Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 8

Для всех было очевидно невозможность реализация представленных Лениным мер без насилия, что в целом автором и не скрывалось. 8 апреля 1917 г. «Правда», редакция которой была в руках Л. В. Каменева и И. В. Сталина объявила, «что касается общей схемы т. Ленина, то она представляется нам неприемлемой»¹⁰².

Но уже на следующий день «Правда» опубликовала статью Ленина, где тот напрямую призывал к свержению Временного правительства:

«В чем состоит двоевластие? В том, что рядом с Временным Правительством, правительством буржуазии сложилось еще слабое, зачаточное, но все-таки несомненно существующее на деле и растущее другое правительство: Советы Рабочих и Солдатских Депутатов.

Каков классовый состав этого другого правительства? Пролетариат и крестьянство (одетое в солдатские мундиры). Каков политический характер этого правительства? Это – революционная диктатура, т.е. власть, опирающаяся прямо на революционный захват, на непосредственный почин народных масс снизу, не на закон, изданный централизованной государственной властью. Это – власть совсем не того рода, какого бывает вообще власть в парламентарной буржуазно-демократической республике обычного до сих пор, господствующего в передовых странах Европы и Америки типа. Часто забывают это обстоятельство, часто не вдумываются в него, а в нем вся суть. Эта власть – власть того же типа, какого была Парижская Коммуна 1871 года. Основные признаки этого типа: 1) источник власти – не закон, предварительно обсужденный и проведенный парламентом, а прямой почин народных масс снизу и на местах, прямой «захват», употребляя ходячее выражение¹…

Отделываются фразами, отмалчиваются, увертываются, поздравляют тысячу раз друг друга с революцией, не хотят подумать о том, что такое Советы Рабочих и Солдатских Депутатов. Не хотят видеть очевидной истины, что, поскольку эти Советы существуют, поскольку они – власть, постольку в России существует государство типа Парижской Коммуны.

Я подчеркнул: «поскольку». Ибо это лишь зачаточная власть. Она сама и прямым соглашением с буржуазным Временным Правительством и рядом фактических уступок сдала и сдает позиции буржуазии.

Почему? Потому ли что Чхеидзе, Церетели, Стеклов и К° делают «ошибку»? Пустяки. Так думать может обыватель, но не марксист. Причина – недостаточная сознательность и организованность пролетариев и крестьян. «Ошибка» названных вождей – в их мелкобуржуазной позиции, в том, что они затемняют сознание рабочих, а не проясняют eгo, внушают мелкобуржуазные иллюзии, а не опровергают их, укрепляют влияние буржуазии на массы, а не высвобождают массы из-под этого влияния.

Отсюда должно уже быть ясно, почему так много ошибок делают и наши товарищи, ставя «просто» вопрос: надо ли тотчас свернуть Временное Правительство?

Отвечаю: 1) его надо свергнуть, ибо оно олигархическое, буржуазное, а не общенародное, оно не может дать ни мира, ни хлеба, ни полной свободы; 2) eгo нельзя сейчас свергнуть, ибо оно держится прямым и косвенным, формальным и фактическим соглашением с Советами Раб. Деп. и главным Советом, Питерским, прежде всего; 3) eгo вообще нельзя «свергнуть» обычным способом, ибо оно опирается на «поддержку» буржуазии вторым правительством, Советом Рабочих Депутатов, а это правительство есть единственно возможное революционное правительство, прямо выражающее сознание и волю большинства рабочих и крестьян. Выше, лучше такого типа правительства, как Советы Рабочих, Батрацких, Крестьянских, Солдатских Депутатов, человечество не выработало, и мы до сих пор не знаем.

Чтобы стать властью, сознательные рабочие должны завоевать большинство на свою сторону: пока нет насилия над массами, нет иного пути к власти. Мы не бланкисты, не сторонники захвата власти меньшинством. Мы, марксисты, сторонники пролетарской классовой борьбы против мелкобуржуазного угара, шовинизма, оборончества, фразы, зависимости от буржуазии²…

Буржуазия за единовластие буржуазии.

