Мёртвые не кусают?! Долг платежом кровью красен

Глава седьмая

В прокуратуре Иванова «дружелюбно» встретил пустой холл. Никто не только не подпирал стены, но даже стулья «от разных пап и мам» были свободны все, до единого. Сходу «промахнув» дверь своего кабинета, Иванов ворвался в приёмную. Пребывающая в гордом одиночестве Маша лениво клацала пальцами по клавишам электрической «Ятрани».

– Маш, а где мои «подзащитные»?! – с порога «поздоровался» Иванов.

Маша оторвалась от машинки, но лишь для того, чтобы молча развести руками.

– А, если подробнее? – не удовлетворился таким лаконизмом Иванов.

Секретарша немедленно обложилась руками в молитвенном заверении.

– Саш, вот, честное слово: с девяти до половины десятого я то и дело выглядывала в коридор!

– Ну, может, они подёргали дверь и ушли? – не унялся Иванов. —

Как раз в те промежутки, когда ты «отсутствовала» в коридоре?

– А ты бумажку не видел?

– Какую?

– Ту, что у тебя на двери?

Иванов немедленно «вернулся на исходную». В «простенке» между дверью и табличкой с его реквизитами торчала другая бумажка – не та, которую он оставил: «Всех прошу обращаться в приёмную! Ст. следователь Иванов».

Иванов махнул рукой.

– Ладно, Маш: реабилитирована…

Войдя в кабинет, он устало опустился на стул, и покачал головой. Итак, череда неприятностей продолжалась. В его жизни, в том числе, и следовательской, эта неприятность была не первой, не последней и не самой крупной: случались и покрупнее. Но, всё равно: девицы не пришли! И с чем он оставался: ни заявлений, ни объяснительных, ни актов экспертизы!..

Прекращая тризну по себе, Иванов отметился ладонью по лбу.

– Экспертиза!

Пальцы его принялись терзать наборный диск. «С того конца» неожиданно откликнулись сразу: обычно дозвониться до бюро было немногим проще, чем до такси. Иванов давно уже научился распознавать голоса «ответчиков»: коллектив бюро СМЭ не менялся годами, а совместные выезды «на труп» лишь укрепляли знакомство. Сейчас на зов Иванова «откликнулся» эксперт Данилов – мужик «средне истраченный», средне испорченный и, как большинство судебных медиков, с неплохим, пусть и специфическим, чувством юмора.

– Сергей Палыч? Приветствую Вас: Иванов из Старогородской прокуратуры.

– А, Александр Сергеевич! Привет, привет. Как жизнь молодая?

– Как и положено – бьёт, разводным и исключительно по голове.

– Ха-ха! Весь внимание, Александр Сергеевич.

– Сергей Палыч, я там вчера подсылал к вам трио заявительниц по изнасилованию. Не скажете, кто их обслуживал?

– Скажу: я. Только девиц было не три, а две.

На какое-то мгновение Иванов остался без реплики: новый поворот в деле, пусть и очередной.

– И кто же игнорировал медосмотр?.. Виноват: фамилии тех, кто пришёл?

– Фамилии? Минутку, Сергеич…

На том конце зашуршали бумагами.

– Ага, вот: Келлер и Михалёва.

– Любопытно, – хмыкнул Иванов. На этот раз пауза оказалась настолько продолжительной и интригующей, что эксперт не выдержал и обозначил частичный интерес:

– Не поделитесь, Александр Сергеич? Или это – тайна?

– Тайны, особенно женские – по Вашей части, – вздохнул Иванов. – Никакой тайны, уважаемый Сергей Палыч: не пришла лидер, и можно сказать, заводила.

– Любопытно, – согласились с того конца. Правда, этой скромной констатацией интерес эксперта и исерпывался.

– Ну, тогда – мой черёд любопытствовать, Сергей Палыч. Чем обрадуете, или наоборот?

Трубка вполне очевидно «пожала плечами».

– «Я всю правду тебе расскажу, а на большее ты не рассчитывай!».

– Смешно.

Иванов не только не рассмеялся, но даже обошёлся без восклицательного знака. Но с эксперта – «как с гуся – вода»:

– Тогда так: «род лукавый и прелюбодейный ищет знамения – и не будет ему знамения».

– Неужели совсем ничего?! – качественно упал духом Иванов.

– Ну, вопрос о дефлорации в Вашем постановлении, Александр Сергеевич, отсутствует вполне обоснованно.

– Было бы нелепо его ставить.

