Ветлуга поёт о вечном

А не то я тебя… – пригрозил Тихомир.

И разбойник поклялся, что больше уже

Никогда он не встанет на гибельный путь.

– Ну, смотри же! Поклялся! – сказал Тихомир. –

А теперь поднимайся. Как звать-то тебя?

– Спиридон я, – ответил разбойник ему,

Поднимаясь с колен, утирая слезу.

Инок Тихон тогда Спиридона спросил:

– Как же ты, Спиридон, в лес пошёл, на грабёж?

Разве страха-то Божьего нет на душе?

Христианские души ведь мог загубить.

Смертный грех… Не боишься? Мы ж веры одной. –

Так разбойник ответил:

– Попутал меня

Бес нечистый. Простите! Ведь я не всегда

Был в разбойниках. Я ведь недавно совсем

Ярославскому князю в дружине служил,

Александру Брюхатому… Только теперь

Всё рассказывать, что приключилось со мной

Будет долго, а скоро уж спустится ночь…

– Тут ты прав, – Спиридону сказал Тихомир

И к монахам затем повернулся. – Он прав,

Скоро ночь. Нам пора бы вставать на ночлег.

Можно здесь, у тропинки костёр развести.

Только лучше бы нам хоть полянку найти,

Или дол… Что-то лесу не видно конца.

– Да, вы правы, – ответил Варнава. – Теперь

Нам не плохо бы сделать привал до утра.

– Только лучше давайте поляну найдём, –

Предложил тут Макарий. – Встать на ночлег

В этом месте не очень-то хочется мне…

Далеко ль убежали дружки-то твои?

– Да теперь уж не сунутся, слово даю.

Да и лес уж не долог, – сказал Спиридон. –

Полверсты, может, больше немного, а там,

У реки… там какие-то люди стоят…

Мирный, вроде, народ: бабы, дети у них…

Ни мари, ни татары… назвались они

Нам цыганами. Что за народец, Бог весть.

Лошадей шесть голов, да телеги у них

Балаганные, вот всё богатство… Мы днём

С ними встретились там, как на дело-то шли.

Я могу проводить. Там и ночь проведём.

– Ну, смотри, Спиридон! Если вдруг заведёшь,

Так тебе уж тогда не сносить головы!

Будешь рядом идти. Ни на шаг от меня! –

Так сказал Тихомир. Спиридон же в ответ:

– Раз уж слово я дал, так сдержу, не боись.

– А чего мне бояться? – сказал Тихомир. –

Меч при мне, щит при мне; божьи люди со мной;

Значит, с нами и сила, и правда идёт.

Ты же лучше, пока мы идём, расскажи,

Как из княжеских войск да в разбойный-то люд

Угодил. Под рассказ и идти веселей.

7. Мщение Спиридона

– Что ж, не долог рассказ мой, – сказал Спиридон. –

Как потомки Донского московский престол

Делят между собой, то известно и вам.

Внук Донского, Василий-то Тёмный, стоит

Против братьев двоюродных. Дядя его,

Их отец, Юрий князь, он уж помер теперь.

Ну а наш ярославский-то князь Александр

За Василия Тёмного встал, за Москву.

В прошлом годе сражались мы с Васькой Косым

Под Великим селом: одолели его;

Князь Василий Косой получил по зубам.

Убежал к вологодским. Но после окреп,

Взял опять Кострому и пошёл уж на нас,

К Ярославлю. Наш князь знак подал на Москву.

Сам же с войском в семь тысяч собрался встречать

Князя Тёмного с войском. Мы встали тогда

Возле Которосли, где впадает она

В Волгу-матушку. Лагерем встали и ждём

В помощь войска московского, чтоб уж верней

Нам врагов отразить, рати объединив.

А у князя была молодая жена.

Чёрт ведь дёрнул: её потащить на войну.

Миловалися всё. Больно люба была.

Уж хотелось ей очень войну посмотреть.

Упросила его. Он, сердешный, и взял.

А известно: где баба, там плохи дела.

И любиться-то стыдно у всех на виду.

Ну, к ночлегу решил князь подале от всех

Обособиться с милой княгиней своей.

И от войска-то уединились они,

Взяли только в охрану немного людей.

Вот и я, так как раньше в охране я был,

Так и тут не пустили: иди, да и всё.

А просил я у князя меня отпустить.

Я ещё под Великим был ранен в бою:

Кто-то стрелку пустил, и попала она

Мне как раз… под брюшину… грешно и сказать…

Да теперь уж чего… в общем… стал я скопцом.

Я в пылу-то атаки не понял сперва:

Вроде как обожгло, а потом ничего.

А когда заломило, смотрю: всё в крови.

Испугался я больше… Ну, лекарь меня

За неделю поднял. Все смеялись потом.

