– Спасибо, – отдышавшись, поблагодарил Красноклык, – не в то горло попало.
Лис взглянул на пустую бутылку из-под водки и удивился:
– Это мы уже две штуки выпили? Ничего себе, мы молодцы! Надо добавить!
Взяв из ящика ещё одну бутылку, он открыл её и протянул мышке:
– Будешь?
Острозубка увлечённо грызла мясо. Не отрываясь от процесса, она посмотрела на лиса безумными глазами и мотнула головой.
– Значит, не будешь, – сказал Красноклык, – а ты?
Ушка, глянув на Острозубку, в первый раз в жизни захотела как следует напиться и забыться. Она кивнула и протянула лапу к бутылке.
– Нет, – быстро убрав бутылку за спину, сказал лис, – сначала попробуй!
Зайчиха снова посмотрела на мышку, потом на Красноклыка и внутри неё что-то вздрогнуло. Они уже никогда не будут прежними независимо от того, попробует она это мясо или нет. Изменить уже было ничего нельзя, и Ушка решилась.
– Давай.
Красноклык хитро улыбнулся, словно достиг какой-то ему одному известной цели, выхватил из лап Острозубки вертел и протянул его зайчихе. Та осторожно взяла вертел двумя лапами и погрузила зубы в мягкую плоть, от которой исходил сильный запах дыма. Её рот моментально наполнился мясным соком, голова слегка закружилась от неизведанных, но приятных вкусовых ощущений, в висках застучало, а сердце бешено заколотилось.
Ушка медленно прожевала кусок мяса, сглотнула слюну и протянулась за бутылкой.
– Здорово, что мы всегда вместе, – сказал Красноклык, отдавая бутылку, – надо за это выпить.
Ушка подняла бутылку вверх.
– За нас!
Лис глубоко вздохнул и пронзительно рассмеялся, повалившись на спину и задрав лапы вверх. Он катался по земле, задыхаясь от смеха, хватал себя за грудь и не мог остановиться. Шерсть на рыжем лице стала мокрой от слёз.
– Что с тобой? – с тревогой спросила Ушка, а Острозубка, улучив момент, схватила вертел и принялась с жадностью грызть мясо.
– А-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА! – визжал лис, захлёбываясь.
– УА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА! – раздалось сверху.
Ушка вскинула голову и увидела, как с дерева, хлопая огромными серыми крыльями, взлетела птица. Она кружила над ними и громко смеялась:
– УА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!
– Кто ты? – схватив тесак, проорала зайчиха.
Взмахнув крыльями, птица шумно опустилась в нескольких метрах от них и уставилась на Ушку чёрными глазами.
– Кто ты?
Птица склонила голову набок и щёлкнула клювом.
КЛАЦ!!!
КЛАЦ!!!
КЛАЦ!!!
– Ты давно за нами наблюдаешь?
– А-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА! – продолжал смеяться Красноклык.
Птица указала на лиса и моргнула. Ушка шагнула к ней, но птица, взмахнув крыльями, взлетела на крышу хижины и прислонилась к трубе, из которой тонкой струйкой шёл дым. Она снова склонила набок голову и зацокала.
ТАКА-ТАКА-ЦАК!
ТАКА-ТАКА-ЦАК!
КЛАЦ!
КЛАЦ!
ТК-ТК-ТК-ТК-ТК!
ЦАК!
ЦАК!
– Ты хочешь что-то сказать?
Наблюдая за птицей, Ушка не заметила, что Красноклык перестал смеяться и, взяв бутылку, подошёл к ней. Зайчиха даже вздрогнула, когда лис неожиданно вышел вперёд и протянул водку.
– Будешь? – спросил он у птицы.
Птица отошла от трубы, подпрыгнула и, расправив крылья, приземлилась рядом с ним. Красноклык налил водки в широко открытый клюв и птица, задрав вверх голову, с наслаждением её проглотила.
– Зачем ты дал ей водки? – спросила Ушка.
– Гостей надо уважать.
Птица внимательно посмотрела на зайчиху и неожиданно прокаркала:
– Он прав – гостей нужно уважать!
Если бы Ушка не была пьяной, она бы точно испугалась, а так просто дёрнулась назад и, глубоко вздохнув, спросила:
– Ты умеешь разговаривать?
– А то! – дерзким голосом ответила птица.
– Зачем тогда ты цокала и квакала?
– Цокают жуки, а квакают лягушки! – сказав это, птица выхватила у Красноклыка бутылку, и вылили остатки себе в клюв.
