Коготки Галатеи

4

На следующий день я проснулся с тяжелой головой. Черепушка раскалывалась. Я вышел из сна, точно выполз из глухого погреба с потайной дверью. Никогда еще утро не было для меня таким беспросветным. Даже мир снов отвернулся от меня, потому что в эту ночь мне не снилось ничего.

Я механически сполз с дивана и поплелся в ванную, стараясь не смотреть в зал, где стояло это ужасное кресло. Встав под душ, я начал раздумывать над тем, какой придумать повод, чтобы не пойти на работу. Вчера я нарисовался довольно основательно, а значит, все уже знают, что я приехал. Ничего не поделаешь: как говорится, нужно продолжать жить.

На автопилоте я пожарил яичницу, проглотил ее без всякого аппетита и вышел из квартиры. На лестнице мне попался дядя Коля, старший по дому. Он посмотрел на меня не очень доброжелательно и спрятал руку в карман.

– Сегодня газ не оставили? – спросил он хмуро.

– Ну, что вы, дядя Коля.

– Смотрите, а то отключу.

Я почти уже вышел из подъезда, но тут внезапно вспомнил про кресло.

– Вам не нужно кресло на дачу? Бесплатно!

– Что за кресло? – заинтересовался дядя Коля.

– Старинное, красивое, крепкое. По-моему, даже из красного дерева.

Старший по дому изменился в лице.

– А оно вам не нужно, что ли?

– Абсолютно! Если у вас есть время, то я готов вернуться и показать. Если понравится, то сразу и заберете.

Мы поднялись с ним на мой этаж, вошли в квартиру и я указал пальцем на эту антикварную прелесть из княжеской усадьбы, как заверили в комиссионке. Дядя Коля долго с недоверием вглядывался в обшивку, щупал ножки, цокал языком и без конца переспрашивал, намерен ли я отдать эту рухлядь бесплатно, или все-таки дать на бутылку?

– Да берите, берите, какая к черту бутылка! – поморщился я, стараясь не глядеть на кресло. – Оно совершенно не вписывается в мой интерьер.

Старший по дому одобрительно кивнул, как бы подтвердив, что кресло в отличие от интерьера предполагает желать лучшего. Поразмыслил, чмокнул губами и, наконец, по-хозяйски вцепился в резные ручки под бордовым бархатом. Когда он вынес его на площадку, я вздохнул с облегчением. После чего мне пришлось еще минут пять стоять у окна, чтобы дать дяде Коле время спуститься с креслом на первый этаж. И только после этого я отправился на работу.

Я пришел с опозданием на десять минут, но едва переступил порог офиса, ко мне сразу же метнулись взволнованные сотрудники.

– Слышали новость?

– Нет. А в чем дело?

Глаза секретарши, казалось, сейчас лопнут от ужаса. Она наклонилась к моему уху и прошептала:

– Вчера нашего шефа зарубили топором. Прямо на даче в Красном Яре. А вместе с ним Лешу, водителя. И еще Клокина…

– Клокина? – вздрогнул я. – И тоже топором?

– Всех троих топором. А Клокина порубали на кусочки.

– Не может быть, – пробормотал я, почувствовав головокружение.

Моя реакция на сообщение возымела эффект, потому что на лице секретарши отразилось удовлетворение. С минуту я молчал, глядя в ее распахнутые глаза, затем сглотнул слюну и выдавил из себя:

– Откуда такие сведения?

– От милиционеров. Они приходили утром. И сегодня будут нас всех допрашивать. Составили список работников фирмы и велели начальству всех впускать и никого не выпускать.

– Какому начальству, если всех порубали? – пробормотал я и потопал в отдел.

В отделе никого не было. Как оказалось, все сотрудники отправились в зал заседания. Прошел слух, что именно там милиция начнет свои допросы. Пока же следователь отправился опрашивать родственников пострадавших.

Я подошел к столу, включил компьютер, чтобы написать отчет о командировке, но махнув рукой, отправился в зал. На мой приход никто не обратил внимания. Только спросили вместо приветствия, известно ли мне, что произошло. Я кивнул и сел в кресло, а мои коллеги продолжили взволнованно обсуждать:

– Это дело рук красногорцев, – убежденно жестикулировал всезнающий Сабитов, начальник отдела сбыта. И все с ним соглашались. Один только юрист Захаров скептически пожимал плечами.

– Но зачем? Деньги же им вернули?

– Много ты знаешь в своем юридическом отделе! – побагровел Сабитов. – Вернули, да не вернули! Если к рукам Рогова что прилипнет, то хрен когда отлипнет. Так он тебе и перевел! Держи карман шире!

