Волчара

На улице Шаповалова, 23, располагался не жилой дом, а кафе-стекляшка.

На следующий день Скворцов позвонил мне. Он сказал, что окончательно решено: этим убийством придется заниматься ему. По его голосу я понял, что особого восторга это у него не вызывало. Если бы речь шла просто о смерти никому не нужной одинокой старухи, другими словами, о деле так и напрашивающемся лечь под сукно, это было бы одно, но данная ситуация, когда у сыщика МУРа бельмом в глазу торчали мои показания, превращала это убийство в нечто неординарное. Более того, найти преступника требовалось как можно скорее, потому что существовала угроза жизни актрисы Марии Пономаренко, даже несмотря на то, что эта угроза не прозвучала в разговорах Эдуарда. Он уже зарезал из-за пустяка незнакомую старуху и может не остановиться перед убийством другой женщины. Скворцов сообщил, что мой телефон будет прослушиваться, а разговоры записываться. На это мне было наплевать. Максимум, что они услышат и не предназначено для чужих ушей, это мой заковыристый мат, которым я пользуюсь для доходчивости в общении с некоторыми людьми. Более важным и своевременным было то, что он обещал выделить людей для охраны Маши. Вместе с тем он заметил, что, хотя его группа и связывает убийство соседки с Эдуардом («Хлопотуном», как они его прозвали), будут разрабатывать и другие версии. В эти другие версии трудно было поверить, но и я, и Машка были бы счастливы, если бы нашелся какой-нибудь не интересующийся Машей ненормальный, угробивший старуху.

Машка не была трусихой. Но трудно жить, зная, что за тобой следит кто-то психически неуравновешенный и способный на убийство. Поэтому в тот день я пытался уговорить ее не ездить на съемки и отсидеться, запершись на все замки, дома. Но она не согласилась. Сказала, что среди людей она будет чувствовать себя спокойнее, чем одна в пустой квартире. Мне ничего не оставалось делать, как смириться и проводить ее до ворот студии. От меня же самого на работе было мало проку. Я все время вспоминал лежащее на полу тело с ножом в груди. Неужели и Машку ждет подобная участь? Чтобы отвлечься, я позвонил Нине. Она явно была рада моему звонку.

– Привет, Нинок! – относительно бодрым голосом начал я. – Я по тебе соскучился. Ты мне уже целых два дня не звонила, и я не говорю уж про то, сколько времени мы не виделись.

– А ты, милый, сосчитал? – кокетливо и довольно спросила она. Но я не смог поддержать игривый тон разговора. И рассказал ей про Хлопотуна.

– Какой ужас. Бедная Мария, – с искренним сочувствием воскликнула Нина. – Я надеюсь, этого психа скоро поймают.

Я не разделял ее оптимизм. Хлопотун производил впечатление неглупого и хитрого человека. Он оказался достаточно сообразителен, чтобы дать неверный адрес, у него хватило художественного воображения, чтобы в духе триллера оформить место преступления, он говорил как образованный человек. На что могла надеяться милиция? На отпечатки пальцев, которые он запросто мог стереть, или на показания случайного свидетеля? Единственное, что реально пока могло помочь его идентифицировать – это его странный голос. Но в городе живут миллионы людей, и всех их не прослушаешь.

Эти мысли отвлекли меня, и я пропустил часть того, что мне говорила Нина. Но конец фразы все-таки поймал:

– Теперь ты должен проводить с ней больше времени. Так ей будет спокойнее.

– Не надо мне объяснять очевидные вещи, – чуть сердито ответил я. Мне не нравилось то, что Нинка меня поучает, и кроме того, я вообще не любил, когда меня вынуждают к каким-либо пусть даже абсолютно правильным действиям. Мне не нужны подсказчики.

– Это понятно и так, – повторил я. – Но я не нянька и не могу находиться при ней все время. – Нинка этого не видела, но я от раздражения сломал карандаш. – Кроме того, следователь обещал приставить к ней охрану.

Нина на какое-то время замолчала, видимо, размышляла.