Красноклык дождался, пока она проглотит водку, после чего спросил:
– А ты откуда?
– Живу я здесь.
– В лесу? – спросила Ушка.
Птица издала странный хрипящий звук, моргнула и, указав крылом вверх, ответила:
– Везде.
– Как это?
– А у вас подружка сдохла, – щёлкнув клювом, сказала птица.
Зайчиха обернулась и увидела, что Острозубка, свернувшись клубком около бревна с черепом, крепко спит. Рядом с мышкой лежал вертел с недоеденным мясом.
– Она спит.
– Жаль, – сказала птица.
– Почему?
– Больше мёртвых – больше еды, – весело ответила птица.
– Ты ешь мёртвых?
– А вы разве нет?
– Это… это вышло случайно, – как бы оправдываясь, сказала Ушка, отворачиваясь в сторону, чтобы не видеть чёрных глаз птицы.
– Да? Ну, тогда я тоже случайно.
Если бы у птицы был нормальный рот, она на этих словах точно бы улыбнулась.
Красноклык положил лапу Ушке на плечо и, мотнув головой, спросил заплетающимся голосом:
– Слушай, это, ну, это самое… что я там хотел спросить? А, вот оно, да! Ты, это, ну, сказала, что живёшь везде, так ведь?
– Угу.
– А ты была за стеной?
КЛАЦ!
КЛАЦ!
КЛАЦ!
Прощёлкав клювом, птица подскочила вверх и, кувырнувшись в воздухе, приземлилась обратно.
– Нет, не была, – ответила она с лёгкой долей грусти.
– Почему?
– Они там думают, что мы разносим заразу и всех птиц из Межречки отлавливают, сажают в клетки и колют уколы до смерти. Я что, дурочка, чтобы туда лететь?
– Но ты хотя бы видела, что там? – спросила Ушка.
– Здесь лучше, – ответила птица.
– Чем?
– Всем. Слушайте, а те двое, которых вы убили, вам нужны?
Она явно говорила о двух незнакомцах, тела которых валялись за хижиной.
– Нет, а тебе они нужны?
– Еда, – просто ответила птица.
– Ты знала их?
– Ага, – кивнула птица, – я сюда иногда по ночам залетала, чтобы поклевать объедки. Днём нельзя было, а то бы они меня саму сожрали, а по ночам они обычно куда-то уходили.
Ушка, вспомнив, как в лесу на них пытались напасть, сказала:
– На охоту они ходили.
– Значит, отохотились, – сделала вывод птица, – и теперь я из съем. Знаете, что самое вкусное? Глаза!
Она обошла Ушку и Красноклыка, подошла к обрубку бревна и, склонив голову, посмотрела на череп.
– А вот это хорошо, очень хорошо! – прокаркала птица.
Зайчиха и лис подошли к ней, и Ушка спросила:
– Что хорошо?
– Надо чтить, надо почитать, надо уважать! Я почитаю Первоворона и поэтому никогда не остаюсь голодной, ну а вы ведь не вороны, поэтому должны почитать этого! Не знаю, как его зовут, но это очень хорошо и правильно!
– Вот видишь! Я был прав! – с жаром воскликнул Красноклык.
– С тобой никто и не спорил, – сказала Ушка.
– Мы возьмём его с собой.
– Бери.
Прикоснувшись к черепу кончиком крыла, птица развернулась и пошла за хижину. Перед тем, как зайти за угол, она повернулась к ребятам и, пристально глядя на них, сказала:
– Если один из вас помрёт, то, пожалуйста, не закапывайте его.
КЛАЦ!
КЛАЦ!
КЛАЦ!
Из-за хижины раздались первые глухие удары, а Красноклык, опустившись на колени перед черепом козла, благоговейно прошептал:
– Я нарекаю тебя – Безымянный Козёл!
– Подходящее имя, – усмехнулась Ушка, – как раз для неизвестного черепа. Слушай, надо в хижину идти, а то скоро стемнеет.
За распитием водки, поеданием мяса и разговором с птицей они и не заметили, что наступил вечер, готовый в самое ближайшее время перейти в ночь. Оставаться под открытым небом, когда имелась возможность переночевать под крышей, было глупо.
Поднявшись с колен, Красноклык, взял череп и, подняв его над головой, торжественно отнёс в хижину, где водрузил Безымянного Козла над очагом, повесив на вбитый в стену крюк.