– Я лично убедил Рогова перевести все в полном объеме, и шеф согласился, – пожимал плечами юрист. – Насколько мне известно, шеф в этот же день подписал «платежку» на полтора миллиона. Вот Анна Петровна не даст соврать.

Все устремили взоры на главного бухгалтера, которая почему-то забилась в угол и, насупившись, смотрела в пол. Она растерянно обвела глазами присутствующих и как-то суетливо и очень неопределенно кивнула.

– Так были деньги переведены в Красногорск, или нет? – сдвинул брови Сабитов.

Бухгалтерша снова обвела присутствующих глазами, после чего ее испуганный взгляд остановился на Сабитове.

– Это не ваше дело, Виктор Павлович, – ответила она скороговоркой. – Ваше дело заниматься сбытом, а не лезть в финансовые дела. Вот, пожалуйста, идите и занимайтесь. В этом месяце вы недобрали сорок три процента от запланированного. А кто и за что убил нашего начальника, с этим разберется милиция.

После этого все возмущенно загалдели: одни встали на сторону Сабитова, другие на сторону Лебедкиной. Убийство начальства не могло не волновать. Ведь решалась судьба не только самой фирмы, но и ее сотрудников. Единственный, кто не участвовал в споре, это Гена Козлов. Он стоял у окна со скрещенными руками и смотрел на улицу. А ведь, пожалуй, только он мог внести ясность в это темное дело. Но так уж принято, несущий истину более молчалив, чем несущий вздор.

5

«Готовы ли вы говорить правду, только правду и ничего кроме правды?» – сурово спросил меня мой внутренний голос, когда выкрикнули мою фамилию. «Да! – мысленно воскликнул я. – Лгут из трусости, или из боязни чего-то потерять». Мне бояться нечего. Я уже все потерял. Единственное, что у меня осталась – эта сама жизнь, которой я больше не дорожу.

Именно с мыслями быть искренним я переступил порог кабинета нашего покойного шефа Рогова, в который по очереди приглашал следователь прокуратуры. На пороге я столкнулся с Козловым. Мы встретились взглядами, и он едва заметно усмехнулся. Я скорчил презрительную гримасу и вошел в кабинет.

За столом Рогова сидел белобрысый парнишка в очках лет двадцати семи, похожий на Шурика из «Кавказской пленницы». Я был наслышан о нем, как о самом крутом следователе в нашей области. Однако по виду не скажешь. Он кивнул на стул и первый протянул мне руку.

– Сорокин Валерий Александрович. Прошу.

– Ветлицкий Александр Викторович, начальник отдела планирования, – ответил я, неохотно тряхнув его кисть.

Он не очень долго всматривался в мою физиономию и как-то сразу по-деловому принялся сыпать вопросами. Еще не успев расположиться на предложенном стуле, я безошибочно угадал, что моя персона не представляет для него интереса.

– В каких отношениях вы были с Роговым, – спросил он скороговоркой.

– Можно сказать, ни в каких, – ответил я. – Во всяком случае, в дружеских не был. Отношения у нас были чисто деловые…

– Тогда почему, когда на него «наехали» бандиты, он побежал искать защиты у вас? – сощурился следователь.

– Наверное, потому, что никакому рэкету не взбредет в голову искать его у меня, – ответил я, пожав плечами. – Думаю, именно этим он руководствовался, когда отправлялся ко мне. А на самом деле, его ко мне послало проведение. Он мой злой рок. Не зря же его фамилия Рогов.

Откровение насчет рока и провидения не понравилось следователю. Он пристально посмотрел в глаза, пытаясь определить, не насмехаюсь ли я над ним? Ничего не определив, сыщик явно занервничал. Он сделался чрезвычайно серьезным и спросил с металлом в голосе:

– Говорил ли он вам, кто на него «наехал»?

– Нет! Кто заказал, говорил. Это представители Красногорского завода лекарственных средств.

– Вы в курсе дела, что за инцидент произошел в Красногорске, – шевельнул бровями следователь, продолжая сердито сверлить меня взглядом.

Мне ничего не оставалось, как театрально развести руками.

