Майор, приказав остановиться в отдалении и быть начеку, сам осторожно приблизился к опаленному огнем, чуть припорошенному долгожданным снежком, скоплению начинающей ржаветь техники. Через некоторое время начавший скучать Шурка подъехал вплотную к напарнику, прильнувшему к сорокачетырех кратному биноклю, чтоб перемолвиться без всяких телефонов.
– Слушай, только вглядись в эту даль, в эту близь. Ты поймешь, все вокруг заеись, заеись.
–
Вечно ты с отмороженными шуточками. Лучше скажи, чего Лие там возится? То гнал, как одержимый, а сейчас застыл столбом.
–
Он какие-то приборы достал, видимо замеры делает.
–
А почему железо уже ржей покрылось?
–
Дай-ка мне оптику. – От сильного пламени окислилось. Ты вон лучше туда посмотри, только сначала вспомни, как надо креститься.
–
Что там такое? Никак не пойму. В маскхалатах кто лежит среди крестов каких-то, что ли?
–
Кладбище там разворотило, покойников из земли наружу выкинуло. Как в Апокалипсисе: и восстали мертвые из могил….
Лие вернулся поникший, сразу велел осыпать его порошком из огнетушителя похожего на маленькую хлопушку. – Там радиация? Мы нарушили вето на применение ядерных взрывов? – обеспокоился Пашка. Майор нехотя ответил: – Не было там никакого ядерного взрыва. Атомный грибок, из космоса моментально весь мир засечет. Зато была серия микро ядерных, что в итоге получается не слабее чем над Хиросимой. Но вас рядовой это не касается. Вы лучше ответьте, кто без команды разрешил сблизиться больше чем на полста метров?
Рация майора неожиданно коротко пискнула. Некоторое время он колдовал над маленьким компьютерным ровербуком, экран которого высвечивал карту местности. Потом буднично сказал: – Изготовиться к бою. Без команды не стрелять. Вести огонь ракетами сразу на поражение. Первая цель второго номера, вторая твоя Пашка, дальние беру на себя.
«Малышки» резво рванули с места, но и через полчаса бешеной езды противник не был обнаружен. Наконец Лие, двигавшийся по центру но немного впереди, дал рукой отмашку, – команду остановиться и замереть. Минутная стрелка «Командирских» часов, как словно кляча на последнем издыхании описала по циферблату полукруг, когда замерзающий Пашка сквозь слипающиеся глаза заметил двигающиеся навстречу по снежной целине три точки, медленно разрастающиеся в грязно-белые бронетранспортеры. Сонливость моментально исчезла. Сверлила мысль – видят ли врага остальные. Стараясь не шевелиться, он поймал в прицел причитающуюся по раскладу машину и, сжав от волнения зубы, ждал команды. А снежинки ласково и неспешно опускались на грешную землю, бережно стараясь укрыть под своим покровом человеческие безобразия. Наконец в наушниках раздалось короткое – «Пли». Три ракеты выплеснулись одновременно, и с яркой вспышкой вспороли слишком слабо бронированные борта БТР. Весь бой, ожидание которого так выматывало, продолжался не более пары секунд. Не дав насладиться разгорающимся пламенем, наушники снова оживают командой. – За мной! И снова гонка сквозь летящий горизонтально снежный ураган, рожденный редкими снежинками и скоростью. Часа через полтора езды, до которой далеко специалистам ралли любого уровня, снова знак рукой, – ко мне.
–
Теперь ребятки, в этом лесочке можно отдохнуть вволю, до наступления темноты.
–
Это часа полтора? Ничего себе вволю.
–
Боюсь что меньше. Нужно проверить масло в моторе, все ли в порядке с колесами и амортизаторами, дозаправить баки. В общем чтоб ночью, когда оторвемся на полную катушку, машина не подвела.