Ушка, осторожно подхватив Острозубку, зашла внутрь и, осмотрев помещение, положила мышку на грязный комбинезон одного из прежних хозяев жилища, после чего вышла и забрала рюкзаки, которые поставила у входа. Красноклык в это время взял из ящика ещё две бутылки водки.
За стеной по-прежнему раздавались глухие удары. Зайчиха выглянула в окно и увидела, как птица, встав над здоровяком, у которого недоставало одной лапы, методично и размеренно клюет безглазое лицо, разбрызгивая в стороны мелкие кусочки плоти.
Никогда ещё Ушка не была настолько равнодушна к происходящему, как сейчас. В этом, возможно, был виноват алкоголь, ведь она впервые в жизни выпила достаточное его количество, чтобы опьянеть. Зайчиху не шатало из стороны в сторону, у неё не заплетался язык, ей просто было на всё насрать. От водки Ушке стало легко и спокойно и, может именно из-за накатившего равнодушия она решилась попробовать жареное мясо.
Хмыкнув, Ушка отвернулась от окна и, обращаясь к Красноклыку, который как раз открывал бутылку водки, сказала:
– Да, ещё водки нам не помешает.
Сказав это, зайчиха улыбнулась, от чего Красноклык, не смотря на то, что был сильно пьян, удивился:
– Странная ты какая-то.
Ушка взяла хвороста и, подкинув его в очаг, села напротив и уставилась остекленевшими глазами на заплясавшее пламя.
– Я ни о чём не жалею, – медленно сказала она.
И она действительно ни о чём не жалела: родители, которых она бросила, были ей равнодушны, на то, что произошло в пещере, ей было абсолютно наплевать, а воспоминания о том, как она надвое рассекла Чешуйку, не вызывали никаких эмоций. Она поначалу даже удивилась этому, но удивление тут же сменилось абсолютным, полнейшим равнодушием и это Ушке даже понравилось, ведь лишние переживания означали лишние проблемы, а их и так было достаточно. И ещё она поняла Красноклыка и то, почему он назвал себя свободным – они все стали свободными. Свободными от самих себя прежних, свободными от условностей, в которых жили раньше.
Они стали теми, кто они есть на самом деле.
Снаружи послышался глухой, протяжный рокот, а через несколько секунд раздались раскаты грома. Ушка вскочила, подбежала к выходу и выглянула наружу: на них медленно двигалась огромная чёрная туча, с которой вниз срывались ослепительные голубые молнии. Птица, бесшумно хлопая крыльями, пролетела над хижиной и скрылась в лесу, ловко облетая мёртвые деревья. В когтистых лапах она держала ногу здоровяка.
– Гроза, – прошептала Ушка.
– Слышу, – отозвался Красноклык, – ну, выпьем?
Ушка закрыла болтающуюся на одной петле дверь, подошла к лису и села рядом с ним.
– Давай, – сказала она, взяла бутылку и сделала большой глоток.
Красноклык, с улыбкой взглянув на Острозубку, спросил:
– Будить будем?
– Не надо, пусть спит.
– Хорошо. Слушай, а здорово я Безымянного Козла над огнём повесил?
Повернувшись к очагу, зайчиха взглянула на череп, оценила то, как он смотрится над пламенем и согласно кивнула:
– Выглядит, как надо. В этом есть что-то завораживающее.
– В чём? – спросил лис, протянувшись к бутылке.
– Череп над огнём.
– Это больше не череп, это – Безымянный Козёл, – ответил Красноклык и выпил.
– Как хочешь, – равнодушно сказала Ушка, отвернулась к очагу и закурила.
Лис подсел к ней и тоже достал сигарету.
– Теперь у нас есть курево, – сказал он, – много курева.
– Это точно.
– Знаешь, – затянувшись, сказал лис, – а я бы хотел с этой птицей подружиться. Она правильная птица, весёлая. Она даже похвалила меня за то, что я начал почитать Безымянного Козла.
Он поднял лицо вверх и благоговейно взглянул на череп.
– Эта птица сожрала бы тебя, если бы ты ослаб, – ехидно сказала Ушка.
– А ты разве нет?
– Что?
– А ты разве не сожрала бы меня, если бы умирала от голода? – глядя на зайчиху пьяными глазами, спросил Красноклык.
– Ты совсем дурак? – Ушка щёлкнула указательным пальцем лиса по лбу. – У тебя в голове что, вместо мозгов дерьмо?
Красноклык нежно, с любовью посмотрел на зайчиху и блаженно улыбнулся:
– А я бы вас сожрал. Честно-честно.