Сознательные рабочие за единовластие Советов Раб., Батр., Кр. и Солд. Депутатов – за единовластие, подготовленное прояснением пролетарского сознания, освобождением его от влияния буржуазии, а не авантюрами.

Мелкая буржуазия, – «соц..-дем.», с.-р. и пр. и пр., – колеблется, мешая этому прояснению, этому освобождению.

Вот фактическое, классовое соотношение сил, определяющее наши задачи³»¹⁰³.

Тот напор, с которым Ленин отстаивал свою точку зрения, полемическое мастерство, многих уверяло в правильности его позиции, и уже менее чем через две недели, сначала на Петроградской, а затем на 7-й Апрельской конференции большевиков ленинские тезисы были приняты как политическая программа партии. О психоэнергии и принципах Ленина писал эсеровский лидер В. Чернов:

«Ум у Ленина был энергический, но холодный. Я бы сказал даже: это был прежде всего насмешливый, язвительный, цинический ум. Для Ленина не могло быть ничего хуже сантиментальности. А сантимвнтальностью для него было всякое вмешивание в вопросы политики – морального, этического элемента. Все это было для него пустяком, ложью, «светским поповством». В политике есть лишь разсчет. В политике есть лишь одна заповедь: добиться победы. Одна добродетель: воля к власти для осуществления целиком своей программы. Одно преступление нерешительность, упускающая шансы успеха.

Военные говорят, что «война есть продолжение политики, только иными средствами». Ленин выворотил бы это положение наизнанку: политика есть продолжение войны, только иными средствами – средствами, маскирующими войну. В чем сущность войны для обычного «морального сознания»? В том, что воина узаконяет, возводит в принцип, в апофеоз, то, что в мирное время считается преступлением. Обращение цветущей страны в пустыню – война делает естественным тактическим приемом, грабежи – реквизицией, обман – военной хитростью, готовность выкупаться в крови врага – боевым энтузиазмом, безчувственность к жертвам – самообладанием, безпощадность и бѳзчеловѳчность – долгом. В войне «все позволено», в войне всего целесообразнее то, что всего недопустимее в нормальном общении человека с человеком. А так как политика есть лишь скрытая форма войны, то правила войны суть правила политики¹…

После всех неудач, ударов судьбы, поражений, даже стыда и позора, он умел духовно выпрямляться и «начинать сначала». Его волевой темперамент был, как стальная пружина, которая тем сильнее «отдает», чем сильнее на нее нажимают. Это был сильный и крепкий партийный и политический боец, как раз такой, какие нужны, чтобы создавать и поддерживать в своих сторонниках подъем духа, и чтобы при неудаче предупреждать зарождение среди них паники, ободряя их силою личного примера и внушением неограниченной веры в себя, – и чтобы одергивать их в моменты удачи, когда так легко и так опасно превратиться – выражаясь словами Ленина – в «зазнавшуюся партию», способную почить на лаврах и проглядеть будущие опасности²…

Его ум был покладист, и эластичен, и изворотлив. Он послушно становился на запятки воли. Воля же Ленина, поистине, была из ряду вон выходящею психоэнергетическою величиною. Я думаю, что в лице Ленина сошел в могилу самый крупный характер из выдвинутых русскою революцией³…

Что же касается настоящей внутренней доброты, то ее Ленин вероятно считал одной из ненужных и мешающих людских слабостей. По крайней мере когда он хотел возможно презрительнее третировать кого-нибудь из своих противников-социалистов, то к его имени он прибавлял эпитет «добренький»… Этим было все сказано: значит – мягкотелость, размазня, слякоть⁴…