– Я знаю не больше других. Вряд ли я смогу добавить что-нибудь новое. С Красногорским заводом мы сотрудничаем давно. Месяц назад наш КамАЗ отправился туда за грузом. Как я слышал от ребят, они прибыли туда в обеденное время. Бухгалтерия обедала, а склад был открыт. Рогов договорился на складе, чтобы в целях экономии времени начали загрузку КамАЗа без документов. Вернутся с обеда бухгалтера – и оформят задним числом. КамАЗ загрузили лекарствами и выгнали за пределы предприятия, поскольку во дворе было тесно. Но оказавшись на улице, Рогов неожиданно приказал водителю гнать домой без всякого оформления. Красногорские коллеги позвонили только через три дня и потребовали перечислить деньги в полном объеме. Это полтора миллиона в рублях. Рогов прикинулся шлангом. Ответил, что в Красногорск он никакой КамАЗ не гонял, что ребята чего-то путают, и что если у них есть какие-то претензии к «Симбир-Фарм», пусть подают в суд. Сами понимаете, о каком суде может идти речь, если не отмечены даже путевые листы. На следующий день из Красногорска приехали два представителя, которые наивно попытались воззвать Рогова к совести. Но это также бесполезно, как взывать к совести каменную статую…

– То есть, действия Рогова вы считаете аморальными, – перебил меня следователь.

– А какими же мне их еще считать? – удивился я.

– Почему в таком случае вы продолжали работать в этой фирме? – строго спросил следователь.

– Наверное, потому, почему и вы продолжаете служить государству, которое десять лет назад предало национальные интересы граждан, – миролюбиво ответил я.

Следователь немного помолчал, затем продолжил более спокойным тоном.

– Значит, действие Красногорских гостей вы не считаете из ряда вон выходящими?

– Что они наняли рэкет? Вполне обыденное явление! А что им еще оставалось? Честно говоря, мне на это дело наплевать, поскольку дело меня не касается. Но если бы коснулось, я бы на их месте поступил также. Ни в милицию же обращаться!

Следователь удовлетворительно крякнул. Мой ответ ему понравился. Он перегнулся ко мне через стол и полушепотом спросил:

– По-вашему, Рогов был мерзавцем?

– Еще каким! – усмехнулся я. – Но почему по-моему? Так считают все.

– Считают все, но не все об этом говорят, – подмигнул Сорокин и откинулся на спинку стула. – А в каких отношениях вы были с Клокиным?

– Ни в каких, – ответил я, невольно вздрогнув от этой фамилии. – За пять лет работы в фирме я его видел только четыре раза. Он возглавляет дочернюю фирму в районном центре.

– Понятно, а что вы можете сказать о моральных качествах шофера, который угнал КамАЗ?

– Угнать ему приказал начальник. Причем здесь моральные качества? – пожал плечами я.

– Я поговорил со всеми вашими водителями. Все уверяют, что никто, кроме Петрова, не стал бы выполнять такой приказ. Да и никому, кроме него, Рогов не посмел бы его отдать.

Я снова вздрогнул. Только сейчас до меня дошло, что зарубленный на даче водитель и есть тот тип, который угнал КамАЗ.

– Вы что же думаете, убийства связаны с угоном лекарств?

– Разумеется.

– Но ведь Рогов перегнал в Красногорск все до копейки. Лебедкина при мне перечислила на их счет полтора миллиона рублей.

– Как бы не так! – усмехнулся следователь.

ТРОЕ ЗАРУБЛЕНЫ ТОПОРОМ
Идеи Раскольникова витают в воздухе нашего края

(газета «Симбирские Вести»)

Неведомое по своей жестокости преступление произошло вчера вечером в селе Красный Яр. В особняке председателя АО «Симбир-Фарм» неизвестный зарубил топором троих работников вышеназванного предприятия: самого главу «Симбир-Фарма», хозяина особняка, его заместителя, директора дочернего предприятия в Чердаклинском районе и водителя. Как стало известно нашему корреспонденту, преступление было совершено около пяти вечера. В это время хозяин соседнего дома Леонид Чебыкин был во дворе и не слышал никаких звуков. В половине седьмого он обнаружил труп в доме своего соседа и сразу вызвал милицию. По словам очевидца, с потерпевшим он почти не общался, поскольку последний бывал в этом доме редко. Отдыхать Рогов предпочитал в другом загородном доме, а здесь появлялся не больше одного раза в месяц.

Вчера, по словам Чебыкина, около десяти утра во двор соседа въехал фиолетовый «Джип», и сразу после этого началась гулянка. Из-за забора доносились громкая музыка, пьяная речь и свисты. Где-то к полудню компания утихомирилась и принялась жарить шашлыки. После этого сосед еще некоторое время слышал их пьяные голоса, но ближе к пяти все утихло. В половине седьмого Чебыкин отправился к Рогову поговорить с ним по поводу совместного асфальтирования дороги. Калитка была открыта. Ничего не подозревающий сосед спокойно проследовал через двор к дому и постучался в дверь, которая тоже оказалась незапертой. Поскольку на стук никто не откликнулся, Чебыкин толкнул дверь и увидел, что в прихожей лежит труп с кровавым куском мяса вместо головы. Сосед сразу побежал вызывать милицию. Приехавший милицейский наряд обнаружил в доме еще два трупа.