– Точно свихнулся, – прошептала зайчиха.
– Нет, – ответил лис, – я просто честен.
Ушка вспомнила, как несколько лет назад в школе ходили слухи, что в северных районах Межречки на месяц задержали поставки белкового порошка, и звери стали есть друг друга. Тогда в это верилось с трудом, ведь эти россказни больше походили на страшные сказки, но сейчас, глядя на Красноклыка, зайчиха поняла, что это вполне могло быть правдой. Что-то внутри неё подсказывало, что голод может довести вполне благопристойных и добрых зверей до безумия, и они станут способны на ужасные поступки.
Чёрт! Да ведь она сама сегодня ела лапу одного из обитателей этой самой хижины, а ведь им было, что есть!
Значит, не в голоде дело, а в ней самой.
На крышу упали первые капли, а вскоре ливень забарабанил с такой силой, что перекрыл треск хвороста в очаге, а потолок местами начал намокать. Несколько крупных капель упало на лицо Острозубке и мышка, пробормотав что-то непонятное, пошевелилась во сне.
– Надо отнести её туда, где не капает, – сказала Ушка.
– А ты боишься грозы? – неожиданно спросил лис, вслушиваясь в раскаты грома, которые, кажется, грохотали прямо за дверью.
– Боялась, когда была маленькая, – ответила зайчиха, взяв Острозубку в лапы и перенеся в сухое место.
– А я никогда не боялся, – икнув, сказал Красноклык, – мне всегда казалось, что гроза это здорово. Гром, молния! Кайф!
– Ещё скажи, что ты был бы рад, если бы мы сейчас ночевали в лесу, – ехидно сказала Ушка.
Красноклык поднялся и, повернувшись к ней, спросил:
– Чё, думаешь, я боюсь переночевать в лесу в грозу?
Лис стоял, пошатываясь, упираясь одной лапой в стену. Его глаза были мутными, язык сильно заплетался, а ноги подгибались, но он всеми силами старался придать себе дерзкий вид, что выглядело довольно смешно.
– Я не говорила, что ты боишься, – сдерживая улыбку, ответила Ушка.
– Но ты подумала, – не унимался лис.
– Нет.
– Подумала! – взвизгнул Красноклык, взмахнув лапой и обрызгав зайчиху водкой.
– Да говорю же тебе, что нет, – примирительным тоном сказала зайчиха, – успокойся.
Лис запрокинул голову и, в несколько глотков допив водку, швырнул пустую бутылку на пол. Бутылка гулко стукнулась о трухлявые доски и откатилась к ногам Ушки.
– А я пойду!
– Иди, – равнодушно сказала Ушка.
«Да и пускай идёт, – подумала зайчиха, – промокнет, протрезвеет и придёт в себя. Придурок сраный».
Красноклык, пошатываясь и упираясь в стену, вышел из хижины и, не оглядываясь, скрылся за плотной стеной ливня. Ушка поправила распахнутую настежь дверь, подкинула хвороста в очаг и легла рядом с Острозубкой.
Ни шороха, ни дуновения ветра…
В мёртвом лесу было так тихо, что Ушка слышала собственное дыхание. Она стояла среди облезлых деревьев и смотрела на небольшой холмик.
– Могила Чешуйки, – прошептала Ушка.
Сама не зная, зачем, она подошла к холмику и опустилась перед ним на корточки.
– Раскопай его для меня, – раздался сверху знакомый голос.
Ушка подняла голову и увидела птицу – та сидела, крепко вцепившись когтями в ветку, и смотрела сверху маленькими чёрными глазами. Смотрела прямо на неё.
– Что? – спросила зайчиха.
– Раскопай. Для меня, – прокаркала птица.
Ушка кивнула и стала раскапывать могилу. Она рыла, раскидывая землю вокруг, но тела Чешуйки так и не было. Птица спустилась с дерева и, встав на краю ямы, внимательно следила за процессом.
– Глубже, глубже, – говорила птица, – он там, я знаю.
Зайчиха рыла, рыла, а когда решила проверить, насколько глубокой получилась яма, посмотрела наверх и увидела, что птица далеко-далеко наверху, а сама она стоит на дне глубокого колодца.
– Эй! – крикнула Ушка.
– Чего тебе? – спросила птица.
– Помоги мне отсюда выбраться!
– Нет.
– А как я тогда вылезу?
– А тебе и не надо вылезать.