С прибором ночного видения лучше передвигаться, нежели в полной темноте, но неестественные краски и немного плывущая на скорости картинка быстро утомляет зрение, да и расстояния до встречных предметов определяются не всегда верно. Это вносит постоянный элемент опасности столкновения с равнодушным до человеческой суеты пнем, или обеспечивает возможность перевернуться на полном ходу, просмотрев слишком крутую колдобину. А Батя в таком случае непременно бы выдал что-то навроде: – Хрен с тобой, может встряска, тому, что у тебя вместо мозгов на пользу пойдет, а вот машину жалко. Она не виновата в том, что такому долбню досталась.
Несмотря на явное понижение температуры воздуха, струйки пота явственно бежали по спине Павла. Когда выдался новый привал, майор, словно заглянув под нательную фуфайку, предупредил, если кто вспотел, то дальше может не волноваться, пойдут предельно осторожно. Враг близко. Но пока можно немного расслабиться и кому невмоготу, даже покурить, последний раз на будущие сутки.
Очередной перелесок, приютивший разведчиков, настороженно молчал, вытянув изящные ветки – лапы к проясневшему звездному небу. Сладкий дым сигареты, спрятанной в рукаве, успокаивал, бешено колотящееся сердце и казалось, нет нигде никакой страшной войны. Зачем она нужна кому-то под этой алмазной россыпью, притягивающей взгляд воспаленных глаз. Может далеко, там в другой жизни, смотрит на эти же мерцающие точки, одна девушка, которой так хочется крикнуть, – люблю! И крик этот отразившись от далеких чужих галактик, обязательно донесется до нее. Коснется нежной волной ее милого лица, обнимет едва ощутимо, родное и столь желанное тело.
Шурка активно разминающий озябшее тело толкнул в бок. Шо, на звезды загляделся, вот бы немного да на погоны просыпалось?
– Да пшел бы ты со своими приколами. Я вот это…. Вроде бы у моей Гули сегодня-завтра день рождения, а я не знаю как поздравить.
– Вот звезды и разглядываешь – какую бы подарить? Настоящий мужик! А так, чего проще – пошли телеграмму с ближайшей почты. Лучше в стихах. Хочешь, экспромтом выдам, почти за безплатно. Типа:
Твои волосы вобщем вполне обычные и по моде, довольно коротко стриженные.
Но пусть кому-то и покажется неприличным, я балдею, твоими волосками нижними.
Твои губы, ты знаешь, тоже обычные. Не хуже, не лучше чем у любой женщины.
Но зато, это глубоко личное, твои губки божественны, и те что самые-самые и по назанию внешние.
Такое моё послание, конечно, не очень-то тянет на нормальное поздравление.
Но я тебя, дорогая мне женщина, всёж поздравляю с твоим днём рождения….
– Ну, тыы….. Сказал бы я тебе …, да ты не обидишся. Вдарил бы да вон командир подваливает.
Эх Павлуха, реальный вроде бы парниша, но ханжеское воспитание давит на открытость чувств. А вот одна бывшая любимая на такое послание ответила:
Я прижимаюсь совсем не нежно губами к твоим дорогим губам.
Но, кайф особенный, непревзойденный, когда твои губы коснутся там.
Твой наглый язык весь мой рот заполнил и этого я никому не отдам.
Но только прекрасней, до слез, до беспамятства, когда твой язык прикасается там.
Я вся горю прижимаясь просто. Едва прикасаясь к твоим ногам.
Я жду с вожделеньем когда все сбудется, когда прибудешь, ты знаешь, – там.
Впрочем, потому и бывшая, что такая любовь быстро сгорает. Но ведь до сих пор греет.
– Я вот тоже смотрю, прояснилась погодка, а для нас бы лучше, метель погуще, – говорит подошедший майор. – Ну, отдохнули, и хватит, не в планетарий пришли. Двигаться строго за мной. След в след. Интервал прежний. Радиообмен в исключительных случаях.
