Довольно о взводимой на меня критиком вине идеализма и мнимого моего молчания о Церкви. Затем уж не касаюсь ни развиваемой критиком, довольно верной (за исключением некоторых вышеразобранных представлений) теории о Церкви, ни поставления на вид разных несообразностей и нелепостей противоцерковного начала. Все это направлено, правда, против меня и моей книги; но так как и мне самому принадлежит и в книге высказывается (как доказано выше) такое же православное умозрение о Церкви, так как и мне чуждо и в книге моей отрицается противоцерковное начало, – то вся эта полемика моего критика идет, собственно, мимо меня, направляясь в цель, которую он сам сработал и в которую стреляет, как в воображаемого неприятеля. Не могу, впрочем, иногда не улыбнуться, что и особенно нелюбимыми мною мыслями критик ратует против меня, как мыслями, принадлежащими моему образу мыслей. Так, по словам критика, у меня «как бы покровительствуется та мысль, что обществу других, связанных с нами узами единой веры и упования, нет дела до нас», – оно т. е., может быть, и пусть будет, к нам вовсе равнодушным и даже несправедливым!!! Но я, напротив, до глубины сердца оскорбляюсь и сетую, когда общество людей, связанных с кем бы то ни было верою, остается равнодушным к нему, к его делу и судьбе.

Обратим внимание, хотя уже более беглое, и на другие черты неправомыслия, изобретенные критиком насчет меня.

Критик говорит, что я «во всем, начиная от изделий мечтательного романа и кончая хлопотливыми заботами о житейских потребностях, думаю будто бы видеть инстинктивное или сознательное служение Христовой истине и благодати». – Это неправда! – Я думаю (и эти думы высказал в своей книге), думаю и уверен, что и в заботах о житейских потребностях, и в делах купли и продажи можно быть и действовать со Христом, нисходившим до наших естественных потребностей, – верховным Хозяином всех предметов купли и продажи, дающим воззреть к Себе при виде каждого человека как не омраченного еще совсем Его образа – к этому я и убеждаю моею книгою; можно за теми же делами и строить только Вавилон на свою пагубу – это и обличается в нашем большинстве моею книгою. Вот, например, слова моей книги, обращенные к купцу после выяснения, как ему, и за своим прилавком, служить Христу: выбирай любое – либо благодать Божию, эту силу истинно Небесного Царства, либо Вавилон, который неминуемо пропадет, сгорит. (Апок. XVIII, 8). Долго ли нам, православным, быть в плену вавилонском? И мучимся мы, как какие колодники, в нашем Вавилоне и т. д. (с. 54). Это служение кому?? – Так и в произведениях литературы, хоть бы в романах, я признаю возможность и раскрывать те или другие стороны истины, которая вся принадлежит Христу, и проводить обольстительную ложь. С этою господствующею мыслию я и разобрал в своей книге два романа, из которых в одном старался отделить все лучшее от худшего, ложного, иногда опровергаемого ненамеренно самим автором – собственным его чутьем истины (с. 497), а в другом – примечаю верное и живое художественное отображение одной из сторон высшего мироправления, совершающегося в нашей современности при столько заметном разладе между старым и новым поколением (с. 526 и 527). Это урок и опыт, как и за делом легкой для чтения или изящной литературы учиться и служить серьезной, живой истине и спасительному для общества добру, а не легкомыслию, или пустоте, или ядовитым сомнениям и расположениям. А критик выдумал, будто я во всем подобном вообще думаю видеть служение истине Христовой! Дело только в том, что ничем подобным заниматься я и сам не хочу и другим не желаю – иначе, а не в интересе истины Христовой, всем заправляющей. Иное дело, что все может быть поприщем для служения Христу, в Котором одном истина и спасение для всего; и иное дело во всем, даже греховном, – и видеть только служение Христу. Первое утверждаю я, раскрывая то же и в книге моей, как вызываемое вопиющими потребностями духовными в наше время. Последнее, против прямого смысла и слов книги, критик сам выдумал и приписал мне и моей книге.