– Вот-вот. Дальше: мазки из влагалищ я взял…

Эксперт выдержал паузу – и скептически цыкнул сквозь зубы.

– … но шансов никаких. Я уже связывался с биологами: ничего они там не нашли.

– Никаких следов спермы…

– … и даже трихомониаза. Что же до телесных повреждений, то никаких ссадин, никаких кровоподтёков ни у одной из потерпевших я не обнаружил… Нет, правда, на левой груди у одной… у Михалёвой… обнаружено то, что в просторечии именуется «засосами». То же самое – на шее у Келлер. Но это – следы скорее бурной страсти, чем насилия. Даже следов от зубов… ну, знаете, некоторые в порыве страсти кусают груди…

– Я не кусаю, – буркнул Иванов.

– Ха-ха, – лаконично отозвалась трубка. – Так, вот, даже этого нет.

– Спасибо, – протяжно вздохнул Александр Сергеевич. – Когда можно будет подъехать за бумажками?

Трубка «замялась».

– Да, понял я, понял! – «поморщился в трубку» Иванов. – Как всегда – очередь на «биологию»?

– Но не для Вас, Александр Сергеевич! – многозначительно «приподняла бровь» трубка. Многозначительность её имела под собой основания: заведующая судебно-биологической экспертизой неровно дышала к Иванову. Не в личном плане: виды на него она имела исключительно, как на потенциального зятя. Даже не на потенциального: на будущего. Её дочь, лет на двенадцать моложе Иванова, только что поступила в университет, поэтому речи о немедленном замужестве не шло. Но маманя «имела в виду» перспективного товарища. Так сказать, впрок. Потому что, как справедливо заметил персонаж одной кинокомедии: «Такие лётчики на дороге валяются».

И то: умница, не писаный красавец, но и не «красавец», «в связях, порочащих его, замечен не был», «отмечен наградами фюрера и благодарностями рейхсфюрера», подающий надежды, а не «Кушать подано!». К тому же, отслужил срочную, а, значит – настоящий мужик.

Но самым главным достоинством Александра Сергеевича являлось то, что он, единственный городской следователь прокуратуры, до сих пор не был женат! Холостяк до тридцати, да ещё «без хвоста» – это ли не находка?!

Поэтому мелкие знаки внимания Иванову оказывались непрерывно: то экспертиза – вне очереди, то в сокращённые сроки, то снисхождение к «полуфабрикатам» – неупакованным вещдокам «с пылу, с жару».

А на свадьбе одного следователя прокуратуры Иванова и вовсе – «как бы случайно» – вынудили соседствовать стульями с юной дочкой заведующей. «Попутно» его вынудили к многочасовой галантности и даже отдельным неосторожным словам, тут же превратно истолкованным. После этого слухи о том, что Александр Сергеевич не только «обречён», но и «обручён», перевалили черту «упорных», и стали общим местом всех разговоров в бюро и прокуратуре…

– Значит, дня через три могу подскочить?

– «И жьдём Вас!» – вполне достоверно, с «кавказским» акцентом процитировал «товарища Саахова» неунывающий «кавказец» -эксперт.

Вздыхая «по дороге», Иванов положил трубку. Настроения, и без того отсутствующего, заметно убыло. Да и откуда ему было взяться, тому настроению, если две заявительницы сходили с нулевым результатом, а одна так и вовсе уклонилась по непонятной причине?! Всё это накладывалось дополнительным «оптимизмом» на уже имеющиеся «радостные» факты в количестве трёх. Первым из них был тот, что заявления девицы – что выяснилось впоследствии – унесли с собой. Случайно или «случайно», но у Иванова их не было. А, значит, и регистрировать было нечего. Вторым фактом шло то, что составленные протоколы так и остались не подписанными. И, заключал троицу факт, не менее «оптимистичный»: тряпок для «биологии» и экспертизы микрочастиц тоже не было. Вырисовывалась классическая ситуация: «кругом – шестнадцать», она же «куда ни кинь – всюду клин».

В формирование «круговых шестнадцати», а равно означенного «клина», активно участвовали и все прочие «мажорные» факты, главным из которых оставалось дело о «теракте на подъездных путях». Немного уже зная нравы и обычаи «их мира» – и не того, который «подвергается» отечественными газетами – Иванов не сомневался в том, что «продолжение следует». Человек, попавший на заметку в ЦК, был обречён на вечное пребывание в анналах. «Вожжа из-под хвоста» удалялась только вместе с несчастным.