Как Лие узнавал о препятствиях впереди или о поджидающей опасности? Толи компьютер его все знал, толи сам он предвидел недоступным нормальным людям чувством, – одно слово – экстрасенс. Передвижения команды, если кто-то вздумал прорисовать их на карте, напоминали бы схему причудливого вальса устремленного в одну сторону, и по широкой дуге обходящего многочисленные препоны. Тяжело, очевидно, приходилось офицеру, но и солдатам, следовавшим за ним, было не сладко. Машина впереди вдруг исчезала, и нужно было догадываться о необходимости добавить газу и мчать, попадая точь в точь по оставленной колее. То вырастала прямо перед носом, тогда резко затормозив, переходить на самый тихий ход и затаив дыхание ждать крутого разворота, почти физически ощущая, как костерит майор за несоблюдение дистанции. Ближе к рассвету, Лие влез в какой то овражек, друзья осторожно втянулись за ним.
–
Так, похоже, обложили всю округу, значит, скорее всего, мы близки к цели. Можете по быстрому, но без
лишних звуков перекусить чем бог послал. Чего там в пеналах НЗ от снабженцев осталось? Прорываться будем в предутренней мгле, когда прибор ночного видения уже вроде не нужен, а в бинокль еще ничего не разобрать. Несколько минут у нас есть. Я так думаю.
Бойцы только пожали плечами. Что тут предполагать, когда вся ночная карусель казалась им бессмысленной. Они так и не заметили ни одного врага. Шурка все же решился высказаться: – Ну, проскочим мы, так колея все равно останется.
Майор ответил: – Верно, рассуждаешь воин, но если привязать к последней машине ветки.… Впрочем, на маленьком слое рыхлого снега они оставят черную полосу, заметную издалека. Впервые офицер казался растерянным. – Остается только молиться всем богам, которых знаете. Чертова пурга, как бы она была кстати. Но выход всегда должен быть, по крайне мере на тот свет, а у нас есть пока и другие возможности, – прогуляемся пешком. Несколько минут Лие провел в полной задумчивости, и друзья вопросительно взирали на его неясный силуэт. Наконец какое-то озарение снизошло на него, он начал отдавать команды негромко, но так что разночтений они не вызывали. Шурка как более сильный и не подвергавшийся контузии, забрал тяжелый пулемет со своей машины и должен был уйти с майором пешим ходом. Павел оставался один. Ждать приказано было ровно сутки. Если разведка не возвращалась, необходимо было подорвать две машины системой самоуничтожения и продвигаться к своим. Но это конечно на крайний случай. – Можешь спать, можешь яйца чесать все это время, но бдительности не теряй, помни ты наша единственная возможность вернуться, – наставлял Пашку офицер. В крайнем случае, мы тебя вызовем по связи. Но если такое произойдет, будь готов, пожалуйста, как волк Акела, к последней битве. А если тебя обнаружат, постарайся, пискни семеркой по рации, знаешь, напев такой у радиотелеграфистов – дай, дай за ку рить. Два тире, три точки. Мы все поймем, только выручить, не обессудь, наверное, не получится. Долго рассуждать не о чем, да и некогда. Удачи бы нам всем, – с этими словами майор скрылся в предрассветном сумраке. Обычно говорливый Шурка, только молча приобнял друга и торопливо зашагал вслед. Пашка вглядывался во мглу до рези в глазах, но естественно ничего не мог увидеть, а может, мешали этому прихлынувшие слезы. Дубина – корил он себя. – Все будет хорошо. А нюни от утомления зрения. Только какое-то чувство подсказывало, всё хорошо бывает только у пациентов дурдома. И пусть происходящее вполне достойно фантазии постоянных клиентов психушки, не всем идиотам бесконечно везет.