– Родик! Мне ужасно грустно это говорить, но мы вряд ли сможем с тобой продолжать встречаться.

Я опешил.

– Почему?

– Потому что ты больше нужен Марии. Хочешь, я поговорю с охраной отца? У них достаточно людей в фирме, чтобы позаботиться и о безопасности твоей девушки. У тебя ведь есть деньги им заплатить? – печально проговорила Нина. – А кстати, как она себя вообще чувствует?

Я не понял вопрос.

– Как, как? Да обычно. Только напугана. А частную охрану, если нужно, я и сам найду.

– Ты не совсем меня понял, – осторожно сказала Нина. – Я имела в виду не ее реакцию на угрозы, а общее состояние. Она ведь беременна. Между прочим, какой у нее уже срок?

Я, не подумав, ответил:

– Говорит, 14-15 недель.

– Значит, аборт она делать не стала, – упавшим голосом сказала Нина.

Я про себя чертыхнулся. Я не забыл тех давних Нинкиных слов о том, что ребенку нужен отец, а значит, нам придется расстаться. И темы Машкиной беременности при встрече с Ниной старался не касаться, хотя и не собирался уходить от ответа на прямые вопросы, если бы они были заданы. Она и не спрашивала. Но теперь я просто не знал, что делать. Ведь от Нинки отказываться я не собирался. Господи, ну почему эти две женщины и я не родились в Саудовской Аравии? Как просто было бы тогда решить проблему, женившись на обеих.

– Нина! Ты можешь расценивать эти слова как объяснение в любви, но я всей душой против того, чтобы расстаться с тобой. Ты для меня слишком много значишь. Так много, что я готов только из уважения к твоим принципам прекратить с тобой отношения. В конце концов, ты всегда сумеешь найти мужчину и получше меня. – Я надеялся, что в моем голосе не прозвучало лицемерие. – Но знай, мне будет очень нелегко пережить разрыв.

Нина молчала, а мой напряженный слух уловил взволнованное дыхание на том конце провода.

– Ты знаешь, – с горечью продолжил я, – мне, может и ошибочно, показалось, что я тебе не совсем безразличен, как не безразлична мне и ты. Но я не могу не дорожить и Машей. И мы, все трое, оказались заложниками банального до глупости треугольника, в котором я играю традиционную роль мужчины, мечущегося между двумя чудесными женщинами. А я всей душой этого не хочу. Потому что изначально поставлен в безнадежно проигрышную позицию. Каким бы ни был выбор, кто-то все равно будет страдать. – Я сделал паузу. – Хотел бы я видеть того, кто знает, как правильно поступают в таких случаях. Маша беременна и хочет ребенка, из этого логически вытекает, что я должен остаться с ней. Если я ее брошу, пострадает и она, и ее дитя. Ты благородно готова пожертвовать своими интересами и уступить меня (только вдумайся, как это звучит), но тогда пострадаешь ты. Я окажусь в минусе при любом раскладе. Останусь с Машей – потеряю тебя, уйду к тебе – потеряю Машу. При этом никого не интересует, что по этому поводу думаю я. Мужчина ведь не только приспособление для делания детей и добывания денег. И, наверное, у него тоже есть какие-то права. Что должен делать мужчина, если он любит двух женщин? Кому из них следует отдать предпочтение и какими принципами руководствоваться? Выбирать ту, которую знаешь лучше, потому что уже к ней притерся, или ту, которую знаешь хуже, но с ней больше новизны и непредсказуемости? Кто, к чертовой матери, установил это правило «один мужчина – одна женщина»?

Нинка пыталась что-то ответить, но я ее перебил.

– Нина! Не говори ничего. На мои вопросы ответа нет. Но знай, что, жертвуя своими интересами ради Маши, ты приносишь в жертву и меня. Это не словесный оборот, я и в самом деле чувствую себя жертвой. Неужели ты думаешь, что я сделан из металла? И поддержка нужна только Маше? Или тебе? Ты даже не представляешь, какое ощущение беспомощности охватило меня, когда ты сказала, что собираешься со мной порвать.