Поэтому, даже если девицы «осчастливили бы» его своим появлением и даже с «деталями» интерьера, он не рассчитывал на обретение возможности спокойно заняться этим делом. Не позднее завтрашнего дня Петра Николаевича «осчастливят» звонком из «области», и в состоянии панического ужаса тот потребует от старшего следователя Иванова пустить все дела по боку, и заниматься исключительно делом «государственной важности». Иванов не исключал и активное участие обкома – в лице его первого секретаря – в мероприятиях по собственному вразумлению. Он «почему-то» не сомневался в том, что вместе с делами «побоку» обязательно будет пущено и «благородное» предложение «товарища Первого» в части дальнейшего трудоустройства принципиального следователя. Причина – банальнее некуда: хрестоматийная «близость к телу рубашки», которая «своя».

Иванов «не накручивал» и «не впадал». Это были не фобии, а всего лишь знание жизни. Увы, но быть могло всё то, что и раньше бывало. И всё это на фоне того, что в оставшуюся декаду Иванову предстояло закончить производством десять уголовных дел, не считая тридцати «отказных» материалов! А что значит: «окончить производством»?! Это значит, что обвиняемым во всем делам, направляемым в суд, надо было предъявить «окончательное» обвинение, потом ознакомить потерпевших с материалами дела, и, наконец, в присутствии адвоката выслушать от обвиняемого заявление о его полной невиновности, выбитых из него показаниях и зубах и «стопроцентной» фальсификации дела!

И «на всё, про всё» – десять дней, считая и воскресенья! Хорошо ещё, что в марте тридцать один день, не то Иванову, как и любому другому «следаку» на его месте, пришлось бы каждый оставшийся день «кончать жизнь самоубийством»!

В самый разгар тризны по себе и ещё даже не возбуждённому делу зазвонил аппарат. Не ожидая ничего приятного, Иванов без энтузиазма поднял трубку.

– Сергеич, привет: Толик! – прогудела трубка «не определяемым» на слух голосом начальника ОУР капитана Галимова.

Сердце Иванова дрогнуло: сейчас «обрадуют» окончательно! И как это он мог забыть про «ментов»?! Вот, уж, действительно: «слона-то я и не приметил»!

– Привет, Толик.

Иванов дрогнул не только сердцем, но голосом: «я не могу иначе», как справедливо заметила одна певица, до этого уже сознавшись в том, что и «сердце моё – не камень».

– Как настроение, Саня?

– Бодрое – уже на дне, – на всякий случай, тут же упал духом Иванов: «ну, чтобы два раза не ходить». Да и перспектива внеочередного «облома» показалась отчего-то такой близкой и понятной. Наверно, «от жизни такой». – Что, хочешь «ещё больше поднять» его?

– Нет, – рассмеялся в трубку начальник ОУР. – Не «больше» – просто.

У Иванова начало отлегать от сердца: неужели он ошибся с прогнозами?!

– Не томи, братан!

– Мы тут «загораем» в Зеленодольском отделении, – не стал томить «голос оттуда». – А знаешь, почему? Ждём тебя. Так что, подскакивай, и немедленно!

– Кого-то взяли? – «частично воскрес» Иванов.

– Смешной вопрос!

Соответствуя заявлению, трубка хмыкнула и даже хрюкнула.

– Всех, конечно!

– И урода – тоже?

– И урода – тоже! Так, что, давай, Сергеич: «дуй» к нам! Как говорится, «и жьдём Вас!».

– Ужо буду!

Одной рукой Иванов ещё «дрожал в трубку», а другой уже собирал «дипломат».

– «Ужо буду»!.. Что так нескоро?

Лучше бы начальник ОУР не спрашивал, да ещё почти с упрёком: Иванов «завёлся с полуоборота»

– Так ведь у меня – ни волшебной палочки, ни ковра-самолёта, не говоря уже о «задрипанном» авто! Мы – люди простые: автобусом добираемся! Ничего другого у меня под жопой нет и не предполагается!

«Заведя» себя, Иванов не ограничившись «констатацией факта», и развил тему юдоли бедного следователя. И развил он её настолько «фигуристо», что определение «нижнего бюста» в его речи оказалось единственным корректным выражением.

– Ладно: просто «ждём», – понизил «уровень скорострельности» Толик: против таких доводов – как против того «лома».