Бывают, наверное, у каждого дни, когда сутки длятся неделей. У Павла тянулись они по переживаниям большее года. Поначалу, когда улеглось волнение от расставания и ясный день начал вступать в свои права, напустилась неодолимая сонливость. На какие-то минуты боец даже уснул. Но потом толи где ветка дрогнула под вспорхнувшей пичужкой, толи заглянувшее краешком солнце послало свой луч прямо в смеженные веки, – Павел встрепенулся. Стало казаться, что отовсюду подбираются враги. Собственное сердце отбивало удары, которые легко можно принять за враждебную поступь. Стараясь производить как можно меньше шума, солдат взвел на боевой взвод пулемет, потом даже вытащил чеку из запала гранаты, судорожно зажав ее в непослушных пальцах. Но только слегка поднявшийся ветерок лениво перебирал заиндевелые ветки кустов. А зеленые циферки на часовом индикаторе над замершей стрелкой спидометра, меняли свои обозначения все медленнее и медленнее. Во второй раз Пашка встряхнул полусон, когда чуть не выронил гранату из замерзших ладоней. Кольцо от нее куда-то пропало, и выкинуть эту гадскую железяку нельзя, (взрыв будет услышан издалека), и держать в отекшей руке не было сил. Тут есть от чего забыть и про сон и про холод. В это время высоко в сереющем небе заметил он два белых реверсивных следа оставленных толи самолетами, толи ракетами, и с земли к ним откуда-то неподалеку, протянулись с десяток таких же пушистых, вроде бы безобидных следов. Некоторые пересеклись в воздухе, образовав красивое облачко, переливающееся огоньками. Немного позднее докатился слабый отзвук, напоминающий гром. Так это же наших сшибли, горечью отозвалось в мозгу. Но тут же другие заботы поглотили внимание, – как вставить негнущимися руками на место предохранительное кольцо, оказавшееся не потерянным, а просто зажатым в другой руке, внутри трехпалой варежки. Встряска окончательно прогнала сон. Но вместо него стал одолевать холод, такой жесткий, неодолимый как ноющая зубная боль. Геморрой в каждой клеточке тела. Даже перегретый кофе из самоподогревающегося термоса только обжигал губы и нёбо, но не помогал согреться. Даже протаптывание снега вокруг оставленных машин лишь чуть согревало тело, но не заиндевевшую душу.
Наконец-то наступили вечер. С чего-то казалось, наступление сумерек принесет облегчение страданий. Но тут издалека, сквозь завывание усиливающегося ветра, донеслись приглушенные хлопки рвущих землю мин. Все внимание обострилось до предела, настроившись на звуки боя. Нет, просто почудилось. А вдруг всё же минометный обстрел. Вдруг наших засекли и сейчас обрабатывают то место по квадратам. Но Лие такой умный, с ним Шурке ничего не грозит. Только сердце все равно бешено бьется, как будто его энергия может уберечь соратников. А в наушниках, на условной частоте, только обычное потрескивание свободного эфира.
Обстрел, даже если и был, то давно кончился, а Пашка весь обратившийся в слух все ждал, что услышит дробь Шуркиного пулемета, или вызов по связи. Вот тогда он сорвется с места, он заставит навсегда умолкнуть любого врага. Лучше уж бой, чем такое ожидание. Только время застыло, как опротивевший кофе в пластиковом термосном стаканчике. Из всех окружающих шумов, только один настоящий, не кажущийся выстрелами или криком друга, это завывание крепнущей вьюги, о которой мечтал ушедший с Шуркой уже почти сутки назад майор. Кинуться искать их возможно раненых, с разбитой рацией, неспособной передать зов о помощи? Но куда кинуться и где искать? – Буду торчать здесь еще сутки, еще неделю, но дождусь их, не поверю, что таких людей может просто убить, – думал Павел, нервно утаптывая твердый выезд машине из оврага. И снова вокруг ледниковый период вызывающий сонливость, а та вызывает озноб до непроизвольного сокращения мышц.