Стал я вроде насмешки для наших ребят:

Вроде с виду здоровый и крепкий мужик,

А совсем не мужик. Ни вернуться домой,

Ни жениться нельзя, ни сказать: засмеют.

В Ярославле-то Люба была у меня.

Уж любила! Таким бы меня приняла.

Пожалела бы, верной была бы женой.

Да зачем же я жизнь-то испорчу ей всю?

Для неё же решил я оставить её.

Я надумал тогда отпроситься совсем,

И уйти восвояси… не знал и куда.

Я просился, да князь меня не отпустил.

Ты в охране хорош, говорит, да и всё.

Ты отличный боец, опыт есть у тебя.

А кто будет смеяться, мол, тех укротим.

Только кто же в глаза-то мне скажет о том.

Все в глаза-то молчат, но молчание их

Мне хужее насмешки!.. Решил я бежать.

Вот тогда-то я, ночью, бежать и решил,

Как со службы меня князь пускать не велел.

Говорит: «Уж теперь-то тебе всё равно,

Уж детей не растить, знай, воюй, Спиридон!»

Ну а сам, как в насмешку, с княгиней своей

В жарком ложе лежат. Ты же их карауль.

Только Бог-то ему за меня отомстил.

Той же ночью ушкуйники, сорок вятчан

Вдруг напали на нас. Зря он с кралей своей

От полков то подальше отъехал тогда.

Всю охрану легко перебили они.

Только трое остались: я, Фрол, да Захар.

Я и драться не стал, сразу сдаться решил.

Фрол, – как я, а Захар без оружия был:

Он тогда крепко спал, смену только что сдал.

Да и то, нас оставили только за тем,

Чтобы князю, как прежде, служили в плену,

Чтоб самим не служить. Князь есть князь, что уж там…

В общем, взяли нас вятичи ночью-то в плен,

Перед носом всей рати, да в Вятку затем

Повезли. Уж княгиня ревела тогда!..

Посмотрела войны, как хотелося ей!

Насмотрелась, как резали бравых ребят

Из охраны ушкуйнички… После уж князь,

Как узнал, что я сдался, сражаться не стал,

(Фрол ему проболтался), сказал мне тогда:

«На рассвете велю, чтоб казнили тебя».

Нас тогда за Ветлугу уже увели.

Тут я понял: до Вятки-то мне не дойти.

В ту же ночь и бежал. А чего мне ещё…

Поплутал в приветлужских лесах, поплутал,

Да и вышел на Ворона с бандой его.

Я ободран весь был и голодный как чёрт.

Ну, они накормили меня и к себе

Записали в дружки. Так я к ним и попал.

А куда мне теперь? Свой-то дом ни к чему:

Ведь не женишься, деточек не заведёшь…

Одному жизнь прожить, да на счастье других

Всё завидовать? Нет уж!.. Уж лучше в лесу… –

8. Искры костров

Между тем, они вышли из леса на луг,

Что лежал широко и спускался к реке.

Солнце село давно за далёкий лесок.

Вдалеке от дороги, у самой реки

В тёмных сумерках светят три ярких костра.

Отблеск их отражался в спокойных волнах.

– Вон народ тот, цыгане, – сказал Спиридон.

Было видно, как в свете огня у костров

Ходят люди, сидят. Слышен храп лошадей.

Вдруг донёсся до них тихой песни мотив,

Пели женщины, грустною песня была,

Но не русский мотив и не русская речь

Не давали понять смысла песни ночной.

Было всё в ней, о чём мог бы каждый грустить:

О любимой своей, об ушедших годах,

Обо всём, что не сбылось, о том, что ушло,

И о счастье, которого жаждет душа…

– Если бабы поют, значит, мирный народ, –

Заключил Тихомир. – Подойдём, поглядим. –

Лишь приблизились, песня умолкла совсем.

Кони фыркали мирно, щипали траву;

Любопытные дети глядели с телег

На пришедших; три девки платками в цветах

Быстро головы кутали; двое мужчин

Встали возле второго костра, подошли.

Тут от них отделилась фигура одна:

– Кто такие? – спросил кучерявый старик,

Весь в расшитой одежде, а в ухе серьга.

– Люди добрые, нам бы лишь ночь провести

Возле ваших костров. Мы наутро уйдём, –

Так Варнава сказал. И добавил ещё: –

Мы монахи Якшанского монастыря,

Я – Варнава. Вот – Тихон, Макарий монах.

Ну а это – охранник у нас, Тихомир.

А другой – наш попутчик…

– Мы знаем его, –

Нынче видели, – мирно ответил старик,

И спросил Спиридона: – А где же дружки,

Что с тобою здесь были? Вы ж вместе ушли.

– Заблудились в лесу, – отвечал Спиридон.

Не поверил старик, но не стал приставать.