Ленин, действительно, по своему любил тех, кого ценил, как слуг «дела»; он легко им прощал их ошибки, даже их измены, хотя порой задавал им хорошие головомойки, чтобы их возвратить «на путь истинный»: злопамятства, злобности в нем не было; но зато враги его дела для него были не живыми людьми, а подлежащими уничтожению абстрактными величинами; он ими не интересовался; они были для него лишь математическими точками приложения силы его ударов, мишенью для постоянного, беспощадного обстрела. За простую идейную оппозицию партии в критический для нее момент, он способен был, не моргнув глазом, обречь на разстрел десятки и сотни людей; а сам он любил беззаботно хохотать с детьми, любовно возиться с щенками и котятами⁵…

Его теория диктатуры пролетариата была, таким образом, целой системой диктаториальных кругов – подобных кругам Дантова ада – и в целом являлась универсальной теорией диктаториального, опекунского социализма. А, значит, – полной противоположностью настоящего социализма – социализма, как системы хозяйственной демократии. Эта излюбленная, интимнейшая, – единственная собственно ленинская – идея была – соntгаdіctіо іn аdjecto¹⁰⁴. И это внутреннее противоречие не могло не явиться в конце концов источником внутреннего разложения и распада созданной им партии⁶»¹⁰⁵.

Речь Ленина, всегда завораживающая своей энергией простая и понятная любому человеку, разбавлялась такими народными словами, как проститутка, прислужник, иудушка, ренегат, прихвостень, трутень, царская шайка, оппортунист, подлец, предатель. По воспоминания А. Н. Потресова, знавший Ленина с 1894 г. и впоследствии идейно разошедшийся с ним, прошедшего заключение в сталинских лагерях, написал о нем так: «Никто, как он, не умел так заражать своим планами, так импонировать своей волей, так покорять своей личности… Ни Плеханов, ни Мартов, ни кто-либо другой не обладали секретом излучавшегося Лениным прямо гипнотического воздействия на людей, я бы сказал господства над ними. Только за Лениным беспрекословно шли как за единственным бесспорным вождем, ибо только Ленин представлял собой, в особенности в России, редкостное явление человека железной воли, неукротимой энергии, сливаюшей фанатическую веру в движение, в дело, с неменьшей верой в себя. Эта своего рода волевая избранность Ленина производила когда-то и на меня впечатление»¹⁰⁶.

Французский посол в России М. Палеолог продолжает свою запись в дневнике, сделанную 21 апреля 1917 г.: Ленин – «утопист и фанатик, пророк и метафизик, чуждый представлению о невозможном и абсурдном, недоступный никакому чувству справедливости и жалости, жестокий и коварный, безумно гордый. Ленин отдает на службу своим мессианистическим мечтам смелую и холодную волю, неумолимую логику, необыкновенную силу убеждения и уменье повелевать. / Судя по тому, что мне сообщают из его первых речей, он требует революционной диктатуре рабочих и крестьянских масс; он проповедует, что у пролетариата нет отечества, и от всей души желает поражения русской армии. Когда его химерам противопоставляют какое-нибудь возражение, взятое из действительности, у него на это есть великолепный ответ: „Тем хуже для действительности“… Субъект тем более опасен, что говорят, будто он целомудрен, умерен, аскет»¹⁰⁷.

Ленин – это примерное воплощение сознания глубинки, русской старины, юродивый гуманист, Распутин в усовершенствованном виде изрекающий истину бытия о величайшей справедливости всеобщего миропорядка. Его одновременно отвергают за наклонности впадения в шизофреническое сумасшествие, но в то же время вожделенно почитают, следуя за ним в надежде, наконец, обрести мир всеобщей справедливости, очиститься от всевозможных грехов-предрассудков довлеющего мира несправедливости. Это внутреннее содержание борющегося с Богом духа русской церкви, воплощение глубинной связи с северным богом, с тайными откровениями о непревзойдённости принципа справедливости в его абсолютной чистоте и состояния супер-само развития.