Иванов вернул трубку рычагам и поморщился. Новость, конечно, обнадёживала, но до Зелёного дола с остановки «Районная прокуратура» автобус не ходил ни прямой, ни «кривой». Требовалось идти на соседнюю улицу, чтобы «на перекладных», правда, лишь с одной пересадкой, добраться до этого, Богом забытого уголка. Несолидно – для старшего-то следователя прокуратуры – но Иванов давно уже научился соизмерять потребности с возможностями. Да и установку «всему своё время, и время всякой вещи под небом» он усвоил давно и прочно: знал, где нужно давать апломб, а где его отсутствие.

Поэтому, обоснованно не рассчитывая на счастливый случай в лице «благосклонности» шефа – к слову, отсутствующего на рабочем месте – Иванов проявил истинно «беспартийную скромность». Он запер дверь, вывесил «завещание» на тему «не поминайте лихом!» – и, не заглядывая в приёмную: нечего баловать не оправдавшую надежд Машу – вышел на обшарпанное, полуразвалившееся крыльцо прокуратуры.

Дорога – с учётом всех «входящих и исходящих» – занимала минут сорок, а то и больше. Сегодня Иванов имел все основания считать, что ему крупно повезло: автобусы подходили на удивление быстро и даже с опережением графика… наверняка отсутствующего не только на указателе у прохудившегося остановочного павильона, но и «в природе». Вопреки обыкновению, сегодня автобусы «выходили на точку» одновременно с Ивановым. Ждать не пришлось не минуты, а на пересадке от Александра Сергеевича и вовсе потребовалось «слегка размяться», чтобы успеть добежать до отходящего ЛАЗА и запрыгнуть в его чрево…

Глава восьмая

…В марте любого года – холодного и не очень – Зелёный дол представлял собой зрелище не для слабонервных. И не только по причине специфического контингента и специфических же проявлений его. Снежные сугробы, которым больше подходило определение завалов, в течение всей зимы были покрыты толстым слоем чёрного пепла: отапливался посёлок по-старинке – местной котельной. По причине «географии и бытовых нюансов» дома местных жителей заносило снегом по самую крышу, а когда начинало таять, то аборигенам оставалось лишь «караул» кричать: ни о какой ливневой канализации здесь и речи быть не могло. Природа сама прокладывала себе дорогу – по обыкновению, прямо через дворы местных жителей. Что же до «Караула!», то он был классическим «гласом вопиющего в пустыне»: традиционно оплошавшее начальство вместе с подопечными уповал только на милость Божию.

По сумме причин улицы, дороги и тропинки Зелёного дола с прибавлением градуса становились классическим бездорожьем. Если прямо – непролазными топями. Преодолеть их можно было только ранним утром, по свежему ледку.

Но летом Зелёный дол преображался. Правда, заслуги местных властей в этом опять не было: всё предписывалось законами природы. Местность словно вспоминала былое и свои «реквизиты», обязывающие «соответствовать» хотя бы частично. Даже «хрестоматийный» налёт сажи на всём подряд не снижал впечатления. Деревня – она и есть деревня: каждый дом по старинке окружали многочисленные клёны, тополя, берёзы, карагачи – даже сосны. Останки парка культуры и отдыха, некогда знаменитого на весь город, воскресали оазисами чудом сохранившихся лесных насаждений. Поскольку народу в посёлке было негусто, то не только в останках парка, но и на ветвях придомовых деревьев слышался гомон птиц, давно уже ставших экзотикой в областном центре: кукушка, дятел, жаворонок, иволга, снегирь и даже обыкновенная синица.

Иванову нечасто «выпадала удача» посещать эти, далёкие от благословения Господня, края. Но если «выпадала», да ещё летом, то всю дорогу от автобусной остановки до бревенчатой избы Зеленодольского отделения милиции он преодолевал нарочито медленным шагом. И риск нежелательной встречи с аборигеном стоил того: где ещё в их «индустриальной столице» можно было увидеть живую природу… живьём?

Но сейчас «природа» не радовала: солнце уже взошло, и последние остатки спасительного льда растаяли под его лучами, такими неуместными «в свете реалий» Зелёного дола. Поэтому до милицейской «избушки на курьих ножках» Иванов добрался измученным донельзя и по колено в грязи. Последнее оказалось совсем даже не фигуральным выражением: не только ботинки, но и брюки Александра Сергеевича претерпели от «зеленодольского марта».

Зато встречали Иванова «на высшем уровне»: начальник Зеленодольского ОМ майор Штыков, начальник ОУР Старогородского РОВД капитан Галимов, и целая группа «оперов», как зеленодольского, так и старогородского «розлива». Конечно же, все они были рады видеть Иванова: «не пропадёт наш скорбный труд, и дум высокое стремленье».