Он косился с опаскою на кузнеца,

На доспехи его, да на меч расписной.

– Что ж, ночуйте, – сказал лишь, и снова к костру

Отошёл, чтобы сесть там, где раньше сидел.

Разместились и пришлые возле костра.

Тут один молодец, тоже в ухе с серьгой,

Что сидел возле деда, с усмешкой сказал:

– Я вчера был на ярмарке вашей, смотрел.

Вон, коня продавал, да никто не купил.

А со мной и купцы на подводах пришли.

Во-он, сидят у костра, что у самой реки.

С ними баба вреднющая! Всё ей не так…

С Соколова кажись. Едут нонча назад.

А хотела в Кажирове сына женить,

Да невеста, кажись, им отставку дала…

– Что же вы за народ? – тут спросил Тихомир. –

Спиридон говорит, мол, цыгане стоят…

Кто такие? Откуда? Не знаем таких.

На марийцев с татарами схожести нет…

– Мы – цыгане, то – правда, – старик подтвердил. –

Мы на север, сюда, издалёка пришли.

Наши предки когда-то, давным уж давно,

Жили в Индии, в тёплой, богатой стране.

Дед рассказывал мне, а ему – его дед.

Предки наши прошли много стран и дорог.

А потом у Армении те племена

Разделиться решили. Тогда и пошли:

Кто на юг, к Палестине, к Египту; а кто

И на запад решил, к Византии идти;

Кто – на север, вдоль Каспия. Дед мой потом

Волгой выше поднялся. До этого он

Долго табором жил возле южных степей.

Там в народе цыганами стали нас звать.

Мы ковали подковы, лечили коней;

Наши женщины славно могли колдовать;

Молодые же – танцем смешили народ.

Так и жили. Да табором дальше всё шли.

«Це ж откуды такые?» – хотели все знать.

Мы в ответ говорили, что с Ганга идём.

«Ба, це с Ганка», – твердили повсюду про нас,

В основном-то, про женщин. Да так и пошло.

Так «цыганками» женщин прозвали. И нас

Тоже стали цыганами звать на Руси.

– Говоришь, вы ковали коней? Значит, ты

Сам-то тоже кузнец? – вновь спросил Тихомир.

– Нет. Мой дед был кузнец. А отец уже нет.

Я ж, коней продавал, пока был молодой,

Да лечить их могу, знаю душу коня.

– Тихомир наш – кузнец! – тут Макарий сказал. –

Он и меч сделал сам, и доспехи, и щит.

– Ба-а! – сказал лишь старик, больше он даже слов

Не нашёл, чтобы выразить чувства свои.

Стали все тут рассматривать ножны и меч,

Дивный щит, яркий шлем. Всё пошло по рукам,

Все хвалили да цокали лишь языком.

Тут взяла в руки меч и старуха одна,

Что сидела и слушала возле огня;

Рукоять лишь потрогала, сразу глаза

Устремила она к Тихомиру. На меч

И не глянула, не на красивый узор,

Не на ножны его. Тут же встала она,

Отошла от костра, и сказала: – Цагар! –

Оглянулся старик на неё, тоже встал,

Подошёл к ней. Они на своём языке

Меж собою о чём-то заспорили вдруг.

А вернувшись, старик Тихомиру сказал:

– Отойди. Ра́джи хочет с тобой говорить. –

Тихомир подошёл тут к старухе, она,

Взяв ладонь у него, да взглянув на неё,

Отвела кузнеца к лошадям от костра

И сказала ему:

– Ох, и грозен твой меч!

Сколько крови людской увидала на нём…

– Что ты мелешь! Он крови ещё и не знал! –

Ей сказал Тихомир. Но старуха в ответ:

– Он напьётся ей досыта, кровью людской.

Но вот будет ли пить из твоих только рук?.. –

Тихомир вновь хотел что-то ей возразить,

Но старуха махнула рукой: – Погоди!

Две дороги, кузнец, впереди у тебя.

Вижу я по руке. Обе к славе ведут.

Но одна, та, что бо́льшую славу даёт,

Та – погибель готовит тебе на дубах.

Лучше ты возвращайся немедля домой.

Долог будет твой век… –

Ей сказал Тихомир:

– Не пугай, не боюсь. Есть и долг у меня.

А брехать может каждый. Коль знаешь чего,

Так скажи не загадками. Либо отстань. –

Тут хотел Тихомир повернуться, уйти,

И вернуться к костру, но услышал в ответ:

– Скоро, сокол, увидишь невесту свою,

Только будешь не рад…

– Отчего же не рад? –

Он застыл, ожидая ответа её,

Но старуха, вздохнув, отвечала ему:

– Ах, соколик, судьбы-то уж лучше не знать…

Но и мимо неё не пройти. Я ещё

И другое скажу: братец есть у тебя.