Русский философ Н. В. Устрялов так описывает Ленина и российскую историю этого периода: «Мы переживаем теперь какое-то магическое оживотворение всей истории русской политической жизни на фоне глубокой болезни нашего государственного организма. И пусть образы этой мысли в их нынешней лихорадочной интерпретации нередко похожи на бред, – все же это бред великого народа… Нет, ни нам, ни „народу“ невместно снимать с себя прямую ответственность за нынешний кризис – ни за темный, ни за светлый его лики. Он – наш, он – подлинно русский, он весь в нашей психологии, в нашем прошлом, – и ничего подобного не может быть и не будет на Западе… И если даже окажется математически доказанным, как это ныне не совсем удачно доказывается подчас, что девяносто процентов русских революционеров – инородцы, главным образом евреи, то это отнюдь не опровергает чисто русского характера явления. Если к нему и приклеиваются „чужие“ руки, – душа у него, „нутро“ его, худо ли, хорошо ли, все же исконно русское, – интеллигентское, преломленное сквозь психику народа»¹⁰⁸.

Полнее и образнее охарактеризовал Ленина русский мыслитель Н. А. Бердяев: «Ленин был типически русский человек. В его характерном, выразительном лице было что-то русско-монгольское. В характере Ленина были типические русские черты и не специально интеллигенции, а русского народа: простота, цельность, грубоватость, нелюбовь к прикрасам и к риторике, практичность мысли, склонность к нигилистическому цинизму на моральной основе. По некоторым чертам своим он напоминает тот же русский тип, который нашел себе гениальное выражение в Л. Толстом, хотя он не обладал сложностью внутренней жизни Толстого… В нем черты русского интеллигента-сектанта сочетались с чертами русских людей, собиравших и строивших русское государство. Он соединял в себе черты Чернышевского, Нечаева, Ткачева, Желябова с чертами великих князей московских, Петра Великого и русских государственных деятелей деспотического типа… Он соединял в себе предельный максимализм революционной идеи, тоталитарного революционного миросозерцания с гибкостью и оппортунизмом в средствах борьбы, в практической политике¹… В философии, в искусстве, в духовной культуре Ленин был очень отсталый и элементарный человек, у него были вкусы и симпатии людей 60-х и 70-х годов прошлого века. Он соединял социальную революционность с духовной реакционностью²»¹⁰⁹.

Ленин хорошо ловил все то настроение общества, которое витало в воздухе, сиюминутно поворачивая свою политику. Это подтверждают слова А. Рыкова перед С. Либерманом, специалистом лесного хозяйства: «Вот я сижу у руля социалистического строительства, в ВСНХ. Мне Ильич верит – и как все же трудно с ним! Никак нельзя на него положиться на 100%. Придешь, обсудишь, договоришься, и он тебе скажет: „Выступи, и я тебя поддержу“. А как только он почувствует, что настроение большинства против этого предложения, он тут же тебя предаст… Владимир Ильич все предаст, от всего откажется, но все это во имя революции и социализма, оставаясь верным лишь основной идее – социализму, коммунизму»¹¹⁰.

