Все молчали и смотрели, как она, элегантно покачивая бёдрами, медленно шла к стойке, брала микрофон двумя пальцами, проводила языком по губам и томно вздыхала.
Она снимала микрофон со стойки, проводила им по груди, бёдрам…
Зал застывал в напряжении…
Она опускала микрофон ниже…
Ниже…
Ниже…
Гром вырвавшихся наружу кишечных газов оглушал присутствующих…
Крики!
Аплодисменты!
Микрофон с гулким стуком падал на сцену, а она уходила, не обращая внимания на швыряемые вслед букеты.
Беги! Беги! Беги прочь от этих мыслей! Они тебя погубят! Погубят! Погубят!
Плачь! Плачь! Плачь! Слёзы это единственное средство от…
Смейся! Смейся! Смейся! Смех это единственное средство для…
От…
Для…
Так всё-таки…
От или Для?
Что важнее?
Это всего лишь две возможности, два диаметрально противоположных пути.
От это уход!
Для это приход!
От чего?
К чему?
Для чего?
От всего!
Ко всему!
Для всего!
Для всех!
Но если оно не захочет и не позволит?
Захочет и позволит!
Оно всегда позволяет!
ОНО ВСЕГДА ПОЗВОЛЯЕТ!
Плыви на плоту из лягушачьей икры в страну своей мечты, но будь осторожен – плот скользок и рыхл!
Ты можешь проскользнуть сквозь него в бездну!
В чёрную бездну холодного Стикса и забыться там!
Забыться самому и забыться для всех!
Но ведь мечта стоит этого риска, правда?
Я не знаю – я никогда не мечтал…
Если долго бить себя по ушам, то они покраснеют и начнут болеть. Это знают все. Но если не бить себя по ушам, то они всё равно могут начать болеть.
Вывод: уши болят в любом случае.
А если тебе шампур в жопу вставить, то она будет болеть?
Наверное.
То есть, ты не уверен?
Нет.
Ну, тогда я пошёл за шампуром.
Может, не надо?
Надо! А то распизделся тут про уши, умник хуев!
– Волчья кровь! Волчье сердце! Волчья натура! Ты не человек, ты волк! Зачем? Зачем? Зачем?!!
– Я просто хотел есть.
– Вот, на!
– Я не ем такое. Эта еда не насыщает, она недостойна мужчины.
– А дети?!! Дети тебя насыщают?!!
– Да.
– Я больше не могу так.
– Тогда уходи.
– Уйти я тоже не могу.
– Почему?
– Я люблю тебя…
Жопоголовый психопатический правдолюб яростно прыгал по кроваво-резиновому снегу, пытаясь втоптать в него отрубленные руки, отрезанные головы, отсечённые пальцы, отпиленные ноги, вымотанные кишки, вырванные сердца, но они никак не втаптывались и упорно лезли наружу, не желая прятаться от солнца.
Правдолюб визжал и яростно фыркал.
Из его ушей и глаз текло серое дерьмо, которому было слишком тесно внутри.
Дерьмо текло и из товарищей правдолюба.
Дерьмо хотело затопить собой весь мир.
Но сначала нужно втоптать…
Змейка вылупилась в полдень
Она легко проткнула кожистую скорлупу, высунула наружу кончик серой мордочки с двумя дырочками ноздрей и несколько раз вытянула раздвоенный язык, пробуя воздух на вкус. Воздух был прохладным, влажным и змейке это понравилось.
Пошевелив крохотной головкой и извиваясь всем тельцем, она раздвинула скорлупу и выползла наружу.
Мир был чудесным – зеленела трава, сырая от прошедшего дождя, раздавалось звонкое пение птиц, сквозь кроны деревьев пробивался солнечный свет, а вокруг неё копошилось несколько десятков братьев и сестёр, тоже только что вылупившихся и начинающих познавать мир.
Они переплетались между собой, пробовали друг друга тонкими язычками, а некоторые, самые бойкие, уже выбрались из гнезда и спешили укрыться в траве, словно чего-то боялись.
В траве что-то зашуршало, но маленькая змейка этого не услышала, так как была глуха от природы, а в следующий миг кто-то большой схватил её за хвост и, не успела она даже извернуться, чтобы укусить обидчика за палец, её с размаху ударили головой о ствол дерева.
– Хватай их быстрее!
Юноша в широких штанах, безрукавке из шкуры какого-то зверя и плотных кожаных онучах, сидя на корточках, быстро хватал начавших расползаться змеек, бил их головой об дерево и складывал в висевшую у него на плече торбу. Некоторые особо прыткие пытались кусать его за пальцы своими тонкими зубами, но юноша не обращал на это внимания – змейки были слишком маленькие, и у них не хватало сил прокусить грубую кожу.