– Ты думаешь, мы, как это говорится, можем быть друзьями? – совершенно серьезно спросила Нина.

Я тяжело вздохнул в трубку.

– Лучше так, чем никак. Никогда бы сам себе не поверил, но я готов, чтобы не расставаться с тобой, даже на дружбу.

– Глупо, – обреченно произнесла Нина. – Это разновидность мазохизма. По мне – рвать, так окончательно, но если тебе легче сохранить эфемерную дружбу, пусть будет так. Но как ты себе это представляешь, милый друг? – с иронией продолжила она. – Ты будешь приглашать меня в гости, а Мария с гордостью показывать мне вашего малыша, а я умильно сюсюкать? А потом где-нибудь в уголке ты будешь брать меня за руку и смотреть страстным, но безнадежным взглядом? Я вообще-то не очень приспособлена для таких отношений. Я, как любая женщина, хочу, чтоб у меня был мой, а не чужой мужчина и моя, а не чужая семья.

Я поморщился, Нинка была права, но в то же время по-звериному чувствовал, что мне категорически необходимо сохранить с ней связь, какой бы она ни была. Иначе я запросто мог бы выпасть из обоймы. Она ведь вольная птица. Поговорит с папой, и отправит он ее на какие-нибудь Багамы развлекаться, а где там Родик, и кто он вообще такой, поди потом узнай. Но пока мне нужно было закруглить этот разговор с каким-то положительным балансом.

– Нина! – невеселым тоном сказал я. – Ты можешь иронизировать сколько угодно, но поверь, мне бы и в голову не пришло делать из тебя друга семьи. Не настолько я идиот. Да и не тот человек, который в уголке будет держать, как школьник, женщину за руку. – Я не смог справиться со своей натурой и добавил: – И, если уж так приспичило, то я взял бы тебя за другое место.

– Ни минуты не сомневаюсь, – фыркнула Нина.

– Вот и хорошо, – согласился я. – Но тогда ты поймешь, что, по сути, я лишь пытаюсь сохранить status quo. Между нами и так ведь нет никакого романа. Мы и на самом деле с тобой только друзья, – я подчеркнуто выделил последнее слово, – хотя я не забыл и не забуду ту единственную, принадлежавшую только нам ночь. – Я невольно вспомнил ее полувздох-полустон. – В остальном наши взаимоотношения нейтральны и, говоря казенным языком, не выходят за рамки принятых норм. Я даже не удивлюсь, если некоторые думают, что твой папа просто поручил мне за тобой приглядывать, чтобы ты не совершила какую-нибудь глупость.

– Так это мой отец попросил тебя заниматься мной? И для страховки, на всякий случай, сообщил мне, что у тебя беременная подруга? – вдруг закричала Нина, совершенно неожиданным образом отреагировав на мои слова.

Ничего подобного, конечно, и в помине не было. Сама мысль, что я вроде как бы оказываю услугу Науму Яковлевичу, а не покорен прелестями Нины, возникла экспромтом, но, видимо, была перспективной. Нинка теперь только из одного уязвленного женского самолюбия может захотеть доказать себе и папаше, что я расстарался ради нее самой, а не выполняя желание всемогущего олигарха. Хотя я мог и фатально ошибиться, а она послать меня далеко-далеко…

В ответ на ее возмущенный возглас я, естественно, шумно запротестовал.

– Нина, ты говоришь совершеннейшую чушь. И твой папа абсолютно не причем. Я встречался и собираюсь встречаться с тобой, потому что я тебя люблю. – Черт возьми, я даже втиснул в свою тираду объяснение в любви. – А хочет ли этого твой отец или нет, меня ни капельки не волнует. Я лишь хотел подчеркнуть, что в наших отношениях и так все выглядит тип-топ. Поэтому несправедливо и жестоко от этого отказываться. И я объясню почему. Ты можешь назвать этот довод рассудочным, но это не значит, что он плох. Мне в жизни катастрофически тебя не хватает, и, не скрою, что хотел бы большего, чем мимолетные встречи. Но есть то, что есть. И мне остается только надеяться, что мое общество тебе не в тягость. Но посмотри и с другой стороны. Природа милосердна, и она со временем сглаживает углы, в том числе остроту человеческих чувств. И что будет дальше, нам знать не дано. Ты со временем можешь понять, что я совсем не тот человек, который тебе нужен. Маша может решить, что прожитые со мной годы были ошибкой. Нечто подобное может произойти и со мной в отношении любой из вас. Только наивные идиоты клянутся вечностью. Так зачем же сейчас заставлять друг друга страдать именно тогда, когда нам так не хватает друг друга? В конце концов, секс не главное.