Свое видение наиболее правильного устройства государства Ленин базировал на марксистской идеи опыта Парижской коммуны. «Опыт Коммуны, как бы он ни был мал, – отмечает Ленин в работе «Государство и революция», написанная им в августе-сентябре 1917 г., – Маркс подвергает… самому внимательному анализу¹…: «…Первым декретом Коммуны было уничтожение постоянного войска и замена его вооруженным народом²…» К. Маркс считал, что «Коммуна должна быть не парламентарной, а работающей корпорацией, в одно и то же время и законодательствующей и исполняющей законы³»¹¹¹. Попросту говоря, это что-то вроде маленького «общества ограниченной ответственности», где каждый работник является его членом-учредителем. «Разбить сразу старую чиновничью машину, – пишет Ленин, – и тотчас же начать строить новую, позволяющее постепенно сводить на нет всякое чиновничество, это не утопия, это – опыт¹… Специфическое «начальствование» государственных чиновников можно и должно тот час же, с сегодня на завтра, начать заменять простыми функциями «надсмотрщиков и бухгалтеров», функциями, которые уже теперь вполне доступны уровню развития горожан вообще и вполне выполняемы за «заработную плату рабочего"²»¹¹². Здесь Ленин предлагает минимизировать усложненность чиновничьей системы до уровня «надсмотрщиков и бухгалтеров», т.е. работа и учет как главная идея коммуны. Но зная характер людей (особенно русских) и оттого не доверяя даже идеи централизованного распределения, из теории о строительстве системы новой отчетности Лениным выводится идея создания общества тотального контроля, где каждый член этого общества периодически принимает участие в надсмоторщистве всех ступеней чиновничества: «Все более упрощающиеся функции надсмотра и отчетности будут выполняться всеми по очереди, будут затем становиться привычкой и, наконец, отпадут, как особые функции особого слоя людей»¹¹³. То есть по ленинской идеи каждый член общества должен по очереди выполнять определенную работу, по принципу: сегодня – слесарь, завтра – механик, послезавтра – директор предприятия. Этот принцип схож с распространенным в России явлением монастырской жизни, где послушник выполняет любое указание своего духовного учителя (правда, игуменом послушник никогда не станет). Однако, все же сознавая, что принцип постоянной сменяемости кадровиков нереален для нормальной работы хотя бы даже одного предприятия, идея создания системы новой отчетности у Ленина переходит к позиции увеличения контроля под самим чиновничеством: «Самое главное, – пишет Ленин в брошюре «Удержат ли большевики государственную власть?», – внушить угнетенным и трудящимся доверие в свои силы, показать им на практике, что они могут и должны взяться сами за правильное, строжайше упорядоченное, организованное распределение хлеба, всякой пищи, молока, одежды, квартир и т. д. в интересах бедноты¹… Пролетариат сделает так, когда победит: он посадит экономистов, инженеров, агрономов и пр. под контролем рабочих организаций за выработку «плана»… Мы заплатим за это экономистам, статистам, техникам хорошие деньги, но …но мы не дадим им кушать, если они не будут выполнять этой работы добросовестно и полно в интересах трудящихся²…»¹¹⁴ Теперь контролировать чиновничество должно все общество в лице народной милиции: «Советы депутатов есть тип государства, когда полиция невозможна. Здесь сам народ собой управляет… Армия и народ должны слиться – вот победа свободы! Все должны владеть оружием. Чтобы удержать свободу, необходимо поголовное вооружение народа, – вот в чем суть коммуны»¹¹⁵ – из речи на Петроградской конференции, 11—22 апреля 1917 г. «Демократия снизу, демократия без чиновников, без полиции, без постоянной армии. Несение общественной службы поголовно вооруженной, всенародно составленной милицией – вот залог такой свободы»¹¹⁶ – из статьи в г. «Правда» от 16 апреля 1917 г. «Рабочим нужно, чтобы не было оторванной от народа армии, чтобы рабочие, солдаты сливались в единую всенародную милицию¹… Общественная служба через всенародную, действительно поголовную, мужскую и женскую, милицию²… Не удовлетворяйтесь буржуазной милицией ни в коем случае. Привлекайте женщин к несению общественной службы наравне с мужчинами… Учитесь демократии на практике, тотчас, сами, снизу³…»¹¹⁷ – из статьи «О пролетарской милиции» в г. «Правда» от 3 мая. «Во всех буржуазных республиках, даже наиболее демократических, полиция является главным орудием угнетения масс (как и постоянная армия) … Будучи отделена, от народа, образуя профессиональную касту, составляясь из людей, «натасканных» на насилие против беднейшего населения… полиция в каких угодно демократических республиках неизбежно остается, при господстве буржуазии, ее вернейшим орудием, оплотом, защитой… Всенародная милиция в замену полиции и постоянной армии – вот условие успешных муниципальных реформ в пользу трудящихся¹… Как именно начать проводить всенародную милицию – дело практики… Дальнейший вопрос: …организовать сразу всеобщую обязательную службу всех взрослых мужчин и женщин в милицию, посвящающих этой службе одну или две недели в год и т. п. … Всенародная милиция, это значит воспитание и демократия действительно масс населения… Всенародная милиция, это значит надзор (за фабрикантами, за квартирами, за распределение продуктов и пр.) способен не остаться на бумаге. Всенародная милиция, это значит, что распределение хлеба пойдет без «хвостов», без всяких привилегий для богатых²»¹¹⁸ – из статьи «Позабыли главное» в г. «Правда», от 18 мая 1917. 17 мая Ленин выступил в г. «Правда» со статьей «Неминуемая катастрофа и безмерное обещание»: «Приступить к делу для спасения страны от неминуемой ужаснейшей катастрофы можно и должно немедленно¹… Можно и должно в один день призвать весь народ приступить к делу, в один день издать указ, созывающий немедленно… Указ должен призвать весь народ к немедленному введению общей трудовой повинности через местные органы самоуправления, а для контроля и существования ее – вводить всенародную, поголовную милицию (сразу в деревнях, через рабочую милицию в городах и т.п.) Без всеобщей трудовой повинности не спасти страну от гибели. А без всенародной милиции нельзя осуществить всеобщей трудовой повинности²»¹¹⁹. Таким образом, по марксистско-ленинской теории общество должно существовать по принципу – работа и учет, следить же за всем должна постоянно сменяющаяся в кадрах и оттого беспристрастная в наведении порядка народная милиция, быстро вникающая во все тонкости управленческо-трудового бытия. «Учет и контроль – вот главное, что требуется для «налажения», для правильного функционирования первой фазы коммунистического общества. Все граждане превращаются здесь в служащих по найму у государства, каковым являются вооруженные рабочие. Все граждане становятся служащими и рабочими одного всенародного, государственного «синдиката». Все дело в том, чтобы они работали поровну, правильно соблюдая меру работы, и получали поровну. Учет этого, контроль за этим упрощен капитализмом до чрезвычайности, до необыкновенно простых, всякому грамотному человеку доступных операций наблюдения и записи, знания четырех действий арифметики и выдачи соответственных расписок»¹²⁰. В антикапиталистическом обществе оплата за выполняемую работу должна выражаться в любом эквиваленте, лишь бы только не в деньгах. Ленину пришла простая мысль (взятая у Маркса) человеческую деятельность выражать в трудоднях. «Каждый член общества, выполняя известную долю общественно-необходимой работы, получает удостоверение от общества, что он такое-то количество работы отработал. По этому удостоверению он получает из общественных складов предметов потребления соответственное количество продуктов»¹²¹.

