анжелесскую олимпиаду, а в параллельном турнире Константин одержал уверенную победу, в том числе над Бубкой…
Виталий стал дипломированным специалистом, мастером-наладчиком толивно-двигательных систем и обслуживал все дизеля птицефабрики, занимаясь их ремонтом и обкаткой на стенде. Когда ему надоедала работа, он, при помощи дяди призывался в армию, на якобы переподготовку. Таким образом привлекали людские ресурсы для уборки урожая и других сельхозработ.
На олимпийских играх 1984 года впервые проявил себя будущий девятикратный чемпион Карл Льюис. Вообще в восьмидесятые годы появились такие необычайные мировые достижения, что специалисты до сих пор разводят руками и утверждают, что человеческому организму такие рекорды недоступны. Из примеров: 10,49 на стометровке у женщин Флоренс Гриффит-Джойнер, нереальные секунды Мариты Кох на двухсотметровке и Ярмилы Крахотвиловой на дистанции вдвое большей, прыжок в длину Галины Чистяковой на 7 м 52 см, рекорды мужчин-штангистов…
В деревне деградировало сельское хозяйство, во всей советской деревне. Даже не знаю, чем это можно объяснить и обосновать. Техника поступала исправно, причем все лучшего качества, деньги правительство выделяло. Уходило поколение работяг, а ему на смену подтягивались лени вые выпивохи, для которых схалтурить, являлось делом чести.
Виталий получил приличную квартиру в пятиэтажке, двухкомнатную «распашонку» с балконом и лоджией, и, несколько лет жил не то, чтобы счастливо, но спокойно-размерено. Жена оказалась вертлявым и языкастым созданием, жаждущим впечатлений и приключений. Деревню Колычево он покинул сразу после свадьбы, подался в зятья, а вскоре, обзавелся собственной жилплощадью. Советская власть, при всех своих недостатках, жилищную проблему закрывала здорово.
Гниющий развитый социализм восьмидесятых породил яркую россыпь эстрадных исполнителей и «звездных» песен, которые сумели пережить эпоху, а иные из них, спустя десятилетия, приятно слушать, порой, в неожиданном исполнении на иностранных языках. Самый яркий, по-моему, пример – «Миллион алых роз» Раймонда Паулса и Андрея Вознесенского.
Пришедший к власти Горбачев вызвал вначале энтузиазм во всей стране. Людям нравилась его относительная молодость, способность говорить долго и без бумажки. В мае 1985 года этот деятель ошарашил народ первым ударом – бездарнейшей антиалкогольной компанией, а вскоре страна уже не выходила из состояния перманентного недоумения и шока, которые регулярно и методично накатывали девятыми валами.
Статья Виталия Витальева в пяти номерах журнала «Огонек» под мудреным названием «Амурские войны», открыла шлюз для беллетристической периодики. Читатели с восхищенным ужасом узнавали о своей стране нечто запретное, как и лет за тридцать до того.
Между катастрофой в Чернобыле и катастрофой круизного лайнера в Новороссийске, начались «нелады» в семье «Бубнового короля». Он непонятным образом пристрастился к чтению, отдавая предпочтения историческим романам, особо выделяя среди авторов Мориса Дрюона. Жена Надежда изображала брезгливый вид при муже-читателе, даже пыталась, правда робко, швырять книги на пол, но он с корректной твердостью дал понять, где границы дозволенного.
Купить книги в магазинах стало почти невозможно, речь идет о хорошей литературе, разумеется. Расцвел пышным цветом черный литературный рынок, в котором самое достойное место заняли произведения Валентина Саввича Пикуля (снимаю шляпу).
Виталий пару раз съезжал от жены, через какое-то время возвращался, затем, окончательно измучась, развелся.