В мутном, из-за усиливающейся пурги, утреннем свете, вновь раздались взрывы. На сей раз далекие, но реальные и очень мощные. Даже от промерзлой земли ощущалось нервнее вздрагивание. И это содрогание земли под ногами, сложившись с нервной дрожью измученного холодом и ожиданием тела, подтолкнули Павла к действию. Боец решительно завел остывший мотор, едва дав прогреться движку, направил свою «малышку» в сторону предполагаемого нахождения друзей. Он и забыл о предупреждении майора. О том, что неподалеку располагается вражеский заслон. А хани заметили его передвижение. В воздухе рядом пропела песню смерти очередь крупнокалиберного пулемета. Только не про него была еще та песнь, пурга сохранила машину и молодого воина, помешала точному прицеливанию. Пашка отработанным долгими тренировками движением круто развернулся, и даже не увидев, а, только угадав размытый силуэт, толи танка, толи броневика произвел выстрел ракетой. Вот это уже не чудо, а результат тренировок, ну и немного опять повезло. Первый же снаряд оставил яркую вспышку, на нечетком контуре боевой машины противника. Пилот замер ожидая, что полоснет еще откуда-нибудь свинцом, но больше никто не пытался его остановить. Вот только в какую сторону двигаться? В такой завирухе невозможно отыскать себя, не то что другого человека. Но сегодня удача решила его наградить по полной за проявленное долготерпение. Наушники ожили писком вызова и Шуркиным едва узнаваемым голосом, – Пашка, ты? Я вижу результаты твоей работы, я примерно на двадцать минут к юго-востоку от тебя, если разбитый компас правильно дергается. Помоги мне братишка…. Пашка бросил машину в этом направлении, но только минут через пятнадцать рысканья по полю, наткнулся на друга из последних сил волокущегося по снегу. Вид его был страшен: пол лица в запекшейся корке кровоподтека, грязный камуфлированный бушлат местами разодран в клочья, рваная штанина ватных брюк на правой ноге насквозь пропиталась кровью, а сама нога еще и перетянута ремнем поверх брючины. Задыхаясь от усталости, он еще и оправдывался. – Прости, что опоздал, меня, как и тебя контузило, черт знает, сколько времени в отключке провалялся, да еще ногу осколком чиркнуло, вроде бы ерунда, но шагать ой как неприятно.
–
А где майор? Что с ним?
–
Лие взрывом накрыло, я хорошо видел, как там все разметало на куски. Я когда очнулся всё облазил. Его искал, да пулемет свой гадский, из которого ни одного выстрела не сделал, а нашел только пол ноги в рваном офицерском сапоге. Не дай бог больше таких находок. Может быть, и еще что-нибудь от него осталось, но я при свете зажигалки не нашел, а может быть, хани забрали. Все там истоптали гады ползучие. Как меня не заметили, едва присыпанного снегом и землей, сам не пойму. Ты довези меня до моей «малышки», мы тогда еще раз на это место сгоняем, при свете дня получше все рассмотрим.
Однако метель разыгралась такая, что Павел с трудом нашел точку, где были оставлены машины, а разыскать неизвестное в точности место, где погиб майор, не могло быть и речи. К тому же у Шурки явно поднялась температура, он находился почти в полубреду, командуя как надо снимать оборудование и оставшиеся ракеты с машины Лие, как подготовить её к ликвидации. – Вот еще спец нашелся, а сам ладно, если найдет силы добраться до наших, – волновался Пашка. Он даже предложил взять Шуркину коляску на буксир, но упрямый уралец наотрез отказался. Все последующее время он гнал без передыха как одержимый, а на следующий день, все в таком же горячечном состоянии еще и умудрился вспороть брюхо ракетой ханьскому вертолету, кружащему над тем местом, где майор накануне делал замеры радиации. Пашка, стрелявший первым, на этот раз промахнулся. Что особенно обидно, – при вновь установившейся ясной погоде.
МАРШАЛ КУН ЦЮ
Надлежит начинать солидным,
А кончать блистательным.
А. Суворов
Тот, кто почитает себя всегда правым, уже не прав. Тот, кто молод и не почитает бывалых, опытных людей, рискует не познать и не узреть, что такое старость.
Я пытался объясниться с юным генералом, присланным чтоб контролировать мои возможные ошибки, а потом и заменить меня, когда я добуду победу. Но молодость, помноженная на свою руку в правительстве, делает людей заносчивыми. И я не стал ссориться и доказывать правоту моего опыта управления войсками. Я даже не стал отговаривать от облета вражеской территории на легкомоторном самолете. Просто мой верный человек добавил к грузу аэроплана небольшой сверток, на тот случай если зенитчики противника не проявят достаточной бдительности или не дай их бог промажут.