В соответствие этой выдумке духовный критик вот еще что (как уж знает читатель из самого начала этой статьи) говорит о статьях моей книги: «Они весь ход обновления мира и воссоздания человечества представляют если не моментально совершившимся в существе Голгофской жертвы, то – продолжающим совершаться чрез всю историю человечества, в силу, так сказать, тяготеющего над нами и нравственно необходимого закона – возглавления всего Агнцем». – Опять неправда, и неправда вопиющая! – Я с особенною резкостию и силою поставляю на вид, что, по православному разумению смысла и хода всемирной истории, предначертанного Вседержителем от вечности и относящегося действительно к целям обновления мира и воссоздания человечества, – мир и его развитие никак не оказываются жертвою всевластного и всепоглощающего Вышнего произволения, волею или неволею служа непременно исполнению этого произволения, как бы тяготеющего над нами и нравственно необходимого закона. Я разъясняю, что именно в силу собственного Христова (назначенного от вечности и действующего своим значением или духом от самого сложения мира) самопожертвования за мир и обоснования на этом всех судеб мира, – в силу этого благодать Божия и раскрывается хотя в строго последовательном и торжествующем над мирскими беспорядками порядке истинного развития человечества, но решительно без всякого подавления или насильственного увлечения человечества своим вмешательством (см. с. 165). Вся моя книга – доказательство, что наше обновление я признаю невозможным без нашего свободного и живого вхождения в Дух Христов (которым живет это Христово тело – Св. Церковь). Потому-то я и трепещу за наше, например, поколение, чтобы, при вольном его невнимании и непослушании Господу, Который ведет нас и желающих из нас непременно доведет до земли обетованной, до обновления и оживления нашего во всем развитии нашей мысли и жизни, – нашему поколению тем не менее не пришлось бы, пожалуй, измереть в пустыне Аравийской, предоставив войти в землю благодати уже новому, лучшему поколению (с. 38). Подумайте, – говорю я всем, – очевидно не допуская и тени той мысли, что обновление мира и наше уже «совершилось в существе Голгофской жертвы или непременно совершится в силу нравственно-необходимого закона возглавления всего Агнцем», – подумайте, что за неверность и небрежность к человеколюбивой истине и ангелы, не устоявшие в ней, не пощажены, и Божий народ, изменивший ее духу ради мертвых форм, отринут, и православный некогда Запад, незаметно и постепенно терявший живую силу православия, оставлен наконец в заблуждениях неправославия (с. 31). С чего же взял критик взводить на меня вину такого неправомыслия, будто, по моему воззрению, обновление наше совершилось или совершается само собою, помимо нас самих, без нашего свободного и живого привития и упрочения в Христовом теле – Церкви, в силу только необходимого закона возглавления всего Агнцем?!

«Автор допускает, – говорит обо мне духовный критик, – даже инстинктивное, бессознательное со стороны человека осуществление этого закона». – Это не более как странное недоразумение! – Я, по Евангелию, признаю Христа Бога-Слово светом, просвещающим всякого человека, грядущего в мир, светом, и во тьме светящимся (Иоан. I, 5, 9), а Дух Его – разносящимся во всю землю (Апок. V, 6). В силу этого и допускается мною возможность в людях инстинктивных, безотчетных ощущений или предощущений Христовой истины и благодати, даже в глубоких ее тайнах; и так как это относится к Христову же свечению, то, по моему убеждению, и требуется от веры во Христа собирать все подобные разрозненные лучи Христова свечения в сосредоточенный свет одной, отчетливо разумеемой и все уясняющей, истины Христовой (этого предмета я уже имел случай выше касаться отчасти). Это внушается мною, между прочим, и для того, чтобы чрез выяснение и отнесение к открытому Христову свету подобных движений и выражений чутья к истине не давать никому коснеть в их безотчетности и удерживать под их прикрытием всяческие свои фальши (см. с. 472). Но и эти проявления инстинктивного чутья истины представляются у меня совершающимися правильно в людях, не иначе как разве свободная любовь последних к истине не перетолковывает самого их чутья к разным сторонам истины (см. с. 498). Что же тут остается в пользу тяготеющего на нас необходимого закона – возглавления всего Агнцем? Иное дело – признавать обоснование всего мира и его судеб на тайне Агнца Божия, самозакланного за грехи мира, так что вся эта темная, греховная сторона мира всех времен должна быть разумеема отяготевшею на Христе, а вся лучшая, духовно-живая сторона принимаема за сияние или только отсвет и отображение того же Света, просвещающего всякого человека; хотя бы этот отсвет или отражение Солнца правды проходили иногда столько и таких сред нравственных, сколько и какие среды физические проходит отсвет видимого солнца, отражающийся, например, в реке, а от нее в стекле раскрытого окна, а отсюда в зеркале, а от зеркала падающий на случившуюся металлическую дощечку и уже отсюда на чье-либо лицо (с. 590). В этом открывается слава Христова, наполняющая всю землю, но зато и делающая нас страшно ответственными в случае нашего бесчувствия и невнимания к этой Христовой на земле славе, с восторгом воспеваемой самими небожителями (см. с. 141–148). Тут тоже есть возглавление всего Агнцем, но только верных, вводящее в самое Его тело – Церковь, а врагов низлагающее под Его ноги. – И совсем иное дело – измышлять с моим критиком какой-то фатальный, тяготеющий на нас с силою безостановочной необходимости закон невольного и неизбежного для нас возглавления всего Агнцем, – закон, очевидно поблажающий нашей беззаботности о себе, бездействию духовному, отсюда же и всем человеческим порокам и противоцерковной разнузданности.