Работники прокуратуры комментировать происшествие отказались. Однако, как стало нам известно, расследование этого дела взял под контроль губернатор, поскольку преступление выходит за рамки своей ординарности. По нашим данным, следственная комиссия ежедневно отчитывается перед прокурорам области.

Ничего подобного, в нашем сравнительно тихом регионе не наблюдалось уже с восемьдесят девятого года. Тогда в восемьдесят девятом горожан ошеломило расчленение четырнадцатилетней девочки Ольги Соколовой, части тела которой были обнаружены в разных концах города. Напомним, что аналогичных преступлений было два: в восемьдесят восьмом и восемьдесят девятом году. Обе жертвы были одного возраста и одного роста. У них был похожи глаза и волосы. Их обоих звали Ольгами.

Родители Ольги Соколовой после исчезновения дочери ездили к болгарской прорицательнице Ванге, и она предсказала, что «маньяк-потрошитель» будет пойман после третьего похищения девочки по имени Ольга.

Тогда расследование этих преступлений также было на контроле губернатора. После пропажи Соколовой сняли с должности прокурора области и второпях обвинили водителя директора молокозавода Владимира Агеева. Обвинение было построено только на одном факте, что Агеев был частым гостем в доме Соколовых, а после исчезновения девочки, перестал приходить в гости. По нашим сведениям, это дело до сих пор не закрыто, а от водителя до сих пор не получено признания, несмотря на мощное психологическое давление. Подозреваемый все эти годы находился в психиатрической больнице имени Карамзина.

Не подобным ли путем собирается пойти нынешний прокурор? То, что прокуратура отказывается от комментариев, говорит о слабости следствия. Однако наша газета намерена провести свое независимое расследование. Уже удалось узнать, что подобные убийства не так уж новы для нашего региона.

В областном архиве хранится дело 1864 года, которым занимался известный симбирский следователь Иван Соколовский. Суть его такова: некий молодой человек нигилистских взглядов зарубил топором старуху-процентщицу и ее служанку с целью завладения ее сбережениями. Сделал он это с убеждением, что деньги ему, человеку передовых воззрений, принесут больше пользы, чем старушке. У многих горожан этот факт вызовет недоумение. Совершенно верно! Именно Соколовский рассказал Достоевскому об этом уголовном деле. В то время писатель работал над другим романом под названием «Пьяненькие», где главным героем был Мармеладов. Однако роковая встреча с нашим земляком в корне изменила мысль его будущего произведения. Так что идеи Раскольникова еще витают в воздухе нашего края.

6

Меня целый день не покидало чувство какой-то животной недосказанности. Так бывает, когда задумываешь одну картину, а в результате получается другая, которая на ранг ниже той, которая представлялась в воображении. Я ушел от следователя крайне разочарованным, не сказав ему полной правды, потому что он не был к ней не готов. Оказывается, мало донести правду, к ней еще нужно подготовить. Она также как и человеческое общество подразделяется на высшие и низшие сословия. Что касается Рогова с Петровым, то они относились к самой низкой человеческой категории – к роду Ханаана. Одно непонятно, как в эту компанию затесался Клокин?

Вечером было тяжело возвращаться в свою однокомнатную келью. Можно, конечно, отправиться в ресторан, в общество, в народ. Можно, конечно, попить вина, потанцевать, подурачиться, снять, наконец, проститутку. Но моя душа (пусть даже уже загубленная) не нуждалась в удовольствиях. Она нуждалась в человеческом общении. Мне нужно было выговориться. Но перед кем? Перед иконой? Это уже невозможно. В Его глазах меня уже не существовало. Друзей у меня нет, а женщинам я не доверяю.

Войдя в квартиру, я сразу в плаще и обуви проследовал на кухню и записал в своем дневнике: «Друзей у меня нет, а женщинам я не доверяю». Почему не доверяю? Потому что вся моя жизнь – это последовательное разрушение моей личности женщинами.

Я опустился в кресло и задумался. Фраза, которую я записал в дневнике, была истиной в первой инстанции. Наверное, бывают и другие женщины, но мне были ниспосланы именно эти, растащившие мою душу на части. Я себя чувствовал цельным только тогда, когда бывал один. Бывать одному ужасно. Но для меня это единственный способ оставаться самим собой.