И его ты увидишь. Тебе принесёт

Он не добрую весть. Ах, соколик ты мой!

Вижу гибель твою на высоких дубах…

Возвращайся домой. И беды избежишь…

– Что за ересь несёшь ты!? Поди-ка ты прочь!..

Как ворона тут каркаешь!.. Мне ли теперь

Возвращаться домой, испугавшись беды? –

Тихомир отошёл и вернулся к костру.

Был он хмур и ни с кем не хотел говорить.

Между тем у костра шла беседа своя:

– А какой же вы веры? – Макарий спросил.

– Наша вера – дорога и воля! – сказал

Молодой паренёк. Но старик на него

Бросил взгляд, и парнишка язык прикусил.

А Цагар отвечал:

– Православные мы.

Как и вы. Год назад у Ветлуги, внизу,

Ниже Шанзы марийской, вот так как теперь

Мы поставили табор свой возле реки.

И пришёл к нам монах. Попросился, как вы,

С нами ночь провести. Уж откуда он шёл

И куда, нам не ведомо: сам он сказать,

Видно, не захотел; мы ж не стали пытать.

Но, наверное, Бог его сам к нам привёл.

Он о Боге-то долго тогда говорил.

О Христе и о вере. У нас же тогда

Рады сын умирал: он свалился с коня,

Конь в испуге и стукнул копытом его.

Потому мы и встали тогда у реки,

Что идти не могли, всё лечили его.

– Это так, – подтвердила цыганка одна.

На руках её мальчик лежал лет пяти. –

Он теперь уж здоров, но боится коней.

Наша Ра́джи монаху сказала тогда:

«Если бог твой силён, пусть поможет мальца

С того света достать. Я своим колдовством

Ничего не смогла, хоть и много могу».

И к телеге его подвела, где Бахти

Умирал уж почти. Он уже не стонал.

– Да, всё так, – подтвердила и Ра́джи рассказ. –

Он всю ночь тогда возле Бахти простоял,

Положив свои руки на лоб и на грудь,

Всё молитвы читал. Близко нас не пускал…

– А к утру мой Бахти уже мог говорить, –

Досказала тут Рада с Бахти на руках.

И Цагар продолжал:

– Ну, а утром всех нас

Окрестил он в Ветлуге. Вот крестик его… –

Тут старик из-за пазухи ловко достал

Медный крестик нательный, что был на шнурке. –

И с тех пор… тьфу, тьфу, тьфу… нет несчастий у нас.

– Как же звали монаха? – Варнава спросил.

– Так же, как и тебя. Только старше он был,

Уж седой весь, – ответил Цагар. – Он сказал,

Что из Устюга родом. В Якшане служил…

– Устюжанин Варнава! – Макарий сказал. –

Да, мы знаем о нём. Расскажи нам ещё… –

Тихомир, молча, слушал рассказы других.

На душе у него словно плавал туман

От старухиных слов. Первым спать он пошёл.

Никому не сказал о пророчестве том.

Перед сном захотел он к костру подойти,

Где сидели купцы. Думал, может у них

Он забудет про тяжкие думы свои.

9. Встреча с ненавистью

Две подводы стояли у самой воды;

Кони крепкие сонно жевали овёс.

Возле этих подвод был разложен костер.

У костра три мужчины хлебали уху,

Да старуха сидела в зелёном платке.

Тихомир подошёл и негромко сказал:

– Мир вам, добрые люди. Позвольте и мне

Посидеть у костра…

– Места много, садись.

Если хочешь поесть, на вот ложку, держи… –

И один из мужчин протянул кузнецу

Деревянную ложку. Другой же спросил:

– Стражник, что ли какой? Весь в доспехах, с мечом…

– Я – кузнец, Тихомир. Из Кажирова я.

Наш игумен Якшанского монастыря

Повелел мне монахов, вон, сопровождать.

Вон они, у костра… – Тихомир зачерпнул

Ложкой жирной ухи да ко рту потянул. –

Да-а, уха хороша!.. Говорят, вы – купцы…

– Мы купцы, с Соколова, то – вниз по реке. –

А другой мужичёк Тихомира спросил:

– Видно, ты, брат, здоров, что избрали тебя

На защиту монахам? И драться могёшь? –

Указал он на меч. Отвечал Тихомир:

– Я такой, как отец. Да и дед у меня

Ростом был – богатырь. Все владели мечом… –

– В Соколово у нас пахарь Фёдор живет.

Вот уж где богатырь: три аршина с локтём. –

Отвечала старуха. – Таких-то, как ты,

Он троих мог одною рукой завалить…

– Ты чего, мать? – спросил у старухи мужик

Помоложе, что, видно, был сыном её.

– А того! Или ты всё не понял ещё?