Ленинская идея применения в России опыта марксистской Парижской коммуны один в один отражает дух русского православного монастырства, где главное занятие – работа для материального благосостояния (путь даже во имя Бога, условие – неоплачиваемая) противопоставляется главному призыву Христа – идти и проповедовать о Нем. Поэтому большевики лишь воплотят в действительности то, чем занималась Русская церковь на протяжении всего своего существования. Россия превратиться в закрытый монастырь по типу Парижской коммуны, людей сначала будут привлекать, потом загонять на работы и даже сажать (совмещая все это с идейным перевоспитанием общества и прозаичной необходимостью). Оплата за труд будет минимальной, к чему всегда стремились православные монахи и все служители русской церкви, в свое время, положившие начало крепостничеству, доведенное в России до рабства.

После Апрельской конференции большевики, выйдя из состава РСДРП, становятся самостоятельной партией, превращаются в замкнутую организацию с единоличным вождем во главе. Члены партии, видевшие в Ленине уверенный, магнетический заряд шли за ним, так что к середине апреля партия большевиков, занимая левый фланг довольно обширного и пестрого политического фронта, постепенно перетягивая к себе их членов. Партия увеличивалась и за счет тех, кто видел «спасение России» в установлении военной диктатуры. К июню в рядах большевистской партии насчитывалось уже 240 тыс. членов, они обретали массовую поддержку и стремительно набирали политический вес.