Впрочем, у меня с детства складывалось так, будто сама судьба предупреждала, что от совместного жития я буду иметь только страдания. Мне кажется, я поспешил появиться на свет. Возможно, мне готовилось более достойное рождение, но я был нетерпелив. Мне хотелось поскорее на Землю.

Родился я в Куйбышеве в одном из бараков Механического завода, в котором работал мой отец. В моей памяти его образ встает весьма смутно. Лица не помню совсем. Когда в подростковом возрасте матушка показала мне его фотографию, я был очень удивлен. В моем представлении он был совсем другим, более строгим и более серьезным. А так: простой самарский чувачек с глуповатой улыбкой и рыжей копной волос. Наиболее характерный портрет отца, оставшийся в моей памяти и дополненный моим воображением, – это высокий элегантный мужчина с накинутым на плечи пиджаком, гордо разгуливающий по коридорам барака. Самое яркое впечатление от общения с ним – порка ремнем. Он порол меня почти ежедневно, после того, как мы с матерью возвращались из детского сада. Порол по заднице, с наслаждением, зажав мою голову между колен. Процедура не самая приятная, однако запоминающаяся.

Помню, как мы с матерью бегали от него ночью. Это случалось неоднократно: он был страшным скандалистом и любил поддать. Все эти скандалы, по словам матери, случались на почве ревности. Я даже помню, как он набрасывался на мать с ножом, но ей каким-то образом удавалось отбиться.

Словом, отец у меня всегда ассоциируется с водкой, скандалами и ремнем. Когда в анкете я подхожу к графе «сведения о родителях», моя рука без всякого трепета ставит на отце прочерк. Лучше вообще не иметь родителя, чем иметь такого. Словом, большой досады от того, что у меня практически не было папы, я не ощущал.

Когда мне исполнилось шесть лет, мы драпанули от него в Ульяновск, и тоже под покровом ночи. Это было окончательное наше бегство из Куйбышева. До этого они с матерью сходились и расходились несколько раз. В жизни у них что-то не ладилось, и они решили родить меня – для связки семейной жизни, как потом с юмором вспоминала матушка. Однако мое появление на свет не помирило родителей. И если взять мой период жизни от рождения до шести лет, его можно охарактеризовать как одним сплошным переездам из Куйбышева в Ульяновск.

Не могу сказать, что я каким-то образом страдал от подобного кочевого бытия, переживал от скандалов, или испытывал стресс. Радость жизни, хлеставшая через край, помогала мне переносить все эти семейные неурядицы с удивительной легкостью. Месяца за три перед школой отец выкрал меня у матери и увез обратно в Куйбышев.

Случилось это в воскресенье. Мы с матерью мирно лежали на Свияжском пляже, и вдруг ее охватило беспокойство. Она поднялась и стала тревожно озираться по сторонам. После чего произнесла, зябко набросив халат:

– У меня такое предчувствия, что сейчас появится отец. Пошли-ка, дружок, домой…

Предчувствия ее не обманули. Не успел я выразить протест против возвращение домой, как появился он. Мой родитель элегантно шествовал по берегу с пиджаком через плечо и папиросой в зубах. Увидев нас, папашка приблизился, и они обменялись с матерью довольно сухими приветствиями. При этом глаза его сверкнули несусветным бешенством, и мать торопливо застегнула халат на все пуговицы.

Как я уже упоминал, мой родитель был чрезвычайно ревнив, и любое обнажение телес моей матери (даже на пляже) могло кончиться плачевно. А она была женщиной красивой и при фигуре.

Словом, до дома мы добрались хоть и в напряженном молчании, но без эксцессов. Они перекидывались рублеными фразами, а я шел посередине, сосредоточив внимание на самолетике, который вручил мне отец в качестве подарка.

Перед самой калиткой родители круто разлаялись. Мать забежала в дом и позорно закрылась на крючок. Чтобы дверь оказалась не выломанной, матушка прибегла к помощи деда. Дед вышел на крыльцо и послал отца… обратно в Куйбышев. Слова деда ввели моего родителя в окончательное уныние. Вот тогда-то он мне и сказал:

– Пойдем, я куплю тебе шоколадку. Только оденься.

Последнее показалось мне совершенно излишним. Я привык ходить по Ульяновску босым и в одних трусиках. Чем не одежда? Даже майка мне было не нужна. Тем не менее, спорить с родителем не стал. Зашел в дом, деловито напялил тениску и шорты, влез босыми ногами в сандалии и, ни о чем не подозревая, побежал к отцу.