Это ж он… из Кажирова… бравый кузнец,

Что Иришке твоей стал теперь женихом!

Может, ты ещё скажешь спасибо ему,

Что вчера получил от ворот поворот… –

Тут мужик по-другому, не добро, взглянул

На нежданного гостя. Сквозь зубы спросил:

– Это ты, что ль, и есть ухажёр у неё?! –

Только имя невесты услышал кузнец,

Ложку в сторону он отложил; молча, встал.

– У того-то костра не сиделось ему?.. –

Продолжала негромко старуха ворчать.

– Да, уж лучше уйди. Здесь не рады тебе… –

Проронил тот, что ложку давал кузнецу.

Тихомир отошёл от костра. Он присел

Возле ивы куста, снял доспехи свои.

Думал он: почему же Иришка ему

Не сказала, что сватался к ней тот купец?

А потом он прилёг, да на звёзды смотрел

И всё думал. Ответа не мог он найти.

Так потом и уснул, с тяжкой мыслью в душе.

10. Огненное чудо

Утром путники встали, едва рассвело.

Попрощались со всеми тепло, лишь один

Тихомир был не весел, но это тогда

Не заметил никто, кроме Ра́джи одной.

Так отправились дальше они в мирный путь.

Шли и шли, да беседы вели меж собой.

Их в дороге нагнали подводы купцов.

Спиридон было крикнул, чтоб их подвезли,

Мол, опасности меньше и путь веселей.

Но в ответ вдруг услышали путники брань

Да недоброе слово ещё к кузнецу.

Удивились монахи, тогда Тихомир

Рассказал им недобрый ночной разговор.

– Что ж, бывает, – ответил Варнава монах.

– Перемелется, – тихо Макарий сказал.

Уже в полдень они к перекрёстку дорог

Подошли: шла дорога одна от реки

Вверх, к деревне какой-то; другая, как шла,

Так и шла. Стали думать они, как им быть.

Тихон тут говорит: – Что ж, я думаю, нам

Надо, братья, вот с этой деревни начать,

Посмотреть: какой веры там люди живут.

– Мне-то с вами идти? – вдруг спросил Спиридон. –

Я бы с вами хотел… а куда мне теперь?

В лес разбойничать больше уж я не пойду…

– С нами тоже нельзя тебе. Мы ведь не полк

Собираем, – Варнава ответил ему. –

Мы обитель покинули, чтобы служить.

Не для лёгких дорог. Вот и ты послужи,

Искупи те грехи, что лежат на душе.

А служенье такое дадим мы тебе:

На, возьми-ка с собою еды и питья,

Да не медли, иди ты в низовье реки.

Там, за Шанзой марийской, что ниже лежит,

За Булаксами, даже за Юром ещё,

Красногорье найдёшь. Ещё ниже оно.

Там монаха Варнаву найди. Ты о нём

Уже слышал, как ночью старик говорил.

Вот к нему и иди. Да про нас расскажи,

Что его навестим мы, как только дойдём.

Но дойдём мы не скоро. Ты так и скажи.

Да покайся ему, о своих всех грехах.

Если примет, так ты и служи у него.

А не примет, так скажет, что делать тебе… –

Так расстались они. И ушёл Спиридон.

А монахи в деревню пошли с кузнецом.

Было в этой деревне семнадцать дворов.

Называлась деревня Починками, в ней

Жил простой православный народ. Это всё

Записал на куске береста, чтоб потом

Вставить в рукопись и ничего не забыть,

Инок Тихон. В деревне решили они

Не задерживаться:

– Для дерзания здесь

Нет нам дел никаких: всё у них хорошо,

Слава Богу, – Варнава сказал. – Надо в путь.

– Может, мы Спиридона догоним ещё?

Всё идти веселей, – инок Тихон сказал.

Так решили они, и уж вышли совсем

Из деревни, как слышат вдруг крики: «Пожар!»

Оглянулись, а с дальнего края изба

Вся объята огнём. Все к пожару бегут.

– Надо людям помочь! – и кузнец Тихомир

Поспешил на пожар, а монахи – за ним.

Возле дома, что пламенем страшным объят,

Суетится народ: носят воду и льют,

Разбирают дворы, чтоб пожар не пошёл

На соседей; кричат. А пожар всё сильней.

Перед домом в разодранном плате кричит,

Убивается женщина, рвётся в избу.

– Дочка там у меня! Отпустите, прошу…

Её держат едва трое дюжих мужчин:

– Да куда ж ты! Смотри! Всюду пламя! Сгоришь!.. –

Но она, как безумная, рвётся в огонь

И твердит лишь одно:

– Дочка там у меня… –

Подбежал тут кузнец, и монахи за ним.