Так же вставало и садилось солнце, шел дождь, или землю заметало снегом, выли ветра, а в жаркую погоду в воде плескались люди. Как говорили древние: «Не дай бог жить в эпоху перемен». Слов становилось все больше, а жизнь ухудшалась на глазах. Из продажи пропали сахар, водка, мыло, носки, сигареты и многое другое из доступного прежде. Впервые за много лет в стране ввели талоны на эти продукты. Особенно издевательски выглядел талон на макароны – по 500 граммов на человека в месяц. Справедливости ради отмечу, что талоны на макаронно-крупяные изделия являлись скорее фикцией – эти продукты худо-бедно в магазинах лежали (как тогда говорилось).
Громадное государство стали сотрясать межнациональные конфликты – странное явление для страны, проповедовавшей интернационализм. Народ изумленно, а скоро с возмущением, слушал все более длинные и пустые речи генерального секретаря Михаила Горбачева, которого в насмешку прозвали миниральным секретарем. Этнические столкновения начались еще в декабре 1986 года в Алма-Ате. Затем заполыхало в Ферганской долине, в Закавказье, в южной Киргизии и Таджикистане…
Виталий, как в прежние благословенные времена поселился у родителей на сильно опустевшей Перспективной улице. Он зачем-то отрастил окладистую бороду и нередко похаживал по деревне, высматривая потенциальных подруг.
В восьмидесятые годы, все ребята из нашего дружного коллектива женились (многие надолго). Оскудела деревня на девушек. Они стаями и косяками срывались с родных насиженных мест и оказывались кто где. Ближние поселились в Михалях и Егорьевске, кое-кто в Коломне и Воскресенске, чуть больше в Раменском и Люберцах, еще больше в Москве, иные добрались до Пушкино и Дмитрова, а одна очутилась во Львове и вернулась только в 1991 году.
Стратегические и тактические планы на дальнейшую жизнь, возникали, рушились и, вновь зарождались в душе Виталия. Так бы он, возможно долго еще прогуливался со своим модным двухкассетником, или раскатывал на «Восходе» 3, но летом 1989 года, после удачно проведенного дня на пляже с бывшей спортсменкой Леной, удачно женился. На сей раз повзрослевший Виталий Михайлович, который поднаторел в брачных делах, завел ребенка не сразу. Александр Витальевич Королев родился лишь в 1993 году…
Я несколько забежал вперед, перепрыгивая сразу в Ельцинское время. Хотя повесть приближается к завершению, кое-что из горбачевского периода, особенно «керосиновый поход» стоит того, чтобы описать его, пусть и вкратце.
Прессу конца восьмидесятых читали взахлеб. Газетные, да и журнальные тиражи подскочили до невиданных доселе высот. Из-за каждого угла магнитофоны, своими динамиками разносили популярные песни «Ласкового мая».
Умирающий в корчах Советский Союз оказался триумфатором в корейском Сеуле. Среди множества побед хочу упомянуть две совершенно неожиданных – баскетбольное золото мужской сборной и победа в спринтерской эстафете 4х100 метров. Так, нежданно негаданно, средний спринтер Владимир Муравьев оказался двукратным чемпионом Олимпийских игр. Каким-то чудом наши футболисты одолели в финале сборную Бразилии. Возрастной Владимир Сальников заставил заткнуться скептиков и чиновников от спорта и доказал в тяжелейшем финальном заплыве на 1500 метров, что равных ему нет.
Осенью 1989 года, когда последние желто-коричневые листья обрывал хмурый ветер, налетая свистящими порывами, скончался Михаил Дмитриевич Королев, год, не дотянув до пенсии. Виталий наполовину осиротел. Сиротской стала и улица. Вдова Лидия Петровна одиноко сидела до самого начала зимы на скамейке, как бы дожидаясь мужа с работы.
Герой, женатый теперь всерьез и надолго, точнее, окончательно и навсегда, перебрался к тестю Федору Назаркину, веселому мужичку, с дефицитом пальцев на правой руке, в четвертый микрорайон Егорьевска, в трехкомнатную квартиру на втором этаже.
