– Не знаю. Я часто тебя видела, но думала, мне кажется. Я даже тебе имя придумала – Шуршаня. Это потому, что ты постоянно шуршишь там за печкой. Ты не убегай, давай поговорим, не бойся, – Глаша сделала шаг в сторону и присела на краешек кресла.
– Я и не боюсь, чего мне бояться! Просто неправильно все это. Не должен человек меня видеть, кот – это другое дело, а человек не может.
– Но я ведь вижу! Что теперь поделать? А знаешь, давай дружить! Я тебя буду кормить, ты чего любишь?
– Ничего я не ем, мне этого не надо. Мне надо, чтобы люди верили, что я есть, тогда я и есть, то есть существую. А когда про меня забывают, мне очень плохо. Вот ты меня заметила, говоришь со мной, а сама, наверное, и не веришь, думаешь, что у тебя что-то с головой! Так?
– Ничего я не думаю. Что ты за фифа такая, чтобы в тебя верить? А с головой у меня с детства нелады, так мне все говорят. Но ты не думай, я не такая, – Глаша покрутила указательным пальцем у виска, – и учусь я на пятерки, я просто выдумывать люблю. Может это я тебя и выдумала. Вот ты откуда взялся?
– Ниоткуда. Всегда тут был. Как дом появился, так я и тут как тут! А тебя я знаю, когда ты ещё совсем кроха была и выдумывать ничего не умела!
– Ты Шуршаня, наверное, не знаешь, но скоро мы все переезжаем в город. Папе работу предложили и квартиру в новом доме. Так, что собирай вещи.
– Как переезжаете!? А я? Я же не могу жить в другом доме! Я однажды руку высунул на улицу, так она возьми и исчезни! Я перепугался, забился за печку, но ничего, снова отросла. С тех пор я из дома ни ногой.
– Ничего себе, – удивилась Глаша, – Ну, значит, ты здесь останешься, мы дом продадим, и новые хозяева въедут, тебе скучно не будет.
– Как же я без вас? Я же вас всех полюбил, знаешь, как я по Свете и Мише скучаю!
– Ну все, хватит, я сейчас расплачусь, – сказала Глаша, – что-то на этот раз я много себе нафантазировала. Просто, наверное, я привыкла к этому дому и не хочу уезжать. Надо же, домовой! Шуршаня!
Девочка встала с кресла и решительно вышла из комнаты. А домовой остался стоять. Он стоял и смотрел вслед своей хозяйке и тогда у него впервые по щекам потекли слезы.
Ровно в два часа дня, как и планировалось, к крыльцу дома подкатил грузовичок.
Из кабины вышли мужчины, стали выносить из дома вещи и грузить их в кузов. Аглая стояла в стороне с котом Кешей в руках и с грустью смотрела на свой старый дом. Сколько в жизни должно быть домов у человека, чтобы он не грустил? Наверное, один и на всю жизнь! Но тогда будет скучно? Эх! Почему человек не может быть вечно счастливым и спокойным? Почему в жизни постоянно случаются несчастья и потрясения? Она обвела взглядом дом и за окном кладовки Глаша заметила грустное лицо с острой бородкой. Что ты будешь делать! Как говорил Маленький принц? Мы в ответе за тех, кого придумали? Что теперь с ним будет? Но тут же себя одернула: «Хватит, держи себя в руках, а то расплачешься как маленькая». Глаша решительно повернулась и залезла на заднее сиденье семейной машины. Вскоре к ней присоединились папа и мама, машина завелась и покатила по центральной улице села, за ней, переваливаясь на колдобинах, поехал грузовичок с вещами.
…Свечка догорала. Шуршаня, не двигаясь, продолжал смотреть на огонь. Воспоминания закончились. Оказалось их не так уж и много. Скоро закончится и он сам. Он чувствовал это. Он знал, что как только часы пробьют полночь, он исчезнет, раствориться в темноте. Обещания Глаши не сбылись, покупателя на дом они так и не нашли. Прошло уже пять лет. Пять долгих одиноких лет. Из села уехали почти все жители, остались только пенсионеры. Из окна видны еще с десяток таких же брошенных домов, и, наверное, в каждом из них сейчас грустит такой же брошенный домовой. Теперь он представлял из себя жалкую полупрозрачную копию того Шуршани, который шумел за печкой, пугая людей, заставляя их поглубже залезать под одеяло. Металлические пуговицы на камзоле окончательно заржавели, рукава на локтях прохудились, ботинки просили каши.