Вдруг Макарий, услышав, что в доме дитё,

К дому ринулся. Только к крыльцу подбежал,

Как к нему из проёма дверного во двор

Сполох пламени вырвался, обнял крыльцо.

Люди в улице ахнули.

– Стой! Не ходи! –

Слышит крики Макарий. – Сгоришь ни за что! –

На мгновенье Макарий застыл и, едва

Уклонившись от сполоха, крестным себя

Осенил он знамением; снова хотел

В пламя броситься, чтобы ребёнка спасти.

Тут услышал он сбоку:

– Холстину накинь,

И тогда не сгоришь! – Обернулся монах:

Рядом женщина в белой одежде стоит

И холстину ему подаёт. Он скорей

С головою укрылся холстиной и – в дом!

Всё пылало вокруг. Веселился огонь,

Аж гудел от восторга да пир свой творил,

Всё, что было вокруг, в спешке он пожирал.

Наклонился пониже монах да пополз

По углам через жар, через дымный угар,

Да сквозь кашель и слёзы всё звал:

– Есть тут кто? –

Но ответа не слышал. И вдруг под скамьёй

В самом дальнем углу видит: свёрток лежит

В одеяле завёрнут, а с боку его

Поедает уж пламя. Макарий – к нему.

Пламя сбил, посмотрел: в одеяле лежит

Полумёртвый ребёнок, не дышит уже.

Взял Макарий ребёнка скорей, да – назад.

А как девочку вынес, все люди – к нему.

Мать в безумии бросилась к дочке своей,

Бабы ей помогли, откачали дитя.

– Ну, Макарий, ты видно в рубашке рождён! –

Говорили Варнава и Тихон ему. –

Ты же в самый огонь просто так залетел!

Да и вышел, волос даже не опалил…

– Братцы, кабы ни женщина в белом… она

Подала мне холстину, чтоб жар-то меня

Не достал. А не то бы я, точно, сгорел…

Ух, и жар же там был!.. Да и нечем дышать…

– Да какая холстина? Ты так залетел!..

– Что за женщина? Не было там никого.

– Как же не было? Кто же холстину мне дал?

– Ну и где же она?.. Где холстина твоя?..

Да и женщин, смотри: в белом нет никого… –

И Макарий лишь тут огляделся: на нём

Та же ряса, какая и раньше была.

А притом, даже волосы целы его.

Он застыл, поражённый, и больше сказать

Ничего уж не мог. Догадались тогда

И друзья его: видели чудо они,

И ему сто свидетелей было вокруг.

Тут к Макарию ринулась девочки мать

Да и в ноги упала:

– Спаситель, отец!

Вечно буду молить!.. –

Ей Макарий в ответ:

– Полно… полно… вставай! Как же дочку-то звать?

– Маша… счастье моё… – отвечала ему,

Плача, мать. – Ох, и мне без неё бы не жить…

– Ну и ладно… и полно… встань, встань! То не я,

То ведь Дева Мария спасла твою дочь

И меня вместе с ней! И тебя, стало быть,

Раз без дочки своей ты и жить не могла…

Ну, вставай. Да её лишь и благодари… –

А пожар ещё долго потом бушевал,

Ещё долго боролись с ним люди, боясь,

Чтобы ветер огонь не унёс на дома,

Что стояли поблизости. Тут мужики,

Бабы, дети, монахи, кузнец Тихомир,

Все тушили пожар, каждый дело нашёл.

Только к вечеру пламя смогли загасить.

И теперь уж в Починках пришлось ночевать

У родни погорельцев монахам троим

С кузнецом. Ещё долго в деревне потом

Говорили о чуде, которое всем

На пожаре явилось. Решили тогда

Всей деревней: поставить на месте избы,

Что сгорела, – площадку и памятный крест,

В честь явления Девы Марии, и в честь

Того чуда, что всем показала она;

Погорельцам же – выстроить новенький дом.

И потом, по прошествии множества лет,

Долго помнили в этих забытых краях,

Это чудо, которое в жарком огне

Странник инок Макарий тогда совершил.

Ну а девочка Маша, спасённая им,

Ещё семьдесят лет в той деревне жила,

Божий дар был ей дан: по молитвам лечить.

И в Починки везли даже из Костромы,

Даже из Ярославля к Марусе везли,

А потом, как узнали, везли из Москвы.

Всем Маруся сначала велела к кресту

Поминальному, к Деве Марие идти

Да молитву творить, да прощенья просить,

Да в молитве Макария упоминать…

11. Решение судьбы

Там, где табор стоял, как-то к вечеру вдруг

Проскакал на коне, со вторым под уздцы,

Одинокий ездок, пролетел, как стрела.