– Работали уже?

Это был первый вопрос, который Иванов задал после того, как частично привёл себя в соответствие с занимаемой должностью.

– Не только работали, но и отработали, – усмехнулся Толик Галимов. – Но, разумеется, не под протокол: ждали тебя.

– И каковы результаты?

Галимов перестал улыбаться.

– Сергеич, херня, какая-то, получается! Никто не отрицает факта, но все в голос утверждают, что всё было по согласию и даже по любви. Тем более что, как оказалось, две заявительницы из трёх уже, мягко говоря, е… лись с этим… как его?

– С Русланом Явлоевым.

– «Откуда дровишки?» – приятно удивился Галимов.

– «Элементарно, Ватсон», – устало махнул рукой Иванов. – Я ведь не сразу «упал на колени», а лишь после того, как пообщался с заявительницами… чёрт бы их побрал…

Изменяя себе, «приюту спокойствия, трудов и вдохновенья», Александр Сергеевич добавил ещё кое-что – неподцензурное, но от души.

– А что такое? – оживился Галимов.

– Да, сучки, куда-то заныкали свои заявления! Я весь обыскался: «хрен ночевал – рано вышел»! Раз – ни в сейфе, ни в столе, ни в «дипломате», значит, унесли с собой, дуры!

Иванов на мгновение отключился взглядом – и хлопнул себя по ляжке.

– Ну, точно: меня, как раз, секретарша отвлекла!.. Только на кой хрен им это понадобилось?! Заразы, мать их так!

Почему-то не сострадая коллеге, Галимов и его зам Олег Нестеров обменялись многозначительными взглядами.

– Заныкали, говоришь…

Взгляд капитана, почти загадочный и даже исполненный оптимизма, перекочевал на бревенчатый потолок. Правда, там он не задержался – в основном, благодаря содействию Иванова.

– «Не радуйся, мой свет!» – огорчённо махнул рукой Александр Сергеевич. – Похерить уже не удастся: девицы побывали на экспертизе. Вместе с моим постановлением. Так что – дохлый номер, и пытаться не стоит… Но, вот, ведь народ: даже здесь, сучки, подгадили!

– А где ещё? – весь преисполненный надежды, почти участливо подался вперёд Нестеров.

– Одна из заявительниц – некто Прохорова Анна Николаевна, двадцати одного года от роду – не пришла на экспертизу.

Галимов и Нестеров обменялись ещё парочкой взглядов, опять настолько загадочных, что Иванов не выдержал:

– Чего?!

– А того, – улыбнулся Галимов, – что эта твоя Прохорова была занята очень важным делом: перепихом… с кем, как ты думаешь?

– С Русланом Явлоевым, я так думаю.

Толик уважительно приподнял бровь, и, не отрывая взгляда от лица заместителя, показал тому головой на Иванова.

– «Учись, студент!».

По завершению урока взгляд его перекочевал на лицо следователя.

– Ты – как всегда, Сергеич!

– Но, как это случилось? – игнорировал дифирамб Иванов: очередной поворот – и очередной безрадостный. – Он, что, перехватил их по дороге?

А почему только её одну?

– Всё просто, Сергеич: девицы твои отправились на экспертизу поодиночке.

Галимов недобро ухмыльнулся.

– Правильно: как «трахаться» – так вместе, а как отвечать – так врозь!

– «Сладку ягоду рвали вместе мы, горьку ягоду – я одна»! – поддержал начальника заместитель.

Иванов вспомнил «дружелюбный обмен мнениями между подругами» – и раздумал удивляться.

– Ну, вариант объяснений Прохоровой нам ещё, может, доведётся услышать… А что сказал Явлоев?

– Сказал, что поджидал её не у экспертизы, а у дома. У её дома.

– Логично, – опреснил лицо Иванов. – В противном случае, ни одна из девиц не дошла бы до экспертизы: Явлоев наверняка уломал бы всех троих… Ну, а у дома-то, какого хрена он оказался? И какого хрена там оказалась Прохорова – вместо того, чтобы оказаться в бюро?

Галимов немедленно «скорчил рожу».

– Явлоев объясняет это тем, что «соскучился»… Вернее: объяснял.

Иванов понимающе усмехнулся.

– То есть, когда товарища «отработали»… и обработали…

– … он сознался, что решил сыграть на опережение… Ну, чтобы девчонки «не шебуршились»… Они же «удрали без спроса»… Опять намекал на щедрые подарки…

– А почему он ждал именно её? Как он объяснил этот момент?