– Балабол, – безнадежно вздохнув, сказала Нина и положила трубку. Но ее голос не был сердитым. Я с облегчением вздохнул. На этом фронте я не продвинулся, но и не отступил.

А потом позвонила Машка. Ее звонок на работу был редкостью, хотя в этот раз она просто меня опередила. Я сам собирался звонить, чтобы узнать, все ли в порядке. Кстати, она тоже ужасно не любила, когда я начинал ей докучать во время съемок. В общем, не многим отличалась от меня. На студии, слава богу, все было, как говорят медики, в пределах нормы. Режиссер был доволен отснятым материалом и прочая, и прочая. Я обычно пропускаю всю эту лирику мимо ушей, но ныне не без удивления заметил, что мне приятно слышать, как ее хвалят. Странным же мне показалось то, что эта Машкина жутковатая история про поклонника-маньяка и убийство соседки никого из киношного люда особенно не взволновала. Все, естественно, обратили внимание, что она явилась какая-то не такая. Ее товарки-актриски не преминули ненавязчиво намекнуть, что она выглядит хуже, чем обычно. Оно было и немудрено после того, что девчонка натерпелась. Но сама ситуация почти не возбудила эмоций, кроме вежливых замечаний типа «да что ты говоришь». Видимо, так устроен мир. Каждый занят собой, и если беда не твоя, то поблагодари господа и плыви дальше. Достаточно поболтав, я пообещал Машке заехать за ней, и мы распрощались.

В тот день мы вернулись домой довольно рано. И если б не постоянное ожидание очередного звонка Хлопотуна, все текло бы как обычно, скучно. Машка была усталой и раздраженной, и я старался не привлекать ее внимания. Но просто сидеть и лупить глаза в телевизор вскоре стало тоскливо. Я полез за коньяком и предложил Машке. Она отказалась. Решив рожать, она практически перестала употреблять алкоголь. Так, рюмочку за компанию. Но сегодня я, по-видимому, такой компанией не был. И даже обиделся. Полез в интернет. Но никаких убедительных доказательств, что изредка выпитая рюмка спиртного наносит вред плоду, не нашел. Попадались только антиалкогольные агитки на уровне политпросвета. Я уже собрался поделиться этими сведениями с Машей, когда необычно пронзительно и требовательно зазвонил телефон. Мы вздрогнули. Машка испуганно присела на диван и стала нервно мять ни в чем не повинную подушку. Я взял трубку. Это, оказывается, был Скворцов. Он зачем-то попросил разрешение приехать.

Скворцов был не один. Вместе с ним пришли еще два господина моего возраста, но не моего телосложения. Один был просто толст, и от него чуть слышно несло кисловатым запахом страдающего излишним потоотделением человека. А второй, симпатичный с виду парень, был как-то странно непропорционален. В его фигуре было что-то обезьянье. Может, диспропорционально длинные руки и коротковатые ноги. Но, повторяю, они оба производили вполне приятное впечатление.

Скворцов поздоровался и представил гостей.

– Мария Витальевна! – немного игриво начал он. – Я к вам привел двух приятных во всех отношениях мужчин, которые будут по очереди охранять вашу особу, а в меньшей степени и Родиона Николаевича, от любого вторжения в вашу личную жизнь. Посмотрите и запомните их хорошенько, я не хочу, чтобы случайно заметив Пашу, – он кивнул на толстяка, – или Марата, – Скворцов указал на второго мента, – идущих за вами, вы впали в панику.

Я был рад оперативности Олега Андреевича, но кое-что в его словах меня удивило.

– А меня зачем охранять?

– Охранять – это громко сказано, – почему-то недовольно ответил майор. – Но если принять за основу версию о маньяке, то, естественно, что охранять надо вас обоих. Нанести удар вам это все равно, что нанести его Марии Витальевне. И, с моей точки зрения, вы вполне реальная мишень.

Час от часу не легче, подумал я, а Скворцов продолжал, и я понял причину его недовольства:

– Но если под угрозой нападения находятся два человека, то два охранника – это катастрофически мало. Даже для хорошей охраны одной только Марии, извините, что назвал не по отчеству.

Машка безразлично кивнула. В это время снова зазвонил телефон. Я взял трубку и нажал на запись.

– Алло! – послышался знакомый скрипучий голос. – Родион Николаевич! Вам не надоело пыхтеть в трубку? Вы так и будете играть роль секретаря Марии Витальевны? Мне ваш голос уже начинает надоедать.

Я состроил рожу и знаками стал объяснять Скворцову, что на телефоне Хлопотун. Тот понимающе кивнул и стал куда-то звонить по мобильнику, видимо, отдавал указание определить местонахождение говорившего.

– Что вы хотите? – не слишком оригинально спросил я.

– Что я хочу? – в трубке раздался смех. – Ларису Ивановну хочу. То есть Марию Витальевну. Всю целиком и без остатка. А вас – нет. Вы мне не нравитесь. И знаете, Родик, я ведь вчера стал другим человеком.

– Что вы имеете в виду? – вежливо спросил я, не ожидая ничего хорошего. Я насмотрелся достаточно фильмов и знал, что у милиции есть способы выяснения, откуда ведется телефонный разговор, поэтому, как мог, старался затянуть беседу

– Я вчера родился заново, – продолжал голос. – До этого дня думал, что поклоняются только прекрасным женщинам, таким как Мария Витальевна, но вчера понял, что единственным никогда не предающим и не изменяющим своему почитателю предметом поклонения является Смерть. Вы не представляете, как прекрасна стала эта убогая старуха в своей смерти. Как чудно и трогательно она всхлипнула, когда я вонзил в нее нож. А что стоят эти драгоценные рубины, капли ее крови, забрызгавшей мою одежду. Радуйтесь, Родион Николаевич, меня больше не интересует Мария Витальевна. Она всего лишь красивая кукла, как и все.

– Так вы больше не будете преследовать Машу? – с надеждой спросил я.

В трубке снова раздался смех.

– Дорогой мой Родион Николаевич! Ну, конечно же, нет. Да я ее и не преследовал. Я лишь пытался заинтриговать ее, обратить на себя внимание. Но она не правильно меня поняла, увы. Как и вы. Видите, я расчувствовался и заговорил в рифму… Нет, я не собираюсь ее преследовать. Успокойтесь.

Я с облегчением вздохнул.

– Так вы не будете больше сюда звонить?

– Звонить? Вам? Опять? Зачем? – спокойно ответил голос. – У меня теперь новое божество, которому нет равных. Это – Смерть. Ей я буду теперь поклоняться и оказывать знаки внимания.

Я насторожился.

– Знаки внимания смерти? – удивленно спросил я.

– Конечно, голубчик, – терпеливо ответил голос. – Вы же дарите любимой женщине подарки, так чем же я отличаюсь от вас? А моя желанная – женщина капризная и любит, когда ее балуют.

– Хорошо, Эдуард Анатольевич, ведь вас так, кажется, зовут. Я рад, что вы нашли себе предмет поклонения и, надеюсь, найдете ему подходящий подарок.

– А что его искать? – удивился голос. – Он давно уже найден.

– И что же это? – не без интереса спросил я.

Снова раздался смех.

– Вы излишне любопытны, Родион Николаевич. Но я скажу. Только вот не уверен, можно ли назвать это «что». Это скорее «кто», а не «что». Жизнь Марии Витальевны. Если уж старуха была так прекрасна в смерти, то какого же величия достигнет, умерев, начинающая актриса. Это будет ее лучшая роль.

Голос исчез, в трубке назойливо зазвучали короткие гудки прерванного разговора, а я стоял, совершенно опешив.

Машка испуганно на меня посмотрела, видимо, эмоции невольно отразились на моем лице.

– Что он сказал? Говори сейчас же, – с настойчивостью отчаяния обратилась она ко мне.

Я с сомнением взглянул на Скворцова, вряд ли Маше стоило слышать этот разговор. Тот вроде вначале заколебался, но потом решительно сказал:

– Я считаю, что как заинтересованное лицо Мария Витальевна имеет право знать содержание разговора. Извините за то, что сейчас будет сказано, Маша, но, чем сильнее вы будете напуганы, тем больше вероятность, что вы серьезно отнесетесь к своему положению и не будете видеть в ваших охранниках, скажем, партнеров по игре в «кошки-мышки». А такие случаи бывали и заканчивались иногда очень плохо. – Он повернулся ко мне. – А вы, Родион, включите, пожалуйста, запись.

Я заметил, что он начал называть нас по именам, и мне это понравилось. Странным образом такое дружески-домашнее обращение вселяло большую уверенность в поимке маньяка, чем подчеркнуто официальное по имени-отчеству. Я начал на кнопку воспроизведения. Все внимательно вслушивались в скрежещущий голос неизвестного. Услышав его последнюю фразу, Машка в ужасе прикрыла рот рукой.

– Абсолютно больной, потерявший представление о реальности, самовлюбленный псих, – серьезно констатировал Скворцов.

– И любитель театральных эффектов, – поддержал его толстяк Паша.

Я принес коньяк, но менты пить отказались. Скворцов сказал, что с удовольствием составит нам компанию, когда поймают Хлопотуна. Пожав плечами, я налил себе и вопросительно посмотрел на Машу. Беременная-не беременная, а чуть расслабиться ей явно было необходимо. И она, поколебавшись, согласилась.

Я отвлекся, пока занимался выпивкой, и начала разговора между ментами не слышал. Выяснилось, что они обсуждают, кому сегодня заступать на вахту по Машкиной охране. Марат вызвался добровольцем.

– Пусть Пашка к жене идет, – сказал он. – А я парень холостой, меня дома никто не ждет, и даже, если паду стрелой пронзенный, никто обо мне не заплачет.

– Дурацкие и неуместные шутки, – отчитал его Скворцов. – Зря ты вообще хорохоришься. Недооцениваешь Хлопотуна. Судя по тому, как говорит, это грамотный и разбирающийся в психологии человек. И решительный. Если убийство пожилой женщины – первое в его жизни, то с профессиональной точки зрения ему можно поаплодировать. Чтобы так, не пройдя специальной подготовки, нанести единственный, но смертельный удар, распоровший сердце, требуется недюжинная сила воли и много везения.

Марат несколько сник.

– Да это я так, – извиняющимся тоном сказал он. – Просто хотел немножко поднять настроение.

Я попытался переключить разговор на более актуальную тему, розыск Хлопотуна, и задал майору соответствующий вопрос.

– Да нет, – ответил Скворцов. – Пока ничего конкретного у нас на Хлопотуна нет. Как вы знаете, адрес на конверте был ложный, а предварительная экспертиза показала, что орудие убийства тщательно вытерто. Мы, когда вы с Машей были на работе, повторно осмотрели квартиру потерпевшей и снова искали отпечатки пальцев. А от них, хотя их много и принадлежат они разным людям, проку ноль, пока нет реального подозреваемого. Отпечатки пальцев – это вообще-то средство доказательства вины, а не поиска виновного.

Я разочарованно скривился.

– На отпечатки, если их нет на ноже, особенно не надейтесь.

Скворцов с интересом взглянул на меня.

– А почему? Вдруг преступник уже ранее судим и все-таки наследил?

Я снова пожал плечами.

– Да я буду только рад, если вы окажетесь правы. Только проблема, по-моему, не столько в том, найдете ли вы отпечатки, а наоборот, в том, что, как вы уже отметили, их будет слишком много.

– Не понимаю вас, Родион. Объяснитесь, – попросил Скворцов.

– Все очень просто, – ответил я. – Покойная соседка по воле случая стала героем газетной истории о бедной несчастной пенсионерке, которая чуть не умерла в одиночестве от голода, заболев и потеряв способность передвигаться. Тогда вообще много писали о проблемах пенсионеров. И ее случай попал, что говорится, в струю. Старуха, слава богу, благополучно поправилась, и у нее появилась куча добровольных помощников. К ней зачастили и неизвестные взрослые люди, и школьники. Носили еду, убирали в квартире. Так что, чего-чего, а отпечатков пальцев у вас должно быть более чем достаточно.

– Да, – протянул майор. – Это, конечно, прибавит работы.

– А разве странный голос не поможет его разыскать? – взволнованно заговорила Машка. – Ведь где-то он разыскал мой адрес. И, наверное, в отделе кадров. Значит, кто-то видел его и разговаривал с ним. И если не обратил внимания на внешность, то голос-то должен был запомнить.

– Голос, говорите, – усмехнулся Скворцов. – Да скорее всего не его это голос.

– Как так? – удивилась Машка.

– Да так, – безрадостно ответил майор. – Почти уверен, что у него обычный человеческий голос, только говорит он через устройство, его искажающее.

У меня мелькнула какая-то мысль, и я вклинился в разговор.

– Но ведь доступ к таким устройствам, наверное, ограничен какими-нибудь учреждениями, э-э-э, так сказать, шпионского профиля?

Скворцов засмеялся.

– Ну, конечно, у них такие штуки есть. Но собрать такую игрушку может любой радиолюбитель. Никаких особых навыков не требуется, было бы желание.

– Значит, у вас на этого урода ничего нет, – обреченно сказала Машка.

– Не будьте столь пессимистичны, – сочувственно заметил Скворцов. – Не забывайте, что прошли только сутки. И у нас уже есть какая-то информация. Даже много информации. Мы на данный момент знаем, что против вас действует не совсем нормальный, но умный человек, который хорошо умеет просчитывать ходы и тщательно продумывает свое поведение. Заметьте, как умело он ведет телефонные разговоры, по сути, играет с собеседником. А если так, то он попадется. Его подведет собственный ум, он где-нибудь сам себя перемудрит, и мы его схватим.

– Надеюсь, это произойдет не на моем трупе, – непонятно, то ли в шутку, то ли всерьез сказала Машка.

– Не говорите глупостей. Я опираюсь на свой опыт. Умники, любящие внешние эффекты, попадаются. Вот если бы мне предложили искать преступника, совершившего убийство в подворотне из-за бутылки водки, тогда, если бы того не нашли сразу пьяным поблизости, я бы развел руками. А пока вы, Мария Витальевна, будьте осторожней. А мы будем делать свое дело. Мельницы Господни мелют медленно, но тонко.

Я вытаращил глаза. Во мент залудил!

Наконец, мои незваные гости засобирались. Из слов Марата я понял, что он намеревается для начала познакомиться с обстановкой, а затем из машины всю ночь наблюдать за подъездом. И это при том, что поначалу менты вовсе не собирались работать по ночам. Их для этого было слишком мало. И я, честно говоря, не видел в этом смысла. Я не верил, что маньяк рискнул бы пойти на взлом запертой квартиры с людьми, а если б и рискнул, то я считал, что закрытой на цепочку двери и моего присутствия вполне достаточно для того, чтобы уберечь Машку. Скворцов считал так же, полагая, что Маше в большей степени требуется страховка днем в моменты, когда она остается одна. Когда же он с умным видом объяснял это Маше, та, несмотря на свой страх, не удержалась и с женским ехидством поинтересовалась:

– Вы имеете в виду, что наибольшую бдительность вы будете проявлять, когда я пойду пописать?

Скворцов строго на нее посмотрел, а Марат, оценивающе ее оглядев, пробормотал:

– А что? Я не против.

Но сидеть в машине я его не пустил. Это было глупо и неудобно. Хлопотун, может, и сумасшедший, но не дурак. И что квартира может оказаться под наблюдением, без сомнения мог догадаться. Даже не исключаю, что он и сам этого хотел. Такое вполне в его духе, затаиться и наблюдать, какой из-за него разгорелся сыр-бор. Поэтому я предложил Марату остаться у меня и переночевать на диване. В квартиру с ментом Хлопотун точно бы не полез. Марат колебался не очень сильно. Похоже, из-за Машки ему не так уж хотелось уходить, да и спать в человеческих условиях лучше, чем скрючившись в его тачке. Мы все трое сели на кухне и какое-то время просто трепались. Я побаивался, что присутствие Марата будет нас тяготить, но ошибся. Он относился к нечастой категории удобных гостей. Неприхотливый, улыбчивый, общительный, но ненавязчивый. В конце концов, мы с ним отправили Машку спать или хотя бы лечь отдохнуть, а сами затеяли игру в карты. Я когда-то неплохо играл в преферанс, и мы решили расписать «пулю». Чертов мент, на мое удивление, сделал меня как маленького. Выиграл 20 долларов. Не смертельно, но обидно. Но в итоге ночь прошла, не принеся нам никаких неприятных сюрпризов. А утром зашел Павел, который должен был быть Машкиным телохранителем в течение ближайшего дня.

На работе все было как обычно, не считая того, что с Нинкой я в тот день не разговаривал. Она не звонила, я тоже. Не хотел. Пускай сама проявит инициативу. Я вообще решил на сегодня выкинуть баб из головы. Все равно ситуация уже вышла из-под контроля. Так пусть Нинка покиснет в раздумьях, она, по-моему, это любит. А Машку охраняют и, надеюсь, тщательно. А я пока займусь какими-нибудь глупостями вроде подготовки юбилея фирмы. В принципе, все уже было улажено. Хотя и осталась самая важная часть – согласование церемонии с вышестоящим начальством, то есть с Тимуром. А звонить или, хуже того, идти к нему мне ужасно не хотелось. Я был не в том настроении, чтобы смотреть на его скептически-пренебрежительное выражение лица и слушать критику, что это надо было сделать эдак, а не так. Но, внутренне смирившись, я все же протянул руку к телефону. Придется, уговаривал я себя, лишь чуточку полебезить. Не в первый же раз в жизни и не в последний. Кстати, не забыть бы спросить его про здоровье супруги. Но вместо Тимура я позвонил Скворцову. Тот был явно не в духе. Опрос соседей по подъезду убитой и возможных уличных свидетелей ничего не дал. Ни одной зацепки.

Машка, как ни странно, вернулась со съемок в хорошем настроении. И рассказала, что сегодня было весело, а вся съемочная группа чуть не померла от смеха. Они снимали какой-то важный по сюжету и даже трагический эпизод. В нем Машкиной героине-графине ее тайный покровитель по секрету рассказывает, что царица, которая обещала помочь спасти любовника графини, поступила с ним совсем не по-царски. Из мести и ревности, она настояла на его смертной казни, которую лишь в последний момент заменили пожизненной ссылкой и лишением дворянства. Сцена должна была происходить за завтраком. И снимали, собственно, только верхнюю половину туловища актеров. А в павильоне было жарко, и участники съемок мучились в своих громоздких, непроветриваемых костюмах. Единственный человек, который страдал меньше других и по-своему подошел к решению проблемы, был актер Крутов, играющий покровителя. Он переоделся только наполовину. Верхняя часть полностью соответствовала образу знатного дворянина: парик, камзол, тяжелая брошь, всякие там рюшечки, а низ был современно простецким: короткие стираные шорты и сандалии на босу ногу. Естественно, увидев его, все покатились со смеху. Машке в итоге было сложно играть. Она с трудом сдерживалась, чтобы не засмеяться, слушая мрачный монолог князя и глядя на его голые волосатые ноги. Переодеться полностью он категорически отказался. Но в итоге все прошло как надо.

Я деланно посмеялся с ней за кампанию и спросил, не мешал ли ей мент. Машка удивилась.