– Смотри-ка, кусаться пытаются!
Второй юноша, одетый точно так же, как и первый, присел рядом.
– Они с рождения злые, – сказал он, – не зря ведь мамка их не воспитывает. Зуб даю, что они уже и охотиться умеют.
– Танка, ну ты и скажешь, – рассмеявшись, ответил первый, – на кого такие мелкие змеёныши могут охотиться?
– Не знаю, – пожав плечами, ответил Танка, – на жуков каких-нибудь.
– Ага, ты сам-то веришь в это? – прибив последнюю змейку, спросил первый парень.
– Ладно, когда придём, спросим у Каруха, – примирительным тоном ответил Танка, – ты закончил?
– Да все вроде.
Они пошарили руками по траве, но новых змеек не обнаружили.
– Пошли к ручью, Вен, – предложил Танка, – заодно головастиков посмотрим.
– Пошли, – согласился Вен, – но я головастиков есть не стану.
Юноши встали и, приминая высокую траву, пошли через лес.
– Знаешь, что мне больше всего интересно? – спросил Танка, когда они проходили мимо высоких деревьев, покрытых белой корой, которой было очень легко растапливать очаг.
– Что?
Танка огляделся, словно боялся, что кто-то может их подслушать и, убедившись, что рядом никого, кроме вездесущих комаров, нет, тихо сказал:
– Почему Карух первым берёт себе всех девчонок? Послушай, Вен, это ведь несправедливо, да и девчонкам это не нравится.
– Поменьше бы ты об этом думал, – ответил Вен, – засоряешь себе голову всякой ерундой. Да и не Карух ведь это придумал. Может, ему самому это не нравится, но он выполняет долг перед духами. Ты же ведь сам хорошо знаешь, какие духи приходят к девчонкам в их первый раз. У тебя есть силы, чтобы им противостоять? Нет. А у Каруха такие силы есть.
– Старуха Тулия перед тем, как уйти умирать, говорила, что никаких духов не видела, – не унимался Танка, – может, она правду говорила?
Вен презрительно фыркнул.
– Старуха Тулия была женщиной, Танка, а они такое видеть не могут, ты же сам знаешь. И вообще, многие думают, что она под конец умом повредилась.
– Да, так говорили, я помню, – тихо сказал Танка, – у неё, говорят, сын когда-то в горах пропал, вот после того она и стала сама не своя.
– А нечего было в запретные места ходить, – нравоучительно сказал Вен, – помнишь, что Карух говорил про эти горы?
– В горах обитают духи мщения и ненависти, – монотонно ответил Танка, – кто туда пойдёт, обратно не вернётся.
– То-то же. А сын старухи Тулии туда пошёл и пропал, так что Карух оказался прав. Ну что, ты до сих пор не веришь, что он берёт себе девчонок, чтобы защитить нас от духов?
Танка пожал плечами, но ничего не ответил.
– Да ты упёртый, – сказал Вен и хлопнул приятеля по спине, – ладно, я не скажу Каруху, что ты сомневаешься в его словах, но и ты никому не рассказывай, что я подглядывал за Циной, когда она купалась в ручье.
Цина была девушкой из их деревни, которую несколько недель назад взял в жёны Амер. Она прошла посвящение у Каруха и после этого должна была омыться в ручье, чтобы смыть с себя прикосновение духов. Цину в этот момент никто не должен был видеть, но Вен, случайно проходивший поблизости, увидел её и не смог оторваться. Он спрятался в кустах и, не дыша, наблюдал, как молодая стройная красавица черпает ладонями воду и растирает упругое тело. Это не было преступлением против духов, и племени ничего не угрожало, но это было серьёзным оскорблением для Амера. Он непременно избил бы Вена до полусмерти, если бы узнал, что тот подглядывал за его женой.
Вен был настолько впечатлён, что в тот же день, едва прибежав в становище, рассказал всё Танке, о чём жалел до сих пор.
– Да я и не думал никому рассказывать, – сказал Танка, – ну, видел ты её, и что?
Вен остановился, схватил Танку и прижал его к дереву.
– Она такая, понимаешь, она такая, – с жаром прошептал он в лицо друга, – я не мог уйти и не посмотреть.
– Она женщина Амера, – отрезвил его Танка, – хочешь её – убей его.
Вен отпустил Танку и понурил голову.
– Я никогда не стану таким сильным, как Амер, – прошептал он, – никогда.
– Помнишь, как в племени Опалённой скалы один охотник смог взять чужую женщину? – положив руку на плечо Вена, спросил Танка.
– Да, но это было давно, и его потом убили, а вместе с ним убили и эту женщину.
– Неважно. Он добился своего.
Вен усмехнулся и сказал:
– Добиваться женщины и умереть? Это глупо, Танка!