Когда я докладывал в столицу о трагическом событии, то едва не высказал, как мы здесь скорбим по Сы Шоу. Но поскольку имя его все же было не этим, то мой голос искренне задрожал. Отдавая дань уважения к так рано покинувшему нас, я даже оставил ту часть плана, в которой он требовал нанесения ударов небольшими танковыми клиньями. И направлю один усиленный 30-40 боевыми машинами мотопехотный полк к городку с названием мелкой рыбешки. Но в остальном, никто из гуаньляо142 в погонах меня не убедит, что пять ударов пальцем более действенны, чем удар кулаком. Тем более что на подмогу северным варварам подошла танковая дивизия вооруженная лучшими западноевропейскими машинами – «Леопард-2А5». Но ни исключительная живучесть, из-за дополнительной брони с элементами встроенной динамической защиты. Ни снаряды 55 калибра с сердечниками из обедненного урана. Ни электронная начинка этого 62 тонного монстра не могут нас не только не остановить, но даже сбить дыхание. Да и что тех танков, на все Евреопы их штук пятьсот наберется. А у меня сегодня около тысячи лучших на сегодняшний день танков ТИП 80-II, 80-IIА, 85– III и ТИП 90-II. У меня срои ракетные войска, транспортная и фронтовая авиация. У меня есть данные космической разведки.
Кстати благодаря данным спутников из нашего космоса, одну стягивающуюся против меня группировку я уже вычислил и уничтожил. И это за четыреста с лишним километров. Еще не переходя границы. Конечно, лучше бы этими ракетами ударить по городам, которые необходимо захватить. Если понадобится нам город, лучше потом построить новый, не столь уродливый, как все созданные элосыжень143 в этих запущенных землях. И вместо вялого населения с дурной кровью, пригнать своих людей отвыкших от просторов. А так столько дорогостоящих ракет использовано почти зря, потому как войск противника и так до смешного мало, как мало славы в победе над жалкими остатками почти поверженного врага. Как тут не вспомнить мудрость Сунь Цзи, что изрёк: – «Хорошо стереть с лика земли государство врага, но умнее оставить его в целости. Хорошо уничтожить армию противника, но лучше не трогать ее. Хорошо убить вражеского солдата, но лучше оставить его живым». Вот высшая мудрость, но только в войне с предавшими дело мировой революции презренными юсиками более благоприятно другое его изречение: – «Любая война любит победу, но не любит продолжительность». Поэтому наш удар будет мощным и стремительным.
Завтра моя армия сплошной волной, как цунами, ударит в треугольник трех областей и остановится, только достигнув просторов Фуэрзяхе, Бугурус ченши144, Сургу ченши. Жаль только, это не тот нефтяной Сургут, до которого наши доблестные генералы так и не смогли дотянуться. Я считаю, остановить свою армию на зимние квартиры нужно на родине Великого ВИЛенина и в столице все еще полудиких тартар, но Генеральный Штаб настаивает именно на такой диспозиции.
Нет, не как должен великий стратег описывать план проведения компании. – Перед войсками стоят следующие задачи на начало и через три – максимум пять дней, завершение операции:
– правому крылу фронта (10-й ударной, 20-й танковой и 116-й армиям) начать наступление в общем направлении на Самар ченши и Бугурус ченши и во взаимодействии с частями, действующими в оренбурси степях, разгромить бузу-лукскую группировку;
– центру фронта (21-й танковой и 303-й армиям) наступать в общем направлении Новоху ченши – Самар ченши; 26-й танковой армии нанести удар на Кра. Яр ченши, разгромить мусорка-федовскую группировку и развивать удар на Толияти ши;
– усиленному танковому корпусу генерала Куй сы выйти в район Чапай чеши навстречу 111-й армии шаоцзян145 Жуй сы, действующей в составе левофланговых сил, для совместного удара по Сызра ченши группировке противника (если завершится ледостав на этой реке);
– 313-й армии и приданным ей корпусам наступать на Балак ченши и прикрывать левый фланг фронта.