Взмахнув крыльями, птица стала скидывать вниз комья земли. Поначалу Ушка пыталась отбиваться от них, но комья становились всё больше и тяжелее, и вскоре она уже не могла пошевелить лапами. Земля постепенно накрывала её, но в самый последний момент Ушка почувствовала, что начинает куда-то проваливаться.
Зайчиха медленно прошла сквозь землю и упала в знакомое место.
Чернота, тьма без начала и конца окружала её. Тьма шевелилась, медленно расползалась в стороны, и в то же время оставалась на месте. Она как будто перетекала в саму себя. Ушка знала, что, в какую бы сторону она сейчас не пошла, везде будет одно и то же – тьма без начала и конца.
Она села, вытянув ноги вперёд, и опустила голову вниз. Ушке не было страшно, жутко или противно, ей было безразлично.
Когда-нибудь эта тьма закончится – она либо поглотит её, либо Ушка найдёт из неё выход. Зайчиха верила, что это не будет продолжаться вечно – ничто не бывает вечным.
Неожиданно Ушка услышала музыку. Подняв уши вверх, она прислушалась и узнала ту самую мелодию, которую играл старый козёл, когда приезжал к ним в школу.
Как там говорил Чешуйка, реквием?
Ушка встала и пошла на звук, который становился всё громче и казался продолжением окружавшей её тьмы.
Козёл с виолончелью показался внезапно, словно выскочил из-под земли: Ушка моргнула, а, когда открыла глаза, тот уже сидел перед ней, опустив голову с длинными рогами вниз и водил смычком по струнам, извлекая из инструмента самые тоскливые звуки в мире.
Зайчиха подошла к нему и робко спросила:
– Что вы здесь делаете?
Козёл ничего не ответил.
– Вы часть этой тьмы?
Козёл перестал играть и медленно произнёс глухим голосом:
– Мы все части этой тьмы.
Он поднял голову, и Ушка увидела череп вместо лица – тот самый, который нашёл Красноклык.
– Безымянный Козёл, – прошептала зайчиха.
В пустых глазницах зажглись зелёные огоньки, козёл отложил виолончель и встал, протянув лапу вперёд.
– Пошли со мной.
Ушка отшатнулась от него и, оступившись, упала на спину, а козёл, наклонившись, снова протянул её лапу.
– Пошли со мной.
– Нет, – ответила зайчиха и проснулась.
Первым, что она услышала, был слабый стон. Зайчиха открыла глаза и, приподнявшись на локтях, увидела Красноклыка: лис сидел, прислонившись к стене, а Острозубка, расположившись перед ним, облизывала его красный член, помогая себе лапами. Глаза Красноклыка были закрыты от удовольствия.
– Кхе-кхе, – изобразила кашель зайчиха.
Красноклык резко открыл глаза, оттолкнул мышку и принялся натягивать штаны.
– Мы, это самое, тут, – оправдывался он, пытаясь спрятать непослушный орган.
Ушка усмехнулась – рано или поздно что-нибудь этакое обязательно бы произошло. Крысы, конечно, преследовали межвидовые связи, называя их навязыванием вражеского образа жизни, но большинство молодёжи относилось к этому абсолютно спокойно, а Ушке так вообще было насрать, кто с кем трахается.
– Да не оправдывайся ты, – махнув лапой, сказала зайчиха и встала.
Ей навстречу поднялась Острозубка.
– Я сама захотела, – пьяным голосом сказала она, вытирая слюну с подбородка, – а тут ты проснулась.
– Да делайте вы, что хотите! Я вам что, мама, чтобы учить?
Ушка открыла дверь, вышла из хижины и, обернувшись, сказала:
– Я прогуляюсь, а вы, если хотите, можете продолжать.
По взгляду Красноклыка было понятно, что продолжать ему не особо хочется. Зайчиха усмехнулась и пошла в сторону леса.
– А есть ещё выпить? – донёсся из хижины голос Острозубки.
После дождя в лесу было сыро, земля стала грязью, а воздух пах чем-то кислым. Ушка вспомнила про дожди, из-за которых леса умирают, а ещё про цветок.
– И ведь всё-таки он вырос, – прошептала Ушка.
Она взглянула на чёрное небо, в котором одиноко сияла огромная, серая луна с отчётливыми пятнами. Зайчиха смотрела на неё, и постепенно пятна стали соединяться, образуя подобие черепа.
– Что за хрень?
Очертания черепа становились всё отчётливее. Ушка зажмурилась, открыла глаза и увидела Безымянного Козла, сияющего среди бесконечной тьмы.