Посмотрела на всадника Ра́джи, потом

Головой покачала, сказала себе:

– Вот и вести дурные летят к кузнецу…

Что же, видно, судьбы не дано избежать… –

А Цагар посмотрел на неё и сказал:

– Нам пора уходить. Завтра тронемся в путь… –

Это было уж после пожара. Прошло

Три, четыре ли дня. Уж монахи тогда

Из Починок ушли. Путь их дальше лежал

Вдоль Ветлуги-реки, по течению вниз.

Дни за днями летели. В деревни они

Заходили, смотрели: какой там народ.

Если были марийцы, монахи тогда

Слово Божье несли им; крестили людей.

Также помощь иную могли оказать:

Дать совет, разъяснить, научить ли чему;

Где поправить избу, где и печку сложить;

Тихон ложки из липы точил, да ковши;

Делал также свистульки и дудки, потом

Продавал их, или же менял на еду.

Тем и жили они. Путь был дружен у них.

Но кузнец Тихомир всё без дела скучал.

Он со всем управлялся свободно, легко:

Что ни скажут ему, быстро всё исполнял.

Только ратного дела не мог он найти.

А иное всё дело – не дело ему,

Славных подвигов только хотел Тихомир.

Их однажды в дороге застала гроза,

И под дуб одинокий укрылись они.

Дуб огромный, и пышная крона на нём,

Но листва ещё в силу свою не вошла.

Вспомнил тут Тихомир, как цыганка ему

Говорила, что смерть он найдёт на дубах.

Призадумался: что бы то значить могло?

– Кто там скачет? – спросил вдруг Варнава, и вдаль

Указал, на дорогу. Действительно, там

Мчался всадник лихой под дождём проливным.

– Не жалеет коня. Что за спешка теперь, –

Говорил инок Тихон. – Грязища кругом…

Поскользнётся и шею сломает коню,

И себе заодно… мчится прямо сюда. –

Всадник ближе всё, ближе. И тут Тихомир

Вдруг узнал его:

– Это же брат мой! Иван!

Видно, что-то случилось… – А всадник лихой

Подскакал и кричит, не слезая с коня:

– Тихомир! Меня тятя послал за тобой!

Двух коней он мне дал; одного я загнал. –

Конь весь в мыле, храпит, еле дышит под ним.

– Что случилось?

– Беда! Налетели на нас

Новгородцы-ушкуйники. Многих они

Порубили, пограбили, в плен увели.

Увели и Иришку… Такая беда.

– Как Иришку!? – вскричал возмущённо кузнец.

– Если мы поторопимся, может, ещё

И нагоним их. Может быть, как-то отбить

И сумеем… Да только не мало их там…

– Ох, простите меня, – Тихомир тут сказал,

Обращаясь к монахам, – Но с вами идти

Дальше я не могу! Надо мне поспешать…

– С Богом! С Богом иди! – отвечали ему

Тут монахи. – Мы справимся и без тебя.

А за вас мы помолимся, чтобы смогли

Победить окаянный разбойный народ…

– Что ж, прощайте! – и тут же вскочил Тихомир

На коня, что едва отдышаться успел.

Да теперь уж двоих он обратно понёс.

А монахи решили молитву творить,

Здесь, под дубом большим, и просили они,

Чтобы ангелы Божии братьям двоим

Помогли одолеть люд разбойный и злой…

Тихомир же в пути у Ивашки спросил:

– А давно ли напали они на село?

– Да сегодня с утра, – отвечал ему брат. –

Видел я, что пошли они вниз по реке.

Верно, встретим их, если куда не свернут…

– Ух, найти бы скорей!.. – закричал Тихомир,

Он коня погонял, чтоб живее летел.

Долго ехали братья. Под вечер, глядят:

Чьи-то трупы Ветлуга несёт по волнам.

Братья слезли с коня, да к воде подошли.

Восемь трупов качалось в волнах на реке.

– Что такое? Не наши ли то мужики?

– Может, бой где-то рядом?

– Да нет, ведь на них

И одежда простая… а, впрочем,… смотри… –

Труп один развернуло волной, а в спине

У него две стрелы, словно иглы торчат.

– Нет, тут что-то не так… Надо нам поспешить.

Может, мы и успеем кого-то спасти… –

И опять конь усталый двух братьев понёс.

12. О речных тайнах

По течению выше, в излучине той,

Где в Ветлугу впадала речушка одна,

На волнах возле берега чёрный ушкуй

Чуть покачивал крепкую мачту свою.

Предводитель ушкуйников, Сидор Кривой,

Здоровенный детина с седой бородой,

В новгородской кольчуге, с мечом на боку,

В это место пленённых привёл мужиков

Для секретной работы: укрыть сундуки

С золотишком, что раньше награбить успел.

Остальные ушкуи оставил Кривой

Чуть повыше, чтоб место узнали не все.

Взял лишь тех, кому сам он ещё доверял.

