Былое и думы

Несчастие — самая плохая школа! Конечно, человек, много испытавший, выносливее, но ведь это оттого, что. душа его помята, ослаблена. Человек изнашивается и становится трусливее от перенесенного. Он теряет ту уверенность в завтрашнем дне, без которой ничего делать нельзя; он становится равнодушнее, потому что свыкается с страшными мыслями, наконец он боится несчастий, то есть боится снова перечувствовать ряд щемящих страданий, ряд замираний сердца, которых память не разносится с тучами.

Пословицу: «Кто на море не бывал, тот богу не молился», можно так переделать: женщина, у которой детей не бывало, не знает бескорыстной преданности, и это особенно относится к замужним женщинам; бездетность у них развивает почти всегда грубый эгоизм, разумеется, если по дороге не спасет какой-нибудь общий интерес. Старая дева имеет какие-то поседевшие стремления, мягчащие ее, она все еще ищет и все Надеется; но женщина без детей и с мужем — в гавани, она благополучно приехала, сначала инстинктивно погрустила о том, что детей нет, потом успокоилась и живет в свое удовольствие, а если и оно не удается, в свое гореили в чье-нибудь неудовольствие, в чье-нибудь горе — хоть горничной. Рождение ребенка может ее спасти. Ребенок приучает мать к жертве, к подчинению воли, к страстной трате времени не на себяи отучает от всякой внешней награды, признания, спасиба. Мать с ребенком не считается, она ничего не требует от него — кроме здоровья, аппетита, сна и — и его улыбки. Ребенок, не выводя женщины из дому, превращает ее в гражданское лицо.

Пожар имеет в себе что-то революционное, он смеется над собственностью, нивелирует состояния.

Ничего в мире не может быть ограниченнее и бесчеловечнее, как

оптовые осуждения целых сословий - по надписи, по нравственному каталогу, по

главному характеру цеха. Названия - страшная вещь. Ж.-П. Рихтер говорит с

чрезвычайной верностью: если дитя солжет, испугайте его дурным действием,

скажите, что он солгал, но не говорите, что он лгун. Вы разрушаете его

нравственное доверие к себе, определяя его как лгуна. "Это - убийца", - говорят нам,

и нам тотчас кажется спрятанный кинжал, зверское выражение,

черные замыслы, точно будто убивать - постоянное занятие, ремесло человека,

которому случилось раз в жизни кого-нибудь убить. Нельзя быть шпионом,

торгашом чужого разврата и честным человеком, но можно быть жандармским

офицером - не утратив всего человеческого достоинства, так, как

сплошь да рядом можно найти женственность, нежное сердце и даже благородство

в несчастных жертвах "общественной невоздержности".Я имею отвращение к людям, которые не умеют, не хотят или не дают себе

труда идти далее названия, перешагнуть через преступление, через запутанное,

ложное положение, целомудренно отворачиваясь или грубо отталкивая. Это

делают обыкновенно отвлеченные, сухие, себялюбивые, противные в своей

чистоте натуры или натуры пошлые, низшие, которым еще не удалось или не

было нужды заявить себя официально; они по сочувствию дома на грязном дне,

на которое другие упали.

Были тяжелые минуты, и не раз слеза скатывалась по щеке; но были и другие, не радостные, но мужественные; я чувствовал в себе силу, я не надеялся ни на кого больше, но надежда на себя крепчала, я становился независимее от всех.