Примерно в таком ключе, помнится, описывал свои воспоминания и размышления почти гениальный элосы маршал Дзячун146, железной рукой гнавший своих, почти безоружных и без поддержки артиллерии солдат в атаку на обмороженного, но хорошо вооруженного врага. Но только если я, как и он, положу более полумиллиона солдат в одном наступлении, то меня от расстрела не спасет даже победа.
Я ясно осознаю, вряд ли этот удар в подбрюшие бывшей империи довершит ее агонию. Но мой штаб не смеет ослушаться генштаба, и я также вынужден подчиниться. Вынужден я также подчиниться и недальновидным требованиям оторвать от моей армии столь необходимые завтра части, на то чтоб очистить прикаспийскую низменность от подло вторгшихся туда северян. Я понимаю, надо показать всем местным вымирающим народностям, мы пришли навсегда и пощады врагам и их пособникам не будет. Но почему за счет моих сил. Еще горше отдать несколько дивизий для удара по Ореинбургу. (До чего здесь варварские названия!) . Но мандарины, воюющие только на штабных картах, неужто думают, что я могу растянуть фронт во весь Общий Сырт. Я согласен, что Бащикиры быстрее придут к пониманию союза с нами, когда с трех сторон будут подперты нашими войсками. Но не понимаю зачем нам такие младшие союзники, которые, по утверждению энциклопедии, умеют только хорошо воровать лошадей. Впрочем, откуда сейчас возьмутся лошади? Надо бы поинтересоваться у заспанных штабных аналитиков. Нет, сегодня не время для таких развлечений, когда присоединим к своему союзу этих дикарей, тогда и будем предполагать к чему их приспособить.
В этой настолько не традиционной войне я все же решил действовать согласно стратегии и тактике старой школы. После получасового артобстрела, (снаряды приходится экономить из-за трудностей с доставкой), огонь был перенесен в глубь вражеской территории. И тут же двинулись вверенные мне войска растянутые по фронту более чем на двести километров. Как и предполагалось противник не смог организовать достойного сопротивления. Почти без единого ответного выстрела я продвинулся на 50 – 70 километров. Только пересекая важную для бывшей империи железнодорожную магистраль, мы понесли незначительные потери. В наступивших ранних сумерках, основная масса войск вынуждена была остановиться. Но если и дальше мы не потеряем темпа, то поставленные генштабом задачи будут реализованы уже через два, максимум три дня. Жаль, победа, добытая без труда, не приносит должного впечатления.
Привели первых пленных. Самого важного из захваченных – полковника пограничной службы я приказал доставить мне для личного допроса. Офицер попался холёный на вид и поскольку даже не ранен, то понятно, сдался сам. Вот тебе и хвалёное расейское – драться до последней капли крови. Я предложил сигарету и чаю. Переводчик подсказал мне, что юсикам лучше, чтоб разоткровенничались, налить водки. Сорока процентной спиртовой отравы, которая убьет и взрослого вола, мой визави, явно рисуясь, выпил целый стакан и заявил, что их какой-то там писака Шолохов заповедовал после первой не закусывать. По сути, о противостоящих мне силах, ничего нового он не мог рассказать. Но, подверженный алкогольному отравлению стал горячо доказывать, что зря мы сунулись на их территории, мол, Расею еще никому не удавалось захватить вооруженной силой. Я рассмеялся – с запада да, но с востока пришли моньголы, и триста лет ваша страна платила им дань. И этот пьяный наглец заявил мне: – «Моньголы и вашу империю тогда же поставили раком. (К чему им упомянуто это водоплавающее?) Только где теперь те орды, а большинство захваченных ими территорий вошли в состав Империи. Правда, некоторые республики, из-за полудурков допущенных до власти временно откололись, зато в недалеком будущем Расея присоединит и их обратно, да еще присовокупит, до кучи, еще одну республику – Подлунную». Причем тут дуй,147 я не понял, однако пришел к выводу, дальнейшая беседа не имеет смысла. Я распорядился тут же расстрелять этого алкоголика, только вот настроения хорошего уже не воротишь.