Теплая зима 1989-90г как-то шустро и незаметно промчалась. Апрель выдался теплым, почти жарким, зато май – холодным и дождливым
В первое июньское воскресенье Виталий бродил в меланхоличной задумчивости с неопределенной целью по берегу пруда с востока на запад и обратно. Из своего огорода, от которого до прудовой глади менее пятидесяти метров, его заметила и направилась на перехват Аня, та самая, которая знакомила его когда-то с первой девушкой – Татьяной. Ага! -решит читатель, – сейчас что-то будет. Да, будет, скоро произойдет мероприятие названное «керосиновым походом». Аня превратилась в Анну Леонидовну Мартынову, строгую преподавательницу истории, победительницу первого районного конкурса учителей. Она окликнула «Короля Семена» своим мелодичным голосом. Кстати, с таким «колокольчатым» голосом только петь, но я, к сожалению, никогда не слышал ее вокала. Анна Леонидовна несла тяжелый крест классного руководителя и со своим 9А, теперь уже десятым, собиралась в туристический поход в Коломенский район на водохранилище близ Угорной Слободы и Комлево.
Она подплыла к Виталию танцевально-педагогической походкой:
– Ваше величество, позвольте бить челом.
Он не понял иронического юмора.
– Зачем меня бить?
– Невежа, это значит кланяться до земли. Минуты за три-четыре объясня суть дела, которое сводилось к сопровождению школьников в поход, она быстро получила согласие и удалилась во владения родителей.
«Семен» примчался ко мне и моментально уболтал составить компанию.
16 июня, в день выхода, он поднял меня в несусветную рань, пожалуй, с третьим лучом солнца. Премудрая Елена отпускала мужа безоговорочно на выходные, или мероприятия, вроде рыбалки.
–Давай думать, где бензин брать – огорошил «Семен».
Я спросонья поворчал, что мол, раньше следовало позаботиться. Виталий промямлил растерянно:
– Ну, точно был уверен, что полбака есть, а там – литра четыре всего. Просил у Мишки, он сказал нету совсем, врет, наверное, ты посмотри.
Мы пошли в сарай-гараж, достали канистру, которая была наполнена едва на треть, залили литров пять и день начался.
Веселая вереница молодежи растянулась вдоль просохшей грунтовой дороги бывшего Рязанского тракта. Бисером рассыпался девичий смех. Молодежь беспечно шагала почти без нагрузки, а мы с «Бубновым величеством» мотались челноком от деревни до плотины и обратно, перевозя вещи и продукты. Уже на втором рейсе «Семен» заохал:
– Старый стал мотоцикл, плохо тянет, наверное, поршневым кольцам конец приходит. Ладно, буду перебирать.
К обеду перевозку закончили, расставили палатки, достали спиннинги, надули резиновую лодку, старшеклассники аж в очередь выстроились чтобы покачать воздух ножным насосом.
Аня ворчала:
– Мы собирались яйца сварить, а вы нам яичницу привезли и весь рюкзак запачкали.
Ну да, один раз мы брякнулись, объезжая илистую лужу в лесу.
Полувзрослые школьники разбрелись как тараканы. Кто полез купаться в прохладную воду, кто прогуливался по травянистому берегу, а трое поплыли на лодке на противоположную сторону, к зарослям рогоза и кувшинок. Мы, вчетвером, две учительницы, Виталий и я, пытались держать эту ученическую шайку, или банду в узде. Молодежь традиционно отвечала легким, демонстративным непослушанием.
«Семен» изловил-таки двух щучек и трех окуней, но потерял две блесны и закруглил с рыбалкой.
Ребята бесились, как табун молодых жеребчиков. Перед ужином, резвясь от избытка сил, они устроили соревнования по прыжкам в длину с места. Юные и дерзкие, стройные и спортивные, они стали подначивать меня и «Короля Бубенного» потягаться с ними, с нескрываемым намерением оконфузить. Азартный «Семен» подмигнул мне, зажегшимся взглядом как-бы говоря: «А ну ка, давай поставим их на место».
Я согласился с флегматичной неохотой. Виталий был хитер. Он не поспешил продемонстрировать свою технику и класс, а деланно-неуклюже сиганул чуть дальше двух метров и, притворно охая, держась за поясницу, подошел ко мне и зашипел в ухо: