Библиотека. Повести

* * *

А татарин продолжал осаду уже готовой капитулировать крепости в лице красавицы Насти Кравчук. И даже не подозревал, что для последнего решительного штурма уже не требовались никакие метательные машины, вроде баллист или онагров. Достаточно было и того, что он сам был своего рода онагром, упрямым и воинственным диким ослом, готовым завоевать свою самку любой ценой. И, наконец, свершилось. Или, другими словами, всласть помотав, как положено у интеллигентных людей, друг другу нервы, они оказались в одной постели на не очень удобном ложе холостяцкой квартиры Игната. Хотя, как это бывает у влюблённых, ни узость, ни жёсткость последнего не стала им помехой.

Однако утром они проснулись, чувствуя себя не столько счастливыми, сколько, как ни странно, испуганными внезапно накатывающими и неконтролируемыми волнами страха сиюминутности и безвозвратности происшедшего между ними. Поэтому утро оказалось грустным. Настя задумалась о том, как можно совмещать любовь к милиционеру с противозаконной деятельностью в сфере сексуслуг, и сбыта наркотических веществ. А Игнат, понимая, что Настя для него больше, чем очередная подружка, был решительно настроен собрать о ней побольше информации, чтобы, в первую очередь, оградить её же саму от необдуманных поступков. Он, конечно, и думать не думал, что девушка могла быть вовлечена во что-нибудь преступное, но… была вокруг всей этой библиотеки какая-то… нескладёха. Да и вышел-то он на неё не случайно, а в связи с убийством её абонента. Правда, самому учреждению в связи с этим делом значения не придавалось. Но всё же Игнат, пусть и из лучших побуждений, начал за девушкой следить. Не то чтобы каждый день, а так, по мере возможности.

И был поражён. Даже не тем, что Настя врала про свои курсы сисадминов, а тем, что она частенько вообще не уходила из библиотеки сутками, вокруг которой кипела бурная жизнь. Приезжали и уезжали дорогие иномарки, разного облика и возраста мужчины, не похожие на обладателей читательских абонементов, входили в эту работающую в ночную смену «сеялку разумного, доброго, вечного» и по прошествии некоторого времени, довольные, уходили.

Назыров просто бесился от ревности и гнева. Ведь как всё оказалось просто, и каким он был идиотом. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: библиотека по ночам превращается в бордель. А девушка его мечты оказалась обычной шлюхой. Он перестал ей звонить и отвечать на её звонки, а Настя, не понимая причины и чувствуя себя преданной, начала буквально чахнуть, почти ничего не ела и совсем осунулась. Но на участливые вопросы Вэвэ и Скрепкина упрямо твердила, что всё в порядке. Правда, когда как бы случайно Вэвэ задала вопрос, куда запропастился этот строящий из себя образованного мент, злобно окрысилась, сказав, что ей нет никакого дела до этого козла. В ответ заведующая лишь злорадно хмыкнула, а Скрепкин, наоборот, сочувственно взял Настю за локоть и отвёл в сторону.

– Так что же такое у вас произошло? – осторожно спросил он.

– У нас? – делая удивлённые глаза, возмутилась девушка. – Что такое вообще могло быть «у нас»?

Владик дружески погладил Настю по плечу.

– Да ты, дурёха, не кипятись, – терпеливо проговорил он, – мы ведь не слепые. И ты можешь врать мне или Вэвэ хоть до посинения, но мы всё равно не поверим, что между вами ничего не было.

А Настя вдруг расплакалась и уткнулась Скрепкину в плечо.

– Эта сволочь меня бросила.

* * *

Но Назыров не просто бросил. Он жаждал мести. «Мне отмщение, и аз воздам». Хотя вовсе не собирался сдавать библиотеку соответствующему отделу РУВД. На проституцию как на явление общественной жизни ему было глубоко наплевать. Он вообще изначально считал бессмысленной борьбу с ней. Эту сферу надо контролировать, а не преследовать законами. Спрос всегда как порождал, так и будет порождать предложение.

А что касается мести, то Игнату хотелось придумать что-нибудь поизощреннее, совсем иезуитское, например, явиться к Насте в качестве клиента. Но в «Жемчужный порт» его просто не впустили, объяснив, что вход только по приглашению, а свою милицейскую «ксиву» не захотел показывать, дабы не поднимать шум. Пришлось прибегнуть к хитрости и поскрести железкой по одной из тачек покруче на стоянке, отчего та, как и ожидалось, «завизжала» сигнализацией, а охранник, он же face-control, пошёл выяснять, что произошло. И никем не замеченный Назыров проскользнул внутрь библиотеки.

Поначалу он предпочёл осмотреться, сделав вид, что курит и ждёт кого-то в коридоре, временами кидая взгляд в зал, который в дневной жизни назывался читальным. И тут его глаза полезли на лоб от удивления. Вместо ожидаемых, как бы это выразиться, традиционных парочек, он увидел не скрывающих своей истинной или наигранной страсти мужчин, которым приносили напитки две вполне респектабельно одетые девчонки-официантки. Настю он не увидел. Он только услышал её голос, когда та приветствовала какого-то клиента и говорила, что Арчик к нему сейчас выйдет. И ещё что-то шутливое было произнесено голосом Владика. Откуда же было Игнату знать, что по ночам кабинет Вэвэ становится штабом «Жемчужного порта», который занимали, когда по очереди, а когда вместе Скрепкин и Кравчук. А ещё его внимание привлекло то, что одна из официанток в какой-то момент спустилась в подвал, откуда вернулась, неся в изящной тарелочке на подносе аккуратно и красиво свёрнутый «косячок». Назыров было сунулся и туда, соврав, что ищет туалет, но был в резкой форме изгнан. Впрочем, специфический запах, идущий из подвала, и краем глаза замеченные своеобразные листья некоего растения говорили сами за себя.

Получив всю эту неожиданную информацию, Игнат чуть ли не пулей выскочил из «порта», едва не толкнув загораживающего дорогу охранника, который, однако, не обратил на того никакого внимания. Для него, как и для покойной консьержки, главным было следить за теми, кто входит, а не наоборот. Но, выбежав из библиотеки, Назыров вовсе не помчался ставить на уши сладко спящих сотрудников отдела РУВД по незаконному обороту наркотиков. Ему надо было собраться с мыслями.

Его нафантазированная им же самим обида на Настю испарилась без следа. Он даже готов был прыгать от радости. И, не удержавшись, исполнил среди оставленных хозяевами скучающих в ночи машин несколько па из похожего на джигу татарского мужского бию. Настя не была потаскухой. Он повторял это себе снова и снова. Она нарушала закон, скрывала это от Игната, но проституткой не была. Как он вообще мог подумать о ней такое? А теперь по собственной же вине вынужден дожидаться утра, чтобы позвонить и вымолить у неё прощения. Его сердце терзали опасения, что обиженная девушка вообще не захочет с ним разговаривать.

На этой пессимистической ноте он повернул ключ зажигания, собираясь рвать когти подальше от этого гнезда разврата, выражаясь языком Деда, клуба продажной любви, но заметил выходящего из библиотеки Владика, который, помахав охраннику на прощание, отправился к своему «лексусу». Игнату вовсе не светило быть замеченным, и он затаился, ожидая, пока тот уедет. Но, к его удивлению, раньше, чем он сам успел тронуться, за машиной библиотекаря увязалась вслед и другая, за рулём которой сидело знакомое лицо. Назыров не сразу сообразил, где он это лицо видел, но, порывшись в своей ментовской памяти, вспомнил, что это Михалёв, или Клёпа, правая рука крутого авторитета Хвыли. Сыщик было подумал, что и тот тоже пришёл поразвлечься, но всё та же услужливая память подсказала: в анкетных данных Михалёва значится, что тот женат, и у него сын. Это, впрочем, не исключало возможности и иных интересов на стороне. А поневоле выехав вслед за Клёпой, Игнат заметил, что они движутся одной цепочкой: Владик, Михалёв и он. И пришла в голову мысль, что Клёпа совсем не к мальчикам ночью приехал, а следит за Скрепкиным. Игнат решил проверить свою профессиональную интуицию.

Всё оказалось, как он и предполагал. Клёпа, как привязанный, ехал за Владиком. И, да простит Настя, профессиональное «я» сыщика временно взяло верх над любовным томлением его же «я» биологического. Убийство Колибри вдруг стало видеться менту совсем под другим углом. А ночная библиотека, в которой без сомнения крутились большие «бабки», стала представляться почвой, на которой вызрели семена преступления по корыстным мотивам. Неизвестно, можно ли это считать комплиментом, но логика рассуждений Назырова в свете вновь открывшихся обстоятельств во многом повторяла логику Клёпы, который, как было сказано ранее, тоже вёл своё расследование. Правда, повёрнута она была несколько иным боком.

У сыщика не возникало сомнений, что у заведения подобного рода не могло не быть «крыши». И на её роль более чем подходил Дед Мороз со своими лесными ребятишками. Непонятно только, каким образом вписывался в эту схему Колибри. Но, ещё раз задумавшись, сыщик тут же обозвал себя дураком. Всё же так просто. Бордель, судя по всему, был для геев. А при этом не следует забывать, что два молодых господина, убитый Калибер и Скрепкин, жили вместе. А почему? Были ли они только соседями по квартире? И почему их пути пересекались в библиотеке? Один официально числился её сотрудником, а другой посещал в качестве абонента. То, что Владик выполнял какие-то функции в этом учреждении во внеурочное время, Назыров понял. Поймал, можно сказать, его и Настю на горяченьком. Но в чём же была роль Колибри? «Девочка?» Посетитель? Обслуживающий персонал? Они со Скрепкиным всего лишь друзья или любовная пара? И, может, убийство всё же не что иное, как разборка между любовниками? Впрочем, Назыров что-то не помнил, чтобы уголовные сводки пестрели сообщениями об убийствах геев геями из-за личных любовных конфликтов, и мало верил в эту версию. Хотя чего не бывает? А вот шальные деньги всегда были и будут источником междоусобных конфликтов и чужой зависти, и, следовательно, могли стать причиной убийства, проходящего уже по иной статье УК. Не из личной неприязни, а по предварительному сговору и из корыстных побуждений.

И на этом этапе Назыров пришёл к абсолютно тому же выводу, что и Клёпа. Он предположил: Колибри оказался случайной жертвой, а истинной мишенью был Скрепкин. Это ведь у него были деньги, и, похоже, именно он, прикрываясь благотворительной помощью библиотеке, был боссом её ночной жизни. Это же на его деньги проводились ремонт и модернизация. Значит, Владик и был ключевой фигурой. И, наверно, на него «наехали». И то ли старая «крыша» стала требовать больший кусок, то ли кто-то новый попытался взять на себя «крышевание». А Скрепкин чем-то не угодил и оказался крайним, поставив, таким образом, свою жизнь под угрозу. Колибри же, как это ни цинично звучит, попал в отходы производства. Оказался в ненужном месте в ненужный час. И тогда становилось логичным для профессионала убийство консьержки, свидетельницы, и сходство метода обоих преступлений. Хотя эта версия была выстроена на песке, Назыров, доверяя собственному опыту, считал, что вероятнее всего прав, и дело только в том, чтобы найти соответствующие доказательства.

Но была проблема. Как раз именно эту версию сыщику и не хотелось разрабатывать. Наоборот, ему хотелось закопать её поглубже в тайники своей памяти. Ведь он же мог ничего и не знать? Ни о чём не догадываться? Или просто закрыть глаза на весь этот вылезающий из всех щелей криминал. И только потому, что не хотел, чтобы Настя оказалась вовлечена в эту заваруху. Неважно, в каком качестве: свидетельницы ли или подозреваемой по делу. А это бы неизбежно произошло, если бы Назыров в рамках расследования раскрыл истинное предназначение библиотеки и выдвинул свою версию убийства Колибри. И плевать ему было на капитанские звёздочки и скорую перспективу стать старшим оперуполномоченным.

Но одно его всё-таки смущало. Он не хотел брать себе на душу грех смерти Скрепкина, если из-за его (сыщика) бездействия того всё-таки грохнут. Ведь не зря же его пас Клёпа.

* * *

Но Игнат вообще-то ошибался. Жизни Скрепкина со стороны Михалёва ничего не угрожало. И следил он, в общем-то, не столько за Владиком, сколько пытался выяснить в соответствии со своей версией о разыскиваемом «общаке», не следит ли за библиотекарем кто-нибудь ещё. Но пока ни он сам, ни его пацаны ничего подозрительного выявить не смогли. И Клёпа с согласия босса дал команду наблюдение снять.

Было чуть больше девяти, когда изнывающий от нетерпения Назыров посчитал, что Настя уже должна быть на работе, и набрал номер её мобильника. В ответ раздались длинные гудки, после чего любезный голос предложил оставить сообщение. Игнат уныло вздохнул. Он этого и ожидал, но продолжал упорно названивать в надежде услышать живой Настин голос. А та не только прекрасно слышала звонки, но, зная, от кого они, лишь презрительно морщила губки. А где, скажите на милость, был этот сукин сын, когда она сама по десятку раз в течение долгих дней, презрев гордость, прижимала к уху бездушную трубку в ожидании, что он, проклятый татарин, наконец, ответит? И теперь вдруг решил поговорить?.. А она ведь так умоталась за ночь, что ей совсем не с руки было заниматься выяснением отношений и ещё потом делать в соответствии с занимаемой должностью уборку библиотеки. И разве Назыров мог понять, что её собственная душа казалась ей изрытым снарядами полигоном. Нет, мент, не дождёшься. Она не желает с ним больше разговаривать.

Но Игнат не собирался сдаваться и позвонил прямиком в кабинет Вэвэ, которая, никогда не разговаривавшая ранее с ним по телефону, не узнала его голос, но очень возмутилась просьбе позвать Настю, то есть уборщицу. Только этого ещё не хватало. Заведующая не была злыдней и, не сердись она в последнее время на Кравчук, конечно, не стала бы вредничать, но тут Назырову, что говорится, пошла не та карта. Вэвэ была не в духе. И спала этой ночью плохо, и добиралась до работы долго, да и Настя что-то завозилась с уборкой. А значит, нечего ей по телефону трепаться. Но Назыров был настойчив. Он наплёл, что из США и проездом в Москве, и должен передать ей посылочку от родственников в Балтиморе, а номер мобильника, как на грех, потерял. Слава богу, помнил, что она работает в этой библиотеке, иначе шмотки так бы не пришлось везти обратно. Женщина она и есть женщина, и, хотя в Москве давно не было проблемы со шмотками, даже в минуту гнева лишить возможности себе подобную получить на халяву какой-то прикид было уж чересчур строгим наказанием. И, смягчившись, Вэвэ всё-таки позвала Кравчук. А Настя понятия не имела, о каком Балтиморе и о какой посылке идёт речь, но трубку взяла и, услышав голос Игната, окаменела. Как будто посмотрела в глаза василиску. Так вот и застыла не в силах ни бросить трубку, ни вести какое-либо подобие осмысленного разговора. Но понимать, хотя и не без труда, о чём он говорит, Настя всё-таки могла.

Что остаётся делать мужчине, когда он хочет от женщины что-то скрыть? Врать и только врать. Проблема была в том, что ложь требует равноправного участия двух сторон. Первая из которых – собственно враньё, в чём Назыров был большой мастак, а вторая – готовность сопричастника на туфту купиться. Так вот, то, что Настя поверит Назырову, было далеко не фактом. Даже не так. Вопрос был не в том, насколько она верит Игнатовой брехне, а в том, насколько захочет поверить. Тот же, услышав её «алло» и не давая вставить хотя бы слово, заливался соловьём, придумав историю, навеянную американскими блокбастерами. Мол, он был неожиданно отмобилизован для работы под прикрытием в банде, грабившей и убивавщей дальнобойщиков в окрестностях Ельца, и, конечно же, не мог позвонить, так как основным условием было соблюдение конспирации и прекращение любых прежних контактов. Трудно было понять, поверила Насте этой байке или нет, но, видимо, всё-таки да. Она же помнила, что Игнат, как не крути, мент из «убойного», а у них, наверно, и не такое бывает. И облегчённо вздохнула. А сыщик то ли услышал, то ли почувствовал этот вздох и тут же сказал, что ужасно соскучился и хочет повидаться. В итоге они договорились о совместном ужине.

Этот разговор отнял у сыщика последние душевные силы. Но, вспомнив, что у него есть и ещё одно не закрытое на сегодня дело, набрал телефон Скрепкина.

– Я, собственно, не очень хочу отнимать у вас время, – после обычных приветствий начал Назыров, – но всё же мне хотелось бы вас предостеречь.

Владик похолодел. Он решил, что милиция пронюхала что-то про «порт».

– Предостеречь меня? От чего? В чём? – с наигранным удивлением переспросил он.

Игнат не ответил, а вместо этого задал вопрос:

– Владик, у вас есть враги?

Теперь Скрепкин удивился по-настоящему.

– Есть, – горько усмехнувшись, произнёс он после паузы. – Человек, который убил Женьку. И я хочу, чтобы вы его поймали и посадили.

Сыщик раздражённо покачал головой.

– Я не это имею в виду, и, поверьте, мы делаем всё возможное, чтобы найти убийцу. Я спрашиваю о другом. Знаете ли вы людей, которые хотели бы вашей смерти?

Владик на секунду задумался и пожал плечами, будто Назыров мог это видеть.

– Да вроде нет. Зачем вообще кому-то желать моей смерти?

Теперь замолчали оба. Наконец, понимая, что обязан как-то объясниться, Игнат снова осторожно заговорил:

– Видите ли, Владик, погибли уже два человека. Ваш сосед Евгений, – Скрепкина покоробило от слова «сосед», – и консьержка. Это, знаете, чуть выходит за рамки заурядного бытового убийства. Поэтому я и задался вопросом, кому, такому опасному и дерзкому, была выгодна смерть Калибера. И, к своему удивлению, пришёл к выводу, что никому. Другое дело вы. Вы ведь, насколько мне известно, человек состоятельный. Так, может, убийце нужно было что-то от вас, и не обязательно ваша смерть, а Евгений оказался случайной жертвой? Поэтому я и предлагаю вам быть осторожней, хотя, как вы понимаете, охрану к вам приставить не могу. Впрочем, за деньги вы можете нанять её частным образом. Но, если у вас в связи с моим предупреждением возникли какие-либо мысли, то, милости прошу, звоните или назначайте встречу.

Но Владик только поблагодарил и, попрощавшись, к удовольствию Назырова, закруглил разговор. Тот, слава богу, своё дело сделал, и его совесть спокойно затихла. А уж что теперь будет делать Скрепкин, сыщика больше не волновало. Библиотекарю сказали, что возникло предполагаемое опасение за его жизнь, и, может, стоит нанять телохранителей. А уж если он жмот, то это не проблема милиции. Профилактика преступности существует лишь в отчётах о работе участковых и только на бумаге.

А Скрепкин думал не без иронии о другом. О том, насколько мент далёк от истины. Хотя и не стал огульно сбрасывать его версию со счетов. Она в отсутствие иной была вполне логичной, и Владик, на всякий случай, прикинул, может ли Назыров быть прав. Скрепкин трезво смотрел на вещи и сознавал, что кто-то, bad boy, может прийти и захотеть стать «крышей» «жемчужного порта». И тот, кто придёт, вряд ли будет прекрасным принцем. Владик также понимал и то, что придётся платить. Но зачем же кого-то убивать? В этом не было логики. Умные люди сначала пытаются договориться, а он никаких переговоров ни с кем не вёл. Поэтому пусть сыщик и дальше ищет выдуманных рэкетиров, а он, Владик, будет заниматься своими делами.

* * *

Дед, как обычно, развлекался тем, что, в сомнении глядя на телефон, ломал карандаши. Как назло, в этот раз секретарша недоглядела, и их оказалось мало. За это можно было и получить нагоняй, но Хвыля был настроен миролюбиво и перешёл на резервный вариант, начав гнуть туда-сюда такие же ни в чём не повинные скрепки. Наконец он решился и набрал номер.

– Владик! Здравствуйте. Это вас беспокоит Степан Андреевич Хвыля. Мы с вами встречались в одном небезызвестном вам месте с книжками. У вас есть минутка со мной поговорить? – своим глуховатым голосом начал он.

А за несколько десятков километров от него прижавший к уху мобильник Скрепкин сжал зубы и внутренне напрягся, но его голос остался бесстрастным.

– Здравствуйте, Степан Андреевич, и у меня, конечно, найдётся для вас минутка, – ответил он и подумал, что этот Хвыля даже не подозревает, как много Владик хотел бы ему сказать. Ведь дядя Муся с первого взгляда на фотографию опознал в нём «отца» Женьки.

– Как ваши дела, Степан Андреевич? Не соскучились по нашему заведению? А то у нас есть для вас сюрприз. По вечерам теперь поёт дуэт «Double Mercury». Вы ведь помните, что в группе «Квин» был такой солист Фредди Меркюри. Так вот, наши ребята исполняют его песни, и совсем неплохо.

Но Деда не интересовали ни умершие от СПИДа певцы, ни подражатели им.

– Да нет, оставьте, Владик, – несколько более раздражённо, чем хотел, ответил Хвыля, – у меня сейчас нет времени заниматься глупостями. Я по другому делу. Я тут случайно узнал, что с вашим другом случилась беда. А я, похоже, располагаю по этому поводу информацией, которой готов поделиться. Не хотите встретиться?

Жалко, что у Владика не было карандашей, которые он мог бы поломать. Вместо этого он пнул со злости свой рабочий стол. Поделиться информацией, эко загнул. Как же, ещё бы. А встретиться?.. А почему бы и нет. Но голос Скрепкина оставался спокойным.

– Весть об убийстве Евгения дошла и до вас? – прикидываясь дурачком, спросил он. – И у вас даже есть какие-то свои сведения? Конечно, я с радостью встречусь. А то менты как топтались, так и топчутся на месте.

Двое находящихся на разных концах линии мужчин синхронно глубоко и с облегчением вздохнули.

– Тогда давайте завтра в семь у меня в офисе, – проговорил Дед и продиктовал адрес. И оба, не тратя время на взаимные прощания, оборвали разговор.

Хвыля, что было не редкостью, просидел в офисе дотемна. Но в этот раз совсем не из-за холодильных дел или менее легальных, но более денежных делишек. Он так и эдак прикидывал, что собирается Владику сказать. Он не страшился предполагаемой мести Скрепкина, его ничуть не волновала и неприязнь того к нему. Дед, как это ни удивительно, намеревался защитить память Жени от грязи. И собирался объяснить этому Отелло, что Колибри был чист, а его (Деда) поведение по отношению к юноше было следствием не похоти, а искреннего человеческого чувства и никогда не выходило за рамки, установленные самим Евгением. Наведя таким образом порядок в душе, умиротворённый Хвыля засобирался домой. Он кивнул стоящему на выходе вытянувшемуся в струнку охраннику и свернул к расположенной в стороне от здания стоянке. Дед уже почти подошёл к машине, когда краем глаза заметил мелькнувшую в его сторону тёмную тень. Но обернуться и выяснить, кто это, не успел. Удар страшной силы обрушился на его голову. И Дед Мороз закончил своё земное существование.

* * *

Владик не сразу понял, что сидит на переднем сидении своей машины, высунув ноги наружу и тяжело навалившись грудью, как старик на трость, на бейсбольную биту. Вяло, редкими каплями накрапывал осенний дождь, но голова библиотекаря была мокрой, будто он только что вышел из душа. Всё произошло точно как он хотел, и теперь Владик бессильно сопротивлялся чёрной пустоте, начавшей заполнять его душу. Да, он проломил Степану Андреевичу голову, но не испытал ни удовлетворения от нанесённого удара, ни злорадства от результата содеянного. На земле просто лежал немолодой, хорошо одетый человек с продавленной битой несимметричной головой, из которой вытекала ручейком кровь. Это было отвратительно. Владик не помнил, как добрался до своей машины, но, видимо, его никто не заметил, иначе обязательно обратили бы внимание на его безумный вид. Наконец, он кое-как пришёл в себя и поехал прочь, подальше от трупа, моля бога, чтобы его не остановил какой-нибудь гаишник. Он бы тогда во всём сознался. Взял бы просто и сознался. И попросил бы поскорее посадить в тюрьму. Но сотрудникам ГИБДД не было до его «лексуса» никакого дела. Машина ехала, не нарушая правил, не превышая скорости и в своём ряду, а привязываться к законопослушным водилам понапрасну в последнее время стало небезопасно. Владик выехал за город и свернул на какую-то дорогу, ведущую к дачному посёлку. Здесь ему пришлось переехать по мостику через какую-то местную речку-переплюйку. Скрепкин притормозил и остановился. Он положил биту в мусорный пакет и напихал туда для веса несколько камней. В темноте падение чёрного бесформенного предмета было практически невидимым, и только плеск подтвердил, что он всё-таки свалился в воду. Дело было закончено. Хвыля мёртв, а главная улика покоилась в тине под охраной лягушек и черепахи Тортилы.

* * *

У Назырова на кухне стоял угловой диванчик. Не какой-то из новомодных, а старый, из прежней жизни, который даже не был частью кухонного гарнитура. Изначально он и вовсе не принадлежал Игнату, хотя тот испытывал к нему ностальгические чувства, а однажды даже спас от «смерти». Когда-то этот редкий в советские времена предмет мебели располагался на такой же кухне у его хорошего приятеля. Тогда они были моложе и весёлой компанией с завидной регулярностью просиживали вечера за беседами, которые по мере увеличения выпитого портвейна, водки или другого алкоголя становились на удивление всё более интеллектуальными. Они могли начать застолье с обсуждения последнего матча «Спартака», а закончить спором о целесообразности разделения гипотетического и категорического императива у Канта. Но завершалось всё почти всегда одинаково. Хозяин квартиры приходил утром будить одного из не выдержавших алкогольно-философской нагрузки гостя, уснувшего калачиком на «уголке».

Потом всё стало меняться, в воздухе закрутились деньги, и друг Игната разбогател. Их встречи стали сходить потихоньку на нет, высыхая как ручеёк после дождя под лучами солнца. Приятель затеял евроремонт, после которого диванчику, конечно же, не осталось места, но выкинуть его на помойку Назыров не позволил, забрав к себе. Хотя потом не раз смеялся, вспоминая, чего стоило его разобрать и собрать снова. Сыщик тогда не раз проклял себя, возясь с непослушными винтиками, за несвойственное ему сентиментальное отношение к этому чёртовому предмету мебели. Но теперь Игнат мог спокойно позволить себе сидеть, взгромоздив ноги на один из катетов прямого угла, лениво прихлёбывая остывающий зелёный чай и тупо таращась в стоящий на холодильнике телевизор.

Было раннее утро. Тело сыщика ещё помнило сладкую истому бурной ночи, проведённой с Настей, которая, вольготно раскинувшись во сне, только крепче уснула, почувствовав свободу на узком лежбище Игната, с осторожностью вьетконговского партизана выползшего из постели, дабы, не дай бог, не побеспокоить любимую. Благополучно сбежав и удобно устроившись на любимом диванчике, он продолжал мучиться мыслью, что должен спасти девушку от уголовщины. Пока Игнат не понимал, как это по-умному сделать. Он не хотел раскрываться и рассказывать, что знает о происходящем в библиотеке, пугать статьями УК РФ и тем, что только в случае сумасшедшего везения и сотрудничества со следствием Настя будет проходить лишь как свидетель. Но он не хотел и давать девушке обещание замять историю, так как это совершенно не гарантировало, что на ночной притон не выйдет, если ещё не вышел, какой-нибудь мент из наркоконтроля и иже с ним. Да и сам Назыров как абонент библиотеки и знакомый с основными фигурантами мог оказаться в весьма неприятном положении. А это означало, что Настя, на которой он (смотрите, до чего докатился) был готов жениться, должна была напрочь исчезнуть из этой библиотеки совершенно чистой и непорочной, как рождённая из морской пены богиня Афродита. Однако голова сыщика была далека от мифологии, и в ней зрела безумная идея, настолько глупая и небезопасная, что он даже не представлял, как мог до такого додуматься.

…Были слякотные скучные будничные дни, такие, когда всё почему-то валится из рук, а проку от бессмысленной рабочей суеты оказывается совсем немного. Расследование Назырова и Михалёва, сыщика и бандита, стояло на месте. А исправно ходивший на работу Скрепкин выглядел усталым и в то же время мрачно сосредоточенным. Вэвэ даже решила, что он, наконец, сподобился и, как когда-то обещал, решил написать что-нибудь своё. Сама же она ходила необычно хмурой, забросив роль сводницы, от чего Владик и Настя только облегчённо вздохнули. А девушка продолжала киснуть, мучаясь выбором между любовью и деньгами. Конечно, ей можно было и напомнить, что она не первая оказалась в плену такой дилеммы. Но это вряд ли бы подняло ей настроение.

Пробегая глазами сводку преступлений за день, Назыров вначале чуть не пропустил фамилию Хвыля. Ведь всё в ней было, слава богу, не по его душу. А потом – чуть не подскочил. Вот оно. Началось. А ведь он предполагал… Чувствовал, будет война между группировками, и, возможно, библиотека, если и не была её основной причиной, то могла, как минимум, сыграть в ней роль запала. Дед, видимо, всё-таки крышевал Скрепкина и теперь допрыгался. Жалко мужика, у него было своё, хотя и воровское, понятие о справедливости, и своих пацанов он держал одновременно и в холе, и в строгости. А Владика теперь можно уже и не убивать. Куда ему теперь деваться. Будет платить новым хозяевам и на их условиях. Кокнули только Деда как-то странно, похоже, битой, хотя её саму и не нашли. Но Хвыля и сам виноват, что напросился на такой способ убийства, а не на пулю или нож. Всё верил, что со всеми сумеет договориться, и передвигался без охраны. Вот и допередвигался.

Игнат быстро прикинул, кто в этой префектуре был основным его конкурентом. Конечно же, Коробочка, или поплатившийся за свою любовь к Гоголю Коробков Игорь Леонидович. Как говорится, молодой, да ранний. И очень перспективный, если живой останется. Но, в сущности, Назырова это не должно было волновать. Привязывать Деда к убийству Колибри и консьержки у следствия оснований не было, а делиться подозрениями по собственной инициативе сыщик не собирался. Хотя понимал, что надо торопиться и вытащить из болота Настю. Игнат был уверен, что его коллеги докопаются, в конце концов, и до связи Деда с библиотекой.

А Клёпа неожиданно для себя почувствовал себя осиротевшим и брошенным на произвол судьбы. Всё хозяйство вдруг свалилось на него, а он к этому был пока психологически не готов. Но альтернативы Михалёву не было. Он занимал должность первого заместителя как в законно принадлежавшей Хвыле фирме, так и вне её, и пользовался у пацанов уважением. Но первый зам – ещё не босс. Как ни крути, а горизонты у того и другого разные.

Михалёв поставил своих людей под ружьё, хотя и не понимал, кто же их скрытый враг. Он поначалу грешил на Скрепкина, но сам босс говорил ему в день смерти, что разговаривал с библиотекарем и договорился о встрече на следующий вечер. И при этом был совершенно спокоен и доволен собой. Значит, никаких проблем в связи с этим босс не предполагал. Ведь какой тогда этому фраеру надо было быть падлой, чтобы забить с Дедом «стрелку» и до неё его коварно убить. Полный беспредел. Да и зачем ему вообще убивать? Из ревности? Неужели он действительно мог думать, что Дед, при его-то положении, стал бы сам марать об кого-то руки?