Она тряхнула головой, села на корточки и, обхватив голову лапами, зашептала:
– Не может быть… не может быть… не может…
Луна, на небе снова была луна. Ушка закурила и пошла дальше, стараясь не упускать из виду слабо светящиеся в темноте окна.
Она бродила между мёртвых деревьев, изредка поглядывая на луну, но та была совершенно обычной, а когда вернулась в хижину, увидела, что Острозубка и Красноклык, обнявшись, спят напротив очага. Ушка подбросила хвороста, отошла в угол, легла на грязные доски и заснула.
Проснулась зайчиха от того, что лис, споткнувшись на пороге, упал и громко выругался. Ушка открыла глаза: Красноклык сидел на полу и, положив одну ногу на другую, растирал ушибленное место.
– Дерьмо вонючее, – выругался лис, – зачем только эти сраные пороги придумала?
– Чтобы такие пьяницы, как ты, об них спотыкались, – ответила Ушка. – А куда это ты собрался?
Лис, взъерошенный, с засохшей слюной на щеке и красными глазами, хмуро посмотрел на Ушку и ответил:
– За водкой.
– Опять? Тебе что, вчера не хватило?
– Да весело же было.
– Ещё как весело, – грубо сказала зайчиха, – обхохочешься. Ты что, хочешь сидеть здесь, пока всё не выпьешь?
– Нет, но…
Ушка встала, подошла к лису и, присев рядом, сказала:
– Слушай меня, Красноклык: ты, конечно, можешь сейчас немного выпить, но потом мы уходим отсюда. Хочешь оставаться – оставайся, а я больше находиться здесь не хочу.
– Я тоже, – раздался слабый голос Острозубки.
Мышка с трудом приподнялась и прислонилась к стене.
– Пить хочу, – прошептала она.
Ушка открыла рюкзак, достала бутылку воды и протянула Острозубке. Мышка открутила пробку и в несколько глотков опустошила бутылку наполовину.
– Фу, – сказала она, вытерев нос, с которого свисала крупная капля пота, – как хорошо. Слушайте, а ведь я ничегошеньки не помню! Нет, кое-что, помню, конечно, но…
Она выронила бутылку из лап и уставилась на Красноклыка и Ушку.
– Я ела его…
Ушка с жалостью посмотрела на мышку, но утешать не стала: в конце концов, Острозубка сама виновата в том, что вчера натворила. Не надо было столько пить. Интересно, а она помнит о том, что было между ней и Красноклыком? Лучше бы не помнила.
– Мы все его ели, – сказал Красноклык, – ведь так?
– Да, – мрачно согласилась зайчиха, – мы все его ели.
Острозубка подняла на них заплаканные глаза и заскулила:
– Но вы ведь, вы ведь такие сильные, решительные, а я… я…
Сглотнув слюну, лис со злобой прохрипел:
– То есть, ты не удивлена, что мы способны на такое, а вот то, что сама жрала это мясо, вызывает у тебя ужас? Ты что, лучше нас?
– Нет, что ты, – начала оправдываться мышка, – я ничего такого не думала.
– Она не хотела нас оскорбить, – сказала Ушка.
– Но у неё получилось, – буркнул лис.
У Острозубки действительно получилось, ведь из сказанной ей фразы следовало, что от Ушки и Красноклыка вполне можно было ожидать того, что они станут есть чужую плоть, а вот мышка была на это неспособна, хотя, если судить по тому, с какой жадностью она вчера пожирала мясо, ей это очень даже понравилось. Зайчихе от слов Острозубки стало неприятно, однако она не подала виду и предложила Красноклыку сходить и выпить.
– Глотни и возвращайся, а то ты какой-то агрессивный.
Лис, прихрамывая, вышел из хижины, а Острозубка, подойдя к Ушке, спросила:
– Ты ведь не обижаешься на меня?
– Нет.
– Я ведь совсем не это имела в виду, понимаешь?
– Да.
– Ты обижаешься, – уверенно сказала мышка, – раз так отвечаешь.
– Я не обижаюсь – мне просто немного неприятно.
– Понимаешь, я имела в виду, что вы с Красноклыком такие решительные, смелые, а я почти никогда в жизни не совершала никаких поступков.
Ушка, вспомнив, что мышка вытворяла ночью, улыбнулась, и как раз в этот момент с улицы донёсся крик Красноклыка:
– Вот дерьмо – я только сейчас заметил, что у меня штаны не до конца застёгнуты!
Острозубка провела языком по зубам, поморщилась и достала изо рта длинный волос. Она поднесла его к глазам, чтобы рассмотреть и с удивлением сказала:
– Рыжий! Это волос Красноклыка!
– Вы спали в обнимку, – успокоила её Ушка, решив не рассказывать о том, что между ними произошло.
«А Красноклык помнит? Нет, вряд ли».
– А, понятно, – пробурчала мышка и выкинула волос.
В хижину зашёл Красноклык и, судя по довольному выражению лица, он уже успел изрядно приложиться к бутылке.
– Как я мог забыть застегнуть штаны? – с улыбкой спросил лис, и непонятно было, удивляется он или этот факт его веселит.
– Наверное, когда ссать ходил, плохо застегнул, – сказала Ушка, – ты вчера был немного не в себе.
Лис хитро заглянул ей в глаза и медленно сказал:
– Да, я был немного не в себе. О, Безымянный Козёл!
Он подошёл к очагу и склонил голову перед черепом.
«Это он помнит, – подумала зайчиха, – значит, он моет помнить и другое».
Мышка, заинтересовавшись, подошла к Красноклыку и робко спросила:
– А почему ты так его называешь?
– Просто я пока не знаю его настоящего имени.
– А оно есть? – спросила зайчиха.
– Оно должно быть, – с уверенностью ответил Красноклык.
Безымянный Козёл…
Зайчиха вспомнила свой сон, луну, меняющую облик, и с тревогой взглянула на череп: пустые глазницы выглядели зловеще, словно в них что-то таилось, что-то, чего они не знали и с чем никогда не встречались, но это что-то внушало страх. Возможно, эта тревога была лишь следствием увиденного сна, но луна-то была не во сне!
«Наверное, это от водки, – попыталась успокоить себя Ушка, – я ведь никогда прежде не пила так много».
Она снова взглянула на череп, перед которым, застыв, как две статуи, стояли Острозубка и Красноклык: в пустых глазницах вспыхнули зелёные огоньки и послышался шипящий голос:
– Уш-ш-ш-ш-ка!
В глазах у зайчихи потемнело, ноги подкосились, и она рухнула на пол.
– Ушка! – крикнула Острозубка, бросившись к зайчихе.
– Да.
Зайчиха открыла глаза и увидела Красноклыка и Острозубку: они сидели на корточках и с тревогой смотрели на неё.
– Что со мной было?
– Ты стояла, стояла, а потом взяла и упала, – быстро ответила мышка, – сейчас тебе хорошо?
– Голова немного кружится, – ответила Ушка.
– Ты упала в обморок, – сказал Красноклык, – такое бывает.
Ушка, приподнявшись, взглянула в чёрные глаза мышки, карие глаза лиса и тихо сказала:
– Нам надо уходить отсюда.
– А вдруг тебе снова станет плохо? – с беспокойством спросила Острозубка.
– Не станет, – ответила зайчиха, – а отсюда надо уходить – это место какое-то мёртвое, оно меня угнетает.
Красноклык загадочно улыбнулся:
– Эта хижина видела много смертей.
– И тебя это веселит?
– Что?
– Почему ты улыбался, когда говорил это?
Красноклык отпрянул в сторону, переглянулся с Острозубкой и сказал:
– Я не улыбался.
– Он не улыбался, – подтвердила мышка.
Ушка посмотрела на их изумлённые лица: нет, они не врут, да и зачем им врать? В этом месте действительно происходит что-то странное, с ней уж точно.
– Да? Значит, мне показалось, – сказала зайчиха после недолгого молчания, – но нам всё равно нужно уходить – здесь слишком сильно пахнет смертью.
Красноклык принюхался.
– Не, не смертью – здесь пахнет тухляком, ссаниной, гнилью, плесенью, дымом и чем-то ещё.
– Ты что, знаешь, как пахнет смерть? – спросила Ушка.
– Нет.
– Вот что-то ещё и есть запах смерти. Пошли отсюда.
Лис снял со стены череп и, развязав пояс, продел его через глазницы.
– Возьму с собой, – весело сказал он.
Теперь череп болтался у лиса на поясе, что делало его немного похожим на шамана из древних времён.
– Ты бы его лучше на голову нацепил, – сказала Ушка, надевая рюкзак, – и шкуру на плечи. Я, кстати, знаю, где есть много шкур. Показать?
– Ха-ха, – скривился в усмешке Красноклык, – я тоже знаю это место, так что спасибо.
Надев рюкзаки, они вышли из хижины и направились в лес. Отойдя шагов на двести, зайчиха остановилась, скинула рюкзак и, со словами: «Я сейчас!», быстро пошла обратно.
– Куда это она? – спросила Острозубка.
– Наверное, забыла что-нибудь.
Ушка забежала в хижину, разворошила хворостиной тлеющие в очаге угли и выкинула их на пол. Угли почти не горели, но Ушка сгребла их в небольшую кучку к стене, накрыла тонкими хворостинками и, опустившись на колени, раздула. Не прошло и минуты, как яркое пламя облизывало стену, а когда зайчиха вернулась к Красноклыку и Острозубке, на месте хижины пылал огромный костёр.
– Теперь везде пахнет дымом, – сказал Красноклык.
– Зачем ты это сделала? – спросила Острозубка, заглянув в слезящиеся от дыма глаза зайчихи.
– Потому что мне так захотелось.
– Честно, – положив лапу к сердцу, сказал лис, – я бы тоже спалил эту хижину с удовольствием, но что-то не додумался это сделать. Ты молодец!
Игриво подмигнув, Красноклык поправил череп и, виляя хвостом, пошёл вперёд.
– Странный он какой-то, – тихо, чтобы не услышал лис, сказала Острозубка.
– Он всегда таким был, – ответила Ушка, – ты просто не замечала. А сейчас он, к тому же, ещё не до конца протрезвел.
Красноклык, словно прочитав её мысли, остановился, достал из рукава куртки бутылку и поднёс её ко рту.
– Эй! Что ты там собрался делать? – крикнула зайчиха.
– Глупый вопрос, если честно, – обернувшись, ответил лис, – странно его от тебя слышать. Я, как ты, надеюсь, заметила, собрался выпить и ничего более.
– Может, пока хватит? До вечера не потерпеть?
– Нормально, – развязным тоном сказал Красноклык, – я немного.
Он и в самом деле глотнул чуть-чуть, не больше одного глотка, после чего закрыл бутылку и спрятал обратно в рукав.
– Вот не знаю, что мне нравится больше: курить, выпивать или трахаться, – прислонившись спиной к дереву и достав сигарету, сказал Красноклык.
Девчонки подошли к нему и Ушка ехидно спросила:
– Когда это ты успел потрахаться, чтобы сравнивать?
– Да так, – вальяжно ответил лис.
– Ага, с лапой, наверное, – усмехнулась зайчиха.
– Нет.
Острозубка нахмурила лицо, от чего стала похожа на обиженного ребёнка.
– Ничего в этом хорошего нет, – буркнула она,
– В чём? – спросил Красноклык.
– В траханье этом.
Лис подавился дымом и с изумлением уставился на мышку.
– Ты что, пробовала?
Острозубка, присев на корточки, закурила и рассказала лису о том, что с ней произошло в участке. Она рассказывала без прикрас, подробно описывая, что и как с ней делали, и какие ощущения она при этом испытывала.
– У меня только вчера кровь перестала идти, – завершила свой рассказ мышка.
– То-то я удивился, с какой злобой ты того крыса на свалке прикончила, – присвистнув, сказал Красноклык, – теперь мне всё понятно: ты хотела отомстить крысам.
– Возможно, – прошептала Острозубка.
– Не возможно, а точно, – возразил Красноклык, – а то, что тебе не понравилось, не значит, что не понравится в будущем!
Ушка легонько толкнула лиса в грудь, от чего тот фыркнул и даже оскалился, но тут же пришёл в себя и спрятал клыки.
– Заткнись, – строго сказала зайчиха, – ты не знаешь, о чём болтаешь. Не язык, а помело.
– Ну, я ведь не специально, – начал оправдываться Красноклык, – просто я всегда говорю, что думаю!
– В следующий раз лучше думай, – предупредила Ушка, вновь начав подозревать, что лис помнит обо всём, что произошло ночью, – пошли, Острозубка!
Девчонки пошли вперёд, а Красноклык глотнул водки, хищно улыбнулся и, погладив череп, последовал за ними.
Вечером им пришлось собрать намного больше хвороста, чем в предыдущие дни – помимо костра, ребятам пришлось устроить себе подобие лежанок, ведь никому не хотелось спать на мокрой земле. Кровати получились так себе, но это было лучше, чем ничего.
Красноклык, который незаметно для других прихватил из хижины несколько ржавых гвоздей, вбил один из них в ствол дерева и повесил Безымянного Козла.