Капитан махнул рукой.

– Тут, как раз, всё просто. Да он и не скрывал: Прохорова – вожак этой троицы, и без труда уломала бы «ведомых»… как их, там?

– Келлер и Михалёву.

– Вот, вот!

Иванов вспомнил кабинетные выпады Михалёвой в адрес Прохоровой – и с сомнением покачал головой.

– Ну, Михалёву вряд ли… Но я жду ответа на другой вопрос: почему Анька оказалась дома, а не на экспертизе?

Галимов попытался «запросить взглядом» Нестерова, но тот успел «самоустраниться». Пришлось капитану соло вздохнуть, и неуверенно почесать за ухом.

– Ну, с девицами, как ты сам понимаешь, мы ещё не беседовали… из-за «наличия отсутствия»… А со слов Явлоева она и не собиралась ехать на экспертизу.

– А как Явлоев узнал об этом?

– Говорит, слово за слово – и Прохорова рассказала ему всё.

– То есть?

– Ну, что мать встретила их всех троих возле «малины», вытянула подробности – и заставила пойти в прокуратуру.

Иванов неожиданно закусил губу, и покачал головой.

– Ёшь, твою мать! Ну, и дело вырисовывается! Мало того, что доказательств – с «гулькин хрен»… никаких доказательств, так ещё такая вопиющая «недисциплинированность»!

«Опера» дружно рассмеялись. Но Иванов и не думал подключаться к общему веселью. Не от природной угрюмости: его положение было наиболее сложным из всех. Ведь, как бы там ни было, а свою «часть дороги» «опера» уже прошли. Дальше – классика: «хоть трава не расти!».

– Толик, девиц нужно обязательно найти! – не приказал, а взмолился Иванов. – Кровь из носу – и не позднее завтрашнего дня!

Конечно, с точки зрения объёктивных интересов дела следовало просить о дне сегодняшнем, но Иванов был недостаточно глуп и неопытен для того, чтобы презреть интересы субъективные. Даже не интересы, а «постоянно действующий субъективный момент». Просить «оперов» о перевыполнении плана, когда они уже и так порадели, мог либо дурак, не думающий о дне завтрашнем, либо идеалист, для которого существуют только УК и УПК и не существует фактор межличностных отношений, либо «варяг-областник», которому с этими ребятами ««детей не крестить».

Ни к одной из «заявленных» категорий Иванов отношения не имел. Хватило ума не иметь.

– Сделаем, Сергеич! – немедленно обложился руками Галимов. —

Мы уже озадачили участкового по месту жительства девиц. Конечно – не наш район, но, по счастью, тот мужик начинал у нас. И пока он ещё, кажется, не скурвился: заверил, что будет наведываться к девицам «до победного конца». Ну, а завтра мы и сами подключимся. Олег?

– Я лично поеду, – немедленно «подрос головой» Нестеров. – Возьму с собой Мишу Ахатова, и мы вдвоём с ним прошвырнёмся по всем адресам. Как раз, у меня завтра намечается «Волга»: один «клиент» расщедрился.

Человеку со стороны могло показаться, что Иванову дают представление: не столько бальзам на раны, сколько «лапша на уши». Но ни о каком представлении и речи не было. Представление – это для чужих: «гражданских» и проверяющих. Своему – а Иванов уже несколько лет «пыхтел в одной упряжке» с РОВД – всегда говорили правду: «да» или «нет». Потому, что «не одним днём жив человек»: завтра ведь и «операм» придётся кланяться прокуратуре. Обязательно придётся: се ля ви! Ни к чему забывать уроки истории: «нас сегодня перебьют – а вас завтра»!

– Принято, – «утвердил» Иванов: максимализм должен быть по максимуму разумным. – А «малину» проверили?

– Разумеется, – хмыкнул Галимов. – Ну, её обитателей ты знаешь!

– «Ответственных квартиросъёмщиков», – покривил щекой Иванов.

Капитан рассмеялся.

– Можно и так! В любом случае, мама с дочкой уже дожидаются тебя.

– Где?

– В правом «обезьяннике».

– Ты закрыл их в камере?

Иванов лишь слегка приподнял бровь. Но реакция Галимова оказалась более непосредственной.

– А что, я должен был выдать им талоны на усиленное питание?!

– Согласен. А остальные?

– Все – в «обезьяннике».

Тяжело кряхтя, Иванов поднялся с «изношенного» табурета.

– Ну, пошли…