Танка оттолкнул его от себя и некоторое время они стояли молча. По лицу Танки можно было понять, что он пытается подобрать слова, чтобы высказать то, о чём думает.
– Иногда, – медленно сказал он, – иногда мы… Иногда мы хотим того, что кажется всем глупым, но это не так… Нас могут наказать, но это не пугает… Делая глупости, ты чувствуешь, что живёшь.
Он встряхнул лохматой головой, словно пытался подогнать мысль.
– И того охотника убили против закона – братья убитого мужа отомстили! Это было неправильно.
– Неправильно? – спросил Вен, – они отомстили за брата!
– Неправильно то, что он победил в честном поединке, а братьям оставили право на месть, – сказал Танка, – это неправильно.
– Ну да, – Вен присел на траву, – он поджидал его на дереве с луком и стрелами, и подстрелил, как свинью на водопое! Он сам поступил нечестно!
Танка сел рядом с другом.
– В законе ничего об этом не говорится, – положив руку на плечо друга, сказал он, – им дали место, где они должны были выследить друг друга, и он победил.
– Да, но их вождь посчитал эту победу нечестной, поэтому, чтобы умилостивить духов, он отдал победу победителю и оставил право на месть, – прошептал Вен, – вождь не знал, что делать.
– А может, вождь никогда не знал, что нужно делать и чего хотят от нас духи?
Вен вскочил и изумлённо уставился на друга.
– Не говори так! Никогда не говори так!
Он выглядел чрезвычайно возбуждённым – раздувающиеся ноздри, выпученные глаза, дрожащие губы над подбородком, где уже начала пробиваться борода. Вен стоял, вытянув правую руку, и его буквально трясло от негодования.
– Вожди всегда знают, что нужно делать! Вспомни, как вождь Илен увёл племя от людей из Железного города!
Танка вскочил и крикнул другу в лицо:
– Он отдал им пять женщин и пять мужчин!
– Так было надо!
– Кому?
– Духам.
Вен опустился на траву.
– Так было нужно духам, – прошептал он.
– Или людям из Железного города, – сказал Танка, сев рядом, – я иногда думаю, что ничего не понимаю. Вот все живут, что-то делают, а я словно тень между ними. Ты же тоже так думаешь?
– Нет!
Вен резко оттолкнул Танку и встал.
– Я никогда ни в чём не сомневаюсь, – сказал он, – пошли к ручью.
Тот, кто сидел в кустах, приставил к губам длинную трубку…
Ну, давай, разожми! Покажи, что у тебя там, в потной ладошке! Не бойся – если это что-то запретное, то я никому не расскажу! Честное слово! Честное, честное-пречестное слово! Давай, разожми, покажи! Ну, почему? Это что, какая-то тайна? Нет? Тогда почему не хочешь показать? Смотри, как мне грустно! Видишь, как слёзки капают? Кап-кап! Кап-кап! Кап-кап! Пожалуйста, ну, пожалуйста! Дай посмотреть, прошу тебя! Нет? Я, честно, никому не расскажу! Нет? Вот ведь маленькая дрянь! Показывай! Разжимай! Быстро! Чёрт! Давай! Не скули! Да! Да! Что это? Это же… это же… блядь! Блядь! Блядь! Прочь! Прочь от меня! Не надо! Не надо! Нет! Нет! Пощади………
И последние шалавы мира растворятся в весеннем дожде. Они превратятся в похотливые лужи, и будут приманивать глупеньких оладушков волшебным пением, как мифологические сирены.
И, как только кто-нибудь наклонится над такой лужей…
О!
Лужа грязной похоти и разврата!
Лужа сладострастия и порока!
Лужа похоти и страсти!
Лужа приятной смерти!
Как прекрасно погрузиться в тебя!
Как приятно оказаться на твоём дне!
Как прекрасно сдохнуть в тебе!
Блаженная лужа!
Слушай, ты о чём сейчас вообще?
Я хочу написать картину.
Какую?
Лужа весенней похоти!
Она провела подушечкой указательного пальца по запотевшему стеклу. Тонкая струйка конденсата, петляя, побежала вниз.
Она улыбнулась, провела мокрым пальцем по губам и медленно нарисовала сердце.
Сердце плакало струйками и её это радовало.
Полюбовавшись несколько минут на своё творение, она перечеркнула сердце пятью плачущими линиями и засмеялась.
Сзади послышалось мычание.
Какой он всё-таки вредный!
Она отвернулась от окна и подошла к обеденному столу, на котором лежал прикованный мужчина с кляпом во рту.
Какой нетерпеливый!
Сейчас!
Мужчина испуганно посмотрел на неё и замычал.
Не бойся, глупенький!
Она провела кончиками ногтей по вздрогнувшему животу.
Щекотно?