Ночью, как и было предсказано синоптиками, температура резко понизилась. Ох уж этот знаменитый расейский генерал Мороз. Но мы не глупые до надменности германцы, потерявшие на подмасковных равнинах большинство своих танков из-за отсутствия зимней смазки для двигателей. Но главное, что они потеряли, это боевой дух простых солдат, а все из-за отсутствия теплого обмундирования. Этих ошибок я не боюсь. А воодушевление в нашей самой дисциплинированной в мире армии на такой высоте, что… (с чем бы сравнить с практики бледных людей?) разве что в их глубокой древности были почти непобедимые фаланги гоплитов Александра Двурогого148.
Уже перед рассветом я двинул свои войска на северо-запад. По промерзшей земле, в этой стране лишенной нормальных дорог мои машины только будут двигаться быстрее.
Второй день наступления начался с не крепкого, но страшно холодного ветра. Что будет завтра, когда столбик термометра упадет ниже двадцати градусов? Но, в одном уверен, пусть мои солдаты, в большинстве своем, впервые в жизни столкнутся с такой неприятностью, но воодушевление их только окрепнет. Они будут торопиться ворваться в города с теплыми квартирами.
Уже в первой половине дня передовые подразделения центра натолкнулись на жесткое сопротивление и понесли большие потери. И это притом, что по данным разведки, противостоят им жалкие подразделения, вроде мотопехотной дивизии бывшей имперской колонии. Любая дивизия, элосыжень по численному составу, а главное по духу, вряд ли сравнится с моим полновесным полком. Но существуют какие-то вспомогательные части, с новейшими ракетными установками, против которых наша броня оказалась, по-видимому, не на должной высоте. Непосредственно с поля боя мне сообщили, что расейские применили этаких «камикадзе», которые подрывают нашу технику. Вот в это я не верю. Имперский солдат способен от безысходности на отдельные героические поступки, но в массе своей инертен и не готов на самопожертвование. Надо отдать должное слишком самосозерцательным островитянам, – это только в самурайской традиции честь превыше жизни. Да и это у них не от какого-то высшего духа нации, а потому как почти на протяжении всей своей истории не сталкивались с внешним, разнообразным по коварству врагом, ограничиваясь внутренними разборками. Даже я из своих солдат не смог бы создать полновесного подразделения смертников. Но это лирика. А реалии, – в одном я уверен твердо, – если усилить давление, то враг будет сломлен окончательно. Но, по настоянию штаба, во избежание больших потерь вынужден был сегодня дать некоторый отход. Ничего, к ночи стянем до сотни танков резерва и с утра смешаем с землей все способное оказать сопротивление.
Не намного лучше дела оказались на левом фланге. Мои войска продвинулись до ста километров, и достигнув какой-то речушки не смогли форсировать ее. Около десятка танков заглохли в ледяной воде и практически брошены экипажами. И это машины, которые преодолевают препятствие почти в метр высотой, ров шириной до 2.7 метра, без предварительной подготовки форсируют брод глубиной до полутора метров. Командиров экипажей и начальников подразделений сегодня же арестовать и в ближайшее время отправить на родину для предания суду. Была б моя воля, расстрелял бы на месте, тогда остальные сразу же нашли бы способы продолжить наступление. Вдобавок ко всем несчастьям, со стороны более высокого западного берега подошли несколько «Леопардов» и почти безнаказанно мешают работам по спасению моих машин. Посланная авиация, по причине плохой видимости выпустила ракеты и бомбы по своим и чужим без разбора и умудрившись потерять два самолета вернулась на тыловой аэродром. Я всегда утверждал, наши военно-воздушные силы эффектны только для парадов. От возникшего раздражения беспрекословный приказ – танки, чтоб сегодня же были вызволены и готовы к завтрашнему бою.