В начале мая из эмиграции, проделав такой же путь, как и Ленин, возвращается Л. Д. Троцкий (у бедного эмигранта Бронштейна, направляющегося в Россию в апреле 1917 г. в Галифаксе канадские власти изъяли 10 тысяч долларов США). Между ним и Лениным сразу наметился альянс. Троцкий нужен был Ленину как способный организатор, как человек имеющий связи в высших экономических кругах Англии и США. В социал-демократическом* движении Л. В. Троцкий участвовал с 1896 г. С 1904 г. он выступал за объединение фракций большевиков и меньшевиков. В ходе революций 1905—1907 гг. фактический лидер Санкт-Петербургского совета рабочих депутатов, редактор его газеты «Известия», в 1908—1912 гг. редактор газеты «Правда».

Исходя из соображений, что пальма первенства в революции находится в более развитых капиталистических странах, Англии, США, Германии, в 1905 г. Л.. Троцкий с Парвусом разработали идею так называемой перманентной (от лат. – остаюсь, продолжаюсь) революции, согласно которой она, вспыхнув в очаге и разгораясь, превратится в непрерывную цепь революций до победы социализма* в самом последнем уголке планеты (т.е., сказать, «изобрели» «дубль два» Великой французской революции). Ленин же в годы Первой мировой войны выдвинул версию о том, что в силу скачкообразного экономического развития стран в начале XX в., условия, необходимые для перехода к социализму*, вызревают в них не одновременно и потому социалистическая* революция не сможет победить одновременно даже в нескольких странах. Она возможна только в отдельно взятой стране, где капитализм в ней достиг среднего уровня развития. В обстановке революционной ситуации станет возможным вооруженное восстание. Первая страна, победившая социализм* и явится базой развертывания мировой пролетарской революции. Ленинская трактовка перспектив мировой революции достаточно близка к концепции Парвуса и Троцкого, а в ряде пунктов почти идентична. Это и предопределило их быстрое сближение. Но у них были и разногласия, что вызывало в прошлом порой резкие выпады друг на друга. Троцкий придерживался более умеренных либеральных взглядов. Он считал, что Россия еще не готова к социалистической* революции, т.к. в ней еще не достаточно развиты капиталистические отношения. Поэтому Троцкий, своего рода, был самым радикальным среди экономистов. Так еще в 1904 г. вслед за своими учителем Парвусом он излагал подробный план захвата власти руками пролетариата в виде всеобщих стачек: «Оторвать рабочих от машин и станков, вывести за фабричные ворота на улицу, направить на соседний завод, провозгласить там прекращение работы, увлечь новые массы на улицу, и таким образом, от завода к заводу, от фабрики к фабрике, наростая и снося полицейские препятствия, увлекая прохожий речами и призывами, поглощая встречныя группы, заполняя улицы, завладевая пригодными помещениями для народных собраний, укрепляясь в этих помещениях, пользуясь ими для безпрерывных революционных митингов с постоянно обновляющейся аудиторией, внося порядок в передвижения масс, подымая их настроение, разъясняя им цель и смысл происходящаго, – в конце концов, превратить, таким образом, город в революционный лагерь…»¹²² Самым главным минусом в революции Троцкого для Ленина была либеральная наклонность. Однако став членом большевистской партии, да притом сразу вторым человеком после Ленина, Троцкий быстро сориентировал, постарался избавиться от всех своих буржуазных пережитков.

Недостаточность капиталистических отношений в России видел и Ленин, но он, не сильно обращал на это внимание. Побывав заграницей, Ленин кардинально изменил точку зрения, которой сам раньше тоже придерживался. Именно в меру отсталая Россия, где простой труд цениться очень дешево, где недовольство во всех сферах жизнедеятельности человека бьет ключом, именно в этом месте может состояться революционное преобразование. В отличие от Троцкого, предполагавшего революцию в виде всеобщей стачки, Ленин был настроен более кардинально. Сам настрой масс всего государства его не очень интересовал, а успех предприятия возлагал на точечный вооруженный переворот. Однако этот переворот должен обязательно трактоваться как пролетарская революция, как следствие возмущения масс пролетариата, как показатель грамотной сознательности, целенаправленного выбора пути.