Наклонившись, она поцеловала мужчину в щёку.
Сейчас, мой милый, сейчас!
Нож.
Не мычи!
Сейчас!
Холодный металл коснулся промежности.
Мужчина замычал, выпучив глаза.
Опа!
Вот и всё!
Время обедать, милый!
Ты разве не голоден?
– Мы любим друг друга! – ослепительно улыбаясь, прощебетала голубоглазая девушка. – И я, как мама, должна заботиться о том, чтобы завтрак был питательным и полезным!
Девушка подошла к разделочному столу, на котором стоял объёмный блендер и глубокая миска.
– Раньше я всегда готовила простое пюре из мозгов недолюдей и думала, что этого достаточно для здоровья моей семьи, – девушка взяла миску и высыпала в блендер нарезанные кубиками мозги, – но теперь появился «Дерьми»! Он содержит в себе полный набор витаминов и минералов, необходимых настоящему человеку!
Взяв с полки канистру с изображением счастливой семьи, девушка залила мозги светло-коричневой жижей.
– Смесь из мозгов и «Дерьми» очень нравится детям и мужу, – с улыбкой сказала девушка, нажимая на кнопку.
Блендер зашумел, превращая ингредиенты в серо-жёлтую массу.
– Готово! Пиздуля, Хуйчик! Идите завтракать!
На кухню вбежали мальчик и девочка.
– Мама! Мама!
– С добрым утром, милые! – мать наклонилась, и дети поцеловали её в щёки.
– А как же папа? – спросил вошедший следом мужчина спортивного телосложения.
– И папе хватит! – девушка обняла мужчину и поцеловала в губы. – Садитесь за стол!
Дети и мужчина сели. Девушка разлила содержимое блендера по стаканам и поставила на стол.
– Как вкусно, мама! – воскликнула девочка.
– Очень вкусно, мама! – сказал мальчик.
– Любимая, это самый лучший завтрак из всех! – добавил мужчина.
Девушка подняла стакан, улыбнулась, посмотрела прямо в камеру и мягким голосом сказала:
– И полезный!
– Стоп! Снято! – воскликнул режиссёр.
Счастливая семья поставила стаканы на стол и ушла за кулисы.
– Отлично получилось! – сказал режиссёр оператору.
Оператор показал знак ОК.
– А в конце надпись, – режиссёр посмотрел на помощника, – что-нибудь вроде: «Дерьми» изготовляется из лучших фекалий, собранных на ферме недолюдей! Просто и понятно!
– Гениально!
Мысли.
Чёртовы мысли.
Они сегодня словно гэнг-бэнг устроили с мозгами.
Лезли.
Пристраивались.
Долбили.
Долбили.
Долбили.
Но ни на одной из них она не могла сосредоточиться – их было слишком много.
Мысли сменяли друг друга, но она даже не замечала этого.
Долбят.
Долбят.
Долбят.
И вдруг…
Мысли исчезли…
Внезапно!
Неожиданно!
Одномоментно!
Она вздохнула, скинула одеяло, встала с постели и тут же упала на колени.
Сознание потекло, поползло.
И исчезло.
Всё исчезло…
Грязный коридор коммуналки.
Обшарпанная стена.
Пахнет прокисшим супом и сортиром.
Но она не чувствует.
И мыслей нет.
А хочется.
Очень хочется.
И курить…
Ему всегда нравились худые девушки с маленькой-маленькой грудью, костлявыми бёдрами и выпирающими рёбрами, которые он ласково называл стиральной доской.
Такую девушку можно было с лёгкостью поднять, насадить на член и буровить, буровить, буровить.
Да и в морозилке они занимали мало места.
– Знаешь, а ведь, по большому счёту, всё это никому не надо.
– Вообще никому?
– Вообще.
– А мы?
– Да и мы никому не нужны. Я-то точно, а вот ты…
– Что?
– А ты ещё можешь кому-нибудь пригодиться.
– Правда?
– Не знаю, но мне так почему-то кажется.
– Тогда пока.
– Что?
– Пока, говорю.
– В смысле?
– В смысле, пошёл нахуй.
– Подожди! Останься! Останься! Останься!
– Не понимаю, как вы можете быть таким спокойным?
– Я вам больше скажу, милейший – я не только спокоен, но даже преисполнен радости!
– Радость? Да как вы можете испытывать радость, когда вашу дочь в соседней комнате совокупляют шесть грязных, пропахших потом, мочой и перегаром бездомных?
– Она делает доброе дело, и я рад за неё.
– Доброе дело?
– Конечно, доброе! Если бы она не предоставила в их распоряжение свой девственный ротик, свою девственную попку и свою девственную писечку, то где бы ещё они отведали столь дивной чистоты? Прикоснувшись к ней, эти люди станут чище!