Так, велел он сначала одним мужикам

Нарубить прутья ив да плетень возвести

Круговой на реке. Место выбрал он сам.

Ель приметил большую с одной стороны,

Да ракитовый куст на другом берегу,

И по линии ровной меж елью с кустом

Отошёл он от берега на глубину

Лишь по пояс себе. Тут велел возводить

Он плетень круговой в маховую сажень.

Но про то, что он место избрал по кусту

И по ели, про то никому не сказал,

Чтобы меток у клада не ведал никто.

А другим мужикам повелел он песок

Набирать да в мешки насыпать поплотней,

А потом вкруг плетня те мешки навалить.

И когда над водою мешки поднялись,

Повелел он вычерпывать воду ведром

Из плетня, чтобы дно показалось. Затем

Вырыть яму велел он в аршин глубиной.

В эту яму велел погрузить сундуки,

Прежде их засмолив, да сукном обмотав.

А поверх сундуков навалили камней,

Чтоб не всплыли. Потом всё велел закопать.

А затем повелел он ограду сломать,

Да песок из мешков растрясти по волнам.

И укрыла Ветлуга надёжно тот клад.

Как собрали мешки, так велел он стрельцам

Тут же, прямо в реке расстрелять мужиков,

Чтоб они не могли никому рассказать,

Где скрывает Ветлуга тот клад золотой.

Эти трупы убитых Кривым мужиков

И увидели братья в волнах на реке.

Поспешили они и успели как раз,

Пока были на береге Сидор Кривой

И его молодцы, пока в чёрный ушкуй

Не расселись ещё, не уплыли к своим.

13. Дерзкая битва с ушкуйниками

Лишь поднялись на горку на резвом коне,

Видят братья ушкуй и разбойных людей.

– Вот они! Их ушкуй, – тут Ивашка сказал. –

Только где остальные? Здесь только один…

– А сейчас мы посмотрим, – сказал Тихомир. –

Ты, брат, слезь-ка с коня. Он и так уж устал.

У тебя всё равно ни оружия нет,

Ни доспехов. Я сам здесь управлюсь, один.

– Брат, я тоже хочу…

– Ты поможешь потом,

Как найдём остальных, как добуду тебе

И доспех, и оружие в этом бою. –

Так сказал Тихомир и пришпорил коня.

Словно вихрь на ушкуйников он налетел.

Полетели в него копья, стрелы, а он,

Прикрываясь щитом, то сразит одного,

То другого ушкуйника жизни лишит.

Зазвенели мечи, застучали щиты.

Но недолго сражение длилось, как вдруг

Побежали ушкуйники к лодке своей,

Чтоб водою спастись. Но кузнец на коне

Не давал им уйти. Вот остался один,

Только Сидор Кривой ещё мог меч держать,

Хоть и ранен он был Тихомиром в бою.

Закричал он:

– Ты кто, богатырь?! И зачем

Нападаешь? Ведь я откупиться могу.

Много золота есть у меня, серебра…

– Мне не надо ни золота, ни серебра, –

Отвечал Тихомир. – Ты мне лучше скажи,

Где Иришка, невеста моя, что пленил

Ты в Кажирове? Если обманешь, – убью!

– Что обманывать мне? Я всю правду скажу.

Мы девиц, что пленили, продали уже.

Нам они ни к чему, лишь обуза в пути.

У татар ты невесту свою поищи.

Мы вчера с ними встретились, может ещё

И нагонишь, они далеко не могли

Свой отряд увести. Отправлялись они

К югу, в стан черемисов, на Нюрюг-реку… –

– Где же все остальные ушкуи твои?

– По течению выше.

– Зачем же одни

Вы приплыли сюда? Что за надобность тут?

– Для ночлега мы место искали, и вот… –

А Ивашка меж тем уж доспехи себе

Примерял, что с убитых ушкуйников снял.

– Хорошо! – отвечал Тихомир, – Ты пойдёшь

Вместе с нами. И если меня обманул!..

– Нет, я правду сказал. И с тобой я пойду.

– Так ступай за конём, – приказал Тихомир.

Повернувшись спиной, он хотел уезжать.

А Ивашка как раз выбрал лук для себя.

В этот миг Сидор поднял топорик с земли,

Что лежал возле трупа, и в спину хотел

Тихомиру метнуть, а потом уж убить

И второго. Но это заметить успел

Брат Ивашка. Он крикнул:

– Браток, берегись! –

И успел Тихомир обернуться, прикрыв

Свою спину щитом, как ударил топор

Прямо в центр по щиту. А Ивашка в тот миг

Натянул крепкий лук, да стрелу запустил.

Прямо Сидору в шею вонзилась стрела,

И с другой стороны вышел острый конец.

Так погибель свою нашёл Сидор Кривой,

Что в ушкуйниках был восемь лет, и из них