Пользуясь демократическими свободами, объявленными Временным правительством, большевики развернули огромную, с финансовой стороны, агитационную деятельность: наладили выпуск 41 наименований газет и листовок, печатающиеся миллионными тиражами, так, только одна газета «Правда» выходила тиражом 420 тыс. экземпляров. Но поначалу партию большевиков серьезно никто не воспринимал, считая их неадекватными в своих целях. «О Ленине, – вспоминал управляющий делами Временного правительства В. Набоков, – [на заседаниях правительства] почти никто не говорил. Помню, Керенский, уже в апреле, через некоторое время после приезда Ленина, как-то сказал, что он хочет побывать у Ленина и побеседовать с ним, а в ответ на недоуменные вопросы пояснил, что «ведь он живет в совершенно изолированной атмосфере, он ничего не знает, видит все через очки своего фанатизма, около него нет никого, кто бы хоть сколько-нибудь помог ему ориентироваться в том, что происходит»¹²³.

Керенский поддерживал связи со многими видными политическими деятелями, А. М. Гучковым, М. В. Родзянко, Г. Е. Львовым, П. Н. Михалковым, И. Г. Церетели, В. М. Черновым, Ф. И. Деном, Н. С. Чхеидзе, Ленин же знал главное, на компромисс с Керенским (министр юстиции март-май), а значит и Временным правительством, большевики не пойдут, уклоняясь даже от личных встреч, чтобы «не запятнать себя пособничеством палачам»¹²⁴, но в немалой степени, для сохранения политического антагонизма между ними.

Не имея никакого влияния на политическую жизнь страны большевики стали вливаться «живым, вязким человеческим повидлом» в Таврический и Смольный, предлагая свою поддержку. В этом деле с Советами было проще т.к. большинство его лидеров являлась социал-демократами*, однопартийцами большевиков. Вместе с тем, Советы являлись реальной властью в стране, выражали мнение большинства простого народа (все нужды основного населения решали Советы со своим многочисленным штабом сотрудников и обширной организованной сетью по всей стране) и своим названием как бы отображали единение народа – совет всей земли, в глазах простолюдина Советы выглядели большим авторитетом, чем Дума и правительство. Не нужно было быть гением, чтобы понять на какую силу следует делать ставку для большего раскручивания своей партии и общей атмосферы напряженности. Дума, несмотря на все старания большевиков, оставалась к ним консервативно настроенной, Советы же принимали всех, кто бы настроен против царизма и являлись собой уже открытой дверью во власть. От Советов до первоначальных позиций полной власти был всего лишь один шаг – устранение Временного правительства, в момент тяжелый для страны, под предлогом недееспособности. Дальнейшая конкуренция Думы не смущала. Гражданская война, по мнению Ленина, являлась идеальным способом устранения любой конкуренции «новому миру», раз и навсегда. «В конце концов, решает, как известно, вопросы общественной жизни классовая борьба в ее самой резкой, самой острой форме, именно в форме гражданской войны»¹²⁵ – пишет Ленин в статье «О конституционных иллюзиях», опубликованной в г. «Рабочий и Солдат» 4 и 5 августа 1917 г. Таким образом, Ленин и вся партия большевиков стала поддерживать Советы, на что ее лидеры поначалу отреагировали очень нежелательно (после февральских событий председатель Петроградского совета Чхеидзе надеялся, что приезд Ленина послужит сплочению рядов всей демократии в защиту «нашей революции», но после первых выступлений лидера большевиков появилось большое разочарование), стараясь уклониться от этой неприятной опеки. Большевики не унывали, оказывали Советам мощную агитационную поддержку.